![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Легенда о бородатом народе
В фольклорном сознании северных якутов мы находим один интересный сюжет, имеющий большое историческое значение. Это легенда о бородатом или сплошь волосатом народе, обитающем где-то на неизвестном острове Ледовитого океана. Нам удалось записать три варианта этой легенды среди якутов Жиганского улуса и два варианта в Вилюйском округе. Кроме того, мы слышали от многих якутов, побывавших на севере в пределах Усть-Янского улуса, что эта же легенда среди аборигенного населения этого улуса пользуется большой популярностью. Легенда о бородатом народе могла ожить в Усть-Янском улусе благодаря развитию там песцового промысла на Ляховских и ближайших островах архипелага Анжу, а также в связи с целым рядом правительственных экспедиций по исследованию этих островов. Северные якуты все эти шумные экспедиции на острова океана, очевидно, поняли как поиски их легендарного бородатого народа. Сюжет легенды таков. Некий промышленник на берегу океана или на острове случайно повстречался с одним из представителей бородатого народа. И тот и другой ездили на собаках. Бородатый человек предупреждает промышленника, чтобы он не вздумал ехать по его следам, и едет по льду прямо в открытое море. Промышленник вопреки запрету погнался по его следам и прибывает ночью в целое поселение. Он входит в одно жилье и, бросив на очаг древесные стружки, при свете пламени осмотрел наружность одного из обитателей: «Лицо его сплошь было покрыто волосами, также и груди». В некоторых вариантах легенды приключение охотника осложняется любовной связью с девушкой, «тело которой было покрыто волосами», да и она сама говорит: «Разве ты не слышал про людей (или племя), тело которых покрыто волосами? Мы и есть тот самый волосатый народ»[347]. По совету девушки охотник убегает, но её брат гонится за им. Охотник едва спасся. Однако, преследовать сорвал задние копылья его нарты. Волосатая девушка дарит охотнику мешок с дорогой пушниной. Волосатые люди обычно представляются великанами. Сказители морализируют, что, мол, волосатый народ будет разыскан, когда наступит последний век и начнется светопреставление. Один из них приплетает в легенду имя барона Толля, который якобы, погиб во время поисков этого народа. Затем, ввиду того, что песцовыми промыслами на островах в первое время занимались исключительно русские, в некоторых рассказах фигурирует казак, даже с указанием его фамилии (Цыпандин)[348]. В вилюйских вариантах нет указания на жительство бородатого народа на островах моря, а в одном случае бородатый народ превратился даже в семью якутского Байаная (лешего, духа богатого пушными зверями леса), но тем не менее ясно, что остов легенды один и тот же с бытующей у северных якутов. По нашему мнению, легенду северных якутов о бородатом или волосатом народе нельзя понять иначе, как отдаленный отзвук рассказов об айнах, живущих в южной части острова Сахалина, которые по развитию растительности на лице представляют единственный оазис среди окружающих безбородых народов. Поэтому нет ничего удивительного о том, что среди народов бассейна Амура, Манчжурии и Японии исстари сложилась легенда об айнах, как о мохнатом народе. Так, например, академик Шренк пишет о них: «Нет ни одного описания айнов, как кратко и бегло оно не было бы, в котором не упоминалось бы о сильном развитии у них волос, как о самой выдающейся черте их наружности. При этом, чем известие древнее, тем обыкновенно эта особенность изображена в более ярких красках. Так Алозий Фрус в 1565 г. писал, что земля к северу от Японии населена дикарями, у которых все тело мохнатое, а борода и усы ужасно длинны. Подобные показания о сильной по всему телу растительности волос у айнов можно найти у Франсуа Карона, Фриса и др. Иезуитский миссионер Иероним де Ангелис (1622 г.), хотя и не упоминает о прочих частях тела айнов, однако говорит, что борода у них достигает до середины туловища. В «Екко-ки Канемона» (1652 г.) также сказано, что почти у всех мужчин борода очень густа, длиной иногда фута в два, и покрывает все лицо, за исключением глаз и носа»[349]. Приведенные старинные известия, несомненно, являющиеся