Этюд первый. Приобщение к непознанному

Еще не так давно человек чувствовал себя властелином природы, он летал над планетой, познавал мир, радовался этому, хотел постичь Вселенную. Но пришло прозрение: стало ясно, что человек - частица природы и властелином ее быть не может. Чрезвычайно важно найти место человека в природе, но не переходить грань, не переступать черту дозволенного, а грань нам эту знать пока еще не дано. Мы только еще ее познаем.

Я для себя определил так: человек в своем развитии прошел два периода самосознания, самосовершенствования мыслящего и высокоорганизованного существа, способного понять окружающий мир и выйти за пределы земные. Первый период - утро человеческое. Я назвал его полипериодом, а человека, жившего в те далекие времена, поличеловеком, потому что он и природа были едины. Человек не отделял себя от природы: ни от земли, ни от неба, ни от осязаемого, ощущаемого и видимого Космоса. Он подсознательно считал себя частицей мироздания, потому что не мог осмыслить и выделить себя из него. Этот период длился очень долго. И в нем человек познавал себя, познавал окружающий мир, познавал пространство.

Все это поличеловек делал неосознанно. За короткую жизнь он лишь накапливал сведения об окружающем мире, приобретал опыт взаимосвязи со всем живым и неживым. В этот период он чувствует себя каркасом для наполнения всем духовным, той суммой знаний, которая постепенно позволяла ему абстрагироваться, но это уже начало следующего этапа, когда человек переходит во второй, более зрелый, более осмысленный период развития. Теперь он ищет ответы на волнующие его вопросы не в природе, не в себе, а в чем-то сверхъестественном - загадочном и непонятном. Он мучительно размышляет: раз существует живое и разумное, значит, есть что-то, что еще разумнее, и это, превосходящее его силой духа, он называет Богом и воспринимает как естественную высшую силу. Теперь ему кажется, что и природу, и его самого создал Бог. Он не может еще понять, что существует целое мироздание, что существует космос, и дух Бога, каким бы он ни был великим, сильным и могущественным, не в состоянии создать то, что создано природой. А она никем не сотворена, потому что она есть материя, а материя вечна и бесконечна, как вечен и бесконечен космос, как вечна и бесконечна мысль человеческая. Вот это и подвело меня к попыткам размышления, к попыткам поиска изначального в природе. И пусть мой поиск не гарантирует полного осмысления всего, что с нами происходит в сущем мире, но я все же делаю эту попытку. То, что явилось мне, видимо, есть закономерное развитие живой природы, и человечество на пороге XXI века уже в состоянии воспринять новую информацию, то есть человечество стоит в преддверии третьего периода, нового значительного витка в своем развитии.

Приобщение к непознанному началось у меня еще в детстве, и я, ребенок, вначале не осмыслил, не понял исключительности происходящего, я, так же как и поличеловек, не отделял себя от окружающего мира, воспринимал его как данность.

Родился я 30 августа 1935 года на таежной заимке, неподалеку от села Бароковка. Это примерно в 120 километрах от Томска. Просторы Сибири, до самого Ледовитого океана, малонаселенная местность. Сибиряки народ своеобразный, общающийся больше с природой, чем между собой, и это наложило отпечаток на их психику, отношение к окружающему миру. Это люди с открытой душой; они тесно связаны с природой, не таятся от нее, а постоянно чувствуют себя ее частицей.

На заимке, где мне суждено было родиться, был один дом с надворными постройками. Вокруг тайга: пихта, ель, но попадался и березняк. Этот дом срубил еще в прошлом веке дед Андрей. Уйдя подальше от людского жилья, он нашел небольшую лесную поляну, сжег около пяти гектаров леса, потому что в таежных местах свободной земли почти не бывает. Сибирякам, которые селились в лесной чаще, приходилось отвоевывать каждый метр; каждую десятину.

