Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Южное происхождение якутов






 

Как мы убедились в предыдущих главах, в историко­-этнографической литературе почти не вызывает спора и возражений утверждение, что якуты в бассейне Лены являются пришельцами из далекого юга и что в более ранние историче ские эпохи они обитали в области верхней Лены и Ангары, прилежащей к озеру Байкал.

Об этом свидетельствует якутский язык, принадлежащий к обширной семье турецких наречий, наибольшее распростра­нение которых с начала второго тысячелетия новой эры мож­но наметить в странах, окаймляющих Каспийское море; о том же говорят как господствующий экономический быт яку­тов, так и устные легенды о своем историческом прошлом. Как нельзя допустить образование якутского наречия поми­мо исконных исторических взаимоотношений с основной массой родственных языков, точно так же и якутское хозяй­ство, разведение рогатого и конного скота, являющееся оа­зисом среди оленеводческой охотниче-рыболовческой куль­туры Севера, нельзя понять иначе, как ответвление того типа хозяйства, который господствовал в более южных широтах Сибири и дальше в обширных степях Центральной Азии. И в том и в другом отношении разорванную пуповину якут­ской преистории с южными центрами, конечно, нужно и должно искать только в районе Верхоленских и Приангарских степей, рассматривая якутский народ со всей его мате­риальной и духовной культурой как колонию, получившую совершенно самостоятельное бытие вследствие стародавнего отрыва от породившей её метрополии. То обстоятельство, что в данном случае мы имеем дело с историей подвижных номадов, которые своей хозяйственной деятельностью почти не изменяют лицо земли и мало оставляют на нем осязатель­ных следов своего пребывания[200], конечно, осложняет задачу историка, пытающегося ретроспективным анализом прочи­тать содержание давно перелистанных и поросших травой забвения страниц быстролетной жизни.

Но невзирая на эти кажущиеся трудности, переселение якутов откуда-то с юга, повторяем, не может вызывать ника­ких сомнений. Фактически здесь приходится разрешать вопрос не столько о происхождении самих якутов, сколько о происхождении их довольно многочисленного скота. В самом деле, откуда же взялся у якутов рогатый и конный скот, со­ставляющий повсеместно, за исключением Крайнего Севера, основу их благополучия? Где предки этого скота щипали траву, плодились и размножались, прежде чем забраться в таежные трущобы Ленского края?

В литературе нередко высказывается мнение, что якуты обзавелись рогатым скотом лишь после прихода русских или даже от них научились употреблять в пищу молоко. Так, например, С. Урсынович в своей работе «Религия туземных народностей Сибири» пишет:

«Якуты были конным народом, почему сравнительно легко и одолели, при помощи конницы, тунгусов. При русском вла­дычестве у них распространился рогатый скот»[201].

Николай Харузин в своих лекциях по этнографии утвер­ждает: «Якуты-скотоводы научились употреблению молока сравнительно недавно»[202].

Эти мнения надо понимать как простое недоразумение, явившееся в результате некритического усвоения научной гипотезы, впервые высказанной В. Серошевским и в дальней­шем получившей большую популярность, а именно, о том, что основой экономического быта якутов в старину было та­бунное коневодство и что они «исподволь и в относительно недавнее время перешли к культуре преимущественно рогато­го скота»[203]. Серошевский верно подметил некоторые факты в развитии основ экономического быта якутов в пределах их современной родины, но, однако, ошибочно интерпретиру­ет их в своих теоретических выводах. Что древние якуты раньше были исключительно коневодами и не знали рогатого скота — положение абсолютно неприемлемое и никем не доказанное[204]. (Об этом подробно см. в 3-й части наших очерков, гл. III).

Не более того заслуживало бы внимания и серьезного опровержения также и предположение Адольфа Эрмана о том, что якутский рогатый скот не приведен в Якутский край извне и что он скорее является прирученным остатком того дикого вида, который водился здесь чуть ли не в предыду­щие геологические эпохи[205].

Эрман упустил из виду то обстоятельство, что нигде в пределах обширного Якутского края рогатый скот не может пережить долгую и суровую зиму, добывая себе пищу под­ножным кормом. Мало того, и большая чувствительность якутского рогатого скота к холоду, вызывающая необходи­мость содержания его в течение почти всей зимы в теплом хлеву, ясно говорит о том, что предки его привыкли к мягкому климату и прибыли сюда из далекого юга.

Вряд ли найдется якутовед, который стал бы утверждать, что якуты дорусской эпохи не знали теплых хлевов и не запасали для рогатого скота сена на зиму.

Впрочем, не бывает правила без исключения. Один из признанных авторитетов по вопросам якутоведения, В. Ф. Трощанский в своей работе «Наброски об якутах Якутского округа»[206] высказался за то, что якуты до прихода русских не умели строить свои теперешние балаганы и не только слово «балаган», но и самый принцип его постройки поза­имствовали от русских. Аргументация Трощанского сводится к следующим положениям: якуты, мол, до русских не знали такой простой вещи, как стол, не имели будто бы и топора, чтобы срубать и обтесывать бревна, и что единственная механическая основа в их строительном искусстве заключалась только в сшивании, связывании ремнями. А по главному во­просу, сами-то русские были ли знакомы с техникой постройки якутских балаганов, чтобы передать это искусство якутам, автор ограничивается такого рода заявлением: «...Помнится, я читал где-то описание старинных казачьих куреней, и помнится — принцип этой постройки их тот же, что и якутских балаганов». У Трощанского, очевидно, вообще очень слабая память на самые нужные и важные факты, необходимые для обоснования его фантастического допущения. Прожив среди якутов чуть ли не десять лет, он не заметил и не запомнил того разительного факта, что принцип постройки якутских балаганов и «хотонов» для рогатого скота один и тот же. Серошевский был куда наблюдательнее Трощанско­го, ибо пишет: «Хотон или коровий якутский хлев строится совершенно так же, как якутская юрта»[207].

