Хоть бы форточку догадался сделать! – простонал дядя Андрей.

- Немедленно откройте!

Когда Григорий Иванович был заместителем губернатора области, говорят, подчиненные побаивались даже его шепота.

А тут, наверное, самый грозный крик, на который, был он способен, не подействовал на охранников.

- Шуми-шуми, все равно никто не услышит! – засмеялись они в ответ. - А еще лучше отдай нам сразу документик, и разойдемся с миром!

- Какой еще документик? Что за бесчинство такое? – возмутился Юрий Цезаревич. – И вообще, что это все значит?

Вместо этого где-то в углу послышалось возня и бормотание Григория Ивановича:

- Подожди, у меня тут где-то огарок свечи был… Ага! Вот он…Андрюха, у тебя спичек нет?

- Откуда?

- А ну да, ты же здоровье у нас бережешь! Юрка, может, у тебя есть?

- На, держи!

- Ого! Зажигалка? Курить, что ли начал?

- От такой жизни, как не закуришь?..

Григорий Иванович чиркнул зажигалкой, поднес ее огонек к свече в консервной банке, и в парилке сразу стало светло.

Стас огляделся. Все как в обычных парилках: деревянные полки, деревянные стены и большие булыжники в металлическом баке.

- Хоть бы форточку догадался сделать! – простонал дядя Андрей.

- Зачем? – удивился Григорий Иванович. – Когда я ее строил, сердце было в порядке, и делал все так, чтобы пар был на славу! Не баня – а крепость!

- Надо милицию вызывать! Да не ту, что в городе, пока они еще приедут, а нашего старшину!

- Сейчас! - Стас с готовностью вынул из кармана телефон и ахнул: - А я как нарочно, номер здешнего участкового выбросил… Да и все равно здесь никакой связи нет… - приглядевшись, сообщил он.

- Я же говорил – крепость! – со знанием дела, постучал ладонью о стену Григорий Иванович.

- Да-да! – тут же послышалось из-за двери. – Вы хотите сказать, что уже согласны?

- Нет! – крикнул Григорий Иванович. – Я только хотел сообщить, что ничего у вас, негодяев, не выйдет!

- Значит, по-хорошему не хотите? Ну что ж…

За той стеной, где был бак, загрохотали шаги, послышался звук открываемой железной дверцы и звуки подбрасываемых в печь поленьев.

- Что они задумали? – встревоженно посмотрел на Григория Ивановича дядя Андрей.

- Попарить нас, кажется, захотели! – ответил тот и закричал: - Эй, вы! Мальчонку хоть пожалейте! Выпустите, говорю, его!

- Еще чего! – раздалось в ответ.

- Когда он как рак красным начнет становиться, и глаза у него вылазить начнут, ты у меня сразу сговорчивым сделаешься!

В парилке, и правда, стал быстро накаляться и, словно бы улетучиваться, годный для дыхания воздух.

- Мерзавцы… - в бессилии ударил кулаком по ступеньке Григорий Иванович.

Юрий Цезаревич посмотрел на него и тихо спросил:

- Зачем ты меня сюда привел?

Григорий Иванович виновато положил ему ладонь на плечо:

- Прости, Юр, хотел по старой мальчишеской дружбе упросить тебя отказаться от своего заявления, что наша школа нецелесообразна, и сказать сегодня об этом на сходе!

- Да ты хоть понимаешь, что бы мне было за это? Хотя… он покосился на булыжники в баке и безнадежно махнул рукой: - Наверное, все лучше, чем то, что нас теперь ждет…

Григорий Иванович перевел глаза на молчавшего дядю Андрея:

- А ты что не упрекаешь меня? Ведь ты же так берег себя, чтобы хоть на годик дольше прожить…

- Да какая разница! – махнул рукой дядя Андрей. - Я еще на службе в церкви сегодня подумал: ну, проживу еще десять лет… ну, самое большее, двадцать! А что потом? И когда ты Юрку позвал с собой для разговора, я для того и увязался с вами, чтобы спросить у тебя, как мне теперь жить!

