Глава 1. Древнейший этап истории Венгерского королевства в историографии.

Возникновение зачатков венгерского королевства, поиск Родины, пути переселения в Паннонию и другие особенности жизнедеятельности венгерского народа, не раз поднимался как один из приоритетных в исторической науке. Дело в том, что феномен возникновения в Европе королевства, на базе кочевнического субстрата, не связан с историей только одной страны, и не имеет достаточно стройной и логической выверенной модели, а наоборот, пронизан разными теориями, гипотезами и противоречиями.

На протяжении всего периода существования мадьярской проблемы в историографии, а именно с начала утверждений европейских хронистов и арабских путешественников о локализации прародины мадьяр, не сложилось общепринятого взгляда на раннюю историю Венгерского королевства. В частности, это объясняется многообразием исторических источников, количеством сведений, и даже их вариативностью, качеством изучения того или иного источника, достоверностью данных и многих других аспектов, от которых зависит построение определенной гипотезы развития венгерского народа в догосударственный период.

Употребляя понятие «догосударственный период» имеется в виду не само происхождение мадьяр, и их выделения из финно-угорской семьи, а исключительно история венгров периода IX-начала XI веков. Именно на этот период приходится их миграция с Востока в Паннонию. Требуется заметить, что данный период, исключая первую половину IX века был запечатлен современниками на страницах своих летописей, дневников и записок или же освещен в более поздних летописных сводах, базирующихся на соответствующих времени данных.

Так или иначе, тенденция к описанию мадьярских племен, их быта, культуры, военных походов точно появились в IX веке и более того выделились три совершенно разные исторические традиции: арабо-персидская, византийская, и европейская.

Первым наиболее источником, собственно византийского происхождения, требуется обозначить независимый от остальных текст «Об управлении империей» принадлежащий Константину Багрянородному. Венгры в нём рассматриваются с точки зрения миграции кочевников «дикого поля» и их взаимодействия с греческой империей. Характерной чертой данного источника является то, что самоназвание «мадьяры» в нём отсутствует, и венгры подразумеваются под словом «турки», что создаёт определенную проблематику в правильной интерпретации этнических самоназваний. Главная мысль текста - наставление наследнику Константина Роману II.

Вторым, уже комплексом источников, выступают арабо-персидские сочинения путешественников Ближнего Востока. В целом, нужно отметить существование самостоятельной восточной исторической традиции X-XII веков. Сочинения Ал-Джайхани, Ахмеда Ибн-Фадлана, Ал-Масуди дают обширные сведения не только о ранней истории венгерского народа, но и славянах, хазарах, и других этносах Восточной Европы и Азии. К сожалению, некоторые из арабских источников сохранились лишь в передаче более поздних географов и историков, что вызывает массу проблем в их изучении. В частности интерпретация данных, особенности лингвистики, компиляция данных, что не раз упоминалось, например, в работах И.Ю. Крачковского «Путешествие Ибн Фадлана на Волгу», и В.А. Шорохова. «Венгры в северном Причерноморье по данным археологии и лингвистики». Исследователи, проведя комплексный анализ арабских источников относительно народов Урала, Поволжья и Причерноморья, приходят к выводу, что почти все источники восточной исторической традиции X-XI веков содержатся в трудах авторов XIV – XV веков, и даже «Мешхедская рукопись», которая описывает путешествие Фадлана на Волгу сохранилась только в летописи XIII века, хотя само путешествие произошло в первой половине X века.

Еще одно арабоязычное произведение «Анонимная записка о народах восточной Европы» – источник IX века, не дошедший до нас в оригинале, посвященный описанию этнополитической ситуации на юго-востоке Европы. Отрывки «Описания» цитирует множество мусульманских авторов. Наиболее

значимыми считаются данные, приводимые в «Дорогих ценностях» («Книге драгоценных украшений») Ибн Русте (создана после 903 г.), анонимном персидском сочинении «Пределы мира» (написано в конце X в.), «Украшении известий» Гардизи (писал между 1050 и 1053 гг.), «Путях и странах» ал-Бакри (ум. в 1094 г.), «Природе животных» ал-Марвази (конец XI – начало XII в.) и некоторых более поздних сочинениях.

В произведении, часто характеризуемом как «сводка информации» содержались рассказы о печенегах, хазарах, буртасах, волжских булгарах, мадьярах, ас-сакалиба, русах, стране Сарир, а также аланах. Каждое описание содержит пространственную (локализация относительно предыдущей общности), военно-политическую (международный статус, мобилизационный потенциал) и этнографическую характеристики.

В.А.Шорохов, в своих исследованиях «Анонимной записки» указывает на то, что данные о миграции мадьяр в ней присутствовали, но в том виде, в котором «записка» дошла до него, их нет. Поэтому главной задачей он ставит сбор данных о мадьяр на основе последующих компиляций записки. В каждой из них содержатся некоторые сведения, взятые из других (иногда противоречащих «Анонимной записке») источников, сокращения и ошибки[14]. Наиболее близкими к первоначальному тексту считаются версии, приводимые в «Книге драгоценных украшений» Ибн Русте (между 903 и 925 гг.) и «Украшении известий» Гардизи (между 1050 и 1053 гг.)[15]. Их сводные данные и лягут в основу нашего пересказа.