Если бы якуты дорусской эпохи не владели техникой по­стройки своих жилых балаганов, то это обстоятельство одновременно значило бы и неумение строить теплые хлева для своего рогатого скота, а вместе с тем и невозможность раз­множения последнего при суровых зимах всего Ленскского края.

Кроме того, тенденциозное построение Трощанского легко опровергается казачьими документами эпохи завоевания. В них очень часто упоминаются якутские «юрты». Например, в войсковой челобитной енисейских стрельцов и казаков, служивших под начальством атамана Галкина в 1634 г., говорится, что отряд, посланный Галкиным, доходит... «до бурухиных детей и их улусных людей на многие юрты», или «и того... оргуева сына взяли жива, а его Оргуя в тех юртах не застали».., «Князца Дуруя и Бодоева улусные люди тоже жи­вут... во многих юртах»[208].

По расспросным речам вилюйских ясашных сборщиков Максименко Митрофанова, Марка Логина да Тимошки До­кучаева в Усть-Вилюйском районе «дву родов пеших якутов роду Кокуй князца Корюка да роду осекуся... а живут те два рода пеших якутов юрты подле Лену реки... ниже устья в трех днищах»[209].

Иными словами, в самый момент прибытия казаков якуты повсеместно жили в «юртах», а не в чумах и урасах. Мало то­го, по тем же документам, во время борьбы с отрядами сотника Бекетова в 1633 г. якуты строят ещё какие-то острож­ки: «Якутские люди из многих улусов Дубчинской волости збежались в один улус и поделали острожки и сели в острожках».., «и учали служилые люди к острожкам приступати».., «один острожек взяли».., «а иные острожки взятьем взять не могли и зажгли со всеми якуцкими людьми, видя их тебе великому государю непокорность»[210].

В данном случае трудно решить, какой тип постройки называется «острожком». Возможно, что это были срубы амбарного типа, которые тоже были известны якутам издав­на. До прихода русских они, по-видимому, не были знакомы с моховой прокладкой, ввиду чего постройки срубом служили лишь амбарами, а также, весьма вероятно, и летним жильем.

В нашем распоряжении не имеется никаких отчетливых данных о том, что якуты в пределах своей теперешней роди­ны по примеру настоящих кочевников, живя в переносном жилье, переходили со скотом с места на место. Их хозяйст­венное обзаведение представляется нам в виде летника и зимника («сайлык» и «кыстык») с постоянным и неподвиж ным жилым помещением и надворными постройками. Лишь в виде исключения многоскотные хозяева в отдаленных мес­тах имели лишние зимние юрты, где поселялись на короткое время для потребления имеющихся там запасов сена. Обыч­ный и распространенный повсюду тип якутских хозяйствен­ных построек нам хорошо известен. Кроме жилой юрты дол­жны быть: хлев для скота — зимний «хотон», летний «титик», загоны — «дал», изгородь — «кюрюё», «оттоох кюрюё» — из­городь для складывания сена, «хасаа» — крытое помещение для жеребят и доения кобыл, «тиэрбэс» — обширная изго­родь для пастьбы упряжного скота и телят. Мы не можем также согласиться и с тем, что якутам дорусской эпохи не был известен тип амбарных построек, как и самое слово «ампаар», ибо оно имеется чуть ли не во всех турецких на­речиях[211]. Древние якуты даже своих мертвецов хоронили в небольших срубах амбарного типа, не говоря уже о «хасаа», крытом помещении для жеребят, которое нельзя даже пред­ставить себе иначе, как особый вид амбара. Значит, мы дол­жны допустить существование при жилой юрте и амбаров, которые у бедняков заменялись «хоспохом» (кладовая бала­ганного типа).

Наличие постоянного зимнего жилья с запасением сена на всю зиму для рогатого скота, частью и для конного, не­избежно предполагает и размежевание покосов в индивиду­альное пользование отдельных хозяев.

Если дело обстоит так, то представление якутов кочевни­ками не будет ли простым недоразумением? Мы не думаем также, чтобы проживание якутов отдельными хуторами, а не деревнями и скученными поселками, могло бы послужить основанием для причисления их к кочевникам. То обстоя­тельство, что современные буряты как в своих летниках, так и в зимниках селятся не хуторами, а целыми улусами (по- бурятски «улус» — деревня, состоящая из ближайших роди­чей), убеждает нас в том, что якутский хозяйственный ин­дивидуализм развился значительно позже. Северные якуты- оленеводы и теперь кочуют целыми родами.

Русские завоеватели в начале XVII века застали якутов, давным-давно перешедших в стадию оседлого скотоводства, за исключением далекого севера, где оленеводство и охота диктовали иные хозяйственные привычки.