повторением народных сказаний об айнах, в отношении описания волосатости последних в точности совпадают со сказаниями северных якутов. Особенно интересным представляется и указание их местожительства на каком-то далеком острове Ледовитого океана. Спрашивается, какими путями легенды об айнах могли бы попасть к оленным якутам, минуя южных якутов-скотоводов? Конечно, легко напрашивается ответ: занесли казаки, которые когда-то из пределов Якутского края совершали походы на берега Охотского моря и в бассейне Амура. Но, однако, это скороспелое решение нас удовлетворить не может, ибо в таком случае легенда о бородатом народе получила бы широкое распространение прежде всего в пределах Якутского округа, откуда снаряжались дальние экспедиции вверх по притокам Алдана и по Олекме. А между тем среди якутов ни этого округа и ни Олекминского не сохранилось никаких рассказов о бородатом народе. Лишь изредка среди южных якутов можно слышать точное воспроизведение жиганских и устьянских рассказов со ссылкой на проживание бородатых людей на каком-то острове Ледовитого океана и притом только с уст якутов, побывавших на севере. Сюжет сказаний о бородатом народе в устах северных якутов носит отпечаток глубокой древности. Это доказывается также сохранением того же сюжета в пределах Вилюйского округа, который раньше был занят оленными якутами. Ви- люйские сказания, как увидим дальше, во многом имеют пункты соприкосновения с фольклором последних. В связи с затруднениями объяснить происхождение сказаний об айнах под русским влиянием на якутский фольклор, мы вправе выдвинуть другую гипотезу, а именно, наличия в составе оленных якутов тунгусских родов, которые когда-то жили в бассейне Амура и оттуда могли вынести легенды об айнах. И, действительно, проверяя родовые названия якутов р. Оленека, мы находим два рода с названием «сологоон». (В офиц. докум. 1 и 2 шологонские). Лингвисты вряд ли будут возражать против положения, что якутское имя сологоон вполне тождественно с племенным названием «солон», т. е. тунгусских родов Манчжурии, живущих по р. Нонни (левый приток Сунгари), отчасти и по Амуру. По поводу названия «солон» новейший исследователь их наречия Н. Н. Поппе пишет: «Сами они называют себя эвэнгки, т. е. так же, как все собственно тунгусские племена, в частности, тунгусы Забайкалья. Что же касается происхождения назания солон, то оно неясно. В свое время было высказано мнение, будто это название монгольского происхождения и по-монгольски означает стрелок, что, однако, основано на недоразумении, так как такого монгольского слова с этим значением вообще нет»[350]. Племенное название сологоон-солон, сохранившееся у якутов, в процессе дальнейшей эволюции легко могло перейти сначала в «солоон», а потом в «солон», так как слог «ого» в турецких и монгольских наречиях обычно переходит в долгий гласный звук[351]. Последующий переход долгого гласного в краткий, конечно, не представляет из себя ничего особенного (Ср. напр., бытование в различных турецких диалектах слова «батыр» наряду с «багадур», «бухатыыр» и «баатыр»). Манчжурское происхождение северных сологонов подтверждается ещё тем обстоятельством, что в верховьях Аму ра на правом берегу были «оленные тунгусы шологонского рода, которые ныне и составляют другую часть амурских орочонов».(Л. Шренк. Там же, 185 стр.). Шренк ссылается на труд Орлова «Амурские орочоны»[352]. Два шологонских рода кочуют между Алданом и Леной в составе тунгусов б. Кангаласского ведомства[353]. В статье И. И. Майнова «Население Якутии» имеется указание на наличие в эпоху объясачения тунгусов «Шелонской волости» на Витиме при Усть-Муе в числе 70-ти ясачных душ. При этом автор добавляет «по позднейшему произношению Шологонцы»[354]. Русское начертание «шелон» подтверждает нашу гипотезу о тождестве якутских «сологонов» с «солонами» Манчжурии. Весьма возможно, что эти-то сологоны позже перекочевали к верхнеамурским орочонам, о чем упоминает Орлов. Сологоны-шелогоны остались и в составе южных якутов, а именно, в Западно-Кангаласском улусе, где они образуют один самостоятельный наслег — «2-ой Шелогонский» и живут на левом берегу Лены близ границы Вилюйского округа, занимаясь скотоводством[355]. Автор