Третьим блоком источников нужно обозначить европейскую, а в частности венгерскую историческую традицию. Следует обратить внимание на то, что труды венгров по собственной истории начинают своё существование с 1210г., с того момента, как секретарем венгерского короля Белы III была записана летопись, известная в отечественной литературе под названием «Хроника венгерского анонима». Источником вдохновения «Анониму» служила история Троянской войны, а целью - написать «генеалогию королей Венгрии и её знати», о переселении легендарных «Семи мадьяр» из Скифии и о покорении венграми многих «королей и королевств». Чем интересна эта хроника? Прежде всего, повествованием о передвижении венгров в конце IX века через земли Руси. Здесь упомянуты, например, такие города, как Суздаль, Галич и Владимир-Волынский, которые на тот момент не существовали и были известны в более позднее время, но продвижение венгров осуществлялись именно через эти территории.

«Деяния венгров» Симона из Кезы или как его еще называют Шимона из Кезаи, написаны в 80-х годах XIII века хранился в книжном собрании Эстерхази в Айзенштадте. Хроника опубликована впервые в 1782 г. Элеком Гораньи. Этот манускрипт исчез в 19 в., поэтому позднее историки использовали либо публикацию 1872 г., либо копии начала 18 в., на основании которых была сделана публикация Йожефа Подграцкого в 1833 г. В 1906 была сделана публикация Домановского, учитывающая большинство дошедших вариантов копий и публикаций. Шимон начинает своё повествование с 872 года, отождествляя гуннов с венграми: «В год от Воплощения Христова 872-й гунны (Hunni), или венгры (Hungari), снова войдя в Паннонию, прошли королевства бессов (Bessi), белых половцев (Albi Comani) и город Киев (Куо) и потом остановились на реке под названием Уж (Hung), где основали крепость Именно в XIII веке, в венгерских хрониках появляется тенденция отождествлять своё прошлое с гуннами, и возникает даже целая «гуннская традиция», что не вполне корректно. В любом случае, венгерская традиция периода высокого Средневековья ставила перед собой задачу описания прародины мадьяр, путей их миграции, военных походов и взаимодействия с соседями.

Венгерская историческая традиция входит в общеевропейскую методику ведения хроник и летописей, однако содержит свои особенности, в том числе «гуннизация» прошлого: Арпад – прямой потомок Атиллы, крепость Пешт – город Атиллы, и тесное взаимодействие со скифами и аланами. Однако в сравнении с другим видом европейских хроник, также содержащих сведения о венграх, например Фульдские анналы, венгерские хроники весьма идеализированы.

Фульдские анналы, освещающие историю Франкского государства с 680 по 901 год. Наиболее ценной является часть с 838 года, описывающая события в Восточно-франкском королевстве. Применительно к истории Венгрии, Фулдьские анналы описывают венгерские набеги и походы конца IX века. Также в них зафиксирована миграция венгров через чешские земли, и сведения о взаимодействии венгров с Великоморавской державой.

В 1231-1232 годах на поиски прародины венгров отправились четыре венгерских доминикацна. Трое из них погибли, но четвёртому, Отто, удалось получить сведения о пути к Великой Венгрии и вернуться на родину после трёхлетних странствий. Несмотря на то, что Отто через восемь дней после возвращения скончался, он успел поделиться этими сведениями с братией[16].

В начале мая 1235 года венгерский монах Юлиан также отправился на поиски прародины венгров. После долгих мытарств и мучений ему удалось попасть в Великую Булгарию. Там, в одном из больших городов, Юлиан встретил венгерскую женщину, выданную замуж в этот город «из страны, которую он искал»[17]. Она и указала ему дорогу к соплеменникам. Вскоре Юлиан нашел их близ большой реки Итиль или Волга. «И все, что только он хотел изложить им, и о вере, и о прочем, они весьма внимательно слушали, так как язык у них совершенно венгерский: и они его понимали, и он их»[18].

Другой католический миссионер Гильом де Рубрук, посетивший Золотую Орду в 1253 году, сообщает: «Проехав 12 дней от Этилии (Волги), мы нашли большую реку, именуемую Ягак (Яик); она течет с севера, из земли паскатир (башкир) язык паскатир и венгров один и тот же, это пастухи, не имеющие никакого города; страна их соприкасается с запада с Великой Булгарией. От земли к востоку, помянутой северной стороне, нет более никакого города. Из этой земли паскатир вышли гунны, впоследствии венгры, а это, собственно, и есть Великая Булгария»[19].

С второй половины XIII века, после путешествий венгерских миссионеров, в письменной традиции формируется установка на отождествление мадьяр «Великой Венгрии» и башкир, проживавших в Предуралье. Плано Карпини, Гильом де Рубрук, Авраам Крескс, то есть авторы XIII и XIV века соответственно подводили под знак равно понятия венгры – башкиры, что является некорректным в силу множества факторов. Один из них, и скорее всего самый главный – отсутствие общепринятого научного объяснения происхождения мадьяр в принципе.