В записанных нами якутских преданиях имеются весьма отрывочные указания, что древние герои, вожди крупных родовых объединений, имели обыкновение пасти свой скот на свежей траве («отордуур»), перекочевывая с места на место в небольших шатрах, т. н., «далла ураса». Здесь, по всей ве­роятности, мы имеем дело с историческим анахронизмом, т. е. перенесением на позднее время фактов, имевших место в более древнюю эпоху. Если это обыкновение где и имело место, то вряд ли оно было общим хозяйственным правилом. Такие порядки могли сохраняться лишь у поздних пересе­ленцев из бурятских степей как пережиток их южных хозяй­ственных навыков. Но в данный момент нас интересуют не эти мелочи в хозяйственных привычках якутов, а общий ис­торический вывод, который подсказывается всеми особенно­стями якутского скотоводческого хозяйства. Вправе ли исто­рик-экономист раннее местожительство якутского народа проектировать в таких географических областях, где нельзя обнаружить никаких следов существования там культуры рогатого и конного скота? Можно ли неожиданное появление в бассейне средней Лены скотоводческого народа понять, не допуская исторического преемства? На эти вопросы мы отвечаем: доленскую родину якутов легко отыскать по нали­чию там таких же скотоводов, каковы и они сами, ибо ни опыт якутского хозяйничания не должен был бы пропасть даром и они сами не смогли бы из ничего создать на севере свое довольно солидное хозяйство, не имея сильной эконо­мической базы на местах прежнего оседания. Попробуем теперь, руководствуясь указанными признаками, найти пре­дыдущую родину якутского народа.

На восток от Лены, как всем известно, до берегов Охот­ского моря простирается обширная горная страна, покрытая дремучей тайгой, представляющая из себя почти человече­скую пустыню. Исконные обитатели этой области — олене­воды-охотники, отчасти и рыболовы. Даже коренные обита­тели Амура, за исключением тех, которые живут в её вер­ховьях и по правому притоку Сунгари, до настоящего време­ни не вышли ещё из стадии примитивной охоты и рыболов­ства. Академик Л. Шренк в своей известной работе «Об ино­родцах Амурского края» (т. I, Сиб. 1883) основу их эконо­мического быта характеризовал в следующих словах:

«Итак, на мою долю остаются коренные инородцы Амур­ского края, которые в бытность мою на Амуре, хотя и не могли считаться полными дикарями.., пребывали ещё в со­стоянии простых, первобытных рыбаков и охотников» (стр. 5). Дальше, из его описаний мы узнаем, что: «Инород­цы нижнего Амура живут рыболовством, а инородцы верх­него Амура по преимуществу охотой» (стр. 47). Гиляки и айны — оседлые рыбаки (19 стр.), орочи — бродячие охотни­ки, отчасти и рыболовы, ороки — кочевые оленеводы (24 стр.), гольды — исключительные рыболовы (24 стр.), негидальцы—тоже (30 стр.), самогиры—охотники. (32 стр.), манегирцы ведут бродячий образ жизни (42 стр.), кили — охотники (35 стр.), бирары — охотники (38 стр.). Бирары и орочи (на восточном склоне Хингана) лишь мес­тами под влиянием китайцев занимаются земледелием и ско­товодством.

Спрашивается, можно ли где-либо в описанных местах искать прародину типичного скотоводческого племени?

Ту же картину мы можем констатировать и на запад от Лены. Вплоть до эпохи русского завоевания в бассейне р. Енисея культура рогатого и конного скота не распростра­нялась на север дальше широты г. Красноярска. Иными сло­вами, не только на уровне широт трех южных скотоводче­ских округов Якутской республики, но даже и по широте г. Киренска на Енисее господствовали только оленеводство, охота и рыболовство. Попутно укажем и на то, что и весь Тобольский север на уровне якутских оседлых поселений ко времени прихода русских ещё не вышел из тех же стадий хозяйственного развития.

В настоящее время, благодаря материалам приполярной переписи, проведенной в 1926—27 гг., мы имеем возмож­ность в точности установить как численность всего населе­ния, туземного и русского, в пределах всего среднего и ниж­него Приенисейского края, так и состояние в них скотоводче­ского хозяйства. Наша задача сравнительного изучения об­легчается тем обстоятельством, что в момент совершения указанной переписи, вся территория енисейского бассейна, приписанная Туруханскому краю, по широтным данным по­чти совпадает с той частью бассейна Лены, которая входит в состав Якутреспублики. В перепись вошло все русское насе­ление, обитающее по берегу Енисея от фактории «Низенький Яр» в 470 км. ниже г. Красноярска (60° паралл.), а также и в стороне по его притокам. Иными словами, все то, что на Енисее называют «Туруханским краем» в географическом отношении вполне совпадает с Якутреспубликой. Поэтому, сравнивая статистические данные о численности населения и скота в Туруханском крае и в Якутреспублике, мы попутно получим и наглядную картину поднятия хозяйственной куль­туры и умножения пищи в бассейнах этих двух крупнейших речных систем Сибири в результате приложения человече­ского труда при одинаковых климатических и физико-гео­графических условиях.

Из этих данных мы видим, что культура рогатого и кон­ного скота в область среднего Енисея занесена русскими, в руках которых и теперь находится почти вся наличность лошадей и коров, а аборигены края из домашних животных владеют лишь оленями да собаками.

По степени развития коневодства и размножения рогато­го скота средний Енисей на уровне якутских широт отстал даже от полярной зоны Якутреспублики, куда якуты пригна­ли своих коров и коней ещё до прихода русских, а именно, в бассейн Яны, а после завоевания тот же тип хозяйства рас­пространился ещё глубже за полярный круг по Индигирке и Колыме.

