Обратимся для иллюстрации этой мысли к комедии «Не в свои сани не садись».

«В этой комедии, — писал Чернышевский, — ясно и резко было сказано: полуобразованность хуже невежест­ва, но не прибавлено, что лучше и той и другого истинная образованность». Для выражения этой идеи («полуобра­зованность хуже невежества») Островский противопо­ставляет в своей комедии Вихорева и Бородкина. Теперь представим себе на минуту среди действующих лиц хотя бы Мелузова. Уже одно это сразу изменило бы идейное звучание комедии: зритель неизбежно пришел бы к вы­воду, что «лучше и той и другого истинная образован­ность». Ваня Бородкмп, который безусловно выигрывает рядом с бессердечным проходимцем Вихоревым, столь же безусловно померк бы рядом с Петей Мелузовым. А это не входило в расчеты драматурга, который в пору напи­сания «Саней» склонен был идеализировать патриар­хальную простоту неиспорченных ложной цивилизацией исконных купеческих обычаев и нравов. Ибо Русаков и Бородкшг, как справедливо отмечал И. И. Панаев, «ка­жутся только героями в столкновении с таким лицом, каков г. Вихорев».

Если мы внимательнее присмотримся к составу дей­ствующих лиц каждой из пьес Островского, то убедимся в том, что драматург создает лишь видимость «свободного доступа» персонажей в свои пь есы. На самом же деле пьесы Островского, производящие обычно впечатление многолюдных, населены весьма и весь ма экономно.

Из написанных Островским сорока семи пьес в два­дцати шести драматург обходится минимальным числом действующих лиц — от 4 до 12. Только в восьми пьесах Островскому понадобилось более 20 действующих лиц, причем в числе этих восьми пьес — четыре исторические хроники и одна сказка. Остальные три — «Бедная неве­ста», «Шутники» и «Последняя жертва». Стоит, между прочим, отметить, что во всех этих трех случаях список действующих лиц вырос за счет массовых сцен — по од­ной в каждой пьесе.

Немногочисленность действующих лиц в большинст­ве пьес Островского станет особенно очевидной, если мы вспомним, для сравнения, что в «Горе от ума» Грибоедо­ва — 28 действующих лиц, в «Ревизоре» Гоголя — 27, в «Живом трупе» Толстого — 40, в «Достигаове» Горько­го — 33. (Надо ли добавлять, что круг действующих лиц в каждом случае зависит от замысла драматурга и оби­лие действующих лиц само по себе никоим образом не свидетельствует о недостатке художественного мастер­ства.)

Черновики, планы и наброски Островского почти не сохранили следов первого этапа организации драматиче­ского действия — определения круга действующих лиц. «Как правило, — справедливо отмечает С. Н. Дурылин, — он приступает к писанию пьесы уже с твердо установив­шимся списком действующих лиц; список этот чрезвычайно редко пополняется в процессе работы, чаще он со­кращается».

Сокращения эти для нас особенно поучительны: они показывают, что драматург стремился избавиться от пер­сонажей, которые не являются необходимыми для вопло­щения идеи в едином драматическом действии.

Так, например, в первоначальном перечне действую­щих лиц комедии «Бедность не порок» значилась мать Мити — «Устинья Наумовна, бедная вдова», которая впоследствии только упоминалась в пьесе ². В числе дей­ствующих лиц первой черновой редакции «Бесприданни­цы» была жена Кнурова «Зоя Петровна» (в окончатель­ном тексте пьесы осталось только упоминание о том, что Мокий Парменыч женат), была «Паратова, богатая барыня, старуха», очевидно, мать Сергея Сергеевича Па­ратова ³.

Все эти действующие лица действительно оказались л и ш н и м и — и драматург от них отказался.

Даже в тех случаях, когда черновики драматурга не сохранили следов строгого отбора действующих лиц, мы можем — правда, предположительно — говорить о персо­нажах, которые могли бы войти, но не пошли в число дей­ствующих лиц, ибо были признаны автором излишними.

Островский, надо полагать, раздумывал над тем, вы­водить или нет на сцену благородного жениха, которого «выкопала» для Липочки Устинья Наумовна. Мы знаем, со слов свахи, что он «благородного происхождения и зна­чительный человек», что у него «и крестьяне есть, и ор-ген на шее». Редкий драматург удержался бы от того, чтобы написать сцену Липочки с женихом из благород­ных. Островский — удержался.

В «Грозе» упоминается о детях Дикого, в «Шутни­ках»— о сыновья Крюкова, в «Не все коту маслени­ца» — о двух сыновьях Ахова. Но в списках действую­щих лиц мы их не найдем. Драматург обошелся без них.

