Глава 3. * * * Приходим в себя понемногу, а куда деваться-то?

* * *

Приходим в себя понемногу, а куда деваться-то?

Ночью я всех отправила отсыпаться, дети просто с ног валились, да и взрослые тоже. Так что с утра Хогвартс был уже на что-то способен. Похоронить погибших, начать зализывать раны… Вот уже и Большой Зал похож на Большой Зал, а не на морг в больнице Святого Мунго. И замковые статуи – те, что уцелели хотя бы частично, - вернулись на свои места. И с прочими разрушениями мы кое-как справились. Когда дело дошло до восстановления замка, народ даже как-то повеселел – насколько это возможно сейчас. Только и слышно было – мобилиарбус! репаро! глиссео! локомотор! экскуро! Ученики потом совсем разошлись, соревнования устроили – кто быстрее склеит колонну, у кого ровнее лягут ступеньки… Дети, что тут скажешь… Кончилось, естественно, баловством и чьим-то разбитым носом. Хотела снимать баллы, но вовремя опомнилась. Хватит с них и носа, с героев…

Ближе к вечеру худо-бедно ремонт одолели. Ну, как одолели, в общих чертах. Хогвартсу еще долго лечиться. И прежним он, конечно, уже не будет, и мы все прежними не будем. Но как-то же надо дальше…

Уизли уехали сразу после похорон, Джинни и Рон с ними. Рон порывался остаться, но я ему не позволила. Хватит уже героизма, в конце концов… Поттер и Грейнджер ходят мрачнее тучи, цепляются друг за друга, как будто боятся: на мгновение выпустишь знакомую ладонь - и тут же схватишься за пустоту, почувствуешь, как еще одна потеря просыпается сквозь пальцы. Нет, они тоже работали, еще как работали, Поттер лично возглавил восстановление Гриффиндорской башни, Гермиона весь день помогала разбирать завалы в больничном крыле, сортировала зелья, надписывала названия... А вид у обоих – все равно такой, словно держат другого за руку. Только не любовь это, ни в коем случае. У нее – Рон, у него – Джинни, вот там любовь, там все ясно. А это… Я не знаю, как это называется, есть ли вообще такое слово.

Да, Лавгуд вернулась. Чинила что-то, успокаивала портреты в коридорах, улыбалась. Потом собрала малышню, которая не вся таки разъехалась по домам. (Попрятались, паршивцы, решили на бой поглядеть. Будет еще вам за это, по первое число). Малышня любит Луну Лавгуд, наверное, еще сильней, чем Хагрида. Она им сказки рассказывает – про морщерогих кизляков, нарглов, мозгошмыгов каких-то… И первокурсники слушают, открыв рты. Магии им мало, что ли? Еще и суеверия подавай…

Мы же теперь – как заговорщики, вдруг понимаю я. Добро пожаловать в клуб. Поттер, Грейнджер, Лавгуд – и директор МакГонагалл. У нас есть общая тайна. Тяжелая, больная тайна, которая должна стать явью, непременно должна. Только как об этом говорить – чтобы поверили? Чтобы на самом деле поверили, а не посчитали, что у директора и компании на почве боевых действий ум за разум зашел?

Вот еще скоро Шеклболт пожалует. С ним тоже надо побеседовать, ибо прежде, чем переться в Визенгамот с такими новостями и настаивать хотя бы на расследовании, неплохо бы убедить министра. Вечером в Большом Зале – торжественный ужин. Будем вспоминать погибших, поднимать бокалы за победу, за Поттера, за всех нас и мир во всем мире. И я, черт возьми, сегодня выпью за тебя, Северус Снейп, открыто, на глазах у всех, с гордо поднятой головой, потому что больше ничего не могу для тебя сделать. Тело – и то кто-то утащил из Визжащей хижины. Мы там были с Поттером и Грейнджер. Лужа застывшей крови, нет, какая лужа – море… И все. Так что мы даже похоронить тебя по-человечески не смогли. Надеюсь, что кто-то другой смог. Кто? Малфой? Больше вроде бы некому. Может, сознается потом, когда станет известно (и доказано, да), что его любимый декан – никакой не предатель, а наоборот… Конечно, сознается. Малфой теперь тише воды, ниже травы, собственной тени боится – а тут такая возможность... Мол, я раньше всех понял, я отдал долг… я хороший…