Невзирая на эти разительные контрасты в экономическом быту туземного населения Енисея и Лены в области их сред­него течения, Н. Щукин отчасти и В. Серошевский допускают возможность переселения якутов из южного Енисея вниз по этой реке до устья Нижней Тунгуски и дальше вверх по последней до верховьев Вилюя[212]. Предки якутов со своим ро­гатым и конным скотом в области среднего течения Енисея, конечно, могли проживать, ибо здесь широты те же, что и на Лене. Но, однако, нельзя согласиться с тем положением, что­бы они со своими стадами могли переселяться вверх по Ниж­ней Тунгуске, стесненной горами и лесами, где на протяже­нии почти 1500 км не существует никаких лугов и пастбищ, которые были бы достаточны для прокормления хотя бы и одной сотни коров. Но удивительнее всего то, что от этого таинственного народа, пролетевшего каким-то чудесным ме­теором, туземные обитатели не унаследовали ни одного коня и коровы.

 

ТАБЛИЦА

О состоянии народонаселения и его хозяйства в бассейнах Енисея и Лены по широтам Якутреспублики[213]

 

На Енисее в Туруханском крае На Лене в Якутреспублике  
Туземное населен, об. п. 13 761 Русское население 7 940   Итого 21 701 Населения в 3-х южных округах со включением Ленского и Алданского: Туземцев якутов 231 292 д Туземцев тунгусов 11 791 д. Пришлого, русских и нерусских 28 614 д Итого 271 697 д.   Населения в 3-х северных округах—Булунском, Верхоянском и Колым­ском: Якутов 13 904 д. Туземцев, аборигенов севера 7 174 д. Пришл., русских и нерусских 2 155 д. Итого 23 233 д.  
Скота:    
у русск. насел. Конного Рогатого Овец и коз Свиней   338 гол. 609 гол. 1 744 гол. 257 гол.  
Скота в 3-х южных округах: Конного 128 465 гол. Рогатого 482 005 гол. Овец 354 гол. Свиней 1 148 гол.   В 3-х северных округах: Конного 4 886 гол. Рогатого 5 485 гол. Ездов. оленей 18 148 год.  
у туземцев: Конного Рогатого Оленей   123 гол. 38 гол. 167 620 гол.  

 

 

Какие же выводы, помимо отрицания наивной гипотезы Щукина, мы обязаны сделать на основании приведенных фактов распространения скотоводческой культуры по водным системам трех величайших рек Сибири, текущим параллельно в Полярное море? Почему граница хозяйственной эксплуата­ции коня и коровы по Лене углубилась так далеко на север, оставляя за собой не только Обь и Енисей, но даже среднее течение и понизовье Амура, где климатические условия, ко­нечно, куда благоприятнее ленских?

Разрешение данной загадки, по нашему мнению, нужно искать, во-первых, в сложных зигзагах исторической судьбы самого якутского народа. Когда они обитали в благодатном юге, какие-то непреодолимые силы заслоняли от них вер­ховья Амура, прикрывали пути на южный Енисей и гнали сзади в единственную свободную прогалину, на север — на Лену. Если здесь при самых неблагоприятных климатических и географических условиях якут не расставался со своим скотом, то это зависело, конечно, не от прирожденных свойств его, как стал бы утверждать сторонник расовой тео­рии, а просто от длительности его скотоводческих занятий, в результате чего у него образовались довольно устойчивые хозяйственные навыки. Это обстоятельство, с другой сторо­ны, наводит на мысль о степном происхождении основного ядра якутского племени. Об этом свидетельствуют также и религиозные воззрения древних якутов: конь и корова у них были подлинными объектами религиозного поклонения.

Догматы дохристианской религии якутов заслуживают внимания историков и социологов, ибо они напоминают веро­вания «классических» народов древней Индии, Переднего Востока и Южной Европы. Они поклонялись когда-то громо­гласно ржущему небесному жеребцу под именем «Уордаах- Джёсёгей’я», который представлялся богом-«предком» и по­кровителем конного скота. В живой религии народа этот бог антропоморфен, но в эпической поэзии и в древних мифах он выступает в животном облике. Якуты признавали также богиню «Ынахсыт» (от «ынах» — корова), от которой зави­сит благополучие и размножение рогатого скота. И эта боги­ня антропоморфна, но в религиозных гимнах точно также сохраняет черты своего прежнего животного облика (коро­вы). Эти мифологические образы из числа примитивных ско­товодов Центральной Азии и Сибири, сохранившиеся только у якутов, в достаточной мере изобличают степное происхож­дение своих носителей.

Северная граница распространения травоядного скота по Лене, задолго раньше прибытия русских перевалившая за по­лярный круг, есть конкретный показатель хозяйственной деятельности искони пастушеского народа. Она одновремен­но свидетельствует о большой исторической давности про никновения якутов в бассейн р. Лены. Во всяком случае господствующее в науке мнение, что якуты со своим конным и рогатым скотом переселились на Лену всего-навсего за три-четыре века до прихода русских, слишком ускоряет темпы развития их хозяйства. Выше мы отметили, что якуты в момент русского завоевания уже были оседлыми скотоводами и притом со склонностью к хуторному расселению запасали корм для своего рогатого скота на долгую 7-8-ми месячную зиму и повсеместно устраивали для него теплые помещения, что, само собой разумеется, предполагает стой­ловое кормление. Рабочий скот, быки и кони, всегда корми­лись в огороженном месте запасами сухого сена. Лишь гу­левые табуны конного скота и летом и зимой оставались, на подножном корму, да и то в специально заготовленных паст­бищах (по долинам речек и подходящих таежных участках палами очищали опавшую хвою и древесную заваль). Более рачительные хозяева имели обыкновение подкармливать се­ном жеребых кобылиц и отощалый молодняк в пору трескучих морозов и позднею весной.

