Царского периода

Якуты на протяжении всего исторического периода, осве­щаемого четкими писаными документами, распадаются на два обособленных отдела, а именно, на скотоводов, размно­жающих конный и рогатый скот, и на оленеводов, в хозяй­стве которых охота и рыболовство играют не меньшую роль, являясь его конститутивными элементами. Первую группу мы условно называем южными якутами или якутами-скотоводами, а вторую — северными якутами или якутами-оленеводами, разлагая последний термин на его составные элемен­ты: оленеводство, охоту и рыболовство.

До сих пор якутам-оленеводам в смысле изучения основ их экономического быта, обычаев и нравов, не говоря, конеч­но, об истории, совсем не везло. Самые компетентные и при­сяжные якутоведы все свои рассуждения о бытие и прошлых судьбах якутской народности ведут так, как если бы она бы­ла совершенно однородна и едина по существенным призна­кам своего хозяйства и быта. Вопрос о существовании со­вершенно отличной от всей остальной якутской массы культурно-исторической группы «северных якутов» в известной нам научной литературе, унаследованной от царского перио­да, совсем не затронут. Этот случайный пробел, по-видимому, всего проще объясняется тем обстоятельством, что район обитания якутов-оленеводов, а именно, северо-западный угол Якутского края, не посещался компетентными этнографа­ми, которые имели бы ясное представление об якутском пле­мени.

Два знаменитых автора старого времени Миддендорф и Маак, столкнувшиеся с северными якутами, оба были на­туралистами, а кроме того, в их время научная якутология только что зарождалась. Вторая причина слабой изученности северных якутов заключается в том, что занятая ими обшир ная территория не объединена в административном отноше­нии и не имеет одного центра экономического тяготения. Будучи разорваны пополам между ленскими и енисейскими центрами и историческими путями, северные якуты изучались порознь с двух сторон. Этнографы, которые сталкивались с частью якутов-оленеводов, приписанных к Туруханскому краю, в собственно якутских центрах не бывали, подлинных якутов-скотоводов не видели, не владели и якутским языком. Поэтому вполне понятно, что исследователи с енисейской стороны не имели фактической возможности поднять вопрос о классификации якутов по их культурно-экономическим признакам. Таковы труды А. Мордвинова, П. Третьякова, Н. Кострова, Н. Латкина и многих других бытописателей приенисейского севера.

Протоиерей Хитров дал краткое этнографическое описа­ние якутов Жиганского улуса, которые принадлежат к соста­ву оленеводов ленского севера[268]. И этот автор не подозревал, что в лице жиганских якутов сталкивается с небольшой час­тью довольно обширной культурно-бытовой единицы якут­ского племени. Кроме того, он и не пытался сопоставлять жиганцев с якутами южных скотоводческих центров.

Позднее северные якуты частично были задеты в трудах компетентного по якутам этнографа В. Н. Васильева[269]. Но и он не смог выбраться из тупика ранних енисейских исследо­вателей, ибо в его распоряжении не оказалось сравнительно­го материала по быту якутов-оленеводов ленского тяготения. Для этого автора характерно, например, то, что он, наткнув­шись среди тунгусов Туруханского края на элементы геро­ического эпоса полярных якутов, приписал их первым. На этом вопросе мы остановимся подробно позже при описании быта и нравов северных якутов. Кроме того, мы были бы и не вправе предъявлять Васильеву особые требования по части общих классификационных схем в деле понимания якутской культуры, ибо пред ним, как полевым этнографом, стояли лишь задачи точного описания фактов. По туруханским яку­там и долганам этнографические материалы Васильева пред ставляют из себя единственно надежный и ценный научный источник. Языком якутов он владел в совершенстве и был опытным этнографом.

Наконец, третья причина неудовлетворительного состоя­ния наших знаний об оленных якутах заключается в смеше­нии их с тунгусами, которые вообще чрезвычайно легко утра­чивают свои культурно-этнические признаки.