этих строк посетил названных сологонов зимою 1925 г. и не нашел в них никаких отличий от окружающих якутов. Один сологонский род имеется и в составе Мархинского улуса в Вилюйском округе[356]. Очевидно, довольно многочисленные шелогонские роды, бывшие в составе северных оленных якутов, рассеялись при нашествии якутов-скотоводов. Одна часть их осталась на месте, усвоив якутское хозяйство, другая часть эвакуировалась на север с якутами-скотоводами и обитает теперь в бассейне р. Оленека и, наконец, остальные отодвинулись на правый берег Лены, где они должны были смешаться с местными алданскими тунгусами. Патканов показывает «шологонов» и в составе тунгусов б. Майского ведомства[357]. Проф. С. В. Бахрушин по данным XVIII века приводит названия пяти «пеших ламутов» Охотского побережья: Ивьянский, Адганский, Шолганский, Уягирский и Нюньчинский. Он же приводит по труду Крашенинникова названия тунгусских родов Охотского побережья, извлеченные из документов XVII века. Среди этих названий мы находим и «шелоны», очевидно, это те же «солоны»[358]. Если родовое имя охотских «шелонов» идентично с якутскими «шелогонами-шелонами», то они, наверное, пробрались туда из пределов Якутского края при стеснении оленеводов- охотников позднейшей якутской колонизацией. Иными словами, захват якутами-скотоводами бассейна средней Лены произвел большие перемены в этнографической карте Восточной Сибири вплоть до берегов Охотского моря. Манчжурские солоны делятся на «знаменных солонов» и «бухта-солонов». Первые занимались земледелием и состояли в знаменных войсках прежней Манчжурской династии Китайской империи. Бухта-солоны же принадлежат к податному сословию, «главным видом занятий которых, в отличие от знаменных солонов-земледельцев, является охота»[359]. Отлив солонов на север в русское Забайкалье, где они смешиваются с бурятскими родами, в литературе отмечен давно. Так в «Сказаниях бурят» (этногр. сбор.) мы находим следующие строки: «Предводитель нерчинских тунгусов солонов и солонгутов, происходящих от манчжур, Чжанчжун-ноён, прибыв к Нерчинску и познакомившись с русскими людьми, оставив подданство манчжурскому владетелю, вступил в русское подданство и принял православие, получил титул князя Гантимурова в награду, водворился на р. Урульге и сделался повелителем 15 родов тунгусов»[360]. Таким образом, в районе Нерчинска почему-то сошлись сологоны и манчжурские солоны. Миддендорф приводит устные сказки казаков, что около 1832 г. с левого берега Амура перешли на правый берег «между Аргунью, началом Амура и Албазихой тунгусы-сологонцы», а за ними четыре года спустя последователи бёльоты 12 душ Кангаласской орды, плативших ясак русской казне. Они, по уверению тунгусов, «первоначально жили на Алдане, но выселились оттуда из-за тяжкого времени и чтобы избавиться от притеснений»[361]. И те же «шологонцы», о которых сообщал Орлов, прикочевали в верховье Амура откуда-то из соседней области. Не вправе ли мы в этой тяге якутских сологонов к солонам Нерчинского района усмотреть обнаружение их древнего племенного родства или даже единства? Во всяком случае наши лингвистические соображения о тождестве имен «сологоон» и «солон» подтверждаются как бытованием в старинных русских актах начертания «шелон- шолон», так и указанной выше встречей в верховьях Амура носителей этих племенных наименований. Если в составе родов северных якутов мы находим часть манчжурских солонов, которые, судя по их вкраплениям в среду якутов-скотоводов, бродячих тунгусов Алдана, Маи и Охотского побережья, когда-то должны были составлять довольно значительный процент оленеводческого населения Якутского края, то легко устанавливается и исходный пункт легенды о волосатом народе. Значит, она постепенно передвигалась на север вместе с объякученными тунгусами из пределов Манчжурии, где со времен глубокой древности свивали себе гнезда разные народы с грабительскими инстинктами, упражнявшиеся в собирании пушной дани с отсталых племен. Там при поисках мелких народов, могущих давать соболиную дань, не могли не интересоваться и айнами Сахалина, которые ввиду отдаленности и недоступности своего местожительства могли представляться обладателями больших