От примитивного оленеводства с охотой и рыболовством до описанных форм якутского скотоводческого хозяйства нельзя не предположить целый ряд переходных ступеней. Если же учесть тот бесспорный факт, что народы, не попав­шие ещё в орбиту влияния интернациональных запасов культуры и знаний, основанных на применении развитой пись­менности и организованного обучения, везде и всюду должны были развиваться чрезвычайно медленно, двигаясь вперед только ощупью при накоплении данных горького опыта, то для стабилизации на Лене якутских хозяйственных навыков в живой действительности, конечно, потребовался довольно внушительный период времени для их внутреннего развития.

Итак, общий обзор экономического быта ближайших со­седей якутов, живущих на западе по р. Енисею и его прито­кам, на восток вплоть до Охотского моря и Амура, совершен­но исключает возможность отыскания в этих областях не только прародины якутов-скотоводов, но даже и временных этапов в их прошлой истории.

Получается совершенно иная картина, если мы остановим свое внимание на туземном населении, его экономическом быте и характере местности той обширной области, которая непосредственно примыкает к верховьям самой Лены, этой обители современных якутов. Коренные обитатели этого края, буряты со своими забайкальскими сородичами, издрев­ле занимаются в больших размерах скотоводством, держат овец, лошадей и рогатый скот. По данным сельскохозяйст­венной переписи 1914 года[214], у добайкальских бурят налич­ность скота выражалась в следующих цифрах:

 

Лошадей 84, 809 гол.

Рогатого скота 258, 260 гол.

Овец 123, 613 гол.

Коз 29, 777 гол.

Свиней 8, 280 гол.

Всего: 514, 939 гол.

С этими данными интересно сопоставить состояние якут­ского скотоводства в трех южных округах (см. приведенную выше таблицу). Правильное соотношение скотоводства яку­тов и бурят мы можем установить, конечно, ознакомившись с численностью добайкальских бурят. По статистическим данным за разные годы от 1887 г. по 1917 г. численность бурятского населения б. Иркутской губ. колебалась от 110.629 д. об. п. до 98.678 душ[215].

Надо заметить, что добайкальские буряты не только не размножаются, но даже дают местами очень заметную убыль.

Если сравнить посемейную или душевую обеспеченность бурят и якутов скотом, то добайкальские буряты окажутся значительно богаче якутов. О забайкальских мы и не гово­рим, ибо они по сравнению с добайкальскими настоящие скотоводческие крезы.

Со времени установления русских порядков бурятское хозяйство, конечно, претерпело много изменений, ибо терри­тория, занятая бурятами, была усиленно колонизована рус­скими, которые оттеснили первых со многих насиженных мест. Об этом мы можем судить хотя бы по количеству скота у русского населения. По переписи 1916 г. у русского населе­ния Иркутской губ. имелось[216]:

Лошадей 184, 122 гол.

Рогатого скота 278, 060 гол.

Овец 115, 575 гол.

 

Судя по описаниям старинных авторов, бурятское ското­водство, благодаря соседству русских и земельному утесне­нию, изменилось и в своей хозяйственной структуре. Так, например, Георги, наблюдавший бурятскую жизнь во второй половине XVIII в., пишет:

«Буряты ведут жизнь кочевую, а главное их упражнение есть скотоводство... Невзирая на то, что зима у них продол­жается от 6 до 7 месяцев с жестокими стужами, для скота своего буряты ничего корму не запасают, но оставляют оный питаться тем, что сыщет в сие время для насыщения своего». И лишь относительно добайкальских он добавляет: «...нака­шивают немного сена для поддержания своего скота в зим­нее время»[217].

Характеристику бурятского хозяйства мы можем допол­нить словами другого, более современного автора: «Скот круглый год находится под открытом небом; для зимовки его приготовляют в некоторых местностях «хохоры» (?), со­стоящие в том, что весною навоз со двора свозят в кучу, раз­бив предварительно лопатами, и оставляют просохнуть в те­чение лета. Затем этим сухим мелким навозом посыпают снег в местах, где скот проводит ночь»[218].

Забайкальские буряты до недавнего времени жили по преимуществу в переносных войлочных юртах, добайкальские же имели шести- или восьмиугольные бревенчатые юрты.

Из этих данных в достаточной мере уясняется, что ското­водческое хозяйство добайкальских бурят занимало проме­жуточное положение между якутским оседлым бытом с за­пасанием сена для рогатого скота на всю зиму и степным, монгольским номадизмом с его подножным кормлением в продолжение всего года. В свою очередь и хозяйство забай­кальских бурят являет переходные формы от экономического быта монголов к типам хозяйства добайкальских бурят. Вот почему историко-экономист не может спешить с непосредст­венной увязкой якутов с территорией Забайкалья, ибо полу­чился бы слишком резкий скачок в господствующих там и тут формах экономического быта. Опять-таки та же эконо­мика направляет наши поиски доленской родины якутов в Западное Прибайкалье. Что же касается физико-географи ческих особенностей этой области, то описанное выше ското­водческое хозяйство бурят в достаточной мере характеризует её в смысле экономических возможностей.

