Часть II 11 страница

«Колодезь одиночества» — не столько автобиография, сколько художественная иллюстрация образа сексуальной инверсии, почерпнутого Холл из тогдашней сексологии. Цель книги — вызвать сочувствие, показать людям, что «ин­вертированные» не могут жить иначе и тем не менее психо­логически абсолютно нормальны. Вопреки Крафт-Эбингу, Холл показывает, что хотя инверсия ее героини врожден­ная, ни в ее родословной, ни в ней самой нет ничего пато­логического или аморального. Наоборот, она сочетает в себе лучшие свойства обоих полов. По просьбе Холл Хэвлок Эллис написал предисловие к ее книге, подтвердив «правильность» ее идей.

В книге нет описаний лесбийской сексуальности, тем не менее в 1934 г. «Колодезь одиночества» был запрещен в Англии как непристойная книга. Когда по требованию Холл прокурор прочел вслух самое «непристойное» место книги, им оказалась фраза: «И этой ночью они были не­разделимы». В защиту книги готовы были выступить 40 свидетелей, включая Э. М. Форстера и Вирджинию Вулф, но суд никого из них не выслушал¹⁸. Хотя «Колодезь...» был запрещен в Англии до 1959 г., это не помешало ему быть изданным во Франции и в США и иметь огромный читательский успех. В первый же год было продано свыше 10 тысяч экземпляров романа, ко времени смерти Холл он был переведен на 14 языков и ежегодно продавалось по 100 тысяч копий.

Аристократически-благородный образ Стивен Гордон стал образцом для подражания тысячам лесбиянок и транс­сексуалок во всем мире. В этой книге они впервые увиде­ли собственный образ не карикатурным и осудительным, а положительным, красивым и сочувственным. Этот освобо­дительный эффект продолжался несколько поколений. Но с течением времени все яснее становилась и его социальная неоднозначность.

Известная канадская писательница Джейн Рюл (р. 1931) вспоминает, что она впервые прочла «Колодезь одиночест­ва» в 15 лет. «Я ничего не знала о реальной жизни Рэдклифф Холл и очень мало — о своей собственной, но я была здорово напугана. Подобно Стивену Гордону, я была высокой, с широкими плечами, узкими бедрами, плоской грудью и низким голосом. Хотя у меня были кое-какие женские интересы, большую часть своего детства я увлека­лась тем же, что и мой старший брат. Я никогда не хотела быть мальчиком, но меня задевало, что высокий рост и ин­теллект, которые для моего брата были достоинствами, для меня оборачивались недостатками. Прочитав «Колодезь...», я вдруг обнаружила, что я — урод, прирожденный монстр, представитель третьего пола, которому, вероятно, придет­ся называть себя мужским именем (телефонные операторы Уже обращались ко мне — «сэр»), носить галстук-бабочку и жить в изгнании в каком-то европейском гетто»¹⁹.

Писательницы-лесбиянки утверждали себя не только своими произведениями, в которых многое было тщательно шифровано, но и стилем жизни. О своих чувствах и пере­живаниях им приходилось говорить исключительно намека­ми, изображать себя или своих возлюбленных мужчинами, или делать вид, что в женских влюбленностях нет ничего сексуального, или описывать не женскую, а мужскую одно­полую любовь, о которой люди все-таки знали больше. Несколько самых известных романов о мужской любви на­писали именно бисексуальные или гомосексуальные женщи­ны — первая женщина-писательница, избранная членом французской Академии, Маргерит Юрсенар (1903—1987), автор многочисленных исторических романов англичанка Мэри Рено (1905—1983), американская писательница Карсон Маккаллерс (1917—1967) и автор американского бест­селлера о «голубых» спортсменах Патриша Нелл Уоррен (р. 1936).

Вынужденные умолчания и недомолвки заставляли писа­тельниц вырабатывать особый литературный код, находить слова и знаки, понятные только посвященным, иногда из­бегать местоимений «он» и «она». Декодирование этих скрытых знаков и значений гораздо труднее, чем в более откровенной «мужской» литературе. Иногда их можно по­нять только в контексте интимной биографии автора, кото­рая сама служит литературным текстом.

Самые знаменитые и влиятельные фигуры этого плана — Гертруда Стайн и Вирджиния Вулф. В социальном проис­хождении, биографиях и образе жизни этих двух женщин много общего.

