Глава 2. * * * Сколько прошло времени?

* * *

Сколько прошло времени? Сколько я вот так стою? Воздух ледяной, стылый. Пошевелиться, стряхнуть с себя зыбучее оцепенение. Да, Гарри, на твоем месте я бы тоже… гм… переживала. Мне и на своем-то непросто.

Северус, как же так? Как же ты вынес, как вообще такое может вынести человек? А ведь мне казалось, что это для нас, оставшихся в Хогвартсе идиотов по обе стороны от учительского стола, весь последний год был адом кромешным и непрекращающимся подвигом. Сопротивлением. Доказательством внутренней свободы. Как мы тебя ненавидели, знал бы ты. Чуть ли не яростней, чем Волдеморта и всех Пожирателей вместе взятых. Ненависть придавала сил. Помогала выжить…

Ты знал.

Меня каждый раз передергивало, когда ты проносился мимо, – черная мантия, черные глаза, черное сердце. Бывший сложный ученик. Бывший сложный коллега. Гений зельеварения, окклюменции и двуличия. " Нетопырь Подземелий" – это дети тебя так прозвали. Давно, еще при Альбусе… О, как я ненавидела тебя. Как хотелось зашипеть, ударить, вцепиться в бледную кожу, разорвать в лоскуты, впиваться и впиваться когтями в это непроницаемое лицо – до тех пор, пока не появится на нем хоть какое-нибудь выражение… Я ненавидела тебя каждой клеткой, каждым движением мысли – постоянно, ни на секунду не забывая, как будто это и был мой самый главный долг перед Хогвартсом, перед измученными детьми, перед собой… Мерлин, где были мои глаза? Я отмахивалась от любой неправильности, от любого подозрения. И ни разу – ни разу! – не позволила себе засомневаться, задуматься, присмотреться, сложить мелочи и детали, почувствовать, по краю какой бездны ты решился ходить в одиночку… мальчик... От какой мглы и какого отчаяния мы – все мы – тобой заслонились... Ты убил Дамблдора, ты предал Орден, ты уселся в директорское кресло, ты… Ты не стал со мной сражаться. Как приятно было считать, что ты струсил. Как легко.

" Гарри, спасибо, что показали мне это. Бесценная информация. Позволит… позволит… " - дыхания не хватает и губы по-старушечьи поджимаются, но я все-таки продолжаю: " …восстановить доброе имя и отдать должное герою войны. Полагаю, после просмотра у Визенгамота не останется никаких сомнений". Поттера подбрасывает, как заклинанием. Через секунду он уже на ногах рядом со мной, готов протестовать, отстаивать, защищать… " Нет, профессор МакГонагалл! Вы не можете… Так нельзя! Это… это слишком личное. Он бы не позволил! Я прошу вас, верните… Там… мама…"

Вот оно что… Что ты, Гарри, я и не собиралась. Нужно было как-то тебя встряхнуть. Жаль, для меня этого сделать некому. Вот, держи свое сокровище. Держись за него, как за спасительную соломинку. Не думай о профессоре Снейпе, не думай о своей вине перед ним, не думай о Дамблдоре и его чертовой политике, позволяющей жертвовать любимыми людьми направо и налево, даже о Лили не думай. Думай только о том, что тебе еще есть что терять, даже если это всего-навсего склянка с чужим воспоминанием, – а значит, ты жив. Думай об этом. Об остальном я подумаю сама. Не свихнуться бы ненароком…

" Конечно, Поттер. Как вы считаете правильным. Будем надеяться, что моих и ваших слов Визенгамоту хватит. Особенно ваших".

Грейнджер тихо скорчилась на стуле, плечи вздрагивают, но глаза пока сухие. Расклеилась наша мисс Всезнайка. Неудивительно. Лавгуд… Лавгуд куда-то делась. Да, камин. Она отправилась к отцу. Ксенофилиус спасся чудом, бежал из тюрьмы месяц назад непонятно как, нес всякую чушь. Где-то он прячется теперь, дом под заклятием доверия, Луна - хранитель… Не до того ей. Не до лежащих в Большом Зале, не до Снейпа, не до победы. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов. У нее отец – выжил... Кстати, заклятие можно уже снимать…

" Гарри, как он умер? " Ну вот зачем, зачем тебе знать? Разве это исправит хоть что-то? Минерва, не ищи возможности оправдаться, ее не будет. Молчи, Минерва. Видишь, Поттер молчит, он не слышал вопроса или не хочет отвечать. Так лучше. Так для всех лучше…