Помимо обширных пространств, покрытых лесом, имеет­ся немало просторных равнин и степей, представляющих из себя естественные луга и пастбища, необходимые для ско­товода. Например, известные Братские степи, начинаясь у са­мой Лены, тянутся почти на 200 км по обе стороны Якут­ского тракта; дальше Балаганские, Боханские и Аларская степь, Косая степь, обширная равнина по левому берегу Ангары вдоль железной дороги, долины её многочисленных притоков, а также и верхней Лены, Тункинская и Торская котловина по Иркуту и целый ряд других мелких урочищ, из которых любой может с успехом соперничать с самыми знаменитыми якутскими «аласами» (так называется у якутов пологая окружность таежных озер, образующая скашивае­мые луга), могли питать издревле довольно многочисленный скот. О более благоприятных климатических условиях за­падного Прибайкалья по сравнению с теперешней родиной якутов, само собой разумеется, нечего и говорить.

О древних переселениях якутов, являющихся незначи­тельной частью большого турецкого народа, обитающего в своей массе в юго-западных областях Азии и Восточной Ев­ропы, вниз по Лене нетрудно, конечно, догадаться и без сравнительного изучения экономики туземных племен со­седних областей. Естественными путями сообщения в древно­сти и теперь являются большие судоходные реки. В древние времена наиболее часто случались переселения племен вниз по течению больших рек. Примитивный плот, сколоченный из нескольких десятков бревен, мог служить вполне удовле­творительным средством передвижения на довольно прилич­ные расстояния. При этом наиболее характерным явлением для тех времен нужно признать и то, что целые племена или части их, раз переселившись вниз по течениям протяженных рек, лишались возможности совершить обратное плавание, ввиду чего происходили разрывы колоний от их метрополий. Так могли образоваться и целые племена культурных отще­пенцев, сохраняющих очень смутное сознание о своем исто­рическом происхождении. К числу подобных народов мы вправе причислить и современных якутов. Недаром они в своем старинном былинном творчестве сделали излюбленным героем богатыря с весьма характерным прозванием «много страдальный и многогрешный одинокий (бобыль) муж» (Эрэйдээх-Буруйдаах Эр Соготох). Дальше мы убедимся, что этот герой есть никто другой, как сам легендарный и во­ображаемый предок, прародитель всего якутского племени Эллэй-Боотур (Эллэй- богатырь). Идея культурного отщепенства в высшей степени свойственна якутам и проходит крас­ною нитью во всех важнейших образцах их былинного и героического эпоса. Где-то в далеком и роскошном юге остались многочисленные братья по крови и культуре: «кюн улууса, айыы аймага» — «народ солнца, дети небожителей». Об их ожесточенной борьбе с богатырями тьмы, чужеплеменны­ми народами — абаасыларами и взаимных распрях до недав­него времени пели вычурным былинным стилем якутские рапсоды-олонгхосуты в длинные зимние вечера, а иногда и ночи напролет, собрав около себя тесный кружок молодёжи обоего пола. Порой внимали им и седые старцы, но более зрелые якуты давно перестали им верить. Если хотят прервать кого-либо из заядлых вралей, то обычно говорят: «Ээ, олонгхолоомо догоор» — «Эй, друг, ты мне былины то не сказывай». Так постепенно когда-то живая и реальная действительность превращается сначала в легенду, потом в былины и сказки, которым внимают теперь лишь дети да подростки. А затем, само собой разумеется, наступит для них или уже наступил момент полного забвения.

Изложенные выше доводы и соображения убеждают нас в том, что вопрос о переселении якутского народа вниз по Лене принадлежит к числу простейших. Достаточно его по­ставить, чтобы тотчас же напрашивался и единственно воз­можный ответ. Это, пожалуй, не сложная историческая про­блема, а скорее простая научная аксиома, в особенности для историка-марксиста. Вот почему мы вынуждены с некоторым изумлением и недоумением остановиться пред научным мне­нием Серошевского по данному вопросу. Среди этнографов и бытописателей туземных народов Сибири названному автору, вне всякого сомнения, принадлежит одно из первых мест. До революции в России и заграницей известная сводная ра­бота Серошевского об якутах единогласно признавалась од­ной из лучших, своего рода классической. Да и теперь не приходится отрицать то положение, что Серошевский, как автор «Якутов», принадлежит к классикам буржуазной эт­нографической науки. Изучать его нужно, считаться с его на­учными взглядами необходимо. Но, однако, «слова из песни не выкинешь». Мы вынуждены ознакомить наших читателей и с его «классическим» мнением по интересующему нас в данный момент вопросу.

«Как ни отрывочны собранные нами сведения об имени Байкал, тем не менее они, несомненно, подрывают доверие в байкальское происхождение якутов, раз последнее не имеет в свою пользу ничего, кроме этого слова»... «Якуты же могли быть на Байкале, но могли и не быть. Слово это у них есть, но оно могло быть занесено к ним русскими казаками уже впоследствии, подобно тому, как были занесены к ним дру­гие инородческие слова: юкала, нарта, бурдук, бат и проч.... могли и узнать о нем при посредстве бурят и монголов»...