Гертруда Стайн (1874—1946) родилась в богатой амери­канской семье еврейско-немецкого происхождения и полу­чила превосходное образование, включая изучение психо­логии под руководством великого философа и психолога Уильяма Джеймса (она даже опубликовала две научные статьи в «Гарвардском психологическом обозрении»), а за­тем медицины в университете Джонса Хопкинса. Однако академическая наука не заинтересовала талантливую моло­дую женщину. После неудачного лесбийского треугольника, который она описала в своей первой и самой откро­венной, опубликованной только в 1950 г. повести «Q.E.D.» (quod erat demonstandum — «что требовалось до­казать»), Стайн ушла из университета и в 1903 г. посели­лась с братом Лео в Париже, где они основали литератур­но-художественный салон и собрали потрясающую коллек­цию произведений современного искусства. Их дом на улице Фрежюс надолго стал крупным центром культурной жизни не только Франции, но и Европы, там бывали Хе­мингуэй, Пикассо и многие другие гении. В 1907 г. туда забрела и навсегда поселилась молодая американка Алиса Токлас, которая стала Гертруде Стайн не только женой, но и верным другом, секретарем, критиком. После отъез­да Лео две женщины совместно вели дела и принимали гостей. Одно из своих самых известных произведений Стайн даже назвала «Автобиография Алисы Б. Токлас» (1933). Новаторский стиль литературных произведений и строгий художественный вкус принесли Стайн междуна­родную известность.

Подобно Рэдклифф Холл, Стайн выглядела мужеподоб­ной, одевалась и стриглась по-мужски, водила машину и решала финансовые вопросы. Не скрывая своих любовных отношений с Токлас, она избегала говорить об этом пуб­лично (друзья и так о них знали), а в ее литературных про­изведениях этот аспект жизни тщательно закодирован, она даже избегает употребления местоимений «он» и «она». Эти умолчания и сдержанность, которые Стайн считала этичес­ки и эстетически правильными, требовали виртуозного вла­дения языком. Например, в одном из наиболее «лесбийс­ких» рассказов Стайн «Мисс Ферр и Мисс Скин» (1923) на разные лады обыгрывается, что они — «gay» (это слово тог­да еще не имело современного значения). «Обычные» чи­татели не замечали специфического подтекста, но лесбиян­ки понимали, о чем идет речь.

Вирджиния Вулф (урожденная Аделина Вирджиния Стивен) (1882—1941) — дочь состоятельного лондонского литератора, рано потеряла родителей. Девочкой она под­верглась грубому сексуальному покушению двух старших кузенов, этот эпизод и ранняя смерть матери оказала сильное влияние на ее психику; депрессия периодически возвращалась, и в 1941 г. писательница покончила жизнь самоубийством. Благодаря незаурядному уму и образован­ности, Вирджиния стала видным членом группы Блумсбери и была особенно дружна с Форстером и Стрэчи. Равно­душная к мужчинам, она страстно влюблялась в старших женщин (одна ее возлюбленная была старше ее на 13, дру­гая— на 17 лет), но вместе с тем считала брак обязатель­ной социальной условностью. Ее брак (1912) с Леонардом Вулфом был, по-видимому, платоническим. В 1922 г. их отношения были нарушены драматическим, продолжавшимся несколько лет романом Вирджинии с Витой Саквилл-Вест.

Хотя Вулф осознавала свой гомоэротизм, она предпочи­тала говорить о нем не прямо, а намеками. Даже в «Мис­сис Дэллоуэй» (1925), который считается ее самым откро­венным романом, о любви женщины к женщине говорится очень сдержанно. Кларисса Дэллоуэй,.жена члена парла­мента, готовясь к приему гостей, нечаянно погружается в воспоминания, и в них всплывает ее девичья влюбленность в Салли Сетон. Она «не могла оторвать глаз от Салли». В ее «отношении к Салли была особенная чистота, цель­ность. К мужчинам так не относишься. Совершенно бес­корыстное чувство, и оно может связывать только женщин, только едва ставших взрослыми женщин. А с ее стороны было еще и желание защитить; оно шло от сознания общей судьбы, от предчувствия чего-то, что их разлучит (о заму­жестве говорилось всегда как о бедствии), и оттого, эта ры­царственность, желание охранить, защитить, которого с ее стороны было куда больше, чем у Салли»²⁰. Единственный поцелуй Салли был самым ярким переживанием в жизни Клариссы Дэллоуэй: «Будто мир перевернулся! Все исчезли: она была с Салли одна»²¹. Но их отношениям, не суждено реализоваться, обе женщины выходят замуж за респекта­бельных мужчин, и их чистая страсть живет только в пота­енных глубинах памяти. Еще более безнадежна и унизитель­на страсть, которую испытывает к дочери миссис Дэллоуэй Элизабет ее учительница, некрасивая и бедная мисс Килман.