Портрет не появился до сих пор. Это тоже странно и… неправильно. Дамблдор тогда сразу же нарисовался. Не знаю, правда, продолжает ли считаться директором тот, кто… эээ… покинул пост до того, как умер. Раньше в истории Хогвартса такого не случалось. Неужели не появится вообще? У магии, ясное дело, свои законы. От нее уж точно справедливости не потребуешь. Только в голове все равно пульсирует рыдающий голос Гермионы Грейнджер: неправильно… нечестно… Нечестно, Северус! Я надеялась, что хотя бы с портретом твоим поговорю… скажу ему… тебе… Со мной даже портрет Альбуса общаться не желает. Молчит, как рыба. Слова не проронил за все то время, которое я вроде бы как директор. Только головой качает. А вот с тобой, Снейп, он разговаривал, я сама слышала. Еще удивлялась: что вам обсуждать – убийце с убитым… И ненавидела тебя пуще прежнего: да как посмел… да есть ли предел наглости… Дура, дура набитая…

Стучат в дверь. Мерлин, ну кто там еще? Теперь пароль от директорского кабинета знают все кому не лень. Надо сменить. Проходной двор какой-то, честное слово.

Лавгуд. Тонкая, нездешняя. Улыбается. Она – единственная, кто сейчас в Хогвартсе улыбается искренне, не вымученно, не виновато. Ну, кроме первокурсников, им-то всегда море по колено… (не лужа - море… не о том думаешь, Минерва…) Впрочем, Лавгуд почти всегда улыбается. " Директор, можно? " Заходи, девочка, тебе можно. Мы с тобой в одном клубе.

" Директор, всем ученикам обязательно присутствовать на ужине? Я хотела…"

Ты хотела сбежать домой. Ты снова хотела сбежать домой. Почему? Лавгуд-старший – очень серьезный волшебник, более чем серьезный. Хранитель традиций. Только сумасшедший. В любом случае – старая школа есть старая школа, мало кто сейчас это помнит и умеет… С его знаниями и способностями он мог бы стать хоть главным колдомедиком больницы Святого Мунго, хоть главой медицинского департамента в Министерстве, хоть… да хоть Хогвартcским зельеваром, на худой конец. А вместо этого – " Придира", дурацкие статейки для развлечения волшебниц-домохозяек… В боевой магии он, конечно, ноль. Но что касается вопросов здоровья – тут уж за него точно можно не беспокоиться. С того света вытащит кого угодно, включая себя самого. Почему ты так рвешься домой, девочка? " Луна, как чувствует себя ваш отец? " Она смущается. Смотрит с тревогой. Она не ждала этого вопроса, хотя мне он кажется вполне... уместным. " Гораздо лучше, спасибо". Ждет. Продолжаю. " Не пора ли снимать с дома заклятие? Думаю, Ксенофилиус насиделся в четырех стенах и был бы не против выйти в мир. Как вы считаете? " Она не улыбается больше. Что происходит? " Нет, директор, не стоит пока. Папа… он работает… над статьей. Не хочет, чтобы ему мешали".

А вот врать ты не умеешь. Совсем. То есть, у тебя – или у твоего безумного отца – безусловно, есть причина держать двери на замке. Веская, судя по всему, причина. Но это не статья для " Придиры". Что вы там прячете? Ксенофилиус получил новый философский камень? Или вызывает по ночам мятежный дух Гриндевальда? Или опасается из-за той истории с Пожирателями? Так все понятно же, никто слова не скажет…

Луна смотрит мне прямо в глаза. Испуганно. Непреклонно. Так Поттер смотрел, когда склянку у меня забирал. " Умру – но не позволю". Что-то с тобой не так, Луна Лавгуд. Именно с тобой, а не с твоим обожаемым отцом. Ты явно не можешь быть замешана ни в чем плохом, физически не способна. У тебя на зло аллергия. Ты защищаешь что-то… или кого-то… Взвалила на себя непосильную ношу – и, кажется, счастлива этим, и не примешь никакой помощи, не подпустишь… Только вот Минерва МакГонагалл не повторяет ошибок. ТАКИХ ошибок. Не примешь помощи – может быть, примешь сочувствие? Простое человеческое участие? Понимание?

