![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Девушка ищет подполье
Уже в первые недели летних каникул Схюлтс стал устраивать дальние велосипедные прогулки за город. Снова и снова проезжал он высоко над берегом реки, перебирался на самый верх шлюзового моста, откуда глазам открывалась широкая панорама, и сердце его щемило при виде того, как чудесно перелагались краски ландшафта и как хладнокровно все вокруг подвергалось разрушению; взять хотя бы коров, мимо которых он проезжал и от которых остались лишь кожа да кости, или хлеба, сжатые и связанные в снопы, их увозили, но куда? Раз в три дня он навешал Кохэна, путанно рассказывавшего о новой игре, которой развлекаются нелегальные на ферме, избрав своей жертвой Марию Бовенкамп. В остальное время он бредил Амстердамом; он был готов на убийство, лишь бы попасть туда хотя бы на один день. Асфальт, жарища, зловоние, Калвер-страат— вот подлинная жизнь для декадентствующего космополита, мученика нашего времени, ради которого благороднейшие народы вышли на поле брани! Мысль о кукольном театре на Даме не давала ему уснуть: Кохэн уверял, что хозяин театра марионеток Ян Классен убивает самое меньшее двух мофов в день, и он хочет при этом присутствовать, и, пропади все пропадом, он должен все это видеть собственными глазами! Схюлтс старался утешить его книгами, сигаретами, нелегальными листовками, среди которых одна — слащавая чепуха, очевидно вышедшая из-под пера Ван Бюнника, — развлекал
их целое утро. Но больше он ничего не мог придумать. Отпустить сейчас Кохэна в Амстердам, сейчас, когда контроль над документами усилился, было бы чистым безумием, да к тому же, Схюлтс в этом не сомневался, Кохэн там натворит тысячу глупостей. Но большей частью Схюлтс пропадал в лесу. Здесь пока еще никаких признаков укреплений, мин или разного рода орудий и заграждений не было видно; но в случае, если дело примет серьезный оборот, все эти холмы, с которых можно будет держать под обстрелом реку и канал, станут исключительно удобны для обороны, а потому Схюлтс готовился к будущей работе, нанося на карту как можно больше подробностей, которые могут понадобиться, когда здесь будет центр Сопротивления. Он выяснил также характер камуфляжа нового бункера в лесу, возле самой верхней дороги, на расстоянии всего лишь получаса езды от города; наверное, он будет готов только через год. Это четырехугольное массивное страшилище, от которого отскакивал даже взгляд, было разрисовано под виллу: оконные рамы, старомодные цветные витражи и балкончики; Схюлтс видел, как целые дни напролет перед бункером, стоя на лесенках, лениво работали живописцы — явные саботажники. Другой работы на лесных тропах и дорогах у него не было. Сведения о передвижении машин, о переброске войск и техники собирали и передавали другие группы, а также некоторые местные группы, занимавшиеся этим в порядке самодеятельности, — им предоставляли эту возможность как для тренировки, так и для того, чтобы не угас их пыл. Но до тех пор, пока не начался штурм Атлантического вала, весь этот добровольный шпионаж никакого значения не имел. Однажды в летний полдень он шел боковой аллеей мимо вилл, две трети которых были обезображены фашистскими плакатами в окнах; эта аллея выходила на проезжую дорогу и оканчивалась у второй трамвайной остановки, у самого переезда. Дрозды уже не пели, они умолкли, но все же природа посылала ему столько впечатлений, что он не мог не вспомнить майские дни сорокового года. Вновь услышал он, как в ту предпоследнюю ночь на улице раздалось цоканье копыт — это отступала даже не разбитая в бою армия; могучий, грозный топот конских копыт был так страшен, что он уже не мог оставаться в постели и сел у открытого окна. На рассвете он увидел самолеты, прятавшиеся в дымке весеннего неба и, казалось, тихо висевшие в облаках в заранее установленном боевом по-