Одно из самых известных произведений Вулф — посвя­щенный Вите Саквилл-Вест роман «Орландо» (1929). Его герой Орландо — человек, который дожил до наших дней со времен королевы Елизаветы I. В XVIII в., когда Орландо был послом в Турции, он сменил пол с мужского на женс­кий, сохранив тем не менее свою любовь к женщине Саше и периодически меняя свою одежду и облик с женского на мужской., Этот литературный прием позволяет Вирджинии Вулф, выступающей в роли биографа Орландо, не вступая на опасную почву «половых извращений», любоваться пре­лестью как мужского, так и женского тела и описывать свою любимую Биту, как если бы та была мужчиной.

Большинство писательниц-лесбиянок первой половины XX в. были типичными мужеподобными «бучами» (в про­тивоположность женственным «фем»). Это наложило отпе­чаток и на их творчество.

Американская писательница Вилла Кэтер (1873—1947) в 15 лет коротко стриглась, в юности ее часто принимали за мальчика, в студенческой самодеятельности она играла мужские роли, любила носить мужской костюм и подписы­валась «Уильям Кэтер» или «Доктор Уилл». Хотя она много лет жила с женщинами (последний такой союз продолжал­ся больше 40 лет), в своих произведениях она обычно вы­водит их в мужском облике.

Другая известная американская писательница Карсон Маккаллерс (1917—1967) с детства не любила ничего женс­кого, была худой и высокой, в университете вела себя как сорвиголова, ходила в мужском костюме и дружила исклю­чительно с мужчинами, особенно геями, среди которых были Оден, Теннесси Уильяме, Трумэн Капоте и Бенджа­мин Бриттен. Ее муж, Ривс Маккаллерс, был открытым бисексуалом, их отношения были скорее товарищескими, они даже называли друг друга «братом» и «сестрой». Извес­тны сильные увлечения Маккаллерс женщинами, а многие ее рассказы посвящены мужской однополой любви (напри­мер, «Баллада о грустном кафе»).

Вита Саквелл-Уэст (1892—1962) с детства одевалась вела себя по-мальчишески, не обращала внимания мужчин и страстно увлекалась женщинами. Бисексуальный дипломат Гарольд Николсон очаровал ее своим обхожде­нием, они поженились на началах полной взаимной свобо­ды и дружбы и произвели на свет двоих детей. После того как ее подруга детства Вайолет Кеппель сумела в деревенс­ком домике соблазнить Биту, та почувствовала себя 18-летним юношей. Женщины сблизились, ходили по ресто­ранам, ездили в Париж. Одетая в мужское платье Вита иг­рала в этом романе роль студента Джулиана. Как писала в одном из своих писем Вайолет, «Ты или, скорее, Джули­ан могла делать со мной что угодно. Я люблю Джулиана безгранично, собственнически, страстно. Для меня он оз­начает эмансипацию, свободу, юность, честолюбие, ус­пех. Он мой идеал. Нет ничего, чего бы он не мог. Я его раба душой и телом»²². Благодаря терпимости обоих му­жей, оба брака пережили этот роман. Позже Вита имела ряд других увлечений, включая Вирджинию Вулф, которая видела в ней «настоящую женщину». В своих литератур­ных произведениях писательница обычно изображает себя в образе молодого мужчины Джулиана. Любви между жен­щинами посвящен только один ее роман «Темный остров» (1934).

Важную роль в защите и пропаганде лесбийской любви сыграла богатая американка Натали Клиффорд Барни (1876—1972), хозяйка существовавшего больше пятидесяти лет престижного парижского литературного салона, в кото­ром бывали Андре Жид, Гертруда Стайн, Марсель Пруст, Оскар Уайльд и другие. В отличие от большинства совре­менниц, Барни нисколько не стеснялась своих многочис­ленных романов с женщинами и в своих литературных про­изведениях, из которых наиболее известны «Мысли амазон­ки» (1920) и «Новые мысли амазонки» (1939), открыто за­щищала лесбийскую любовь. Литературной соперницей Барни была американская писательница Джуна Барнз (1892—1982), которая также много лет жила в Париже и из­давала влиятельный «Женский альманах». Хотя в старости Барнз отрицала свое лесбиянство, ее романы и публицис­тика немало способствовали популяризации и «нормализа­ции» женской однополой любви.

Таким образом, признание права женщин на однопо­лую любовь было еще более противоречивым и медлен­ным, чем у мужчин. Во-первых, лесбийская любовь была еще более «невидимой», чем мужская. Во-вторых, сексу­альное освобождение женщин было невозможно без при­знания их социального равноправия. На первых этапах женского освободительного движения его идеологи как огня боялись того, чтобы их социальные требования не были истолкованы как оправдание и обоснование их «из­вращенных» сексуальных наклонностей (это постоянно делали и делают противники феминизма). Желание избе­жать отождествления феминизма с лесбиянством побужда­ло многих феминисток социалистического направления всячески отмежевываться от него. А первые обретшие го­лос лесбиянки, принадлежавшие по своему происхожде­нию и социальному положению к верхушке буржуазного общества, в свою очередь, боялись политического ради­кализма.

Отстаивая право женщин на независимость и однополую любовь, некоторые писательницы-лесбиянки придержива­лись в остальном весьма консервативных, даже профашис­тских политических взглядов. Натали Барни, как и ее дру­зья Габриэль д'Аннунцио и Эзра Паунд, открыто восхища­лись режимом Муссолини, а в дневниках Вирджинии Вулф звучат сильные мотивы ксенофобии и антисемитизма. Гер­труда Стайн не разделяла этих настроений, видя в тотали­тарных режимах опасную гипертрофию «отцовского нача­ла». Однако она не видела принципиальной разницы меж­ду такими «отцами», как Муссолини, Гитлер и Сталин, с одной стороны, и «отцом Рузвельтом» — с другой, и опа­салась, что борьба женщин за избирательные права может сделать их похожими на мужчин.

Более радикальные социальные идеи зазвучали среди лесбиянок в полную силу только после второй мировой войны.

o ВСЕ ЦВЕТА РАДУГИ

Проблема заключается именно в том, чтобы

решить, можно ли поместить себя внутрь

некоего «мы», чтобы утвердить принципы,

которые человек признает, и ценности, которые

он разделяет, или же, напротив, чтобы сделать

возможным будущее формиро­вание «мы», необходимо уточнить са­мый вопрос. Мне кажется, что «мы» не должно предшествовать вопросу; оно может быть только результатом — неизбежно временным результатом — вопроса, в тех новых терминах, в ко­торых индивид его формулирует.

Мишель Фуко

Социальное положение и самосознание гомосексуалов стало быстро меняться после второй мировой войны. Этому способствовал ряд причин общего порядка: демократизация и плюрализация общественной жизни; рост освободительных движений — деколонизация, борь­ба за социальное равноправие социальных меньшинств, ос­вободительное движение черного населения США и т. д.; гендерная революция, борьба за реальное равноправие женщин; внедрение в массовое сознание идеи прав человека, сто­ящих выше интересов государства; молодежная студенческая революция конца 1960-х годов; сексуальная революция, общее изменение отношения к сексуальности.

Эти макросоциальные процессы, распространявшиеся в большей или меньшей степени на все западные страны и на все сферы общественной жизни (культуру, политику, повсед­невную жизнь), непосредственно затрагивали интересы сексу­альных меньшинств, способствуя изменению общественного отношения к ним и их собственной социально-политической мобилизации. Однако развитие было весьма неравномерным.

К середине XX в. гомосексуалы были одним из самых бесправных социальных меньшинств, подвергавшихся наи­большему и разнообразному угнетению и дискриминации¹. Первой задачей была отмена дискриминационных законов, включая декриминализацию гомосексуальных отношений между взрослыми, выравнивание минимального легального возраста для гомо- и гетеросексуального секса, отмену мно­жества специфических запретов (например, служить в армии или преподавать) и предоставление однополым парам юри­дических брачных привилегий. В разных странах это дела­лось по-разному.

