ЗАГАДКА ДЖА-ЛАМЫ

Среди экспонатов питерской Кунсткамеры, которые никогда не выставлялись, хранится «Голова монгола» – таинственного человека, которого считали святым.

В оскале «экспоната № 3394» чудится усмешка. Крепко стиснутые белые зубы подчеркивают темный цвет головы. Отсеченная, сзади – дырка от пики, на которой её возили по всей Монголии, дабы кочевники убедились, что её владельца больше нет, что этот «святой» тоже был смертен…

Голова мумифицирована по-монгольски: просолена и прокопчена на костре. Коричневые уши, резкие морщины на лбу, соль на щеках, как застывший пот. За короткую седую щетину прозвали её монголы Цаган-толгой, то есть Белой Головой. Завидев её, высоко поднятую на пике всадниками-добытчиками, кочевники в страхе поворачивали прочь.

Дамби-Джамцан-лама, часто называемый просто Джа-ламой, фигура фантасмагорическая даже для Монголии начала ХХ века. Само имя Джа-ламы оказывало магическое действие на кочевников от Астрахани до Великой китайской стены. Вся биография его состоит из загадок. И в 1892-м и в 1912-м ему давали на вид сорок лет (возраст Амурсаны). Его настоящее имя и происхождение неизвестно, ясно лишь одно – он родом из России. По одним сведениям, он – астраханский калмык Амур Санаев, по другим – торгоут Палден. Был он послушником в монастыре Долон-Нор в Монголии, затем в Тибете (в Лхассе), бывал в Индии. В 1890-м году Джа-лама с двумя белыми священными верблюдами появляется в Монголии, выдавая себя за новое воплощение Амурсаны. Смелый лама призывал бороться с китайцами, ведущими себя на монгольской земле, как хозяева.

Легендарный ойратский князь Амурсана поднял в 1755-м году восстание против манчжуро-китайских захватчиков. Восстание было жестоко подавлено, князь бежал в Россию, но поклялся вернуться. Он умер от оспы в Тобольске, но в Монголии верили, что придет время, и Амурсана в новом воплощении придет с Севера с большим войском и освободит народ от китайского владычества. Каждый год, когда русские служащие, на зиму уезжавшие в Сибирь, возвращались, монголы неизменно интересовались, не слышно ли чего об Амурсане.

В 1890-м году Джа-ламе-«Амурсане» не удалось поднять народ на восстание. Он был арестован китайцами, но вскоре выпущен и бесследно исчез. Через 10 лет он ненадолго вынырнул из небытия, присоединился к экспедиции русского путешественника Козлова, ездил по его поручению в Лхассу под именем Ширет-ламы, посетил Кобдо и вновь исчез.

В 1911 году в Китае произошла революция. Маньчжурская династия, захватившая власть в Китае более двухсот лет назад, была свергнута. В ноябре 1911 года Халха (тогдашнее, исконное название Монголии) провозгласила свою автономию. В течение трех дней все китайцы были изгнаны. Только в Западной Халхе они не ушли и приготовились к обороне, укрепив крепость Кобдо. Неопытные в военном деле кочевники не могли взять крепость. Вот тут-то вновь появился Джа-лама. Воодушевленные появлением «святого», в котором воплотился дух народного героя, монголы пошли на штурм и захватили крепость. Китайцы были уничтожены практически все. Лишь 27 человек были временно пощажены, чтобы умереть еще более ужасной смертью. Джа-лама, под звуки священных труб, лично совершил обряд жертвоприношения – вспарывая серпообразным ножом грудь пленного китайца, он вырывал его сердце, укладывая его в специальную чашу – «габалу» – из верхней части человеческого черепа, оправленного серебром. Кровью жертв были выведены священные письмена на 27-ми белых полотнищах, ставших знаменами 27-ми отрядов Джа-ламы.

Победа стала великим событием в Степи. Джа-лама был награжден званием «грозного святого правителя», признан «князем религии», и получил землю целого княжества.

