В разных республиках процесс этот проявлялся по-разному.

Одной из отличительных черт «азербайджанского пробуждения» стал всплеск ритуальных убийств и массовых притеснений армянского населения во второй половине восьмидесятых годов. В условиях активизации центробежных сил фокус «армянского истребления» вновь стал постепенно смещаться с западных регионов на восток, на Апшеронский полуостров. При своем продвижении он «останавливался» в том или ином селе, в том или ином районе…

На западе Азербайджанской ССР располагалось поистине легендарное армянское село Чардахлу, взрастившее двух маршалов СССР (И.Баграмяна и А.Бабаджаняна), нескольких генералов и Героев СССР. Уникальный в своем роде «заповедник воинской славы», на который бакинские власти раньше очень любили указывать как на «национальное достояние». Перестроечные волны накрыли это село отнюдь не демократическими колебаниями: азербайджанское понимание «свободы» всегда ассоциировалось с дозволенностью армянских погромов и притеснений. С августа 1987г. Чардахлу стало местом апробации «старых форм насилия в новых условиях».

Следует отметить, что выбор азербайджанским руководством именно этого села был продуманным: оно традиционно считалась символом армянского боевого духа. Маршал Иван Баграмян вспоминал: «Народные сказки и древние сказания, в том числе любимое нами эпическое повествование об армянском народном герое Давиде Сасунском, о мифических “вишапах” и “дэвах” рассказывали нам, подросткам и детям, искусные сельские сказители»^[364].

Главный маршал бронетанковых войск СССР Амазасп Бабаджанян знал еще легенду о знаменитом соотечественнике, которого похвалил за отвагу сам Петр I в период Каспийского похода. И далее: «В нашем роду о военных говорили с чувством высочайшего почтения, издревле жило представление о воине как о человеке доблести, рыцаре-заступнике <...> Дядя стал штабс-капитаном, Георгиевским кавалером и погиб в Первую мировую, а брат моего деда дослужился до генерал-майора. В этом смысле Чардахлу – уникальное село, оно дало не только офицеров русской армии, но и маршалов СССР, в том числе – Ивана Баграмяна, генералов и полковников»^[365].

О легендарном селе (только в советские годы оттуда вышло около 200 офицеров) был снят и фильм по сценарию Садовского «Маршалы из селения Чардахлу». «Не всякий большой город может похвастать, что он – родина сразу двух маршалов, а маленькие Чардахлы могут», – подчеркивал автор^[366]. По настоянию маршала Баграмяна лента вышла на экран под другим названием – «Село отважных». Сам Садовский цитирует слова полководца: «Не маршалы главное в фильме, главное – сами жители, чардахлинцы. Назвать его лучше “Село отважных”»^[367].

Именно на «селе отважных» и остановило свой выбор азербайджанское руководство: ведь если и нужно было где-то на территории республики сломить армянский дух, то более символичного места, чем Чардахлу, не существовало. Таким образом, выбор характеризовался и идеологическим смыслом. Нюанс важный!

Главным преследуемым в этой гнусной, грязной кампании стал директор Чардахлинского совхоза им. И.Баграмяна, ветеран войны, орденоносец Сурен Егиян. На особую символику притеснений указывает и тот немаловажный факт, что 90-летие со дня рождения маршала омрачилось погромом – избиения армян и последующие аресты «вписались» в контекст праздничного юбилея. Непосредственный организатор преследований руководитель Шамхорского райкома Азербайджанской ССР М.Асадов осуществлял - с июля по декабрь 1987г. - целенаправленную политику по выдавливанию армян из Чардахлу, сопровождавшуюся запугиванием сельчан, также попытками лишить директора совхоза должности (укрупнить село за счет присоединения азербайджанских деревень и так называемых «убыточных хозяйств»). Политика поддерживалась и корректировалась Баку.

В создавшихся условиях жители деревни вынуждены были отправить делегацию непосредственно в Москву. Хотя делегация и была принята в ряде союзных инстанций, однако вмешательство центральных властей ограничилось увещевательными звонками в Баку. Именно неспособность центра к адекватному восприятию обстановки и предоставила местной администрации карт-бланш на свободу деятельности – как уже отмечалось, практически каждое армянское обращение в Москву резонировало в Азербайджане очередными погромами. Не стал исключением и Чардахлу: там начались аресты и массовые избиения.