Встаю, обхожу необъятный директорский стол (неужели Альбусу было за ним удобно?), кладу руку на хрупкое закаменевшее плечо. " Послушайте… - стараюсь, чтобы голос звучал как можно мягче, - я никогда не стану задавать вам лишних вопросов. И не собираюсь лезть в ваши секреты. Но я хочу, чтобы вы знали: если будет совсем трудно – вам есть к кому прийти. В любое время". Она удивленно хлопает ресницами, несколько раз коротко кивает. Вот и славно. " И давайте сделаем вот как, Луна. Вы все-таки останетесь на ужин, но после – даю вам отпуск на три дня. Все равно занятия не начнутся раньше. Профессору Флитвику я сообщу".

Камин оживает – министр, я совсем про него забыла! Сияющая Лавгуд шепчет: " Спасибо, директор! " – и уносится из кабинета чуть ли не вприпрыжку. Да уж. Не школа, а шабаш в полнолуние. Поздравь себя, Минерва.

" Прошу, Кингсли! " Ну, сейчас начнется. Приготовились…

* * *

Ха-ха три раза. Тоже мне, величайший конспиратор магического мира… Позорище. Она же меня за три фразы раскусила, за три фразы! Нет, я бы отпиралась, городила любой бред. Без меня все равно никому заклятие не снять. Только это ведь… ну, как идти против своих. Как будто я враг. А я же не враг… Да у меня кроме папы, МакГонагалл и гриффиндорской троицы больше и нет никого, я же за них хоть в огонь, хоть куда угодно...

Теперь вот профессор еще. Но это совсем другое. Это я есть у него. Должен же быть у человека хоть кто-то, кто смог бы… кто захотел бы взять за руку и увести с войны, когда война окончена.

А МакГонагалл – удивительная все-таки… " Если будет совсем трудно…" И расспрашивать дальше не стала. Спасибо, директор. Я это запомню. И за отпуск – тем более спасибо. Я даже заикаться об этом не…

Ого! Что там у них происходит?

Я, оказывается, так и не спустилась вниз – стою возле двери директорского кабинета, стенку лбом подпираю... А за дверью… судя по звукам, то ли бой василиска с акромантулом, то ли чемпионат мира по квиддичу. Не меньше. Ой, мамочки… Это так директор с министром общаются? Сначала тихо говорили, я не слышала, о чем, да и не прислушивалась… А зачем было люстру взрывать? Это же люстра была?

" Минерва, вы в своем уме? Да Визенгамот даже слушать этого не станет! Вас обвинят в измене! "

" В измене, значит? – шипит МакГонагалл. - Давайте, министр! Два дня после битвы прошло! Вы, значит, изменнице поручили оборону Гриффиндорской башни? А Гарри Поттера, позвольте спросить, Визенгамот тоже в изменники запишет? " Хруст, треск, звон.

" Минерва, вы же окно разбили! "

" А он жизнь свою разбил, идиот вы чертов! По приказу драгоценного Альбуса Дамблдора! Да у него этой жизни и не было толком – сплошное искупление грехов и подвиги по расписанию! "

Это ведь она не о Гарри уже, верно?

" Визенгамот! Судят они, решения выносят! Пока Северус Снейп шпионил для Ордена, спасал детей, кровью истекал в Визжащей хижине, - чем Визенгамот занимался, а? Мантии просиживал? Кингсли, что там с вами делают в этом Министерстве? Вы же нормальным человеком были! Вы два дня назад еще были нормальным человеком! Мы же с вами сражались плечом к плечу! Вы что, не слышите меня? " Грохот, скрежет.