В XV веке появляется труд немецкого путешественника Иоганна Шильтбергера «Путешествия по Европе, Азии, и Африке с 1394 года по 1427 год». В нем также присутствуют сведения о венграх, но как уже об одном из полноценных европейских народов, без предыстории их появления в Европе[20].

C второй половины XV века до второй половины XVIII века особенности мадьярской истории не упоминались в записях европейских исследователей. По словам К.Я.Грота первая научная монография на эту тему была написана в России Й. Э. Фишером (1756) и издана в Гэттингене в 1770 г. Выборка и цитирование самых важных положений данной работы содержатся в труде К.Я. Грота «Моравия и Мадьяры с половины IX до начала X в». Й.Э.Фишер по большей части исследовал историю карпатских славян, но также строил гипотезы относительно миграции мадьяр через Карпаты, и их гуннском прошлом. Вообще, для научной литературы XVIII – XIX веков характерна одна особенность – признание мадьяр гуннским народом. Это утверждение содержится как у Фишера, Грота, Томашека, так и у Палацкого и других[21]. Эту тему в своих исследованиях продолжили Г.Ф.Миллер, В.Н.Татищев и др.

Н.М.Карамзин в I томе «Истории государства Российского», в главе II «О славянах и других народах, составивших государство Российское», опираясь на сведения европейских путешественников XIII в. Юлиана, Плано Карпини и Гильома де Рубрука, пишет, что «башкиры живут между Уралом и Волгой. В начале язык у них был венгерский. Потом они отюречились. Башкирцы говорят ныне языком татарским: надобно думать, что они приняли его от своих победителей и забыли собственный в долговременном общежитии с татарами»[22].

Во второй половине XIX века мадьярский вопрос обрел широкую освещенность в научной литературе как Российской, так и Австро-Венгерской империй.

Хотелось бы выделить наиболее значимые труды этого периода К.Я Грот «Моравия и Мадьяры с половины IX до начала X века» 1881г.; Palacky «Dejiny narodu ceskeho» (Палацкий, деяния народа чешского) 1862г.; Гильфердинг «История балтийских славян» 1864г.; В.И. Ламанский «Об изучении греко-славянского мира» 1871г.; Fessler. «Die Gesch d.Ungern u.ihrer Landsassen» 1815г. Много трудов того периода находятся в открытом доступе сети-интернет, или содержатся в извлечении и ссылках трудов других авторов, например вышеупомянутого К.Я.Грота. В любом случае, работы XIX века, на примере работы Палацкого и Грота строятся с державно-охранительных, имперских позиций, идеализирующих сведения авторов средневековья, и мало-мальски исследуя сами процессы этногенеза путём практических исследований: поездки на Урал, Сибирь и Волгу. В работах, перечисленных К.Я.Гротом главная роль отводится истории той или иной народности: даки, кельты, фракийцы, иллирийцы, славяне, мадьяры на территории Среднего Дуная, то есть в Паннонии. К.Я. Грот, Палацкий, Томашек, Ламанский большое внимание уделяли путям миграции мадьяр с Востока на Запад. В частности, К.Я.Грот, основываясь на трудах Палацкого и Ресслера, выдвинул гипотезу о двойном пути миграции мадьяр через Карпаты и Трансильванию. Томашек, Ламанский говорили о движении мадьяр только через Чешские земли, связывая гибель Великоморавской державы с нашествием венгерских кочевников.

Гильфердинг строит предположение, что в крушении Моравской державы виноваты исключительно мадьяры, что отчасти логично. Ламанский утверждает, что удачному вливанию в общеевропейскую семью, венгры обязаны своим соседям, и в частности, осколкам того же самого Моравского государства Святопулка.

В этих работах также особое внимание уделено взаимодействию славянского и венгерского народа после пришествия последних на территорию Паннонии. К.Я.Грот основывает свою точку зрения как синтез славянского и мадьярского этноса, что прослеживается в венгерском языке, в частности топонима и гидронимах Венгрии XIX века[23]. Также он утверждает, что венгерские кочевники не были заинтересованы, как например, авары, в давлении на славян, ибо венграм требовалось содержать себя. Именно поэтому кочевники-венгры достаточно лояльно отнеслись к оседлому населению Паннонии[24].

К.Я. Грот, в принципе как и другие авторы даёт обоснование миграции венгров именно в регион Среднего Дуная, как схожесть географических и территориальных признаков тех территорий, где венгры кочевали задолго до прихода в Европу[25]. В частности: равнинная местность со всех сторон защищенная цепью гор, наличие огромной реки, обилие травы для скота.