- Да… - с горькой усмешкой подытожил Юрий Цезаревич. – Вот и состоялась встреча старых друзей! Так сказать - «Сорок лет спустя!» Сам Дюма до такого бы не додумался…

Стас посмотрел на него, на Григория, на дядю Андрея, и до него стал доходить весь ужас всего происходящего. Ну они-то ладно, хоть пожить-то успели. Не зря говорят – сорок лет спустя, да еще плюс столько, сколько ему… А он? И… что будет с его родителями?

К счастью, Григорий Иванович нашел единственные слова, которые в этот момент могли его утешить:

- Слава Богу! Мы хоть все причастились сегодня. Так что если что, пойдем, как мученики – прямо в рай!

- А я?! – гневно оборвал его Юрий Цезаревич. – Почему я должен погибать, даже не зная за что, вернее за то, с чем не согласен и вообще слушать все эти дурацкие бредни? Эй, вы!!!

Он подбежал к двери и принялся стучать в нее кулаками:

- Выпустите меня отсюда! Я директор школы! Я друг вашего начальника – это же я помог ему!

- А вот мы ничем не можем тебе помочь! – послышалось в ответ притворно-сочувственное. – Вернее, можем, и даже поможем сразу, если ты уговоришь своего друга отдать нам то, что нам от него нужно!

Юрий Цезаревич как затравленный оглянулся:

- Гришка, Христом Богом твоим молю – отдай им то, что они просят!

- Твоим? – удивленно переспросил Григорий Иванович. – Насколько я помню, когда ты был таким же, как сейчас Стас, он был и твоим Богом!

- Да! – согласился Юрий Цезаревич и тут же протестующе выставил перед собой руку: - Но вспомни, кто виноват в том, что я отрекся тогда от него? Ты, Андрюха, увидев на мне крестик, когда я купался с тобой на реке, за горсть конфет сказал это Гришке. Ты, Гришка – своему отцу. Тот директору школы. И когда меня прижали к стенке – крест или галстук, я был вынужден выбрать последний. Ведь без него я не смог бы поступить в институт, не стал бы директором школы… Впрочем, я уже и так перестал быть им… Это что же – выходит – я зря прожил всю жизнь? То есть, как это прожил?! Нет!!! Я не хочу умирать! Я не хочу этой кошмарной вечной пустоты!!!

- Да какая же там пустота, Юрка? – как можно мягче сказал Григорий Иванович. - Там ведь тоже жизнь! Причем, вечная, и здесь только ее начало! Что, наши предки и самые умные люди всех времен и народов были глупее тебя, безоговорочно веря в это?

Юрий Цезаревич медленно поднял голову, и в глазах его вдруг появилось что-то осмысленное

- Ты… думаешь… там… и правда что-то есть? – веря и не веря, осторожно спросил он.

- Конечно!

В парилке становилось все жарче и жарче. Уже почти нечем было дышать. Полжизни можно было отдать за один глоток свежего воздуха…

Дядя Андрей давно уже снял с себя свитер, который носил даже летом, боясь простудиться. Теперь потянул с себя и футболку. Стас последовал его примеру. Начал раздеваться и Юрий Цезаревич… Только Григорий Иванович, как был, так и оставался в пиджаке. И по его лицу было видно, что никакая сила не заставит его с ним расстаться.

- Конечно есть! – видя, что Юрий Цезаревич замолчал, не зная, что ответить, повторил он. – Но весь вопрос: каким ты войдешь в эту вечность? Ведь жизнь-то дана зачем? Чтобы за время, что нам дано здесь на земле, соединиться с Богом! А на тебе даже креста нет…

- Да я бы теперь… и надел… пожалуй… - пробормотал Юрий Цезаревич. – Только разве они выпустят меня сбегать в храм, чтобы купить его?

- Вот уж поистине сказано, пока гром не грянет, мужик не перекрестится! – покачал головой Григорий Иванович и снял с себя свой нательный крест: - На, держи мой!