" Минерва! "

" Я семьдесят три года Минерва! И сорок два из них на уроках превращаю животных в сосуды для жидкостей! Думаю, с уважаемыми членами Визенгамота тоже сработает! Как считаете, какие им сосуды подойдут? Для каких именно жидкостей? А то могу предложить идею! "

Вот это да. Блеск. Круто, как говорит Рон. Жаль, профессор не слышит, он бы оценил. Мне, по идее, бежать бы отсюда сломя голову. Только я от изумления и восторга пошевелиться не могу. Значит, и вот такой может быть директор МакГонагалл? Ничего себе. Впечатляет.

" Минерва! Да послушайте же вы наконец! "

" Нет, Кингсли, это вы меня послушайте. Вы давно меня знаете. Если бы это не было так важно, если бы я не была полностью уверена…"

" …то вы бы не стали громить собственный кабинет и грозить Верховному Совету магов превращением в ночные горшки. Я действительно давно вас знаю", - министр как-то сдавленно и очень выразительно вздыхает.

" Прошу заметить, министр Шеклболт, про горшки я не сказала ни слова", - фыркает директор.

И тишина. А это что еще такое? Мерлин, теперь они… смеются? Устало и совсем не весело, но смеются. Только что орали друг на друга. И это меня полоумной называют? …А ведь, кажется, директор МакГонагалл победила… Потому что, отсмеявшись, министр на какое-то время замолкает, а после произносит уже совсем другим голосом: " Я поддержу вас на заседании Визенгамота. По крайней мере, расследования мы добьемся точно. Но попытайтесь все-таки найти хоть какие-то доказательства. Без них, боюсь, даже моей поддержки будет недостаточно. Уговорите Поттера…"

" Нет. Воспоминание Визенгамот не получит. Даже не обсуждается. Но доказательства я вам найду, будьте уверены. Спасибо, Кингсли".

" Минерва, если вы правы… нам всем будет о чем подумать".

Звук каминной вспышки. Министр отбыл, хотя к ужину должен вернуться, нам так объявили. МакГонагалл, спотыкаясь и чертыхаясь, бродит по кабинету, бормочет: " Репаро! Репаро! " Наводит порядок. Как бы мне теперь улизнуть незаметно? Подъемная площадка с горгульями гремит так, что… Внезапно дверь распахивается и директор, глядя на меня поверх очков, вопрошает: " Ну как, мисс Лавгуд? " " Потрясающе! " – честно отвечаю я. И не выдерживаю, прыскаю в кулак, издаю какой-то хрюкающий всхлип… Юлить и оправдываться глупо, так что я просто спасаюсь бегством. Скорее на площадку – и вниз. Горгульи ухмыляются за моей спиной. Теперь она точно сменит пароль.

* * *

Ну что, сейчас? Да, сейчас. Слезы, поздравления, горестные и пафосные речи уже отзвучали, осталась только одна. Моя. Горестная и пафосная. Хогвартс понимает только такой язык, когда надо всерьез...
Поднимаюсь из-за стола. " Я хочу сказать несколько слов! "

Все разговоры немедленно стихают, все взгляды обращены на меня. На директора Хогвартса, так его растак. Даже слизеринцы глядят внимательно и напряженно. Память подсовывает что-то совсем непрошенное, почти забытое, из прошлой, позапрошлой, невозможной жизни…

Олух… Пузырь…

" Все вы, присутствующие здесь, на личном опыте знаете, что такое героизм. Когда выходишь на врага один на один, зная, что шансов почти нет. Когда в бою не выпускаешь палочку из руки, хотя сил не осталось даже на вздох, и кровь заливает глаза. Когда жизнь друга важнее собственной, а еще один шаг к победе важнее жизни друга".

Остаток…

" Но есть героизм другого рода. Неявный, неочевидный. Иногда он может выглядеть как трусость или предательство. Он вызывает недоверие, злость и ненависть со стороны тех, ради кого идешь на смертельный риск".

Уловка…

Альбус, да отвяжись же ты наконец!

" И мы с вами долгое время не доверяли, злились и ненавидели, не зная истины, – так было нужно. Ненавидели человека, благодаря которому многие из вас остались живы. Человека, который не раздумывая закрыл собой раненый Хогвартс, когда это потребовалось. Человека, который был непростым, жестким, совершал ошибки, не умел прощать ни других, ни самого себя – но жил и умер как герой".