Отдельное место требуется уделить венгерским научным экспедициям в Россию, в том числе на Урал. Они начались с середины XIX в. (Я. Ернеи, А. Регули). Можно отметить, что именно тогда, в историографии состоялось формирование теории финно-угорского родства. Однако научные работы этого времени лишены критики источников, даже упоминались фантастические теории о происхождении венгров. (И.Хорват - о ближневосточном происхождении венгров; И. Дьарфаш - о родстве мадьяр с половцами)[26]. Затем «полевые» работы были продолжены во второй половине XIX в., причем, уже не только на Урал, но и в Западную Сибирь: экспедиция Берната Мункачи к удмуртам и манси (1885, 1888-1889 гг.); большая экспедиция графа Е. Зичи (1895-1898 гг.), в которой приняли участие археолог Бела Пошта и этнограф Янош Янко[27]. В венгерской историографии этот период принято выделять как эпоху позитивизма (конец XIX - первое десятилетие XX в.). Тогда проходил процесс накопления и систематизации источниковой базы.

В XIX - начале XX в. в историографии наблюдается «антиномадный» характер в работах Н.М.Карамзина, К. Грота, в которых авторы угро-венгров отнесли к «южному кочевому миру». Однако, в Венгрии достижения российских исследователей еще долгое время оставались неизвестными и лишь после Второй мировой войны (особенно со второй половины 50-х годов) появились возможности для венгерско-советского научного сотрудничества[28]. Тогда было обращено внимание на исследование угорских языков на их родине - в Зауралье, в Западной Сибири. В это же время молодые венгерские исследователи получили возможность учиться в советских вузах (И. Эрдели, А. Барта, И. Фодор, Т.Тот).

Следует заметить, что в самом начале 30-х годов нашего столетия практически одновременно были высказаны две точки зрения, впоследствии сфокусированные венгерским археологом И.Эрдели в его идею о Леведии как части страны Этелькез. Во-первых, Г. Ильинский, опираясь на сообщение Константина Багрянородного о том, что через область Леведию «течет река Хидмас, называемая также Хингулус», отождествляет последнюю с реками Ингул или Ингулец и на этом основании делает вывод о местонахождении Леведии к западу от Днепра[29]. Если исходить из географии указанных рек, то это территория, отождествляемая с областью Этелькез.

В Советском Союзе во второй половине XX века сложился благополучный климат для исследования древнейшего этапа венгерской истории. Вместе с тем нужно отметить, что в течение 80-х гг. наблюдается постепенный спад советско-венгерского научного сотрудничества. Однако именно в это время В. П. Шушарин, прекрасно знающий сложный венгерский язык, посвятил свою монографию ранней истории мадьяр, рассматривая венгерскую научную литературу.

Безусловно, феномен венгерского нашествия на карпатский бассейн требуется рассматривать с точки зрения позднего переселения народов «Дикого поля», где по-прежнему господствовали собственные законы миграции, заставляя многие кочевнические племена в максимально короткие сроки перебираться с одной территории на другую. Известный наш соотечественник Лев Гумилев, в своем труде «Этногенез и биосфера земли» 1974 года приводит некоторые аргументы, которые по его мнению могут раскрыть суть этнических процессов, в том числе народов степи. Он выводит достаточно стройную, закономерную теорию «пассионарности», раскрывающая суть «переселений» народов в эпоху раннего Средневековья. Однако эта теория не пользуется популярностью у ученых-историков[30].

В 1975 году, на заседании археолого-историко-антропологической секции IV международного конгресса финно-угроведов, одна из секций была посвящена тема «Заселения венграми современной территории и его предпосылки».

Ласло подвел итоги в исследовании проблемы происхождения венгров и наметил основные перспективы дальнейших работ. Автор отметил, что комплексное изучение источников различного характера обнаружило немало фактов, заставляющих подвергнуть сомвепию традиционное представление о единовременном переселении венгров на Дунай. Главное в атом Д. Ласло видит и «двойственности венгерского населения X-XI вв., когда по самым различным источникам четко прослеживается сосуществование культурных традиций оседлого земледельческого населения, с одной стороны, н кочевого скотоводческого - с другой. Д. Ласло считает, что уже в 670 г., когда на Дунай переселились болгары, вместе с ними пришла большая группа илемев оногуров, которые и распространили венгерскую (угорскую) речь среди аварского населения[31].

Иштван Диенеш (Венгерский национальный музей. ВНР) в своем докладе подверг анализу мотив «Древа жизни» в изобразительном искусстве древневенгерских изделий, привлекая две новые находки подвесок, на которых этот мотив выражен весьма реалистично[32]. Докладчик дал толкование отдельных деталей - дерева, голов птиц и т.д., исходя из веровании народов Сибири и иранских прототипов. Впервые этот мотив четко фиксируется у пришедших с востока венгров. Его нет в аварских древностях. Учитывая также, что аварские погребения имеют иную ориентировку, чем мадьярские, автор приходит к заключению, что указанные народы имели различные религиозные представления, что не позволяет согласиться с мнением Д. Ласло о раннем, в 670 г., появлении венгров в Прикарпатье.

