Воин Шахов о вилюйских якутах

Исследователи, которые отрицают старожильчество яку­тов на Вилюе в дорусскую эпоху, обычно любят ссылаться на донесение боярского сына Воина Шахова, датированное 1637 годом. Он сообщает о каких-то непорядках и бесчинст­вах, чинимых ясашными людьми кункогирского рода, кото­рые «приступаючи», надо полагать, к зимовьям убили «два­дцать три человека»... Дело происходило «на Лене реке усть- Вилюя реки». Дальше в донесении говорится: «...а вверх де Вилюя от тунгусов от ясашных людей промышленным людем грабеж большой и воровства многие на соболиных про­мыслах, грабят и запас и соболи и котлы и топоры и собаки отнимают».

И. И. Майнов, ссылаясь на это сообщение Шахова, спе­шит сделать такое заключение: «Обитателями нижнего Ви люя тут определенно указаны кункогирцы, т. е. тунгусы»[245].

С таким выводом мы не можем согласиться. Воин Шахов просто информирует об одном частном случае. Он не говорит, что у устья Вилюя среди местного населения кункагиры со­ставляют большинство. Из донесения Шахова, наоборот, яс­но видно, что у устья Вилюя в те времена, как и теперь, жи­ли якуты, ибо он посылает десять сороков девять соболей «с усть Вилюя реки с тунгусов и с якутов, с конных и пе­ших». В том же донесении говорится об изымании «мужика конных якутов роду тагусы и под того мужика в 147 году взято с роду того три сорока соболей».

Поэтому нам трудно понять ход рассуждений Майнова, который утверждает: «Но во всяком случае основным насе­лением низовий Вилюя, по сообщениям Воина Шахова, сле­дует признать тунгусов».

Если кункагиры приступают к Усть-Вилюйскому зимо­вью, вероятно, чтобы отбить задержанных там аманатов и уйти в дальние леса, то это ещё не значит, что они обязатель­но должны жить тут же у устья Вилюя. Они могли бродить далеко севернее Вилюя в сторону Жиганска или даже на правом берегу Лены по Верхоянскому хребту, но иметь вы­ходы у устья Вилюя. Мы уже имели случай указать, что ис­кони в определенное время года тунгусы приближались к районам якутских населений для торгового обмена. Например, тунгусы 7-ми кангаласских родов бродили на обширном пространстве, заключенном между Леной, Олекмой и верх­ним течением Алдана, но каждую весну они прикочевывали на правый берег Лены в район поселений Мальжегарских наслегов Западно-Кангаласского улуса. Вообще обхват пере­движений тунгусов бывает чрезвычайно велик. Так тунгусы Есейского озера (они сами именуют себя якутами) ежегодно отправляются вниз по р. Оленеку до самого побережья Ле­довитого океана, доходят до устья Лены, проводят на тундре лето, а осенью кочуют обратно к озеру Есей, проходя взад и вперед свыше четырех тысяч км. Это обстоятельство кон­статировано нами в 1924 году в бытность на устье р. Оленека. Если бы тунгусы не имели установленных обычаем пунктов выхода в черте оседлых поселений, то они, конечно, были бы абсолютно неуловимы для казаков. Последние, заставая их то там, то тут, и прикрепляя путем задержания аманатов к своим зимовьям, могли считать их приписанными к опреде­ленному пункту, но это, конечно, не значит, что они тут в узко ограниченном районе и живут. И вот почему те тунгус­ские роды, которые платили ясак в вилюйских зимовьях, ещё не могут быть приписаны к населению собственно Вилюя. Не только Воин Шахов, но даже более современные админи­страторы не считали нужным интересоваться, где тунгусы проводят разные времена года. Все тунгусские роды, которые совместно с якутами платили ясак в трех вилюйских зимовь­ях, можно уверенно сказать, не имели ничего общего с Вилюе-Ленским плоскогорьем, сплошь занятым якутами.