«Итак, нужно подождать помещать якутов даже временно в Прибайкалье, до подтверждения этого предположения дру­гими, более точными доказательствами»1.

В приведенных рассуждениях Серошевского справедливо одно положение, а именно, вопрос о байкальском происхож­дении якутов нельзя разрешать на основании одного только слова «байгал», которое пусть будет известно им с нарица­тельным значением «море». (Здесь Серошевский ошибается, ибо якуты прежде всего знают Полярное море, куда течет Лена, и дают ему имя «Байгал», прибавляя иногда прилага­тельный эпитет «муустаах», т. е. ледяной. Следовательно, Байгал у якутов собственное имя, которое только в порядке вторичного словообразовательного процесса получило нари­цательное значение). Что же касается его утверждения — якуты могли быть и не быть на Байкале, — то оно только лишний раз иллюстрирует беспомощность идеалистической мысли при её попытках разобраться в самых элементарных вопросах истории.

Сравнительное изучение экономического быта якутов и их ближайших соседей привело нас к тому простому положе­нию, что скотоводческий народ, существующий эксплуата­цией конного и рогатого скота, в своих древних переселениях с юга на север должен был придерживаться направления мо­гучей реки Лены. Если бы в её среднем течении, благодаря творческой деятельности текучих вод, не образовались лу­га и пастбища, столь необходимые для существования рога­того и конного скота, то разве было бы мыслимо переселение якутов из хозяйственной зоны коня, коровы и барана в об ласть господства северного таежного оленеводства? Если де­ло обстояло так, то мы вправе сказать, что в прошлой исто­рии якутов водная система Лены сыграла роль своеобразного костного скелета, на котором держался весь хозяйственный организм народа. Следовательно, и пути следования скотово­дов на север властно определялись топографией, флорой и климатическими условиями верховий Лены, отчасти и других прилегающих рек (Ангары и Нижней Тунгуски). Недаром сам якутский народ в лице его современных легендистов свое переселение на север постоянно ассоциирует с течением Ле­ны. Он также, согласно своим древним религиозно-поэтиче­ским воззрениям на явления живой природы, наделяет лен­ские долины, притоки, озера, богатые лугами, и горы духами, которые через посредство шаманов, якобы, призвали к себе народ, живущий далеко на юге: «Добро пожаловать к нам, мы будем кормить и скот ваш и вас самих».

Так, по рассказу якута Ботурусского улуса Филиппа Кладкина, богач Омогой-Баай, обладатель многочисленных голов рогатого и конного скота и воображаемый прароди­тель всего якутского племени с материнской стороны, обра­щаясь к своему шаману говорит:

«Отсюда на север течет большая и многоводная река. Своим ясновидящим взором опиши мне эту страну, по кото­рой она течет».

Шаман, совершив камлание, передал свое провидение: «Эта река впадает на север в Ледовитое море. Приблизи­тельно в середине её по левую руку возвышаются две горы. Когда я спросил, как их именуют, они ответили: «нас зовут «Ытык Хайалар» (Священные горы).

«Между этими горами расстилается прекрасная равнина. Дух равнины Киэнг-Киллэм-Госпожа осталась, простирая ко мне руки. Она молвила: «Оскудела я людьми и скотом, пригони ко мне их!».

«На восток от неё есть плодородная, текущая по равнине речка с 12-ю ветвями-притоками. На вопрос об её имени, она ответила: «Я сочная Татта. Я тоже хотела бы воспитать и взрасти людей и скот».

Дальше представляются пролетающему шаману духи зна­менитых озер Амгино-Ленского плоскогорья Кыыс-Ханга, Киэнг-Мюрю, Киэнг-Тюнгюлю. Вслед за этим мистическим путешествием шамана в глубь Ленского края по словам легендиста:

«...Омогой-Баай с женой и с двумя дочерьми поплыл вниз по реке и поселился на равнине между двух «Священных гор»[219].

Другой сказитель, якут Борогонского улуса Гавриил Местников, сюжет о предварительной разведке шаманских духов передает почти в тех же выражениях, что доказывает большую популярность и распространенность подобных рас­сказов. Когда шаман Омогоя, добравшись до скалистого ост­рова «Аграфена» в низовьях Лены, летел обратно, то дух местности Сайсары (озеро и равнина, где теперь стоит г. Якутск) обратился к нему с такой мольбою:

«Я оскудела людьми и скотом, направь ко мне людей, ко­торые могли бы стать предками большого народа и много­численных стад. Так говоря, она с радостными кликами про­стирала к шаману свои длани»[220].

Эти художественные образы, невзирая на свой фантасти­ческий характер, представляют большой научный интерес по своей глубоко материалистической основе, уясняющей идеологию скотоводческого по преимуществу племени. Бога­тый скотовод решается на переселение в бассейн средней Лены не раньше, как удостоверившись в наличии там кормовищ для своего скота. И в живой действительности, ко­нечно, не могло обстоять иначе. Между прочим, среди якутов очень распространена художественная повесть о собрании пернатых, которые заняты избранием царя, чтобы под его ру­ководством в летнее время перелетать на дальний север. Один вариант этой повести помещен в «Верхоянском сборни­ке«И. А. Худякова. Там мы читаем:

«На южном месте птицы обществами сделали большое собрание: «Наша земля (и место) летом весьма жарка и знойна, делается без воды — наши родные яйца все гниют, умирают. Выбрав себе господина, пошлем его на север искать земли-места».