- А ты? – хватаясь за крест, как моряк за спасительный круг во время шторма, испуганно взглянул на него Юрий Цезаревич.

- Что я, не в своей бане, что ли?

Григорий Иванович поднял с пола несколько щепок, отобрал две лучшие, затем с помощью догадавшегося, что он собирается сделать Стаса, надергал из пазов пакли, свил из них две веревки. Одной, поменьше он связал щепочки в крестик, а к большей привязал его и повесил себе на шею.

Юрий Цезаревич с серебряным крестиком в руках стоял, глядя за каждым его движением, словно оцепенелый.

- Ну, а ты что ты стоишь? Надевай! – заметив это, накинулся на него Григорий Иванович. - Да перекрестись хоть сначала! Да не так! – поморщился он, видя, как Юрий Цезаревич крестится так, словно шарит рукой по телу в поисках чего-то забытого. И своей рукой помог ему правильно сложить пальцы и перекреститься: - Вот: так-так-так и так! А теперь, давай - сам!

Юрий Цезаревич послушно перекрестился и надел на себя крест.

- Ну вот и слава Богу. И правда уже не так стало страшно… - прошептал он и, опустившись на раскаленную ступеньку, взвился, крикнув от боли:

- Ой!

- Что такое? – забеспокоился Григорий Иванович.

- Жжется… - объяснил ему Юрий Цезаревич, на что Григорий Иванович только рукой махнул:

- Так это же ерунда! В аду бы тебе куда горячее было!

И тут Юрий Цезаревич улыбнулся. Он, как понял Стас, окончательно пришел в себя.

- Эй! – снова послышались голоса снаружи. – Вы там еще живы? Скорее решайте, а то уже и нам тут становится жарко.

- Подождите! Настанет час, когда вам не так жарко станет! – как-то мигом окрепнув в духовной жизни, пообещал Юрий Цезаревич.

И тут… бывают же такие совпадения: где-то у входа в баню раздался сильный взрыв, очевидно опаливший огнем одного из охранников.

- Ай! – вскричал тот и простонал второму: – А ну-ка сходи, проверь, что там еще такое…

Послышались быстрые шаги, еще один вскрик боли. Затем, судя по звукам, уже несколько человек подошли к закрытой двери, отодвинули бочку, с грохотом отбросили подальше бревно…

Наконец, дверь распахнулась, и вместе с рванувшимся в парную порывом холодного, свежего, сытного воздуха появилось взволнованное лицо Лены:

- Ой, простите… - смущенно попятилась она и уже из предбанника уточнила: - У вас там все в порядке? Стасик, ты цел?!

- Да! - крикнул, успокаивая ее, Стас.

- Можешь передать батюшке - всё и все целы, живы… - поддакнул Григорий Иванович

- И даже здоровы! – подтвердил, выходя последним, дядя Андрей.

- Благодарение Богу! – повторил Юрий Цезаревич и обессиленно сел на лавку в предбаннике.

Стас быстро надел джинсы и, натягивая на ходу футболку, вышел во двор, к друзьям.

Блаженно сощурился на солнце… Набрал полную грудь воздуха…И вопросительно посмотрел на Ваню.

- Это все Шарик! - лаская пса, объяснил тот. – Он прибежал, и мы с Ленкой сразу обо всем догадались. Она помчалась к участковому, а я – в церковь к сторожу… Тот устроил маленький фейерверк, ну и когда эти отвлеклись, старшина с ними быстро разделался. Да и сам Виктор, оказывается, будь здоров, какие приемчики знает!

- Странно! – блаженно вдыхая чистый, свежий воздух, нашел еще в себе силы удивиться Стас: - Я же ведь Шарика даже отвязать не успел!

- А он сам отвязался! Он это у нас хорошо умеет, правда, Шарик? – спросил у вилявшего хвостом пса Ваня. - Правда, за это ему обычно достается… Но сегодня так уж и быть, получит самую большую кость. Но только – после схода! Потому что мы и так уже на него опоздали!