Н. Кашин, сравнивая в свою «Этюдах об А. Н. Ост­ровском» «Доходное место» с «Ябедой» Капниста, напи­санной на сходную тему, обращает внимание на то, на­сколько экономен Островский в отборе действующих лиц. Но нельзя не обратить внимание и на другую сторону дела. Островский, группируя дей­ствующих лиц, обычно сознательно и последовательно, всеми имеющимися в распоряжении драматурга средст­вами, выдвигает главных действующих лиц на первый план и столь же сознательно и последовательно уводит остальных на второй или даже на третий план. Почувствовав, очевидно, что дело здесь вовсе не в том, что драматург «мало заботился о прочих лицах пьесы», критик добавляет: «Но, может быть, эта не совсем резкая растушевка фона и усиливала впечатление главной фи­гуры, оттеняя ее перед зрителем». Там, где критик «Рус­ской сцены» пишет неуверенно: «может быть», мы можем с полной уверенностью утверждать: «несомненно». Не­сомненно, что впечатление главной фигуры усиливается не совсем резкой растушевкой фона. Несомненно, что Островский сознательно прибегал к этому композицион­ному приему, — и чем больший драматургический опыт он накапливал, тем последовательнее он этот прием осу­ществлял в своих произведениях. что пьеса эта грешит «раздвоением интереса между При­сей и Христей». «Все это, — уточняет тут же драматург, — представляется так с особой, драматической точки зре­ния; как рассказ Ваша вещь прекрасна».

Не противоречит ли, однако, Островский своей собст­венной художественной практике? Ведь его самого, как известно, критика но раз упрекала в раздвоении интере­са и в отсутствии должного единства действия. Так, например, такой вдумчивый и в общем благожелатель­ный критик, как Е. Утин, утверждал в своей рецензии на «Горячее сердце»: «Мы не знаем, что следует считать главным сюжетом комедии: отношения ли Параши к Ва­се, отношения ли Матрены к Наркису, кто тут занимает главную роль, кто является на второстепенном плане, все тут перемешано, перепутано, сцены все скучены, ивы с трудом отыскиваете ту нить, которая связывает между собою все выведенные лица и все намеченные сцены.

Даже в тех своих пьесах, в которых несколько сюжет­ных линий развиваются параллельно или же переплета­ются, драматург не оставляет нас в недоумении по пово­ду того, какую из этих линий считать основной, а какую — вспомогательной. Следовательно, и в таких пье­сах можно выделить главных персонажей.

Раздвоение интереса Островский считал прегрешени­ем против самых основ драматической формы.

Если современная Островскому критика упрекала драматурга в пренебрежении к закону единства действия, то лишь потому, что слишком узко и догматически истол­ковывала этот закон. Островский же понимал единство действия широко, по Белинскому, «в смысле единства основной идеи». Но как бы широко ни толковал драма­тург единство действия, в интересах единства основной идеи он из нескольких сюжетных линий всегда одну де­лает главенствующей, а остальные — вспомогательными.

Конечно, вести одновременно несколько сюжетных линий — задача сложная, требующая большого искусства. «Я допускаю, — писал Дидро в своем трактате «О дра­матической поэзии», — какие угодно усложнения при ус­ловии, что действие остается единым. Почти невозможно провести две интриги так, чтобы одна не интересовала нас за счет другой» '. В большинстве случаев Островский блестяще справляется с трудностями построения слож­ного сюжета. Но не всегда.

В «Доходном месте» история взаимных отношений супругов Вышневских так и не сливается с основным действием пьесы. В дружеском письме к драматургу А. Писемский резонно отмечал, что «самая картина испол­нена и жизни, и тонких типов, и, наконец, нравственной глубины, но все это вставлено в рамку, т. е. в 1-е и 5-е действия, совершенно мозговую, сделанную, а не создан­ную и потому именно, что в них играют роли пара Выш­невских — оба эти лица по грамматичности их изложения совершенные гробы, но это бы еще ничего: не создашь всех лиц, другие можно и попридумать, но дело в том, что они очень много говорят, их надобно сократить; пусть они только самой необходимой стороной касаются комедии...».

Мы упомянули об этом композиционном недостатке «Доходного места» потому, что и промахи большого ма­стера бывают поучительны. К тому же, «Доходное ме­сто» — одна из первых больших пьес Островского; не мудрено, что он не вполне справился в ней со вставшей перед ним сложной композиционной задачей. Подчерк­нем, однако, что даже и в этом случае, когда две сюжет­ные линии почти не соприкасаются, мы без колебания определим, какая из них главная, а какая — второстепен­ная, или, пользуясь выражением Писемского, где — «кар­тина», а где — «рамка».