И вот выбрали беркута и послали его на север для раз­ведки. Беркут увидел на севере очень хорошие места, но ре­шил скрыть это обстоятельство от своих подданных:

«Э, напрасно я туда и ходил. Для птиц, садящихся на де­ревьях, там нет ни одного дерева; для птиц, плавающих по воде, нет ни одного озера, ни одной ложбины для плавания. Туманом, ветром, вихрем крутит эта земля».

Но, к несчастью беркута, его жена была в любовной связи с чирком, который, сидя на ветке дерева под гнездом бер­кута, подслушал его разговор с женой. Вторично выбирают орла и тоже отправляют на север.

«Птица-орел, прилетев со свистом, осмотрел эти места, прибыв назад, рассказал, что такие то отличные места, что ни птенец не погибнет, ни одно яйцо не сгниет»[221].

Вряд ли можно сомневаться в том, что в этой повести под видом птиц выступают сами якуты с их реальными интересами, привычками и нравами[222]. Если так, то значит, древ­ние якутские переселения, особенно в тот период, когда снимались с места целые улусы, не могли быть действиями наобум, «авось да найдем место, где можно будет откормить скот». Вожди улусов, если и не снаряжали специальные эк­спедиции для разведки, то во всяком случае, покидая свою южную родину, они должны были иметь отчетливое пред­ставление о том, какие места и какие условия существования ожидают их на новой родине.

Во всех вариантах народных легенд предки якутов неиз­менно отыскивают верховье Лены и плывут вниз по ней, за исключением вилюйских сказаний, об историческом значении которых мы будем говорить особо. Если в легенды вплетают­ся образы отцов этих героев-переселенцев, то они или оста­ются жить где-то вдали на юге, за ленскими вершинами, или же умирают, прибыв к её верховьям. При этом отцы перед смертью в своем заветном слове говорят:

«Мне суждено умереть в верховьях той реки, на которой расплодится мое потомство»[223].

Некоторые сказители своей современной родине дают особо лестное прозвище «Молочная река»[224].

Историк не может не считаться с общим сознанием яку­тов, что кости их отдаленных предков покоятся на юге за верховьями реки Лены и что их древние переселения согла­совались с течением этой реки.

По нашему мнению, устные сказания якутов по их реа­лизму и исторической правдивости в ряде случаев имеют не меньшую ценность, чем писаные источники. Легенды целого народа, вошедшие в плоть и кровь массы, не могут быть под­деланы и питаться вымышленными мотивами. Если в этих легендах иногда содержится фантастический элемент, напо­добие приведенной выше рекогносцировки шаманских духов, то при современном уровне этнологических знаний их, конеч­но, не трудно выделить из общей массы фольклорного ма­териала.

Точно также историк легко поймет, что народ в своем легендарном эпосе привык сокращать массовые явления до размера приключений единичных героев, благодаря чему по­лучается повторение библейских картин. Как переселение целого еврейского народа в Египет изображается в образе путешествия одной семьи престарелого Иакова, так и в якут­ской легендарной истории переселяется на Лену семья од­ного Омогой-Баая или других, ему подобных, героев- прародителей, чтобы там на месте размножить довольно много­численное племя.

Мы не будем излагать здесь содержание всех якутских легенд о переселениях их предков вниз по Лене. Они доволь­но однообразны и повторяют на разные лады с небольшими вариациями в именах и поводах переселения один общий сюжет, превращающийся таким образом в какое-то обще­племенное тавро или родимое пятно, выжженное в сознании народа грандиозными картинами древних переселений. От­дельные части и элементы героического эпоса якутов, по­скольку в них отразились судьбы народа в различные эпохи его исторического бытия, будут разобраны нами в соответ­ствующих местах наших очерков. Отсылаем читателей к под­линным текстам собранных нами легенд[225], как они живут в устах самого народа, который умирает и нарождается лишь в лице отдельных личностей, а в целом был постоянным сви­детелем следовавших один за другим исторических событий.

Итак, река Лена со всей своей водной системой в про­шлые века властно предопределила будущие судьбы якутско­го народа, поскольку он должен был при выборе мест для своего расселения ориентироваться наличием лугов и паст бищ. Но, однако, этот вывод, правильный при целостном по­нимании исторических судеб якутского народа, может ока­заться и ошибочным в ряде частных моментов. Например, первый толчок к переселениям на север могли дать совсем не скотоводческие части народа, а промышленники, охотники и рыболовы, или те его отделы, которые искони веков зани­мались оленеводством. Сдвиги последних, если таковые име­лись в составе якутов того времени, конечно, должны были подчиняться совершенно другим законам, чем переселения чистых скотоводов. Поэтому в первую очередь мы должны заняться вопросами о том, нет ли в составе якутского пле­мени такого отдела, которому возможно было бы приписать очень давнее занятие оленеводством, а также в структуре современного якутского хозяйства и в народных преданиях нет ли каких-либо очевидных следов сильного развития в прошлом охотничьего промысла и рыболовства. Если на по­ставленные вопросы можно дать лишь положительные отве­ты, то южные якуты, ещё и не расставаясь с Прибайкальем и Верхоленскими степями, могли иметь достаточно полные информационные сведения об области средней Лены.

 

 


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.027 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал