Главная страница Случайная страница
КАТЕГОРИИ:
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Глава XVII. Рамадан
Квикегов Рамадан, или Великий День Поста и Смирения, должен былкончиться только к ночи, и я решил, что не стоит его покамест беспокоить; ибо я питаю глубочайшее уважение ко всяким религиозным отправлениям, как бысмехотворны они ни казались, и я никогда бы не смог отнестись без должногопочтения даже к сборищу муравьев, кладущих поклоны перед мухомором; или ктем существам в некоторых уголках нашей планеты, которые с подобострастием, не имеющим равного на других мирах, поклоняются изваянию какого-нибудьскончавшегося землевладельца, потому только, что его огромными богатствамивсе еще распоряжаются от его имени. Я считаю, что нам, набожным христианам, возросшим в лонепресвитерианской церкви, следует быть милосерднее в таких делах и невоображать себя настолько уж выше всех других смертных, язычников и прочих, если им свойственны в этой области кое-какие полубезумные представления. Вотхоть Квикег, например, безусловно придерживается самых нелепых заблужденийотносительно Йоджо и Рамадана - ну и что-же из того? Квикег, надо полагать, знает, что он делает, он удовлетворен и пусть себе остается при своих убеждениях.Все мои споры с ним ни к чему бы не привели, пусть же он будет и впредьсамим собой, говорю я, и да смилуются небеса над всеми нами - ипресвитерианцами, и язычниками, ибо у всех у нас, в общем-то, мозги сильноне в порядке и нуждаются в капитальном ремонте. Под вечер, когда, по моим представлениям, все его ритуалы и церемониидолжны были завершиться, я поднялся наверх и постучался. Ответа непоследовало. Я толкнул дверь, но она оказалась заперта изнутри. " Квикег! " -шепотом позвал я через замочную скважину. Молчание. " Квикег, послушай! Отчего ты не отвечаешь? Это я, Измаил". Но все по-прежнему было тихо. Яначал тревожиться. Ведь я дал ему такую пропасть времени - уж не случился лис ним апоплексический удар? Я заглянул в замочную скважину, но дверьнаходилась в дальнем углу комнаты, и вид через замочную скважину открывалсяискривленный и зловещий. Видна была только спинка кровати и часть стены, абольше ровным счетом ничего. Но я с удивлением заметил, что к стенеприслонена деревянная рукоятка Квикегова гарпуна, который был у нас изъятхозяйкой накануне вечером, когда мы поднимались к себе. Странно, подумал я, но по крайней мере раз гарпун стоит там, а Квикег без своего гарпуна никогдаза порог не ступит, значит, и сам он определенно находится внутри. - Квикег! Квикег! - Тишина. Не иначе как что-нибудь случилось.Апоплексический удар! Я попытался высадить дверь, но она упрямо неподдавалась. Я поспешно сбежал вниз по лестнице и тут же высказал все моиподозрения первому, кто мне подвернулся, а это была горничная. - Ай-яй-яй! - закричала она. - Так я и знала, что случилась беда. Яхотела после завтрака войти убрать постель, а дверь-то заперта. И тихо -мышь не заскребется. С самого утра - ни звука. Я думала, может, вы оба ушлии замкнули дверь, чтобы вещи целей были. Ох! Ах! Хозяйка! Убийство! МиссисХази! Удар! И она с воплями бросилась на кухню, а я поспешил за ней. Тут же, сгорчичницей в одной руке и уксусницей в другой, появилась и миссис Фурия, оторвавшись на время от приготовления приправ и одновременной проборкичернокожего мальчишки-посыльного. - Где у вас сарай? - орал я. - Сарай где? Сбегайте туда и принеситечто-нибудь, чтобы взломать дверь - топор! Топор! С ним случился удар, уверяювас! Говоря все это, я в то же время с пустыми руками опять бессмысленномчался вверх по лестнице, но тут мне преградила дорогу хозяйка, выставиввперед горчицу и уксус, а заодно и свою не менее кислую физиономию. - В чем дело, молодой человек? - Дайте мне топор! Бога ради, кто-нибудь бегите за доктором, пока ябуду взламывать дверь! - Послушайте, - проговорила миссис Фурия, поспешно ставя на ступенькууксусницу, чтобы освободить хотя бы одну руку. - Послушайте-ка, уж не в моемли это доме вы собираетесь взламывать дверь? - И она схватила меня за рукуповыше локтя. - В чем дело, а? Что случилось, приятель? По возможности спокойно, но быстро я обрисовал ей положение вещей. Врастерянности прижав горчичницу сбоку к носу, она размышляла несколькомгновений, затем, воскликнув: " Да, да! Я как оставила его там, так больше ине видела! " - побежала к чуланчику под лестницей, заглянула туда и, возвратившись, сообщила, что Квикегова гарпуна на месте нет. - Он зарезался, - провозгласила она. - Вся история с несчастным Стигзомповторяется сначала... Еще одному одеялу конец... Бедная, бедная его мать!..