В Англии важным шагом в декриминализация гомосексу­альности был так называемый Доклад Волфендена (1957), названный по имени председателя специального правитель­ственного комитета сэра Джона Волфендена, который боль­шинством в 12 голосов против 1 рекомендовал отменить су­ществовавшее с 1533 г. уголовное наказание за добровольные и совершаемые в частной обстановке (in private) гомосексу­альные акты между взрослыми мужчинами (старше 21 года). Кроме того, вопреки мнению почти всех опрошенных пси­хиатров и психоаналитиков, комитет Волфендена решил, что гомосексуальность не может по закону считаться болез­нью, потому что она часто является единственным симпто­мом и совместима с полным психическим здоровьем в ос­тальных отношениях. После долгих споров и проволочек ле­том 1967 г. британский парламент выполнил эту рекоменда­цию. В 1994 г. легальный возраст для гомосексуальных от­ношений был снижен до 18 лет. Примеру Англии после­довали Канада и другие англоязычные страны. Из уголовно­го кодекса Германии упоминание гомосексуальности (знаме­нитый 175 параграф) исчезло в 1969 г., Испании — в 1978-м, Болгарии — в 1975 г. и т. д. В США либерализация зако­нодательства началась в 1961 г., но в некоторых штатах аналь­ные и оральные контакты (однополые или для обоих полов) До сих пор формально остаются противозаконными, хотя по­лиция давно уже не возбуждает таких дел.

По данным Международной Ассоциации лесбиянок и геев (ILGA-ИЛГА), однополый секс полностью легален в 108 странах (из 102), в 83 странах существуют законы, пре­следующие геев, а в 44 — преследуются и лесбийские отно­шения (по 19 странам нет данных).

В одних странах отмене уголовного преследования гомосексуалов предшествовала упорная борьба, в других комп­ромисс был достигнут легко.

На территории бывшего СССР декриминализация гомо­сексуальности началась только после крушения коммунисти­ческого режима под сильным внешним давлением (это было одним из условий членства в Европейском совете)*. В не­которых странах СНГ (в Белоруссии, в мусульманских республиках Средней Азии и в Азербайджане) советский антигомосексуальный закон до сих пор остается в силе.

Еще сложнее гарантировать гражданское равноправие. Даже в странах Европейского сообщества, где этот вопрос находится под постоянным контролем Европарламента, дискриминация людей по признаку их сексуальной ориен­тации остается серьезной проблемой.

Острая борьба идет сейчас вокруг легализации однополых сожительств, приравнения их к юридически оформленным бракам. Первой в 1989 г. однополые «зарегистрированные партнерства» узаконила Дания, с 1991 г. «домашние парт­нерства» стала регистрировать Голландия (такая практика была здесь и раньше), по тому же пути идут Норвегия и Швеция. В 1997 г. победившая на выборах Социалистиче­ская партия Франции обязалась провести так называемый «социальный контракт», дающий право регистрации проч­ных долговременных отношений независимо от пола и сек­суальной ориентации партнеров. Законопроекты об однопо­лом партнерстве находятся на разных стадиях принятия в Испании, Венгрии и Бельгии. Во многих городах разных стран это делается на муниципальном уровне. Яростная борьба по этому вопросу идет в США, где соответствующую инициативу проявили Гавайи, но это вызвало протест в других штатах и в сенате.

o В Украине, если верить байке, которую мне рассказали в Киеве, это произошло так. К руководителям страны пришел один депутат пар­ламента, собственная сексуальность которого была вне подозрений, и спросил: «Хотите примкнуть к цивилизованному сообществу раньше рус­ских?» — «А как это сделать?» — «Отмените эту статью». Руководство по­слушалось, и гомосексуальность в Украине была декриминализована в конце 1991 г., на полтора года раньше, чем в России.

Официальная регистрация отношений дает партнерам значительные преимущества в плане социального страхова­ния, наследования имущества и т. д. и имеет большое мо­ральное значение. Что же касается церкви, то она тут ни при чем: речь идет не о церковном браке, а о гражданском союзе, а все социальные льготы оплачиваются за счет на­логов, которые геи и лесбиянки платят наравне с остальны­ми гражданами.

Изменение юридического статуса гомосексуалов тесно связано с преодолением враждебности к ним в обществен­ном сознании. Термин «гомофобия», как обычно называют этот социально-психологический феномен, неудачен вслед­ствие своей «психиатричности». Он подразумевает, что ир­рациональный страх и ненависть к однополой любви и ее носителям коренятся, как любая фобия, в индивидуальной психопатологии — подавленных собственных сексуальных импульсах, гипертрофированной враждебности и недоверии к окружающим людям, склонности реагировать на стрессо­вые ситуации преимущественно с помощью защитных меха­низмов и т. д. Все эти процессы или, говоря на фрейдист­ском языке, «комплексы», несомненно, реальны, но со­всем не обязательны. Чтобы презирать или ненавидеть го­мосексуалов, не обязательно быть невротиком или психоти­ком.