Мирчу Руссу (Институт истории и археологии АН Румынии) остановился на характеристике памятников второй половины I тысячелетия на территории Трансильвании, где была сосредоточена значительная группа болгарского населения, входившего в состав Дунайско-Болгарского государства[33]. Материальная культура их аналогична дунайско-болгарской н имеет также иранское происхождение. Аварское население сосуществовало с болгарским. Весьма значительным был и славянский компонент. Мадьярские памятники появляются позднее и первоначально нс составляют большинство.

Дениш Шинор (Блюмипгтонскнй университет, США) указал, что если венгерский язык был широко распространен или даже господствовал у позднеаварского населения, то мадьяры Арпада IX в. могли быть тюрками, а нс венграми[34]. Тюркизмы в венгерском языке весьма значительны. Андрош Ропа-Таш (университет в г. Сегед, ВНР) отметил в своем выступлении важное значение теории Д. Ласло, выдвинутой па основании обобщения большого и разнообразного материала. Разбирая эту теорию, он отметил, что она построена на двух посылках: 1) в ранней венгерской истории обнаруживается «двойственность» (две группы культурных явлений, которые не могут еще получить объяснения); 2) сравнение археологических и исторических данных, материалов погребений и посследний позволяет предполагать, что позднеаварское население этнически и лингвистически уже было венгерским. Далее А. Рона-Таш остановился на критическом анализе некоторых положений Д. Ласло.

Одна часть проблемы «двойственности» оказывается недостаточно обоснованной, а другая не получает разъяснении и через теорию двукратного заселения. До сих пор не решен главный вопрос проблемы «двойственности -это соотношение оседло-земледельческого и кочевого населения. Д. Ласло считает, что земледельцами были венгры, пришедшие в 670 г., а кочевниками - те, которые появились в 896 г[35]. Однако сравнительно-исторические материалы показывают, что нет кочевников, которые не знали бы и земледелия. Так было у монголов, где земледельческая культура имела тюркское происхождение, как и у древних венгров. Предположим, что венгры 670 г. были земледельцами, но откуда происходит их земледельческая культура? Возможны два ответа: они могли принести ее с собой или заимствовать и Прикарпатье. Если принять первое положение, то проблема «двойственности* не разрешается, а лишь отодвигается на два столетия вглубь. Если принять второе, то мы должны предположить, что кочевники 670 г. чрезвычайно быстро восприняли земледельческий образ жйэии п оказались способными через 200 лет после прихода новых кочевых групп сохранить этот образ жизни и дальше. Можно также допустить, что кочевники 670 г. чрезвычайно быстро восприняли земледельческий образ жизни п оказались способными через 200 лет после прихода новых кочевых групп сохранить этот образ жизни и дальше. Можно также допустить, что венгры 670 г. заимствовали земледельческую культуру от более раннего населения этой территории. Выступавший отметил, что венгерская земледельческая культура имеет сильный восточный компонент. Еще один пример о логике рассмотрения «двойственности»: почему она соотнесена с венграми X и XI вв., а почему такая картина не могла возникнуть и раньше, скажем, в Ателькузе?

Проф. Ласло обратил внимание, что позднеаварские могильники расположены в местах, которые, по карте Иштвана Книжа, были заселены венграми: Но работа И. Книжа написана в 40-х годах, и никто критически ее проанализировал[36]. Но главное даже другое: хотя она и называется «Венгерские народы в XI в.», но написана целиком на источниках XII и более поздних веков, а аварские памятники относятся к VII или VIII вв. Таким образом, хронологический разрыв между картами, которые сравнивает Ласло, - не менее трех или более столетий! Кроме хронологических трудностей существуют н другие. Как появилась карта Книжа? Он этимологизировал топонимы, известные но ранним источникам, и разделил их на три группы 1 - венгерские, 2 - славянские, которые приобрели венгерские формы, 3 - славянские. И. Книжа не рассматривал первые две группы как доказательство этнического расселения венгров, а акцентировал внимание на третьей группе как доказательстве наличия славянского населения. Исходя из теории Д. Ласло, вторую группу следует объединить с третьей и рассматривать их как показатель процесса поглощения славянского населения венграми. А. Рона-Таш не останавливается на анализе и этимологии тоионимов, но считает, что необходимо карту Книжа проанализировать на общем фонё развития прикарпатского населения. При детальном обследовании топонимов, очевидно, мы придем к выводу, что топонимы венгерского и славянского происхождения составляют лишь небольшую часть. И.Книжа рассматривал тюркские заимствования как венгерские. В свете гипотезы Д. Ласло это не так просто. Если местность в 1055 г. (старейший документ) носит тюркское название, можно ли предполагать, что в этом месте с 670 г. жили венгры с венгерским языком? И когда это слово в Венгрии было заимствовано от оногуров?

А.Рона-Таш отметил, что задача его выступления нс в дискуссии с Д. Ласло по отдельным деталям, а лишь в том, чтобы обратить внимание на некоторые слабые методологические стороны этой теории, чтобы продолжить дискуссию[37]. Гипотеза Д. Ласло имеет огромное, эпохальное значение: она заставляет искать, продолжать исследование ранневенгерской истории.