Он превратился в самого могущественного человека на Северо-Западе Халхи. Вскоре это уже не странствующий монах, а могущественный князь. «Амурсана вернулся и спас нас от китайцев» – пронеслось по кочевьям. Теперь ему дарили селения, стада верблюдов, кочевья, монастыри, а один князь – даже сына. Через год у него – около двух тысяч данников, несколько сот солдат, масса челяди. Недалеко от монастыря Мунджик-хурэ он основал свою ставку, распланированную с необычайной правильностью. Над десятками юрт возвышался поражавший воображение монголов, невиданный по размерам и роскоши белый шатер-аил самого Джа-ламы. В разобранном виде его перевозили на 25-ти верблюдах. Рядом выкопали искусственное озеро, в ставке поддерживалась исключительная чистота.

Джа-лама не пил, не курил, сурово наказывал подданных за пристрастие к алкоголю. Лам, уличенных в пьянстве, он расстригал и заставлял идти к нему в солдаты. Вообще, он пытался вести элементы модернизации на европейский лад. Своих цэриков он одевал в русскую военную форму, сам под монашеской курмой носил русский офицерский мундир и выписывал из России сельскохозяйственные машины, намереваясь приучить данников к земледелию.

Грозную славу Джа-ламы умножали походы на селения казахов, которые прославились угонами монгольского скота с приграничных пастбищ. К похитителям он был чрезвычайно жесток – собственноручно пытал врагов, вырезая у них полосы кожи со спины. Как-то двоих воров он отпустил обратно в горы – отрезал им уши и велел передать, что не успокоится, пока не наполнит ушами свой «тулум». Этот «тулум» был сделан из целиком содранной кожи конокрада, просоленной и просушенной.

Власть и влияние Джа-ламы были основаны на мистическом страхе перед ним. Он считался святым, которому покровительствуют духи и грозные докшиты – хранители «желтой религии». А сам Джа-лама искусно поддерживал веру в свои сверхъестественные способности.

Бежав из ссылки, рассказывали в Степи, он один справлялся с отрядом казаков: стоял и спокойно смотрел на погоню, а казаки с криком: «Он там, он там!» проносились мимо. Натыкаясь друг на друга, они кололи друг друга пиками, думая, что колют Джа-ламу.

Поляк Оссендовский, долгие годы проживший в Монголии, неоднократно видевший Джа-ламу и в своей книге увековечивший многие легенды о нем, передавал такой рассказ о нем: в ночь перед штурмом Кобдо, чтобы поднять боевой дух войск, Джа-лама внушил видение прекрасного будущего освобожденной Халхи, а затем показал воочию судьбу тех, кто падет в этой битве. «Его таинственной властью» солдаты Максаржава увидели храм, наполненный ласкающим глаза светом. Вокруг алтаря восседали монголы, павшие под стенами Кобдоской крепости, на столах перед ними стояли блюда с дымящимся мясом, вино, чай, печенье, сушеный сыр, изюм и орехи. Герои курили золоченые трубки и беседовали друг с другом.

Юрий Рерих не сомневался, что этот человек был посвящен в таинства тантрической магии и обладал даром гипнотизера. Учитывая его долгое пребывание в Тибете, это вполне возможно.

Слава его разнеслась далеко. В 1912 году о нем узнал небезызвестный барон Унгерн – будущий белогвардейский палач и очередной освободитель Монголии от китайцев. Помешанный на мысли о возрождении империи Чингиз-хана и «свете с Востока», Унгерн бросил службу в русской армии и пытался вступить в армию Джа-ламы, но ему это было запрещено строжайшим приказом русского консула в Урге. Унгерну не позволили воевать под знаменем, окропленным человеческой кровью. Вскоре, в конце 1913 года, под давлением России, было заключено русско-китайское соглашение, Внешняя Монголия получила автономию под формальным протекторатом Пекина.