Дом наш был большой, четырех комнатный, срубленный из вековых лиственниц, аккуратно и хорошо уложенных. Дома в Сибири раньше мастерить умели. Помню центральную большую комнату, где вдоль стен стояли деревянные лавки, посредине размещался массивный, вытесанный из векового кедра обеденный стол, а в красном углу, как и положено в крестьянских избах, были иконы. Вот и все ее убранство. Одна из боковых комнат была занята ткацким станком, на котором в зимние вечера выделывались холщовые ткани, из них шилась почти вся обнова крестьян, за исключением верхней одежды. Но самой обжитой комнатой в доме была передняя с сибирской печкой. Здесь же - кухонный стол, а над ним полки с утварью. Посуда в основном самодельная: глиняные крынки, берестяные туески. Все это висело на всевозможных крючках, стояло на подставках. Здесь же, у печки, и проходила вся жизнь семьи.

Когда я родился, деда Андрея уже не было в живых. В 1932 году он был арестован, но по дороге в отдел НКВД бежал из-под стражи. За два года до этого дед был избран председателем колхоза и успел поставить дело так, что хозяйство стало самым зажиточным в районе. Но кто-то поджег овин с зерном. Хлеб сгорел, а деда Андрея обвинили во вредительстве. Как выяснилось позже, он покончил жизнь самоубийством. Его нашли на дальнем зимовье, останки висели на суку сосны, удерживаемые за ворот полуистлевшей домотканой рубахи. Так он погиб, не перенеся неправды, предпочтя тюремной камере и позору тяжелую смерть. В этом проявился характер, характер человека, воспитанного сибирской тайгой. А сколько таких судеб в те годы было по всей России.

На хуторе остались жить вдова деда, Татьяна, пять его сыновей и две дочери. Семья после трагедии никуда не уехала, а продолжала свое крестьянское дело, жила своим небольшим хозяйством.

В 1930 году, когда был еще жив дед, в село Бароковку, после окончания института приехал молодой учитель, Ефим Березиков, и основал здесь школу. Поселился он у зажиточного крестьянина Артюхова, родственника бабки Татьяны. В первый класс пошло сразу около пятидесяти человек - от восьми до двадцати лет. И среди них дочь деда Андрея и бабки Татьяны - Клавдия, девятнадцатилетняя красавица, певунья.

Она часто после школы оставалась ночевать в доме своей бабки Артюшихи. Особенно в зимние холода, когда нужно было идти до заимки трудных восемь километров. Так что с учителем она встречалась не только в школе, но и дома, и через некоторое время они поженились.

Через несколько лет после моего рождения отца перевели в Новокузнецк, где строился крупнейший энергетический и металлургический комплекс. Отец директорствовал в городской школе. А мы с матерью остались жить на заимке. До пяти лет я жил в тайге: ее звуки, голоса птиц, лесные тропинки, все живое, что меня окружало, являлось источником познания жизни. И вот эти детские впечатления определили мой характер. Ведь человек, общаясь с окружающим, впитывает в себя не только природу, но и ее закономерности, наблюдает, как весной все оживает, затем цветет, плодоносит и как приходит щедрая, богатая дарами осень, то есть жизнь является во всем многообразии, и человек постепенно учится входить в природную среду, видит ее сильные стороны, учится общаться с ней, принимает ее дары, а иногда вступает с природой в борьбу. Но, борясь с природой за право существования, человеку нельзя переходить грань, за которой может наступить катастрофа, жертвами ее окажутся и природа и человек.

Старший из моих дядьев, Василий, рассказывал, что, когда жгли лес, освобождая место для заимки, и огонь пошел к вековому кедру, дед Андрей сказал: " Довольно рушить природу. За этим кедром - лес, природа, на которую мы не имеем права покушаться. Того, что мы взяли у нее, вполне достаточно. А дальше ее владения. Ведь она наша матушка-кормилица. И ей тоже чем-то дышать надо".

Дед полюбил вековой кедр, который уберег от огня. Говорят, любил ходить к нему " совет держать с природой", поставил у дерева широкую скамью. А когда нашли останки деда, то привезли их на заимку и похоронили возле векового кедра. И я к дедовскому кедру проторил свою тропку.