" Как умер профессор Снейп? "

Гарри не здесь, Гарри баюкает в руке матовую склянку. " …Там… мама…" Вместо него отзывается Гермиона. Рассказывает в подробностях, уже откровенно рыдая, закрывая ладонями лицо. " …Неправильно, нечестно, подло… Вы же давали мне Хроноворот… А вдруг… Мы могли бы…"

Неправильно, да. Нечестно. У самой кровь стынет в жилах от того, насколько нечестно. Но Том, знаешь ли, никогда не стеснялся нарушать правила. Или ты ждала от Лорда Волдеморта гриффиндорского благородства? И никаких " а вдруг"! (Спрятать Хроноворот подальше. Например, в " Гринготтсе" … если от " Гринготтса" что-то осталось. Хотя против этих - не поможет, конечно). Ты же знаешь, нельзя вмешиваться в течение времени – тем более такого времени. Ты обещала. Так что прости, девочка, придется нам смириться. Почему ты вообще здесь, а не со своим Роном? Почему не просишь Хроноворот для его брата? Жалейте живых, мисс Грейнджер, им нужнее. …Но, Мерлин, до чего же неправильно, нечестно, подло… До чего же…

Куда мне теперь со всем этим? В Большой Зал? В Визжащую хижину? В Визенгамот? Куда? У кого искать несуществующей справедливости? Или пойти поцеловать Гремучую Иву – и дело с концом?

Через окно я вижу, как Хагрид (одежда разорвана в нескольких местах, в бороде запутались какие-то листья, на запястьях багровые следы) подхватил на руки и кружит по двору троих первокурсников с Пуффендуя. Они смеются, верещат. Странно. Разве не всех младших успели вывезти? Хагрид хмурится и улыбается одновременно. Потом бережно опускает мальчишек на землю – и они с хохотом бегут прочь наперегонки. Хагрид полминуты разглядывает свои огромные пустые руки, а потом продолжает кружиться, обнимая уже кого-то незримого, бесплотного, видимого ему одному.

* * *

Спит. Хорошо.

Папа у меня замечательный. Кто бы еще вот так сразу все понял. Вываливаюсь из камина, вся в саже: " Здравствуй, папа! Мы победили Волдеморта! " А он – подхватывает, прижимает к себе, притворно возмущается: " Здравствуй, доченька! А я победил твоего профессора. Заштопал, напоил зельями и уложил спать. Чуть не погиб, между прочим! Меня взглядом жгли! А что будет, когда связки восстановятся…" Смеюсь. Представляю себе. " Зря смеешься, Луна. Еще вопрос, кого труднее…" И осекается. Замирает. Боится поверить. Долго смотрит на меня, никак не решаясь переспросить: " Вы – что сделали?.."

" Папа, - молчу я, - мы победили Волдеморта. Гарри его убил. Война закончилась. Понимаешь? "

" Понимаю, - молчит он, - Гарри – герой. Вы все – герои. Слава Мерлину. Счастье выглядит так, Луна? "

" Нет, папа, не так. Так выглядит конец войны".

" Сколько погибших? – молчит он. - Кто? " Перечисляю. Уже вслух. Папа слушает. Спокоен. Я знаю, что за этим спокойствием. Когда дохожу до Фреда Уизли, вздрагивает – еле заметно. Снова долго молчит – уже не мне, им всем… Ушедшим…

Прощается.

" Я должен извиниться перед твоими друзьями". Мы уже обсуждали это. Я столько раз объясняла ему, они понимают и не сердятся – в конце концов, тогда все обошлось… Но ему этого мало. " Ты же можешь как-нибудь позвать их в гости? Теперь, когда все закончилось… Прятаться уже не надо, можно снять защиту…"

Нет, папа. Не сейчас.

Показываю взглядом на дверь, за которой спит профессор. Полумертвый, истерзанный ужас Хогвартса. " Никто не должен знать".

" Ясно, дочка. Расскажи мне… Если хочешь".