Майнов особенно обращает внимание на количество ама­натов — якутских и тунгусских. Воин Шахов захватил на Ви­люе 8 аманатов, из них семеро были тунгусы и лишь один якут[246]. По донесению якутского воеводы Барнешлева, отно­сящемуся к 1676 г., в Средневилюйском зимовье содержа­лось 5 аманатов, а «якуты ясак платят без аманатов», в Верхневилюйском зимовье содержалось 10 тунгусских амана­тов, а о якутах тоже говорится, что они платят без амана­тов. Ссылаясь на эти документы, Майнов пишет:

«Большее число аманатов в двух последних зимовьях с несомненностью указывает на то, что большинство населения их районов состояло в то время все ещё из тунгусов, более воинственных и непокорных, чем якуты»[247].

Никакой «несомненности» о преобладании в Вилюйском крае тунгусского населения тут не имеется. Это лишь под­тверждает наше положение: тунгусы бродят, бог весть, где, без «емли» аманатов их и не принудишь снова явиться с по­клоном и пушниной, а оседлому якуту некуда деваться, он живет в одном месте. Поэтому он и платит ясак без амана­тов. Да и казак-завоеватель, видя, что якут живет домашним скотом и рыболовством, должен был понимать, что он нику­да не денется, следовательно, забирать от него аманатов зна­чило бы делиться с ним своим хлебным пайком и без того не великим, совершенно непроизводительно.

Гипотеза Майнова о пропорциональности количества аманатов в трех вилюйских зимовьях с численностью корен­ного населения не выдерживает никакой критики. Именно потому, что тунгусы не местный народ, что они около вилюй ских зимовий имели только сезонные выходы для товарообмена и что в остальное время года и ворон не разыщет их табора, казаки не рисковали выпускать из рук тунгусских аманатов. Оленный тунгус-охотник среди оседлых якутов только временный, сезонный гость, а пределы его кочеваний по тайге необозримы. Какая огромная площадь нужна для прокормления охотников, можно судить по упомянутым выше тунгусам 7-ми кангаласских родов. По численности все они, вместе взятые, не превышают население одного среднего якутского наслега. По данным самого Майнова[248], в этих 7-ми кангаласских родах 643 муж. и 472 жен., всего 1015 д. об. п. Пределы их охотничьего района очерчены у Майнова же: «Обитали в горных местностях по верхнему течению рек Алдана и Амги, по рекам Ботаме и Талбе с их притоками», т. е. фактически занимали всю обширную область, заклю­ченную между Леной, Алданом и Олекмой, начиная с устья р. Ботамы. Эта территория по своей обширности совсем не уступит всему Вилюе-Ленскому плоскогорью, в длину тянет­ся на 600 км, в ширину на 400 км. А в смысле обилия всякого зверя, конечно, много богаче последнего.

Как мы говорили выше, упомянутые семь тунгусских ро­дов получили свое официальное название от имени Кангаласского улуса, на территорию которого они имели постоян­ные выходы для товарообмена. По логике Майнова, руковод­ствуясь одними казенными документами, их тоже можно было бы причислить к коренным обитателям Кангаласского улуса.

Донесение Воина Шахова самым убедительным образом опровергает необоснованную гипотезу о колонизации якута­ми обширного Вилюйского края лишь после нашествия рус­ских. Он дает такие показания:

«Был де он на государевой службе на Вилюе реке семь лет и всякие места и иноземцев рассмотрел, и иноземцев де с усть Вилюя реки и вверх по Вилюю ясачных и неясачных якутов и тунгусов с 3000, а ясак де государю дают немногие люди: а буде тех неясачных якутов и тунгусов привести вско­ре под государеву царскую высоку руку, и служилых де лю­дей надобно на Вилюй реку послать человек с полтораста, и в государевом де ясачном сборе чаять большие прибыли, можно сороков 100 и больше собрать на год, а ныне де на усть Вилюя реки и вверх Вилюя реки иноземцы якуты и тунгусы и по Варке побивают промышленных людей»[249].