рядке, словно летели не они, а облака. Увидев спускающегося парашютиста, он сообщил в полицию, но там уже знали об этом от детей: маленькая белая фигурка, с нежным журчанием выскользнувшая из белого облачка. Припомнились рассказы друзей об одном летчике, лейтенанте, который поднялся в воздух где-то в северной Голландии, ринулся со своим самолетом на немецкий, протаранил его, спустился на парашюте и целых два часа бежал до ближайшего аэродрома, чтобы выпросить себе новую «этажерку», потом ему вспомнились приключения Ван Дале на Гребберберге, где его взял в плен отряд молодых эсэсовцев. То, что они с ним проделали, никогда в прежние времена не делали с военнопленными: приказали ему снять шинель и какое-то время плашмя лежать на земле, а потом встать и идти пешком до Вагенингейна с поднятыми вверх руками. Стоило ему опустить руки вниз — он ведь был ранен, хоть и легко, измучен, страдал от жажды, — как они начинали орать: «Выше руки!» — и подталкивали его в спину ружейными прикладами. Наконец он решил, что с него хватит, и пристально посмотрел одному из сопляков прямо в глаза, и тогда они прекратили свои издевательства. Схюлтс был убежден, что именно эти переживания и побудили Ван Дале стать участником Сопротивления. Размышляя, он и не заметил, что навстречу ему идет молодая женщина. Озаренная ослепительными лучами солнца, она остановилась прямо перед ним. Он тоже остановился, прежде всего отметив ее нарядный вид: яркая губная помада, пудра и пестрая, броская одежда. Глядя в ее круглые голубые глаза, которые, скорее всего из-за солнца, смотрели на него снизу вверх, он услыхал обращенный к нему вопрос: — Простите, пожалуйста, не укажете ли вы мне в этом поселке квартиру, где я могла бы укрыться? Возвращенный так нежданно-негаданно назад в свой мир, он поглядел на нее с неприятным ощущением, что еще недостаточно созрел для того, чтобы ориентироваться в подобной ситуации. Адрес нелегальной квартиры! И это в то время, когда крестьяне с большим удовольствием видели на своем дворе продовольственных инспекторов, чем людей, ищущих у них приюта. Да и на какой ферме спрятать такое легкомысленное создание? — Можно мне идти с вами рядом? — спросила она дружелюбно. Голос у нее исключительно красивый, быстро оценил он, немного низкий, но гибкий и музыкальный. Теперь, когда
она очутилась в тени, ее эффектная наружность не так бросалась в глаза, уступая место впечатлению крайней усталости и увядания, что, очевидно, больше соответствовало ее подлинной натуре. Она могла быть студенткой; продолговатое, немного костлявое лицо свидетельствовало о привычке размышлять и сосредоточивать свои мысли на определенном предмете. Но ярко накрашенные ногти заставляли усомниться в интеллектуальности ее профессии или в обладании академическим образованием. Фигура у нее была высокая, стройная, в движениях — что-то спортивное. Духами от нее не пахло, и это вдруг побудило его вновь вернуться к предположению, что она студентка, хотя в свои студенческие годы, он знал много девушек, от которых так пахло, что приходилось на лекции отодвигаться от них на край скамейки. Схюлтс делил своих сокурсниц на две категории: «Коти» и «бобровая шкура» — последнее намекало на жирные волосы. Вот уж этого о девушке, искавшей подполье, никак нельзя было сказать; из-под темной шляпки выбивались волосы, завитые и, видимо, выкрашенные в более светлый цвет. — Все это не так просто, — сказал он. — Мне ненадолго, недели через две я, вероятно, подыщу себе что-нибудь другое. — Но почему именно тут? Здесь самое неподходящее место для того, чтобы спрятаться: близко к реке и к большой проезжей дороге. При любой облаве немцы появятся здесь немедленно, и дорога эта им хорошо известна; я хочу сказать, что здесь пункт сбора, куда стягиваются подкрепления, ну и тому подобное...