Сколько себя помню, почти каждый день бегал к кедру, он находился в двухстах-трехстах метрах от дома. Трава была высокая, и когда я бежал по своей тропке, то был вровень с ней. Однажды я, торопясь к таежному исполину, пытался обогнуть небольшую лесную речушку, вернее, не речушку, а ручеек, и не заметил, как угодил ногой в муравьиную кучу. Ногу обожгло муравьиной кислотой, и мне было нестерпимо больно. Но вместо того, чтобы припустить домой, я помчался к своему кедру. И когда я прибежал и сел на дедовскую скамью, мне вроде бы стало легче. Кедр зашумел своими могучими ветвями. Может быть, тогда впервые я подумал, что природа дает человеку силы, ведь мы не знаем таинственной связи, существующей между природой и человеком. Великая река - река природы, она берет начало где-то далеко, за много миллионов лет, и течет, вбирая нас в себя, и блажен тот, кто понимает, что он один из притоков этой реки. И он вливается в эту реку, чтобы стать ее течением.

Я часами вслушивался в пение птиц, в скрежет ветвей под порывами ветра, а внизу было тихо и спокойно. В это время мне казалось, что природа разделена на два царства. Царство, которое высоко над моей головой, там, где ходуном ходят ветки от ветра; царство, которое внизу, где покой, где стелется шелковистая трава и бегают спокойно, не боясь за свою судьбу, всякие букашки и муравьи.

Общаясь с природой, я стал понимать ее, чувствовать духом, умом, телом. Каждый человек, рождаясь на белый свет, станет намного богаче, если в первые дни жизни будет приближен к природе.

В 1940 году мы с матерью переехали в село Буланиха на Алтае, на родину отца. И хотя более никогда не навещал я свой таежный уголок, но всю жизнь, во сне и наяву, оставаясь один на один со своими размышлениями, я снова и снова возвращался на ту тропку, которая вела к вековому кедру, к скамейке, к тому самому месту, где покоился прах деда Андрея. Каждый человек сам устанавливает связь времен, связь поколений. И каждый человек должен знать, что он - звено огромной цепи, называемой жизнью.

Мой отец родился на Алтае, и его жизнь вошла в меня и стала частицей меня.

Алтайцы жили небольшими родовыми общинами, разводили скот, промышляли охотой и редко кто из них занимался земледелием. Стойбища, как правило, располагались вдоль небольших речушек. Жили они в юртах, чумах, но с приходом русских переселенцев, в XVIII и XIX веках, когда в эти глухие края хлынули беглые люди, а также искатели счастья, стали строиться капитальные дома, в основном деревянные. Так и возникло на реке Белой село Буланиха.

Среди переселенцев из Владимирской области было несколько братьев, младшего звали Матвеем. Высокого роста, крепко сложен-ный, замкнутый, молчаливый парень. Сразу же он увлекся охотой и ушел с алтайцами на промысел зверя. Зиму и лето он проводил за этим занятием. Живя среди алтайцев, он влюбился в красивую молодую шаманку по имени Ойя. И, несмотря на то, что русские переселенцы, особенно братья, были против его брака с Ойей, да и алтайцы не слишком этому радовались, свадьбу все же сыграли. Но перед свадьбой родственники Ойи поставили одно условие: создавая новую семью, Матвей должен был взять себе их прозвище. Только в этом случае Ойя могла продолжать заниматься шаманством.

Выбора не было. Матвей уже знал, что род Березиковых берет свое начало от главного шамана по имени Хана, который, по преданию, произошел от небесной женщины, устроившей люльку под березой так, чтобы березовый сок попадал ему прямо в рот и, вскормленный природой, он набрался от нее мудрости. С тех пор береза в этом роду стала мировым деревом, и где бы ни располагался очаг шамана, во дворе или рядом с юртой, высаживалась береза, ставились высокие шесты с перекладинами, наподобие лестницы, а на вершине водружалось изображение орла. Все в роду звались Березиковыми.

Как говорили шаманы, на березе живут души тех, кто еще не появился на свет, а их высиживает орел, также считающийся священной птицей у алтайских племен. Орел в данном случае символизирует дух, который участвует в деторождении.

Вот как, по представлениям алтайцев, это происходит. Орел съедает сур - душу ребенка, предназначенного к шаманству, уносит ее в поле и на специально взращенной березе высиживает космическое яйцо, затем пробивает его и спускает вылупившегося ребенка в железную колыбель, стоящую у основания дерева. Воспитанный так называемой птицей-матерью - небесной женщиной, - этот младенец становится шаманом. Происходит вселение в него духов, которые позволяют совершать культовые обряды.