Антал Барта (Институт истории АН Венгрии) обратил внимание на необходимость совершенствования методологической стороны сравнительного анализа. Отметив большую значимость теории[38] Д. Ласло о многократном заселении Венгрии, он высказал ряд замечаний, которые, однако, снимают далеко не все неясности и противоречия и которые пока не позволяют решать проблему однозначно.

Р. Г. Кузеев и Т. М. Гарипов (Башкирский филиал АН СССР. Уфа) в докладе «Magna Hungaria и древняя Башкирия» рассматривали старую точку зрения, заимствованную из средневековых источников, согласно которой территория «Великой Венгрии» отождествляется с Башкирией. Авторы при этом оговаривают свою посылку, считая ее установленным фактом, что мадьярские племена во второй половине I тысячелетия и. э. обитали между Уралом и Волгой. Эту область они условно и называют «Великой Венгрией». Вопрос о времени и территории, откуда сюда пришли венгры, остается пока открытым. Локализацию территории «Великой Венгрии» авторы производят на основании анализа исторических и лингвистических источников. Среди названий венгерских племен имеется ряд имен, обнаруживающих аналогии в башкирских этнонимах: Юрматы, Энэй, Тархан, Кесе, Патман, Юлман, Булгар и др. В XII—XIIIв. эти племена обитали западнее р. Б. Ик, в верховьях рек Шешма, Степной Зай. Б. Черемшан, Кундарча, Сок, в области Бугульминской возвышенности, т.е. в непосредственном соседстве с Волжской Булгарией, чем и может объясняться большой пласт (до 200 слов) тюркизмов в венгерском языке. Древние башкиры - тюркские племена центрально азиатского происхождения - в процессе движения на запад осели в районе Бугульминской возвышенности, причем территория их расселения лишь частично перекрывала территорию «Великой Венгрии». По мнению авторов, мадьярские племена покинули Урало-Поволжье прежде, чем сюда пришли протобашкпры. но частично оставшиеся венгры и часть булгар было в дальнейшем ассимилированы башкирами[39].

В докладе Е. А. Халиковой (Казанский университет) рассматривались материалы недавно открытого могильника у с. Большие тиганы в Алексеевской районе Татарии, содержавшего более 30 могил VIII—IX вв[40]. Погребальный обряд и вещевой комплекс этого могильника сравнивался с могильниками венгров эпохи Арпада IX-X вв. в Прикарпатье, п на основании ряда совпадений было сделано заключение об их чрезвычайно большой близости, что, по мнению автора, позволяет говорить о первоначальной Территории расселения венгров на левобережье Нижней Камы. Е. А. Халикова объединяет с Больше-Таганским могильником большую группу памятников Предуралья и Нижнего Прикамья, с находками керамики кушнаренковского типа в том числе курганы VIII-IX вв. типа хусаиновскпх, которые, по ее мнению, очерчивают территорию легендарной «Великой Венгрии», где расселялись древневенгерские племена накануне их переселения в Прикарпатье. По мнению Е.А.Халиковой, венгерские племена покинули Прикамье около 830 г. п через 60-70 лет появились в Прикарпатье. Ч. Балинт (Институт археологии Венгерской АН), касаясь некоторых вопросов сравнительного анализа венгерских могильнпков IX в. и поволжских захоронений в областях, где ищут «Великую Венгрию», отметил, что хотя отдельные элементы сходства и намечаются, но в целом все же нет тождества и прямая генетическая связь недостаточно аргументирована. И. Фодор (Венгерский национальный музей) в своем выступлении также рассматривал вопрос о связи Больше-Таганского могильника, о котором доложила Е.А.Халикова, с древними венграми. Приведенные аналогии не убеждают его в правомерности такого отождествления; по его мнению, мадьяр Арпада на востоке надо искать в более южных районах, ближе к среднеазиатским центрам, которые оказали большое влияние на искусство мадьярских мастеров. А. Барта сделал замечание о методической стороне анализа доклада Е. А. Халиковой, которая представляется недостаточно отработанной и выдержанной. Необходим более углубленный сравнительный анализ с местными, прикамскими материалами, чтобы обосновать специфику Больше-Таганского могильника, что позволило бы убедительно аргументировать его связь с древневенгерскимп. Пока приведенные материалы, особенно по поясным наборам, которые происходят в абсолютном большинстве из среднеазиатских торгово-ремесленных центров, не позволяют столь прямолинейно проводить параллель между прикамскими и венгерскими могильниками. Проблема Ателькуза и Леведии, которая у Е.А. Халиковой выглядит весьма ясной, гораздо сложнее и требует дальнейшего изучения в свете новейших исследований. И.И.Гохман (Институт этнографии АН СССР) остановился на антропологической характеристике пока немногочисленного и фрагментарного материала из могильника у с. Большие Тиганы. Предварительное обследование показало, что он не выходит за рамки ранее известных прикамских антропологических типов, особенно тех. в которых как будто имеются незначительные монголоидные примеси. Пока еще сравнительный анализ антропологического материала из Больших Тиган с венгерскими не проделан. Это затруднено тем, что последние обработаны в несколько иной системе. Сейчас представляется возможность ознакомиться с некоторыми венгерскими черепами IX-X вв. Только после их сравнительного изучения можно будет говорить об отношении Больше-Тиганского могильника к венгерским памятникам IX-X вв. В. Ф. Генинг (Институт археологии АН УССР) отметил, что вопрос о характере переселения мадьяр Арпада в 8% г. и в связи с этим вопрос «Великой Венгрии» - это центральные проблемы этногенеза венгерского народа. Е. А. Халикова считает бесспорным, что доложенные ею материалы по Больше-Тиганскому могильнику позволяют говорить о прароднне мадьяр до IX в. Подобная постановка не нова. Этнический анализ археологических материалов, особенно для установления генетических связей, требует применения весьма тонкой и проверенной методики. Действительно ли группа памятников кушнаренковского типа может быть связана с предками мадьяр, как это считает Е. А. Халикова. Памятники кушнаренковского типа выделены в археологии Южного Прикамья уже давно и неоднократно описывались и интерпретировались в литературе, о чем умолчала Е.А.Халикова. Для памятников второй половины I тысячелетия в Южном Прикамье характерна исключительно пестрая мозаика культурных типов, п среди них кушнаренковский не является преобладающим. Смешение различных типов па поселениях и могильниках отмечалось уже многими, авторами. Отождествляя кушнаренковский тип с мадьярскими племенами и «уводя» их в начале IX в. на запад, Е. А. Халикова тем самым вырывает из уже органически единого, слившегося населения какую-то одну группу, общность которой устанавливается лишь в плане происхождения. Для сравнительного анализа различных групп памятников - кушнаренковских и Больше-Тиганского могильника, а также венгерских могильников IX-X вв. необходимо вначале дать каждой группе четкую характеристику. скоррелировав признаки, определяющие отдельные типы. Это не сделано Е.А.Халиковой, как и не выделены специфические черты комплекса, позволяющие установить генетические связи[41].