Преклонение перед Джа-ламой было беспредельным. Но беспримерна была и его жестокость. Он мог забить насмерть опоздавшего подвести ему лошадь, вырвать глаза принадлежавшему ему художнику, осмелившемуся выполнить заказ на сторону, согнать взбунтовавшихся лам из монастырей в свою ставку и устроить им массовую порку зимой, на пронизывающем до костей ветру…

Даже вера в его святость не помогала. Князья начали жаловаться на его беспримерную жестокость русским, прося избавить их от тирана, возомнившего себя хозяином Западной Халхи.

Его арестовали 7 февраля 1914 года присланные из Сибири и Забайкалья казаки. Даже когда его увозили, люди в страхе падали на колени, а он обещал скоро вернуться. И он вернулся – после томской тюрьмы, якутской ссылки и жизни на поселении в Астраханском крае.

К 1918 году в Монголию опять пришли китайцы, и автономия Халхи была ликвидирована. Вернулись старые жестокие порядки. И вновь появился Джа-лама. Летом он появился, и верующие вновь стали делать ему подношения. Он же, предсказывая, исцеляя, творя молитвы, собирал новый отряд. В это время «разжигавшие революцию» в Монголии коминтерновцы вспомнили о Джа-ламе и послали к нему экспедицию для «организации в округе Нарревпартии и военной силы». Установив связь с Джа-ламой, и его назначили командующим войсками Кобдоского и Алтайского округов. Однако лама не собирался «двигать вперед мировую революцию», а, напротив, борясь с китайцами, доходил до Забайкалья, где вел бои против красных отрядов Сергея Лазо.

Революционная власть перестала называть его «народным вождем». А, едва наладив работу Государственной Внутренней Охраны (Монгольский аналог ЧК), организовали ликвидацию Джа-ламы.

В то время Джа-лама возвел крепость в песках у горной гряды Мазушань, возле караванного пути в Тибет, где «любил благословлять приходивших к нему людей и давать им наставления», в то время как его люди убивали и грабили.

По рассказам, на внутреннюю отделку дворца пошло около 10 тысяч метров человеческой кожи. В гареме у Джа-ламы было несколько десятков жен.

7 октября 1922 года военный суд в Урге приговорил Джа-ламу к смертной казни. Для исполнения приговора был выделен отряд специального назначения из пятисот бойцов. Переодетые в шафрановые тоги лам, под видом паломников, идущих в Тибет и желающих получить благословение «святого», они проникли в крепость. Прорицавший будущее другим, Джа-лама не смог предсказать его себе. В момент, когда Джа-лама простер руки для благословения, чоновцы выхватили спрятанное в тогах оружие и открыли огонь по охране и самому Джа-ламе.

Потом будут говорить, что сердце Джа-ламы съел, чтобы умножить мужество, начальник Государственной Внутренней Охраны Балдандорж. Голову Джа-ламе отрезали и публично демонстрировали по всей стране, чтобы доказать смерть «святого». Затем она была сдана в Учебный комитет в Урге, откуда её в 1925-м году тайком вывез возвращавшийся с практики в Ленинград будущий известный востоковед В.Казакевич. Голова была помещена в Кунсткамеру и зарегистрирована, для конспирации, как «Голова монгола».

Кто был Джа-лама, самозванец или искренне верящий в свое перевоплощение? Для европейца ответ однозначен – самозванец. Для монголов же, буддийское учение о переселении душ и возрождении в живых людях духа праведников, достигших нирваны, не было лишь теорией. Хубилганы-перерожденцы имелись почти в каждом монастыре, и это никого не удивляло. Так что сам Джа-лама, при всем своем несомненном авантюризме, вполне мог верить, что он – воплощение Амурсаны. Разбойник и монах, знаток буддизма и авантюрист, он всю жизнь провел на границе между светом и тьмой. Даже в 1929 году, спустя шесть лет после его смерти, монголы пытались выяснить, кто был на самом деле Джа-лама – бурхан (святой) или мангыс (злой дух).