— Больше он ничего не хотел сказать. Она поглядела на него испытующе и опять как-то снизу, словно из-под невидимых очков; это ее старило. — Я пришла сюда наудачу, мне сказали, что здешний бургомистр хороший человек. Схюлтс кивнул: там, где хороший бургомистр, легче, конечно, найти конспиративную квартиру. Они дошли до развилки, никакого жилья дальше уже не было. Неподвижный, скучающий, наполненный жужжанием лес погрузился в свой августовский полуденный сон; под соснами уже все было по-осеннему, а вверху сквозь хвою прохладно синело небо. Зеленая листва уныло и грузно свисала вниз, а трава в лесу была примята, как если бы ее повсюду нарочно вытаптывали. — Мне кажется, что вы немного неосторожны, — сказал он ей улыбаясь, когда по его предложению они повернули обрат-
но, — откуда вам известно, что я не энседовец и не живу в одном из этих домов, мимо которых вы только что проходили. — Не такие теперь времена, чтобы энседовец позволил себе прогуливаться за городом с таким беззаботным видом, как вы. — В ту минуту, когда вы очутились перед моим носом, я как раз вспоминал о майских днях сорокового... — И наверное, думали о том, как хорошо, что все это уже позади. У вас было очень веселое выражение лица. Он вспомнил, что в эту минуту думал о Ван Дале, и, вполне возможно, улыбался. — Значит, вы ничем не можете мне помочь? — Придется попытаться что-нибудь вам подыскать. Я знаю...— Он чуть было не проболтался о юфрау Пизо, которая усердно пеклась о безопасности еврейских детишек, а потому держала в своей памяти множество адресов. Но это была тайна юфрау Пизо. Следовало бы вначале спросить ее об этом.— У меня здесь много знакомых, я ведь учитель местной средней школы, преподаю немецкий, меня зовут Схюлтс, — сказал он, слегка поклонившись в ее сторону. — Мийс Эвертсе. Я не возражаю против того, чтобы укрыться на ферме, мне бы только на время. — Нет, ферма — это не для вас. И потом, насколько мне известно, крестьяне в здешних местах не очень-то любят нелегальных. — Когда-нибудь им это припомнят. Могли бы пойти на риск во имя хорошего дела. Схюлтса поразило, что она не откликнулась на его предложение. Показались первые дома, примыкавшие к лесу, — небольшие уютные коттеджи, похожие на кукольные домики, с гаражиками без машин и цветочными клумбами перед крыльцом. И снова красные, голубые и желтые плакаты НСД; усадьбы и домики по три в ряд, принадлежащие энседовцам и энседовкам, которые в 1940-м... И вдруг он сделал ужасное открытие. Когда он прошелся насчет крестьян и она в ответ рассмеялась, он за ее спиной поглядел в окна энседовских домов. И в оконном стекле одного из домов он увидел себя и свою спутницу, как они оба прекрасным летним днем шли мимо и она прижимала к груди маленькую сумочку, вернее, она только на расстоянии казалась маленькой. Сумочку эту он раньше и не заметил. В сороковом году энседовки с ручными гранатами в таких сумочках готовились громить полицейское управление в Гааге! Чего толь-
ко не спрячешь в такую сумку! Да, сумочка у нее не та, что надо. Подозрительная сумка. Ее владелица, безусловно, вышла из одного из этих энседовских домов, хотела выведать адреса нелегальных квартир, чтобы выдать хозяев немцам, — трюк далеко не новый. Вот почему она не стала его дальше расспрашивать, не хотела воспользоваться его услугами. И тут ему на ум пришла девушка в трамвае, из-за которой Ван Дале попал в тюрьму... Но как быть с ее сумочкой? Пока он не подержит ее в руке, он не сможет определить, есть ли в ней револьвер. Продолговатая и черная, она сама походила на револьвер. — Тогда я, пожалуй, сяду в трамвай. Попытаю счастья в другом месте. Он проглотил слюну. — Да, пожалуй, так будет лучше. И я бы посоветовал вам одеться немного по-другому, попроще, чтобы ничем не отличаться от местной жительницы. — Да что вы, — сказала она, обратившись к нему лицом. Она улыбалась, но глаза ее, большие и круглые, смотрели по-прежнему испытующе и зорко. — Да-да, — сказал он, торопливо следуя за ней, — крестьяне ведь привыкли к определенному укладу жизни, а такая сумочка, как у вас...