Ввиду изложенного нельзя удивляться и тому обстоятель­ству, что своеобразная и самобытная культура северных яку­тов осталась вне поля зрения такого талантливого якутоведа, как Вацлав Серошевский, давшего в своих «Якутах» общую сводку как литературных, так и им самим собранных этно­графических данных. Его личные наблюдения ограничива­лись центральными районами Верхоянского и Колымского округов, где живут якуты, ведущие скотоводческое хозяйство обычного типа и лишь в виде исключения обращающиеся к оленеводству. Поэтому он делает следующие, обобщающие всех якутов, неверные заключения: «Якуты крайне неохотно заводят оленей, которых они откровенно зовут иноземным скотом. Якутов-оленеводов, вроде чукчей или самоедов, со­всем нет»... «Якуты Колымского округа разводят их исклю­чительно почти ради почтовой гоньбы. Только в Жиганском да в Усть-Янском, да в северной части Эльгетского улуса есть якуты, обладающие настолько крупными стадами, что можно счесть их за оленеводов. Но таких мало. Я знаю всего одного из них; это некто Мартын, богач Эгинского наслега Верхоянского улуса, у которого, говорят, было до 2000 го­лов» [270].

Богач Эгинского наслега Верхоянского улуса, выделив­шийся из среды якутов-скотоводов, конечно, ни в какой сте­пени не может характеризовать тип оленного якута северо- запада ЯАССР, который, кроме оленей и собак, не видит около себя других домашних животных. Приведенное мнение Серошевского создает принципиальную путаницу и стирает резкую грань, существующую между якутами-скотоводами и оленеводами не только по основным признакам их экономи­ческого быта, но и по культурно-бытовым особенностям. Это неразличение двух обособленных отделов якутского племени наиболее отрицательное влияние имело в деле изучения ис­тории его постепенного распространения с юга на север, от тепла к холоду, ибо передвижение народа с места на место в первую очередь должно обуславливаться интересами его основного хозяйственного занятия. Чтобы уяснить себе роль якутов-оленеводов в истории древних якутских переселений, необходимо прежде всего проверить существование среди якутов оленеводческого быта. Когда и как среди них появи­лись оленеводы, каково их этническое происхождение, нельзя ли допустить раннее переселение из Прибайкалья в бассейн средней Лены этих якутов-оленеводов или, может быть, впол­не объякученных тунгусов, культурно и этнически перемешавшихся с якутами? Для историка якутского народа все эти вопросы имеют первостепенную важность, ибо, при допу­щении в его составе очень давнего оленеводческого ответвления, при движении на север шедшего в авангарде всей ос­тальной массы, задача понимания исторических событий, увлекших искони скотоводческий народ на север в зону олене­водческого хозяйства, облегчается наполовину.

Историков издавна интересует вопрос о том, почему яку­ты оторвались от общей массы турецких племен и со своим рогатым и конным скотом очутились в окружении тунгусов- оленеводов, образовав посреди их совершенно чуждый эт­нически и культурно, остров. Большинство исследователей отход якутов на север из пределов Прибайкалья обычно ста­вит в связь с притеснениями иноплеменных соседей, в част­ности, ссылаются на нашествие из Забайкалья и верховьев Амура бурят-монголов. Но гипотеза отступления якутов на север в зону оленеводческого хозяйства под непосредствен­ным натиском иноплеменного народа в условиях ленской действительности представляется совершенно нежизненным и кабинетным построением. Целый народ со скотом не может двигаться на авось в неведомую страну, где до того жили лишь оленеводы, охотники и рыболовы. Это значило бы об­речь на гибель весь свой скот, а самих себя на неизбежную голодную смерть. При таких условиях каждый народ пред­почтет отдаться на милость победителей, кем бы они ни были. С другой стороны, нельзя допускать, чтобы правящая верхушка якутов могла обладать столь сильной властью и авторитетом, чтобы весь народ следовал за ней чуть ли не в тартарары. Нашествие любого сильного неприятеля, в конце концов, означает прежде всего смену начальствующих лиц, народные низы с признанием власти победителей обычно сохраняют свое прежнее положение. Наконец, если, паче даяния, на якутское племя, когда оно занимало всю область Предбайкалья, нагрянули с востока всей массой монголо-буряты, то пред якутами оставался бы совершенно свободный тыл на запад, где родственные им турецкие народы издавна вели такое же как и у них скотоводческое хозяйство. В момент общенациональной опасности быть или не быть ското­водческий народ должен искать пути спасения только в тех странах, где он мог бы рассчитывать на продолжение своего привычного хозяйственного занятия. Гипотеза неожиданного нашествия на прибайкальских якутов бурят откуда-то с во­стока при наличии у первых енисейского тыла терпит фиас­ко. Самый факт проживания якутов на Лене громко вопиет об отсутствии у них исторических корней и родственных свя­зей на запад от Предбайкалья. Если бы они имели хотя бы самое слабое представление о тех благодатных странах Южной Сибири, которые начинались всего-навсего в 700 км от истока Ангары и в момент русского завоевания почти пустовали, то вряд ли они превратились в обитателей чрезмерно сурового и оторванного от всего остального мира Ленского края. Различить очертания просторных степей и прекрасных урманов Канского, Минусинского, Ачинского и Красноярского уезда б. Енисейской губ. и дальше Мариинского, Каинского и проч. уездов б. Томской губ. могло помешать якутам- скотоводам только бурятское средостение. Как дальше убедимся, именно буряты Эхирит-Булгатского аймака, народ отборных охотников и метких стрелков, стоя живой и упругой стеной, заслоняли от якутов Южную Сибирь. Следовательно, историки якутов и бурят буржуазного периода, которые, приведя первых с запада, а последних с востока, заставляли их сталкиваться лбами в Приангарье, проповедовали свою собственную идеалистическую чепуху, которая, с точки зрения экономической географии Южной и Восточной Сибири, не выдерживает критики.