запасов дорогой пушнины. Вот почему в сказаниях северных якутов дева бородатого народа дарит своему ночному посетителю целый мешок, битком набитый дорогими шкурами, а по вилюйскому варианту легендарный образ айнов сливается с духом богатого леса Баай-Барыылахом. По поводу тождества вилюйских вариантов легенды о волосатом народе с легендой северных оленеводов никаких сомнений быть не может. Правда, в первом варианте, записанном нами в Верхневилюйском улусе, нет указания на волосатость неведомого народа, на которого набрел один охотник-якут. Но весь сюжет легенды построен по схеме сказаний северных оленеводов о бородатом народе. «Женщина прекрасной наружности», которую застал в урасе охотник, «подала охотнику две кожаные тунгусские корзины, туго набитые чем-то», и предлагает ему «не медля уходить», ибо скоро должен придти её «старший брат», который «лишит его белого солнышка». Дальше, когда охотник промедлил больше, чем следовало, действительно явился брат женщины, погнался за охотником и сорвал «заднюю половину его нарты». Охотник, однако, спасся и разбогател, ибо корзины были туго набиты отборными соболями. Как и в северных рассказах, женщина предупреждает, чтобы охотник никому не рассказывал о посещении их и получении дара[362]. Другой вариант, записанный нами в Хочинском улусе, тоже повествует о приключении одного охотника, но неведомые люди, на которых он натыкается, прямо определяются как «шерстистое или волосатое племя». Охотник тоже чуть не поплатился жизнью и «один из шерстистых погнался за ним, но был убит охотником». Правда, в этом кратком рассказе не содержится указания на романтические похождения охотника среди шерстистых, хотя он, «очутившись в бедственном положении, прозимовал среди людей с шерстистыми лицами»[363]. Таким образом, фольклорные мотивы и сюжеты отмечают пути переселения и оседания северных якутов-оленеводов, когда-то вышедших откуда-то из пределов Манчжурии или верховий Амура. Установление манчжурского происхождения якутских сологонов дает в наши руки ключ для понимания и других элементов героического эпоса северных якутов, в частности, загадочного племенного наименования «нууча» (так определяется народность раба побежденного витязя), которое якуты, очевидно, позже перенесли на русских. Академик Шренк, разбираясь в вопросе о происхождении солонов, ссылается на сообщение католических миссионеров, которые по поручению знаменитого китайского императора Кан-си составили карту Китая и встретились в Цицикарском округе на р. Нонни с солонами: «Сами они, говорится у миссионеров, по своему происхождению причисляют себя к манчжурскому племени, считаясь потомками тех «нюйчжей», которые под именем Гиней господствовали над Северным Китаем и после поражения, нанесенного им в 1204 г. монголами, спаслись в занимаемый ими ныне край»[364]. Шренк ссылается на сочинение «Du Nalde, Descrip, de l’Emp. de la China». Это сообщение, по словам Шренка, отчасти подтверждается и архимандритом Палладием, который пишет: «Некогда, рассказывают китайцы, вся страна Бухта (т. е. платящих ясак) принадлежала солонам и имя их было будто бы так славно, что дахуры и бродячие ороньчо считали честью носить имя солонов, даже и ныне, в Пекине и старый, и малый представляют себе солонов, как нацию воинственную и храбрую; м. б., что так было прежде; ныне же дахуры во всем преимуществуют пред солонами»[365]. Но для нас, однако, важно не то, что имя солонов или сологонов было столь славно в истории древнего Китая, который, невзирая на свое величие, весьма часто оказывался под пятою завоевателей, выходивших из среды малокультурных кочевников; то тунгусов, то монголов, то турецких племен. Весьма возможно, что солоны — не потомки знаменитых «нюй-чжи», а только их соплеменники, ибо в исторической науке довольно твердо установилось мнение, что последние по своему происхождению были тунгусы и до завоевания Китая жили по р. Сунгари и восточнее до Кореи, т. е. в ближайшем соседстве с солонами и даурами. Точно также трудно было бы возражать против того положения, что солоны, как и в недавнее время, использовались нюй-чжи в качестве военных частей при их завоеваниях, тем более, что за ними установилась слава