— И он гибким движением наклонился и подхватил сумочку, которую она, улыбаясь, ему отдала. Сумочка была легкой, в ней самое большее лежали зеркальце со всеми причиндалами и ключ от квартиры. Он вернул ей сумку, а она стояла, откинув голову назад, и смеялась, впервые за все время закрыв глаза, отчего она сразу стала и моложе и привлекательней. — Значит, сумка забракована? Чтоб как-то вывернуться, ему не оставалось ничего иного, как перейти на шутливый тон: — Если вы приходите в крестьянский дом, то никаких сумок, а только чемодан, безобразный и огромный, а не такие вот штучки... — Вы когда-нибудь видели крестьянскую девушку без сумки? — А как вы сюда попали? — Мне сказали, что где-то здесь, у дороги, можно получить хороший адресок. Но как только я увидела в поселке домишки энседовцев, у меня от страха душа в пятки ушла. — Если хотите, я наведу для вас справки. — Отлично, — бесстрастно, почти официально сказала она. Он поглядел на нее. С этой стороны ее лицо казалось моложе
и легкомысленней. Или ему это просто показалось? Но если она действительно провокаторша, она бы легко могла притвориться более заинтересованной в тех сведениях, которые он обещал ей дать... В конце концов они договорились, что встретятся на следующий день в восемь часов вечера в городском кафе; он проводил ее до остановки, но не стал дожидаться трамвая. Оборачиваться ему тоже не хотелось, он был уверен, что она следит за его движениями. И, только перестав чувствовать на себе ее взгляд, он стал думать о том, что познакомился с необыкновенной женщиной. Лицо ее напоминало лошадиную голову с большими глазами из голубого фарфора. Но эта лошадиная голова не отталкивает его. Назначив ей второпях свидание, он еще не знал, к чему оно приведет. Одно только было ясно: нужно немедленно звонить Ван Дале, чтобы он пришел в кафе около девяти часов вечера проверить, не та ли это незнакомка, с которой он встретился в трамвае. Правда, описание примет вандалевской сиреныы не совсем совпадало с приметами этой девушки, что, впрочем, еще ничего не доказывало, и все же не исключено, что Ван Дале узнает ее по каким-нибудь характерным жестам. Та информация, которую за это время Ван Дале получил через Маатхёйса из других нелегальных источников, была ничего не говорящей: развелось множество блондинок, шатенок и брюнеток возраста Мийс Эвертсе, высоких и низкорослых, хорошеньких и некрасивых, в той или иной степени привлекательных, из-за которых стало небезопасно ездить в трамвае и по железной дороге; нередко, подобно характерным актрисам, они прибегали к перевоплощению. Но ни одна из них не была охарактеризована какими-либо индивидуальными чертами, вроде низкого музыкального голоса или очаровательной лошадиной головы. Скрывавшиеся где-то за кулисами подпольщики были еще меньшими знатоками женского пола, чем сам Ван Дале, который, когда Схюлтс позвонил ему вечером по телефону, так и не мог вспомнить, было ли у его незнакомк круглое или длинное лицо. «На шестьдесят процентов она из гестапо, — подумал Схюлтс после разговора с Ван Дале, —на тридцать процентов — из Сопротивления и на десять процентов вынуждена скрываться по другим причинам, например потому, что в ее жилах течет еврейская кровь (что совершенно невероятно). И почему этот чертов Ван Дале не рассмотрел ту девушку хорошенько!»
|