У алтайцев своя мифология, которая так рассказывает о сотворении мира: " Орел высиживает яйца, из которых рождаются избранные шаманы". И далее поясняется, как это происходит: " На коленях девы воздуха орел высиживает семь яиц: шесть из чистого золота, одно из железа. Высиживание вызывает в деве " жгучее" страдание, обжигающее ее до глубины мозга, - нечто вроде родовых схваток, и она роняет яйца в море. Яйца разбивались, но ни малейшая частица их не погибала. Из нижней части яйца образовалась земля, из верхней - свод небесный. Из верхнего края желтка родилось солнце, из верхней части белка - месяц ночной, из пестрых крапинок скорлупы родилась звездная рать, а из черных пятнышек - легкие облака. Деве воздуха остается только дополнить творение - создать горы, заливы, берега, и наконец она рождает и первого шамана". Тут мы видим орла в роли творца колдовства и шаманства.

Шаман при помощи духов мог предвидеть будущее, лечить болезни, призывать удачу, поражать врагов и многое другое. Камлание - так называется процесс общения с духами. В мифотворчестве есть закономерность; она заключается в том, что та или иная общность людей через мифы искала пути познания жизни, пути познания мироздания. Это была более высокая ступень, на которую поднялась человеческая мысль, это было время окончания полипериода.

Мифотворчество, религия (любая) - поиск Бога, поиск высшего духа Природы. Но в каждой религии поиск идет своим путем. Трудно сейчас сказать, как это происходило. Человек отделился от природы, отказываясь признавать ее власть над собой. Но в то же время, понимая, что существует высшая сила, он назвал ее Бог.

В мироздании существуют силы, которые осмысливают все процессы, происходящие в окружающем нас мире, и они не имеют ни плоти, ни формы. Силы эти - то непознанное, в чем мы пытаемся разобраться на протяжении уже многих столетий после того, как вышли из полипериода.

Мирообразование происходило по вечным законам материи, по вечным законам природы. Но это не проясняет до конца вопрос о природе, потому что не раскрывает самой логики всего сущего, внутренней взаимосвязи. То есть не проявляет мотивов, побуждающих мироздание вести себя так, а не иначе.

Человеческая история знает попытки осмысления и, может быть, даже видения логической взаимосвязи сущего в природе, выходившие за пределы наших обыденных представлений. Пророки, видимо, знали что-то гораздо большее, им явилось что-то такое, чего не мог увидеть и ощутить обычный человек. Происходило это потому, что они обладали невероятно концентрированной энергией, и это давало им возможность воспринимать информацию, выходящую за пределы земного знания. Обладая такой энергией, они не только по-особому видели мир, но и совершали чудеса. Заратустра понимал язык птиц, Иисус мог идти по водной глади, как по дороге, Мухаммед взлетал на седьмое небо.

Иногда и сон представляется нам чудесным явлением. Мы до конца не знаем механизма сновидений, то же можно сказать и о чтении мыслей на расстоянии. Этот дар встречается редко, но все же он существует. Кому-то это дано, но не как сверхъестественная сила, не как благодать, а как взаимодействие с запредельной системой. Я имею в виду существование в природе непознанных биополей и иных информационных структур, которые способны проникать во все живое. Наполняя информацией или, наоборот, считывая информацию, это непознанное действует по своим, неизвестным нам законам.

И то, на наш взгляд, странное, что иногда происходит с человеком, нельзя назвать вмешательством нечистой силы или святостью. На самом деле это может быть вовсе никакая не потусторонняя, а самая что ни есть объективная сила, существующая в природе.

А теперь давайте вернемся на Алтай, в Буланиху, в семью охотника Матвея. Женившись, он поставил на краю села дом и повел свое хозяйство. Было у него с Ойей четверо детей. Старшую дочь они назвали русским именем Екатерина. Она и стала матерью моего отца. И вот почти через целое столетие я, пятилетний ребенок, прибыл в это село, в дом своей прародительницы.

На второй или третий день после нашего приезда начался праздник, и все село поминало своих родственников. Мать пошла на кладбище вместе с молодежью и бабами, а меня повела бабка Екатерина, которой в то время было уже около девяноста лет. Мы отстали от всех и тихим шагом, особняком шли к кладбищу.