Слушают. Вопросительно переглядываются между собой. Вот мой клуб уже все понял. У Гермионы снова глаза на мокром месте. Поттер вцепился в стол так, что пальцы побелели. Лавгуд хлопает ресницами, как тогда, у меня в кабинете.

" Кому-то это совсем не понравится, кто-то меня не поймет. Но я сейчас поднимаю бокал за этого человека. Не только потому, что больше, чем остальные, виновата перед ним. Просто это единственный для меня способ сказать спасибо. Спасибо вам, профессор Северус Снейп! "

Последнюю фразу произношу медленно, подчеркивая каждое слово. Выпиваю залпом, до дна. Не чувствую никакого вкуса. Вообще ничего не чувствую. В зале – гробовая тишина. Секунду, две, три… Почти одновременно подрываются, вскидываются три всполоха пламени, три отважных ребенка… Заговорщики мои родные. Стоят – прямые, вытянутые, готовые к бою. Не надо так, маленькие, это уже не война. Здесь свои, свои… Замечаю движение в противоположной части зала. Медленно, отрешенно, с каким-то неуверенным, обреченным вызовом поднимается Малфой. Бокал подрагивает в тонкой руке. Решился-таки… Следом, как по команде, вскакивает Слизерин – абсолютно весь факультет, в глазах боязливая недоверчивость вперемешку с благодарностью и обожанием. Никогда еще слизеринцы так не смотрели на меня – да что там на меня, ни на одного гриффиндорца они так не смотрели. Кажется, я заработала неожиданный авторитет. Потом начинается невообразимое. Слагхорн, Спраут, Флитвик, Лонгботтом, сестры Патил, Финнеган, Чанг, Финч-Флетчли, Томас, еще кто-то, фамилии вылетают из головы, мне почему-то ничего не видно, не видно… Не желаю задумываться, верят ли они тому, что услышали, или просто ВЕРЯТ МНЕ. Главное, что они встают, поднимают бокалы... Сибилла Трелони шепчет: " Я знала, я всегда знала…"

Перехватывает горло. Что мне делать дальше? Что говорить? Как говорить?! В воздухе звенит и потрескивает. Напряжение сковывает до боли в суставах. А они стоят – и ждут. Чего? Пафоса внутри меня больше не осталось ни унции, только горечь и горечь, это не для речи, это для молчания… Я же вас убедила? Убедила?!

Вдруг преподавательский стол переворачивается вверх дном, бутылки, тарелки с едой, пироги, конфеты – все летит на пол. Хагрид! Ну, конечно, кто же еще… Беспомощно разводит руками, смущается, краснеет: " Простите, директор, я не хотел…" Что ты, Рубеус, знал бы ты, как я благодарна тебе - за твою неловкость, за твою наивную, порывистую доброту… Напряжение рассеивается, на смену ему приходит что-то другое – такое же болезненное, но правильное, домашнее, светлое…

" Время для речей прошло, - с удивлением слышу я собственный голос, - а теперь: ешьте! "

Словно я имею на это право. Но, наверное, имею - потому что еще через мгновение тишина взрывается криками, аплодисментами, гомоном… Как будто все – как раньше. Как будто Хогвартс – настоящий Хогвартс, а не затравленная его тень – никуда не уходил, не прекращался, и не было войны, не было Кэрроу, не было сегодняшних похорон, не было моря крови в Визжащей хижине… И как будто нет ничего необычного и невероятного в известии, что Снейп – не предатель. Как будто так и надо. Конечно, мне еще отвечать и отвечать на их вопросы, видеть, как приходит осознание и приносит с собой все, что обычно оно приносит... Но все-таки…

Домовики справляются с хагридовским разгромом за несколько минут, но руки у меня дрожат и кусок в горло не лезет. По возможности незаметно выбираюсь из-за стола, посылаю в сторону министра победоносный взгляд – и поднимаюсь в кабинет. Буквально падаю в кресло.

И даже не оборачиваюсь, когда из рамы доносится такой далекий и знакомый смешок Дамблдора: " Поздравляю, Минерва, с официальным вступлением в должность! " Обскура! Помолчал бы ты лучше, Альбус. Вот ты – лучше бы помолчал.