Количество археологических памятников восточной Европы, отождествляемых с мадьярами эпохи переселения, пока крайне невелико, а оценка их значения кардинально различается в работах венгерских и отечественных исследователей. На фоне выраженного скепсиса венгерских ученых археологи советского и постсоветского пространства наоборот выражают уверенность ведущей роли археологии для решения проблемы даты, исходного региона и путей миграции мадьяр на запад. Причины этого парадокса лежат частично в методологических принципах, а частично – обусловлены ожиданиями самих исследовалей, изначально исходящих из разных концептуальных моделей переселения мадьяр, важную роль в которых традиционно отводится известным по письменным источникам местам временного проживания мадьяр - «Леведии», «Этелькезу» и Magna Hungaria.

Результаты многолетних исследований археологов Урало-Поволжья показывают, что в начале новой эры здесь продолжала сохраняться финно-пермская этническая доминанта, окончательно сформировавшаяся в эпоху раннего железного века и представленная пьяноборской и родственными ей культурами. Признаваемая большинством современных исследователей генетическая преемственность пьяноборской и мазунинской культур, тесная настолько, что «дает основание рассматривать мазунинские комплексы как позднюю стадию чегандинской (пьяноборской) культуры, указывает на сохранение финно-пермской доминанты в Приуралье вплоть до V в.н.э. Вместе с тем пьяноборская (чегандинская) культура обнаруживает немалое сходство с кариабызской культурой в среднем течении р. Белой, что дает Р.Д. Голдиной основание рассматривать эли культуры как локальные варианты единой пьяноборской общности[42]. Этнонокультурный состав населения лесного Прикамья и Приуралья, по мнению Голдиной, сложившийся во второй половине I тыс. до н.э., остается неизменным в своей финно-пермской основе на протяжении почти тысячелетия, до середины I тыс. н.э.

В. Ф. Генинг, Р. Д. Голдина отмечают угорские компоненты в материалах населения турбаслинской культуры района течения реки Белой и связывают их с пришедшими в Приуралье уграми из Западной Сибири и юга[43]. Однако Н.А.Мажитов носителей археологической турбаслинской культуры однозначно считает тюрками-протобашкирами, а А.X.Халиков тюрками же считал население, оставившее Тураевские курганы, прародину которого исследователь искал в степях Южной Сибири и Средней Азии[44]. В то же время Г.И.Матвеева, в свете своей концепции о западном, праславянском этнокультурном импульсе в Среднее Поволжье в середине 1 тыс. н.э., в противоположность А.X.Халикову именно там, на западе, и находит большинство аналогий элементам погребального обряда и сопровождающего инвентаря Тураевских курганов.

Наконец, Ф.А.Сунгатов по результатам сравнительно-типологического анализа погребального обряда могильников турбаслинской культуры и могильников с соседних территорий Урало-Поволжья пришел к заключению о типологическом сходстве турбаслинского погребального обряда с обрядом кочевнических курганов V-VII вв. в евразийских степях и, соответственно, об этнокультурном родстве населения, оставившего эти памятники[45].