Ох, папа… Дай хоть сливочного пива, что ли… Рассказать? Я расскажу. Только ты слушай, папа, не перебивай. Потому что я до сих пор поверить не могу, что мне удалось. Что я там была, когда… Что все получилось так просто – заклинание, безоаровый камень, доверчивый фестрал… Обычно же так просто не бывает, да? Заклинаний не хватает, безоары не находятся в кармане, фестралы не приходят на зов… Чем платят за такое везение? Понимаешь, я ведь ничего такого не обдумывала, кто мог знать? А потом уже некогда стало обдумывать, нужно было спасать…

Расскажу, конечно. Как я поняла, что Снейп не предатель? Ну, поняла – и все тут. Однажды случайно его увидела – в Большом Зале, рано утром. Я там… пряталась, в общем. Под столом. Неважно. Долгая история. Он не знал, что я на него смотрю. Думал - он там один. И это… это был другой человек. Совершенно другой. Смертельно уставший, сгорбленный, беззащитный… Как будто весь Хогвартс со всеми башнями – у него на плечах. А дальше я просто наблюдала. Внимательно наблюдала. И делала выводы. Никто больше не знал. Никто больше не хотел видеть, как у директора расширяются зрачки, когда Кэрроу начинают развлекаться. Как он торопится лично назначить наказание за любую провинность (мерзкое, унизительное наказание - отдраивать без магии Большой Зал, вместо домовиков варить обед на всю школу, даже чистить туалеты!), пока кто-нибудь из новоявленных преподавателей не назначил совсем не мерзкий и не унизительный круциатус. Как в расписании всех курсов появляется практикум в больничном крыле - три часа в неделю. (Естественно, там, в основном, не учились лечить, а лечились сами. И мадам Помфри шепотом распекала совсем не детскими словами директора и новые школьные порядки). Как быстро расползается седина по директорским черным волосам.

Рассказывать дальше, папа? Ничего, что я молча? Ничего?

Папа, папочка… Ты же представляешь, какая это пропасть, какая чудовищная тяжесть… Я не могла ему помочь. Ничем. Разве что улыбнуться, встретившись глазами. Сомневаюсь, что он замечал, - а если и замечал, скорее всего, считал, что это я не ему. И вообще – Лавгуд полоумная, это все знают. Мало ли, чему она там улыбается… Я слишком боялась, что выдам его тайну. Он не подозревал даже. А я издалека изо всех сил пыталась дотянуться, заслонить, удержать его над пропастью… Хотя бы так…

Ну, и все, собственно. Зимой меня сняли с поезда, утащили в Малфой-мэнор. И он остался там совсем один. С одной стороны – Волдеморт и Пожиратели, с другой – школа, похожая на тюрьму… И сплошная ненависть – со всех сторон.

Дальше ты знаешь. А в Визжащей хижине я случайно оказалась. Ну, да, я там пряталась, откуда ты…

Папа, ты молодец у меня. Ты все сделал как надо. Помню, в детстве, когда я падала или обдиралась о кусты в погоне за нарглами, боль мгновенно утихала и все заживало под твоей рукой. Я ведь так и не знаю, когда и как ты учился медицине. И откуда у тебя все эти зелья и бальзамы. И почему ты знаешь то, чего не знает даже мадам Помфри. Расскажешь как-нибудь? Если захочешь…

Ночью папа несколько раз встает, заваривает то ли чай, то ли какие-то травы, чем-то звенит – негромко, осторожно. Сквозь навалившийся, придавивший меня сон слышу, как он в соседней комнате шепчет, выплетает свои чудные древние заговоры, которым нас не учат в школе, – от боли, от потери крови, от ран, от жара, от тоски… Я мучительно хочу проснуться, я же на войне, или уже нет, не помню, я должна сделать хоть что-то для папы, для своих друзей, для профессора, помочь, уберечь… от боли, от потери крови, от ран, от войны, от ненависти, от одиночества – но проснуться не получается. Я не спала трое суток.

Утро. Не выспалась. Мне пора обратно, в Хогвартс. Там сейчас ой, как сложно все… Им любые руки понадобятся. Пока папа опять что-то греет, проскальзываю в приоткрытую дверь. Спит. Хорошо. Я не спала трое суток. Мне страшно представить, сколько не спал он. Смотрю на знакомое лицо – заостренные черты, круги под глазами, борозды на лбу - но живое, живое. А мозгошмыгов-то, мама дорогая… Никогда еще их столько в одной голове не видела! Ну, ничего, с ними тоже разберемся. Попытаемся. Слышу слегка свистящее дыхание. Касаюсь холодной кисти – пока еще можно, потом станет ругаться и язвить, не притронешься. Все хорошо, профессор. Вы больше не один. Отдыхайте. Я вас не выдам.