Враждебность к гомосексуалам, как и другие подобные идеологические системы (антисемитизм, ксенофобия, ра­сизм, сексизм), коренится не столько в индивидуальной, сколько в общественной психологии². В специальной лите­ратуре термин «гомофобия» сейчас заменяется термином «гетеросексизм», который американский социальный пси­холог Грегори М. Херек определяет как «идеологическую систему, которая отрицает, принижает и стигматизирует любые не-гетеросексуальные формы поведения, идентично­сти, отношения или общины»³. Предлагается и более «мягкий» термин — «гетероцентризм» (по аналогии с европоцен­тризмом), который не принижает альтернативных форм сексуальности, но рассматривает их как периферийные ва­риации или девиации от подразумеваемой гетеросексуаль­ной «нормы».

Уровень гетеросексизма зависит от целого ряда факторов.

1) От общего уровня социальной и культурной терпимо­сти. Авторитаризм и нетерпимость к различиям несовмес­тимы с сексуальным, как и всяким другим, плюрализмом. С точки зрения тоталитарного сознания инаколюбящий опа­сен прежде всего тем, что он — диссидент. Общество, ко­торое пытается унифицировать ширину брюк и длину волос, не может быть сексуально терпимым.

2) От уровня сексуальной тревожности. Чем более анти­сексуальна культура, тем больше в ней сексуальных табу и страхов. А если человек не может принять свою собствен­ную сексуальность, наивно ждать от него терпимости к дру­гим.

3) От уровня сексизма, гендерного и полового шовиниз­ма. Главная социально-историческая функция гетеросек­сизма — поддержание незыблемости гендерной стратифика­ции, основанной на мужской гегемонии и господстве. В свете этой идеологии независимая женщина — такое же из­вращение, как однополая любовь. Кроме того, культ агрес­сивной маскулинности помогает поддерживать иерархичес­кие отношения в самом мужском сообществе. Всячески культивируемая ненависть к «гомикам» — средство поддер­жания групповой мужской солидарности, особенно у под­ростков.

4) От характера традиционной идеологии, особенно ре­лигии и ее отношения к сексуальности.

5) От общего уровня образованности и сексуальной куль­туры общества. Хотя образованность сама по себе не избав­ляет людей от предрассудков и предубеждений, при прочих равных условиях она облегчает их преодоление.

6) От ситуативных социально-политических факторов. Как и прочие социальные страхи и формы групповой нена­висти, гетеросексизм усиливается в моменты социальных кризисов, когда кому-то нужен зримый враг или «козел от­пущения» и легко создать атмосферу моральной паники.

Кроме социальных, гетеросексизм имеет определенные психологические функции. Он помогает организации и рет­роспективному оправданию личного сексуального опыта, формированию своей социальной и сексуальной идентично­сти и единства «своей» группы перед лицом внешнего врага (хорошие, правильные «мы» против плохих, неправильных «они»). Для некоторых подростков участие в охоте на геев служит чем-то вроде ритуала взросления, средством повы­сить собственный авторитет в группе и преодолеть собствен­ную латентную гомосексуальность. Самыми рьяными гомофобами бывают мужчины, которым есть что скрывать и/или которых подозревают в гомосексуальности. В крайних слу­чаях это действительно напоминает фобию и требует психи­атрического вмешательства.

Хотя изменение и преодоление гетеросексистских уста­новок как на индивидуальном, так и на социальном уров­не происходит трудно и медленно, уровень социальной терпимости к гомосексуальности повсеместно растет. По данным Международного сравнительного исследования, в 1980—1982 гг. самой терпимой страной была Голландия, за которой следовали Дания и ФРГ, а самыми нетерпимы­ми — Мексика и США⁴. В 1990 г. самое враждебное отно­шение к гомосексуалам было зафиксировано в католичес­кой Португалии, где с мнением, что «гомосексуальность никогда не может быть оправдана», согласились 78% опро­шенных, за ней, со значительным отставанием, следуют католические Ирландия, Италия и Испания. Зато в Гол­ландии категорически осуждают однополую любовь лишь 12% опрошенных. С мнением «Я не хотел бы иметь гомосексуалов своими соседями» согласились больше половины опрошенных португальцев и только 11% голландцев и дат­чан⁵. Хотя Американское Национальное обследование 1993 г. показало высокую враждебность к гомосексуальнос­ти, которую не могут оправдать 64, 8% опрошенных, это меньше числа людей, осуждающих внебрачные связи; от­ношение к гомосексуальности очень сильно, зависит от общих социально-политических установок опрошенных (разница в 10—15 раз)⁶.