Этот рассказ Шахова датируется 1641 годом. Иными сло­вами, он прибыл на Вилюй не позднее 1634 г. и успел рас­смотреть там столь многочисленное население. Шахов опери­ровал в районе трех вилюйских зимовий, т. е. в пределах двух старых вилюйских улусов — Средневилюйского и Верхневи- люйского. По данным 1891 года, население этих двух улусов равнялось 21551 д. об. п., тогда как по всему Вилюю всех якутов числилось 66475 д.[250]. Таким образом, якутское населе­ние четырех южных улусов — Мархинского, Нюрбинского, Сунтарского и Хочинского осталось за пределами внимания Шахова. Якуты северного Вилюя как теперь, так и раньше жили в ближайшем соприкосновении с оленекскими тунгу­сами, которые ни по языку и ни по нравам не отличаются от вилюйских якутов[251]. В составе улусов Средневилюйского и Западновилюйского (отделялся от старого Верхне-Вилюйского) имеются наслеги «тунгусского» происхождения, а именно. Джооху (Жахотский), Люючюн (Лючинский), Кююлэт (Кулятский), Югюлээт (Угулятский), возможно и другие. Воин Шахов к тунгусам мог причислить и всех яку­тов северного Вилюя, содержащих стада оленей. В этом рай­оне до недавнего времени было сильно развито оленеводство.

Кроме того, было бы ошибочно утверждать, что Воин Шахов за семилетний срок успел проверить все наличное население северного Вилюя и открыть все их урочища. Яку­ты в этой области живут весьма разбросанно. Взглянув на подробную карту Якутской республики, каждый может на­глядно убедиться, что все низовье Вилюя, начиная с устья р. Мархи, покрыто неисчислимым количеством мелких озер. Это прямо классическая страна озер. В силу этих естественных условий местное население, несомненно, со времен глу­бочайшей древности занимается рыболовством. Само собой разумеется, что население северного Вилюя, ютящееся не­большими группами в две, три юрты около своих озер, в глу­ши необозримой тайги, не только не могло быть обнаружено более или менее исчерпывающе при беглом осмотре Воина Шахова, но даже и в настоящее время представляется не­легким делом составление карты их расселения и установле­ние названий многочисленных урочищ, озер и речек, занятых ими. Если Шахов находит возможным определить числен­ность аборигенов северного Вилюя в 3000 человек, то это свидетельствует о большой густоте населения и в ту отдален­ную эпоху.

Какие же окончательные выводы мы можем сделать из донесения Воина Шахова по поводу заселенности Вилюя якутами к моменту прихода русских?

Шахов дает самые бесспорные данные о многочисленно­сти и густоте туземного населения Вилюя по преимуществу на территории трех улусов — Средневилюйского, Верхневилюйского и Западновилюйского (или Удюгэйского). При­чем в первые годы завоевания края казаки могли обнаружить лишь население узкой прибрежной полосы. В казачью реги­страцию в большом количестве могли попадать и «тунгусы», (фактически — «северные якуты»), прикочевывающие на Вилюй ко времени вскрытия реки с Оленека, верховьев мно­гочисленных речек, впадающих в Вилюй с севера и запада. Глазомерное определение Шаховым населения северного Ви­люя в 3000 человек, несомненно, говорит о наличии искон­ной оседлости, ибо бродячие тунгусо-якуты не могут быть столь многочисленны. В первые же годы завоевания Вилюя казаки поставили на территории Верхневилюйского и Сред­невилюйского улуса три зимовья. Расположение этих зимо­вий на самом берегу Вилюя и направление старого зимнего тракта Якутск — Вилюйск, идущего параллельно береговой линии Лены и Вилюя, ясно говорят о густоте якутского на­селения в понизовьях Вилюя. Эти якуты ни в коем случае не могут быть причислены к порусским беженцам из пределов Якутского округа, ибо беглецы, зная лодочную связь казаков, не могли бы оседать вдоль речного побережья. Это значило бы кидаться из огня да в полымя. Отсюда вывод — Шахов в понизовьях Вилюя мог обнаружить лишь старожильческое якутское население. Казаки, объясачив в первые же годы беспечных тунгусов, прикочевывающих из своих дальних хребтов в старые ярмарочные пункты, расположенные над самой рекой, конечно, не считали нужным разграничивать якутскую и тунгусскую территорию. Приписка бродячих тун­гусов по местам их весенних выходов к тем или другим зи мовьям, являясь лишь формально официальным показателям, отвечающим задачам фискального управления объясачным населением, ни в какой степени не определяет территориаль­ные владения тунгусов. Практика вилюйских казаков, задер­живавших аманатов лишь из среды тунгусов, ясно свидетель­ствует о том, что последние были только временными, залет­ными гостями в пределах северного Вилюя.