Эдак все мое заведение погибнет. Остались ли у бедняги сестры?.. Где же этадевчонка? Послушай, Бетти, ступай к маляру Снарлсу и скажи, чтобы он написалдля меня объявление: " Здесь самоубийства запрещены и в гостиной не курить" -так можно сразу убить двух зайцев... Убить?.. Боже, смилуйся над его душою! Что там за шум? Эй, молодой человек, ну-ка отойдите оттуда! При этих словах она взбежала вслед за мною по лестнице и вцепилась вменя, как раз когда я предпринял новую попытку силой открыть дверь. - Этого я не позволю! Я не допущу, чтобы ломали мой дом. Можете сбегатьза слесарем, тут есть один, он живет не дальше мили отсюда. Но нет, постойте-ка, - и она запустила руку в свой боковой карман. - Кажется, этотключ сюда подойдет. А ну-ка посмотрим. Она вставила ключ в замочную скважину и повернула его. Но, увы! оставался еще засов, наложенный Квикегом изнутри. - Придется все-таки ее выломать, - заявил я и уже отошел немного, чтоблучше разбежаться, но хозяйка опять за меня уцепилась и снова стала кричать; что не позволит ломать свой дом. Я вырвался и с разбегу что было силы всемтелом навалился на дверь. Дверь с чудовищным грохотом распахнулась, угодив со всего маху ручкой встену и вздымая к потолку облака раскрошенной штукатурки; и тут, святыйбоже! мы увидели Квикега - живой и невредимый, он в полной невозмутимостисидел на корточках посреди комнаты, а на макушке у него стоял Йоджо. Квикегдаже глазом не моргнул, он сидел, словно изваяние, не проявляя ни малейшихпризнаков жизни. - Квикег, - заговорил я, подойдя к нему. - Квикег, что с тобой? - Неужто ж он просидел так целый день? - ужаснулась хозяйка. Но что бы мы ни спрашивали - из него мы не сумели вытянуть ни слова. Яуже прямо готов был столкнуть его на пол, чтобы только как-нибудь изменитьего позу - настолько невыносимо напряженной и мучительно неестественной онаказалась, в особенности если подумаешь, что он так просидел, наверное, часоввосемь-десять кряду, а то и больше, и при этом, конечно, еще ничего не ел. - Миссис Хази, - сказал я. - Во всяком случае, мы убедились, что онжив. Так что вы уж нас теперь, пожалуйста, оставьте, а я в этом странномделе разберусь сам. Закрыв за хозяйкой дверь, я попытался уговорить Квикега, чтобы он селна стул, но тщетно. Он застыл у моих ног и, несмотря на всю мою учтивость илесть, даже бровью не повел, не произнес ни слова и даже не взглянул ни разув мою сторону, ничем не показывая, что заметил хотя бы самое моеприсутствие. Ну что ж, подумал я, вероятно, во время Рамадана так и надо. Может, унего на острове все так постятся - на корточках. Вполне возможно. Да, должнобыть, это и вправду полагается по его религии, а раз так, то пусть себесидит. Рано или поздно он, конечно, встанет. Слава богу, до бесконечностиэто продолжаться не может, а Рамадан у него бывает только раз в году, да ито не очень регулярно. Я спустился к ужину. Вдоволь наслушавшись за этот долгий вечер длинныхисторий, которые рассказывали моряки, только что возвратившиеся из" кисельного" плавания (так называли они короткий промысловый рейс на шхунеили бриге, ограниченный водами Северной Атлантики); просидев в обществеэтих " киселыциков" чуть ли не до одиннадцати часов, я вновь поднялся к себев полной уверенности, что Квикег к этому времени уже довел, конечно, свойРамадан до конца. Но не тут-то было: он по-прежнему сидел там, где я егооставил, не сдвинувшись ни на дюйм. Мне даже досадно на него стало: надо жетак глупо, так бессмысленно целый день и половину ночи просидеть накорточках в холодной комнате, держа на голове какую-то деревяшку. - Бога ради, Квикег, вставай, встряхнись немножко. Вставай и пойдипоужинай. Ты так с голоду умрешь. Ты уморишь себя, Квикег! В ответ - ни слова. Тогда я решил махнуть на него рукой и лечь спать; а он, без сомнения, немного погодя и сам последует моему примеру. Но перед тем как забраться впостель, я взял свой косматый бушлат и набросил ему на плечи, потому чтоночь обещала быть отменно морозной, а на нем была только легкая куртка. Нокак я ни старался, мне долгое время не удавалось даже задремать немного.