Отношение к гомосексуалам всюду коррелирует с рели­гиозной принадлежностью, общей социальной терпимостью и степенью информированности. Там, где геи и лесбиянки более видимы, они вызывают наименьшее раздражение. Молодые люди от 18 до 24 лет всюду значительно терпимее пожилых (по сравнению с теми, кто старше 65 лет, — вдвое). Это объясняется большей общей терпимостью и об­разованностью молодежи, а также тем, что молодые люди чувствуют себя увереннее, полнее принимают собственную сексуальность и потому допускают больше вариаций в пове­дении и установках других людей.

Отношение к любой социальной группе во многом зави­сит от того, насколько широко и как именно эта группа представлена в господствующей культуре.

Как и все прочие социальные меньшинства, геи и лес­биянки кровно заинтересованы в наличии собственных ве­ликих людей. Но сами по себе синодики «великих гомосексуалов» ни о чем не говорят. Сексуальная ориентация мо­жет быть просто фактом биографии художника, не оказы­вая прямого влияния на содержание его творчества. Что та­кое «гомосексуальная музыка»? Дягилевский балет просла­вился, в частности, новаторским мужским танцем. Но сам Дягилев не был ни танцовщиком, ни балетмейстером, и в создании его балетов участвовали артисты, хореографы (Михаил Фокин) и художники (Александр Бенуа), не раз­делявшие его эротических наклонностей.

Сейчас много говорят о «геевской» и «лесбийской» лите­ратуре, но если считать «геевским» все, что создает писа­тель-гей, чем он отличается от гея-парикмахера или гея-во­допровод­чика? По словам Ива Наварра, «нет гомосексуаль­ной литературы, есть литература о гомосексуальности»⁷. Тема — тоже не все. Личный опыт, право говорить от пер­вого лица тут очень важны. Но хотя Флобер говорил: «Эмма Бовари — это я», никто не относил его роман к женской литературе. Однополую любовь тонко и сочувственно опи­сывали многие гетеросексуальные писатели, а некоторые геи и лесбиянки, наоборот, сторонились этой темы или го­ворили о ней обиняком. Ряд знаменитых романов о жизни мужчин-геев написан женщинами *.

Хотя современные писатели-геи не стесняются своей сек­суальной ориентации, ярлык «гомосексуального писателя», их оскорбляет. В писательских размышлениях на эти темы порой слышится подтекст: «Вы думаете, что я пишу х...?!»

Сама «голубая» культура неоднородна. Ее самый «гром­кий» и видимый компонент — специфическая субкультура, создаваемая для удовлетворения собственных потребностей сексуального меньшинства, — эротическая литература, фильмы, клубы, дискотеки и т. д. Этот естественный и не­обходимый компонент массовой культуры во второй поло­вине XX в. превратился в мощную индустрию зрелищ и раз­влечений, хотя она и не может тягаться с гетеросексуаль­ной эротикой. От прочей массовой культуры она отличает­ся только специфическим адресатом.

Но кроме этой специфической субкультуры, геи и лес­биянки внесли огромный вклад в общечеловеческую Куль­туру. Признание этого факта и открытое включение гомо­сексуальности в культуру — большое историческое достиже­ние. Причем наиболее социально и художественно значи­мыми оказывались произведения, авторы и герои которых никому не старались понравиться, предпочитая жить по своим собственным законам и тем самым разрушая стерео­типы массового сознания.

Характерен в этом смысле Жан Жене (1910—1986)⁸. Ни­кому не нужный подкидыш, маленький Жан с раннего дет­ства стал преступником, вором и гомосексуалом, не испы­тывая по этому поводу ни малейших угрызений совести. Хотя он хорошо учился в школе, с ним постоянно случались разные неприятности и за систематические кражи он попал в исправительную колонию Меттрэ.