В декабре 1987г. чардахлинцы обратились с письмом непосредственно к Генеральному прокурору Александру Рекункову: «Каждый приезд Асадова сопровождается отрядом милиции и пожарной машины. Не было исключением и первое декабря. Прибыв с отрядом милиции поздно вечером, он насильно собирал коммунистов, чтобы провести партийное собрание. Когда это ему не

удалось, стали избивать народ, арестовали и вывезли на автобусе пятнадцать человек. Среди избитых и арестованных – участники и инвалиды Великой Отечественной войны <...>, доярки, передовые звеньевые, бывший депутат ВС Азербайджанской ССР многих созывов»^[368].

Из письма чардахлинцев Генпрокурору СССР от 3 декабря: «2 декабря Асадов с еще большим отрядом милиции организовал очередной погром на родине маршала Ивана Баграмяна в день 90-летия со дня его рождения. На этот раз избили и арестовали тридцать человек. Такому садизму и беззаконию может позавидовать любой расист из колониальных стран <...> Беззаконие творится из-за бездействия республиканских органов, игнорирования указаний и предупреждения союзных органов»^[369].

Из обращения уже на имя министра внутренних дел СССР генерал-полковника Александра Власова от 16 декабря 1987г.: «Трудно представить, что такое возможно в наше время, в условиях перестройки, демократизации нашего общества. 1 декабря в село прибыл Асадов с отрядом милиции в 100 человек, чтобы провести партийное собрание по решению вопроса о назначении нового директора совхоза. Когда им это не удалось, они стали избивать жителей села, а затем арестовали и вывезли на заранее пригнанном автобусе 15 человек»^[370].

Выдержка из письма Власову работницы совхоза Нвард Карапетян: «Меня побил сам секретарь райкома Асадов – ударил ногой в спину, кулаком в грудь. Милиционеры меня избили и выкинули на балкон. Ко мне подбежали три работника милиции в форме и пытались бить. Я стала просить, чтобы меня не трогали <...> Один из них сказал, что “ничего, я должна сдохнуть” <...> Меня избили, потом втроем схватили за руки и выбросили с балкона на землю <...> я ударилась головой, потеряла сознание. В таком положении находилась более двух часов. Меня забрали односельчане»^[371].

Подобные обращения можно цитировать очень долго. Однако важнее другое: чардахлинские события стали настоящей перчаткой, брошенной под декларированные устои «Перестройки», они призвали «Гласность» к барьеру, явились индикатором зрелости, способности, готовности центральных властей

отстоять однажды провозглашенные принципы. Демократические реформы «капитулировали» перед селом, союзное руководство оказалось не в состоянии дать адекватную оценку вседозволенности и беспределу, не приостановило депортацию, ежедневные избиения и аресты. Впрочем, стоит ли удивляться, если министр Власов (помимо всего прочего – организатор советского ОМОНа) даже в последующий период блокады Нагорного Карабаха в 1988г. официально заявлял: «Утверждения о блокаде Карабаха явно преувеличены»^[372].

Самой наглядной иллюстрацией противоречий между юридической составляющей Гласности и ее фактической востребованностью, между теорией и практикой Перестройки стала история с освещением чардахлинских событий: с одной стороны, над проблемными материалами уже как бы дозволялось работать, однако с другой – возникали еще большие проблемы с вопросом их публикации. В частности, командированный в село корреспондент «Известий» А.Беккер подготовил проблемную статью «У прошлого в плену», которая, однако, опубликована так и не была (напомним, главным редактором газеты был тогда Иван Лаптев, его первым заместителем – Николай Ефимов, который и забраковал материал; позже именно он станет главным редактором «Известий» и первым, кого отстранят от должности «снизу» – решением редколлегии и трудового коллектива за поддержку ГКЧП в августе 1991г.).

Очевидно, от журналиста еще ожидали воспевания «братской дружбы между советскими народами», посему сам процесс депортации рассматривался не в качестве запланированного политического сценария, а воспринимался исключительно в контексте «событий на селе». Симптоматично, что материал опубликовала газета «Сельская жизнь»^[373]. В скором времени деревня опустела, армянское население покинуло еще один очаг своего проживания.

События в Чардахлу стали экзаменом на честность, принципиальность, зрелость, последовательность архитекторов Перестройки. И экзамен этот ими

выдержан не был. Насильственное выживание армянского населения явило собой незамеченный «пробный прогон» в преддверии еще более масштабных, кровавых и изощренных форм погромов, генеральную репетицию армянской резни. Руководство уже агонизирующего государства оказалось неспособным уловить последний сигнал приближавшейся трагедии.

Через пару месяцев будет Сумгаит.

VIII