Свечу я задул, но как только вспомню, что он сидит тут в этой неудобнойпозе, футах в четырех от кровати, не дальше, один-одинешенек, в холоде итемноте, на душе у меня становится тошно. Подумать только - спать в однойкомнате с язычником, который всю ночь не смыкая глаз сидит на корточках, блюдя свой жуткий, загадочный Рамадан. Наконец я все-таки забылся сном и больше уже ничего не сознавал досамого рассвета, когда, открыв глаза, я посмотрел вниз - там сидел Квикегвсе в той же скрюченной позе, словно привинченный болтами к полу. Но толькопервые проблески солнечного света проникли через окно, как он тут жевскочил, громко скрежеща онемевшими суставами, но с видом вполнежизнерадостным, кое-как доковылял до кровати и, опять прижавши свой лоб кмоему, сообщил, что его Рамадан окончен. Как я уже говорил прежде, я готов с полной терпимостью относиться крелигии каждого человека, какова бы она ни была, при условии только, чтоэтот человек не убивает и не оскорбляет других за то, что они веруют иначе.Но если чья-то религия доходит просто до изуверства, если она становится дляверующего пыткой, одним словом, если она превращает нашу планету в крайненекомфортабельный постоялый двор, тогда последователя подобной религиинадлежит, на мой взгляд, отвести в сторонку и поговорить с ним на эту темупо душам. Именно это я и намерен был теперь проделать с Квикегом. - Квикег, - произнес я, - полезай-ка в постель и слушай, что я тебескажу. И я принялся за дело, начав с возникновения и развития первобытныхверований и дойдя до разнообразных религий нашего времени, неизменностараясь показать Квикегу, что все эти Великие Посты, Рамаданы и длительныесидения на корточках в нетопленных мрачных помещениях - просто полнаябессмыслица: для здоровья вредны, для души бесполезны, иными словами, противоречат элементарным законам гигиены и здравого смысла. И еще я сказалему, что мне просто больно, ужасно больно видеть, как он, во всех другихотношениях чрезвычайно рассудительный и разумный дикарь, так досадно глуповедет себя с этим своим нелепым Рамаданом. К тому же, убеждал я его, отпоста тело слабеет, а стало быть, слабеет и дух, и все мысли, возникшиепостом, обязательно бывают худосочные. Недаром же те верующие, кто особеннострадает от несварения желудка, придерживаются самых унылых убежденийотносительно того, что ожидает их за могилой. Одним словом, Квикег, говориля, несколько уклонившись от избранной темы, идея ада впервые зародилась учеловека, когда он объелся яблоками, а затем была увековечена наследственнымрасстройством пищеварения, поддерживаемым Рамаданами. Тут я спросил Квикега, страдал ли он когда-либо расстройствомпищеварения, стараясь объяснить свою мысль по возможности нагляднее, чтоб онмог понять, что я имею в виду. Он ответил, что нет, разве только один раз ипо весьма знаменательному поводу. Это произошло с ним после великогопиршества, которое устроил его отец по случаю великой победы, когда всражении было убито к двум часам пополудни пятьдесят вражеских воинов, и вту же ночь они все были сварены и съедены. - Довольно, довольно, Квикег, - прервал я его, содрогаясь. - Замолчи. Ибо я и без него представлял себе, чем это должно было кончиться. Язнал когда-то одного матроса, который побывал на этом самом острове, и онрассказывал мне, что у них там существует такой обычай: выиграв большуюбитву, победитель целиком изжаривает у себя во дворе или в саду каждогоубитого, а потом одного за другим укладывает их на большие деревянные блюда, красиво обложив, словно пилав, плодами хлебного дерева и кокосовыми орехамии засунув им в рот по пучку петрушки, и посылает с наилучшими пожеланиямисвоим друзьям, как если бы то были просто рождественские индейки. В целом, я не могу сказать, чтобы мои замечания насчет религиипроизвели на Квикега большое впечатление. Во-первых, он как-то не проявилинтереса к рассуждениям на столь важные темы, ведущимся с точки зрения, отличной от его собственной; а во-вторых, он и понимал-то меня не более чемна одну треть, как ни примитивно формулировал я свои мысли, и в довершениевсего, он, безусловно, считал, что разбирается в истинной религии гораздолучше, чем я. Он глядел на меня с каким-то снисходительным участием исочувствием, будто очень сожалел, что такой рассудительный молодой человекстоль безнадежно потерян для святого языческого благочестия. Наконец мы поднялись с кровати и оделись. Квикег с аппетитом поглотилчудовищный завтрак, состоящий из всевозможных сортов отварной рыбы - так чтобольшой выгоды от его Рамадана хозяйка все равно не получила, - и мыотправились на " Пекод", неторопливо вышагивая по дороге и ковыряя в зубахкостями палтуса.
Данная страница нарушает авторские права?