отличных стрелков из лука. Тунгусское происхождение первоначального ядра народа нюй-чжи подтверждается и сохранившимся литературным известием об образе их жизни за полтораста лет до их возвышения. Китаец Ху-цяо, проживший в плену у Киданей и убежавший от них в 953 г., составил описание народов Манчжурии. В этом сочинении он пишет: «Далее на восток (от Киданей) живут нюй-чжень, искусные в стрельбе... Имеют много коров и оленей... Эти люди не имеют постоянного жилища, перевозят на коровах. Они бьют оленей, призывая свистом и едят сырое их мясо»[366]. Проф. Васильев сообщает, что «нюй-чжэнь» у некоторых авторов пишется «лу-чжень», их называют ещё «нюй-чжи».В монгольской истории Рашид-Эддина имя этого народа приводится в форме «ниучи»[367]. Эти вариации имени нюй-чжи и ниучи, а в особенности переход первого слога «нюй» в «лу» для нас весьма интересны, ибо в них мы узнаем и обычные варианты якутских имен «ну-ча» и «лу-ча», как дальше увидим, и «ну-чин» и «лю-чюн». Если в составе северных и южных якутов мы находим часть манчжурских солонов, то обнаружение в оленекском хосунном эпосе племенного названия их непосредственных соседей или даже прямых предков. «Ну-чи» или «лу-чи» не представляло бы ничего особенного. Если же в наших сказаниях один из «ну-ча» фигурирует в качестве раба у какого- то другого тунгусского племени, то и это обстоятельство не должно смущать нас, ибо это доказывало бы лишь то, что часть северных якутов проживала в Манчжурии задолго раньше до эпохи возвышения «нюй-чжи», т. е. до 907 года н. эры, когда они могли быть в подчинении других, более сильных племен. В истории кочевых народов политическая чехарда и диалектические переходы из рабского состояния на положение господ и наоборот представляют самое обычное и нормальное явление. В связи с изложенным мы должны признать, что племенное название «нууча-лууча» в языке и в фольклорном сознании якутов живет издревле. Как увидим ниже, живет не только голое имя, но, м. б., и какая-то часть самих нууча- лууча. Это обстоятельство приподнимает завесу над древнейшими историческими судьбами и всего якутского племени, ибо большая популярность среди якутов имени «нууча» доказывала бы, что некогда их предки проживали в ближайшем соприкосновении с манчжурскими нюй-чжи. Мы позволим себе обратить внимание наших читателей на один разительный факт, подтверждающий близкое общение предков якутов с манчжурскими нюй-чжи. Дело в том, что в составе современных якутов-скотоводов сохранилось немало родов, наименования которых довольно отчетливо устанавливают их принадлежность к манчжурским тунгусам «ну-ча» и «лу-ча» в якутском произношении. В быв. Средневилюйском улусе есть два наслега с наименованием «Люючюн». По переписи 1917 г. в обоих наслегах числилось 1144 душ. об. п.[368]. Эти якуты живут по р. Танара и около оз. Ниджили. «Лу-чжэнь» и «люючюн», если принять во внимание свыше чем тысячелетний разрыв между датами констатирования этих имен, как будто не дают ощутительного расхождения. Эти вилюйские «люючюн’ы», судя по их современному местожительству, по всей вероятности, отстали от северных оленных якутов. В составе Бетюнского наслега Намского улуса находим род «нуучин» (122 д. об. п.), если не ошиблись переписчики при переписи 1917 г. Китайские «нюй-чжэнь» и якутское «нуу-чин» тоже звучат однотонно. В Кильдемском наслеге Западно-Кангаласского улуса зарегистрирован род «нючикин» (127 д. об. п.). Это имя, очевидно, разновидность предыдущего нуучин, но с обнаружением родства с именем «нууча-нуучака». Имя «нуучакаан» является типичной уменьшительной формой на тунгусский лад. (От «нууча»). В Восточно-Кангаласском улусе в Кететском (очевидно — «Кёдёт») наслеге находим род «нюччакан’ский» (74 д. об. п.). Один опрошенный нами якут этого улуса приведенное имя произносит «муучин-нуучин» и утверждает, что в составе Харанского наслега в роде (ага-ууса) кунгалаан имеется «иньэ-ууса» (подразделение рода) под названием «муучин». Последнее имя является незначительной вариацией имени нуучин. В том же улусе в 4-м Нахарском наслеге тоже есть род нучака (132 д. об. п.). В Мегино-Алданском наслеге Баягантайского улуса тоже обнаруживаем род «нучинский» (приблиз. 