Точка зрения Ф.Л.Сунгатова на сегодняшний день представляется наиболее конструктивной, поскольку она в принципе не противоречит концепции современных исследователей о сложном этническом составе гуннского союза племен, в котором угорский компонент играл если нс преобладающую, то достаточно существенную роль. Тем более, что по времени (конец IV - первая половина V в.) этнокультурные изменения в Прикамье и Приуральс, связанные с появлением в регионе носителей турасвского, харинского и турбаслинского археологического типа, совпадают с периодом наивысшего политического и военного могущества гуннского племенного союза в степях Восточной Европы и стабилизации политической и экономической обстановки в Северном Причерноморье (центр гуннского союза) и на соседних территориях.

Основным следствием этнокультурных инновации в Прикамско-Приуральском регионе в эпоху Великого переселения народов явился раскол финно-пермского этнического массивами отсечение oт него части племен, обитавших в низовьях р.Белой. Эти племена - потомки нижнебельских «мазунинцсв» стали этническим ядром новой культуры - бахмутинской, носители которой в V-V1 вв. обитали в северных районах современных) Башкортостана, на территории Бельско-Уфимского междуречья.

Генетическое родство бахмутинской культуры с прикамскими культурами начала н.э. подтверждается результатами сравнительного типологического анализа признаков погребального обряда этих культур.

Кроме признаков погребального обряда, этногенетическая близость носителей бахмутинской культуры с прикамско-приуральскими (финно-пермскими) племенами предшествующего периода подтверждается и результатами сравнительно-типологического анализа бахмутинской керамики (сосуды т.н. чандарского типа) с керамикой предшествующих пьяноборской и мазунинской.

Приведенные факты, однако снова разделили мнения исследователей. Бахмутинская археологическая культура – один из вариантов в развитии финнопермской этнической общности Прикамья и Приуралья, генетически восходящих к местным племенам эпохи раннего железного века. Она не была пришлой, как это представлялось В.Ф.Генингу и разделившему его точку зрения Н.А.Мажитову и едва ли представляла собой результат симбиоза кочевников и местного мазунинского населения, как считает Г.И.Матвеева[46].

Этимология венгерских топонимов подробно изложена в работах Р.Г.Кузеева[47]. Р. Г. Кузеев рассматривал сохранившиеся в Венгрии топонимические названия - Сакмар, Тазлар, Токсыбай, Урман, точно совпадающие с башкирскими на Южном Урале[48].

Что касается конца XX – начала XXI века, то здесь требуется отметить таких исследователей как Напольских В.В., К. Ласло, и В.А. Иванова. Ласло Контлер охватывает тысячелетний период истории Венгрии. В своей работе «История Венгрии» он подробно описывает путь миграции венгров с Урала до Паннонии. Его труды носят концептуальный характер, отличаются глубиной оценок, отсутствием стереотипов и упрощений. В. В. Напольских большую часть своих работы посвящает этнической истории уральских народов. Его главная задача - проблема локализации уральской прародины, и его работы, например «Введение в историческую Уралистику» предполагают наличие у читателя определенных знаний как в сфере уральского языкознания и археологии, так и в таких научных отраслях как палеобиогеография и антропология. Без базовых знаний вышеперечисленных дисциплин знакомиться с работами В.В. Напольских достаточно сложно. Посвятив свои работы языкознанию, Напольских, относительно венгерской истории утверждает, что в конце III тыс.до н.э. образовывается угорская языковая ветвь, в её числе и были древние протовенгры. Однако, по ходу своего развития венгры были в тесных связях с иранцами, с тюрками позже. Где-то в сер. 1 тыс. н.э. вышли на территорию лесостепи[49].

В.А.Иванов также исследует этническое положение Волго-Уральского региона в I тыс. н.э. и основываясь на данных археологических исследований Пьяноборской, Кариабызской, Бахмутинской, Мазунинских культур достаточно осторожно высказывает предположение о финно-угорской доминанте в данном регионе, чего не разделяет Н.А.Мажитов.

Таким образом, венгерский вопрос в исторической науке начинает свое существование еще с начала X века, постепенно эволюционируя из летописных, зачастую легендарных сведений средневековых хронистов в фундаментальные, глубокие, но не лишенные недостатков исследования. Как уже говорилось выше, в ходе работы историков, начиная с XIX века и по сей день не существует единой точки зрения на мадьярскую проблему, в том числе не существует и четко-отработанного пути её решения. Каждый историк, изучая отдельные аспекты венгерской истории сталкивается с весомыми контраргументами в адрес собственных теорий, что еще больше усугубляет ситуацию. Так или иначе, на сегодняшний день, помимо проблемы точной локализации прародины мадьяр существует и еще одна, вероятно самая важная – проблема систематизации, унификации знаний по истории венгерского этногенеза. И именно эта проблема требует своего скорейшего разрешения.