Переселение якутов вглубь Лены неизбежно предполагает поднятие этой дикой страны на новую ступень хозяйствен­но развития. Эта задача могла быть выполнена лишь при условии мирной обстановки небольшими отрядами колони­стов, пользующихся материальными ресурсами своей метро­полии и не прерывающих с ней хозяйственных взаимоотно­шений. Гипотезу скачкообразного перелета целого народа из Прибайкалья в бассейн Средней Лены нужно заменить теорией распространения якутской колонизации в этих областях задолго раньше их массовых переселений. Причины возник­новения и органического роста этих северных колоний при­байкальских якутов могли быть весьма разнообразны: естест­венный прирост населения, междуродовая борьба, отражение на якутах общих судеб древнетурецкого народа, классовый гнет, развитие торговли дорогой пушниной, эксплуатация от­сталых народов дальнего Севера, передвижка самих якутов в пределах Прибайкалья в результате уступки части своих зе­мель наседающим сильным врагам и т. д. Подробно всеми этими вопросами мы займемся в следующих главах. В на­стоящий момент нас интересует роль оленеводческой части якутского племени в истории его древних переселений с юга на север.

Существование вполне самобытного оленеводческого от­ветвления якутов, занимающего в настоящее время самые северные пределы Якутского края, убеждает нас в том, что якутская колонизация на Лене могла начаться и началась с переселения туда в ранние исторические эпохи этих олене­водов, одновременно охотников и рыбаков. Как дальше уви­дим, они составились из объякученных тунгусов со значи­тельной примесью отунгусившихся по быту монгольских и якутских родов. На базе этой якуто-монголо-тунгуссксй оле­неводческой культуры в бассейне Средней Лены и могла воз­никнуть значительно позже колония якутов- скотоводов. Без оленеводческого подножия мы лично и не мыслим возможно­сти насаждения и развития на Лене культуры рогатого и кон­ного скота. Каждая высшая хозяйственная культура не мо­жет сразу завоевать новую территорию, в особенности при переходе с более благоприятных условий на менее благопри­ятные. Она неизбежно должна была пройти тепличную и без­доходную стадию своего существования. В частности, говоря о конном и рогатом скоте в условиях современного Якутско­го края, мы должны признать, что якуты-колонисты первых веков свой хозяйственный план не могли строить на размно­жении скота, пригнанного из далекого юга. Местный олень, охота и рыболовство вот три кита, на чем могла держаться экономика ранних переселенцев. И вот почему при наших попытках реконструировать ранние этапы якутской истории на Лене приобретает особенную важность изучение быта, материального и духовного, северных оленных якутов. С их переселением из Прибайкалья на Лену, по нашему мнению, занялась заря последующей общеякутской истории. Весьма возможно, что при отсутствии этих объякученных оленеводов исторические судьбы якутского племени сложились бы совер­шенно иначе.

Поэтому-то мы и сочли необходимым подробнее остано­виться на этом забытом и обойденном участке якутской эт­нографии, на якутах-оленеводах. Какова их численность, в чем заключаются своеобразие и особенности их быта, мате­риального и духовного, можно ли отличить их от местных, позже объякученных тунгусов и ламутов, наконец, какими данными могла бы располагать современная историческая наука в интересах восстановления их первоначального этни­ческого происхождения и давности переселения из областей Прибайкалья на север? Посильные ответы на все эти вопросы мы попытаемся дать в нижеследующих страницах.