145 д. об. п.). Наконец, в 1-м Сыланском наслеге Батурусского улуса опять встречается род «нутчасыт» (160 д. об. п.). Приведенные родовые названия мы восстанавливаем по данным переписи 1917 г.[369]. Было бы желательно все эти имена проверить на местах и привести в научной транскрипции без всяких руссификаций. Мы лично имели возможность проверить лишь название люючюн в Средневилюйском улусе. Приведенное начертание есть точное произношение этого имени самими якутами. Во всех семи «люючинских» или «нуучинских» родах значится 1904 д. об. п. При такой численности и большой разбросанности нуучинских родов объяснить их происхождение тем, что эти роды или их главы были русскими поселенцами, которые натурализовались среди якутов, было бы слишком большой натяжкой. Подобные явления среди якутов, конечно, могли иметь место, но лишь в виде исключительных случаев. Кроме того, большинство этих родов расположено далеко в стороне от русских поселений за исключением Кильдемского наслега, находящегося от г. Якутска в 25 километрах. Затем имя «нууча», служащее обозначением нарицательного понятия «русский», ни в коем случае не могло бы превратиться в «люючюн». В частности о «нуучин’цах» Мегино-Алданского наслега мы имеем данные, что они по своему физическому типу карымоваты, т. е. заключают в себе примесь русской крови. Но это единичное явление отнюдь не подрывает нашу гипотезу о первоначальном тунгусском происхождении основной массы якутских родов с названиями «люючюн» — «нуучун». Обнаружение наиболее многочисленных и компактных лючинцев в пределах Средневилюйского улуса говорит за то, что большинство их было когда-то в составе якутов-оленеводов или же двигалось на север вслед за ними. Это обстоятельство ещё более подтверждает наше предположение об их манчжуро-тунгусском происхождении. Выше мы ссылались на сообщение проф. Бахрушина о названиях пяти тунгусских родов Охотского края. Обращаем внимание читателей, что наряду с шелонами-солонами имеется там и нюньчинский род. Следовательно, те части якутских «нуучин-люючин», которые оставались оленеводами и охотниками, вместе с частью сологонов-солонов при нашествии якутов-скотоводов отошли на восток. Наличие тунгусов Нюнь- чинского рода в Охотском крае ещё более укрепляет нашу позицию о манчжурско-тунгусском происхождении значительной части якутов-оленеводов. Имеется ещё один факт лингвистического порядка, который намекает на древние связи и взаимоотношение носителей якутского языка с народами Манчжурии. Это — наименование третьего крупного тунгусского племени, издревле обитающего в Манчжурии, а именно, дауров или дагуров. По словам H. Н. Поппе, не так давно изучавшего язык дагуров, их численность в северной Манчжурии доходит до 300 ООО душ. Их язык в настоящее время стоит «очень близко к наиболее древним из... монгольских наречий». «Сами себя дагуры называют «дагуур»[370]. Между прочим, во взаимоотношениях современных якутов с тунгусскими племенами обращает на себя внимание исследователя обыкновение якутов называть тунгусов нарицательной кличкой «атас», что значит по-якутски — друг, приятель. Сами тунгусы тех якутов, с которыми они имеют постоянные деловые связи, тоже именуют «аташ’каан» (дословно — дружочек). В якутском языке наряду с «атас» для выражения того же понятия — друг, приятель, товарищ — сохранилось слово «догор»[371], не встречающееся ни в одном другом турецком диалекте. Между прочим, это якутское слово усвоили и местные русские старожилы и превратили в нарицательное наименование самих якутов. Каждый якут для русского человека прежде всего «догор». К незнакомому якуту русский обычно обращается: «Эй, догор». Исходя из современного якутского названия тунгусов своими «атас’ами», дружками, приятелями, мы как будто вправе предположить, что древним обычным обращением якутов к тунгусским племенам могло быть слово «догоор», которое с течением времени могло быть усвоено этими тунгусами как свое племенное обозначение. Не являются ли манчжурские «дагуры» крестниками тех древних турецких племен, которые когда-то говорили на якутском диалекте? Не устанавливается ли вместе с тем и старинная дружба предков якутского народа с тунгусскими племенами Манчжурии?
|