Не доходя примерно с полкилометра до кладбища, бабка Екатерина, сгорбленная от тяжести лет, упершись суковатой палкой в придорожную землю и дернув меня за руку, сказала:

- Внучок, пойдем я тебе покажу то место, где покоится прах и находится дух моей матери - шаманки Ойи.

Мы отошли от проселочной дороги, которая вела на деревенское кладбище, и вступили на узкую, давно заброшенную тропинку, уводившую с перелеска к каменистой местности, где изредка попадались деревья.

Подходя к огромной, нависающей над землей скале, я увидел сухое, пораженное молнией дерево, на котором висело несколько лоскутков материи, а под деревом стояла высокая, скрученная проволокой и кожаной тесьмой шаткая лесенка. Трудно было представить, что по ней можно взобраться на дерево. И тем не менее она стояла прислоненной к высохшей, почерневшей от времени кряжистой березе. Внизу под самым деревом находился небольшой холм.

На его вершине лежал большой плоский черный камень. Поверхность его была настолько гладкой, что в ней отчетливо отражались ветви голого сухого дерева. Бабка подошла к камню, привязала к ветке дерева яркую тесемочку, а затем опустилась на колени и припала к черному плоскому камню. Поднявшись и взяв меня за плечи, сказала:

- Внучок, здесь лежит твоя великая прабабка Ойя - шаманка. Поклонись ей.

Сказав это, сама отошла в сторону. Я послушно встал на колени, точно повторяя движения бабки Екатерины, и прислонился лбом к камню. Но когда я приник к камню, то на этой черной полированной поверхности отчетливо увидел изображение человека, который как бы оттуда, изнутри, из-под холма смотрел на меня. Это была женщина, но вовсе не старая, а молодая, хотя бабка Ойя, как мне сказали, ушла из жизни на восемьдесят пятом году. А здесь она выглядела тридцатилетней. Косы ее были черными, толстыми, длинными. Глаза пристально смотрели на меня. Красивая, но строгая улыбка проникла мне в душу. На ней было одеяние, состоящее из множества перьев, но она казалась стройной. И мне вдруг послышалось, что шаманка что-то шепнула. Я этому не удивился. Я не испугался, не закричал, не отпрянул и не побежал вдогонку за бабкой Екатериной, которая в это время уже удалялась от могильного камня.

Я не спешил встать с колен и всматривался в изображение на камне. Шаманка как бы притягивала к себе, но руками она никаких знаков не подавала. Как только я встал на ноги, изображение исчезло. Я же, находясь под впечатлением увиденного, пошел вслед за бабкой Екатериной. Видение повергло меня в волнение, я дрожал, но, что произошло, не мог понять до конца. Видимо, бабка Екатерина что-то заметила и, протянув руку, сказала:

- Что, внучок, увидел шаманку Ойю?

Я ей ничего не ответил, но бабка Екатерина все поняла.

- Да, да, шаманка Ойя является лишь избранным.

Я об этом никогда никому не рассказывал и к черному камню в Буланихе больше никогда не возвращался.

Примерно через месяц мы с матерью перебрались на Украину, в Артемовск. Там нас и застала война. По дороге в эвакуацию, на двадцатый день пути, случилась бомбежка, в которой я потерял свою мать, эшелон сгорел, людей пораскидало, кто погиб, кого увезли санитары, а нас, оставшихся сиротами детей, военные погрузили в следующий эшелон. Затем привезли в Казахстан, и я оказался в детском доме Ачисая.

Естественно, что во всей этой круговерти мне не вспоминались ни Буланиха, ни черный камень, ни явление шаманки Ойи. Жил я здесь долгие военные годы вместе с детьми и в то же время в тоскливом одиночестве среди чужих людей, но иногда, когда я засыпал на своей детдомовской кровати, я общался со всеми теми, кто был мне дорог.

Сны наполняли мою жизнь, обостряли чувства, вводили в мир, где я чувствовал себя уютно, удобно.

Если бы мне не пришлось больше столкнуться с непознанным, я забыл бы все, что произошло со мной в Буланихе у черного камня.