Resurgam

День был холодным и пронзительным, поэтому с Людочкой, (вернее, с тем, что от неё осталось), хотели попрощаться как можно раньше. Бохиню хоронили без помпы.

— Прощайте, Людмила Крааль, R.I.P вам. — бубнил Анатолий Леденев словно заведенный. — Вы научили различать нас мораль и совесть.

Произнести речь над её могилой пришлось именно ему. И хотя не все собравшиеся на кладбище были согласны с такой эпитафией, окажись на его месте, лучше все равно бы не придумали.

Чудака-экстрасенса считали сумасшедшим, а некоторые и вовсе распространяли слух, что свою карточку учета по психическим отклонениям он прячет в укромном месте, лишь кося под нормального. И когда Толик подружился с неоязычником, не многие одобрили их союза: " Этот сумасшедший и так не в ладах с головой, а теперь ещё нашел себе собутыльника, только возрастом младше".

— Она слишком ярко горела для этого мира. — не удержавшись, Толик всхлипнул в конце.

На кладбище, объятом со всех сторон непроницаемым туманом, слой которого лишь изредка пробивал скупой солнечный лес, собрался почти весь «бомонд» администрации. Деревья казались воплощением безмолвия, а с веток, где оставались ещё пожелтевшие листья, на землю опадали крупные капли.

Сафронов умудрился закрыть перед Шепсом калитку даже на кладбище. И чтобы хоть как-то попасть на «гиблое место», (попрощаться с Людой – дело чести), самаровцу пришлось перелезать через оградку, а примкнув чуть позже к остальным, длительное время стараться не попасться на глаза рыжему скептику.

Александр ещё долго не мог понять мотив поступка «горе-наставника». С Людой конфликтов у него вроде не было. Сама она, может, и не очень его любила, (в особенности после стычек с отцом), но поступок фокусника медиума слегка покоробил.

Нацепив солнцезащитные очки (в начале ноября!), и обменявшись парой фраз с Глинштвейном, он стал рядом с Мэрилин.

Данис не мог отвлечься от мыслей о еде даже во время чтения торжественной речи. И пока Толик бросался на давиденковскую могилу, некромант то и дело переводил взор на часы, отсчитывая минуты до обеда, а то и до ужина. Ждал окончания «панихиды», после чего можно было спокойно вернуться в номер, где в холодильнике его уже ждали окорочок и кусок балыка, (будто Данис был самым голодающим на проекте). С другой стороны, о чем бы не говорили участники, у Глинштвейна все обязательно сводились к еде. Так, словно побывав в Ленинградской «блокаде», (во время Великой Отечественной), и получив " психическую травму", ион пытался теперь «заесть» неприятные воспоминания, что не могло не отразиться на его фигуре.

В последнее время Глиншвейна развезло так, что он с трудом влезал в свои одежды, куда запросто могли войти сразу три Шепса. И чтобы избежать казусов во время переодевания, ему каждый раз ему приходилось вызывать в качестве подмоги Платонова.

Скатившись колобком с постели, прежде чем одеться, Данис ещё долго перебирал барахло в шкафу, пока не находил подходящее, и так каждый божий день, пока утренние сборы окончательно не превратились для него в каторгу. У Никиты же после этих «примерок», (пока на некроманте сойдутся все «молнии» и перестанут трещать швы на одежде), начинали болеть не только руки, но и голова, ноги, а также остальные органы тела.

Глинштвейн головой понимал, что нужно всерьёз взяться за вес и лучше следить за фигурой, вот только не знал, с чего начать, какие упражнения и диеты следовало опробовывать первыми. И только хороший пинок под зад мог стать стимулом к дальнейшим действиям. Сам он вряд ли бы «сдвинулся» с места.

Списывая все на лень и несобранность, Глинштвейн откладывая бы так с похуданием… до следующего года, если б не вмешательство Провидения.

Перебирая как-то во время одного из утренних сборов костюмы в шкафу, из которых ни один из них при нормальном раскладе дел на него бы все равно не налез, Данис по привычке потянулся к мобильнику, чтобы вызвать Платонова, как к нему в номер, (то ли случайно, то ли так уже сошлись звезды на небе), заявился сам Кадони.

И пока экстрасенс перебирал барахло, колдун незаметно стащил с полки, где хранилось нижнее белье, его трусняк, который пришелся впору и самому бы гиппопотаму. Данис не сразу заметил, что помимо него кто-то ещё шариться в шкафу, столь бесшумно колдун проник в помещение, да и дверь к тому же была не захлопнута, поэтому когда в номере появился Платонов, Кадони развернув глинштвейновские " семейки" так, что те и впрямь смахивали на здоровенные шорты, усмехнулся: «Погляди-ка, что за трусняк! Это же настоящий цирковой шатер!». По показателям массы своего тела Глинштвейн относился к тому типу экстрасенсов, которые ж*пой и доску перекусят. Зардевшись, Данис выхватил свои трусы обратно, и свернув в тряпку, забросил в самый дальний угол шкафа, чтобы они больше никому на глаза не попались. Ещё одна такая шуточка от колдуна – и хрупкая нервная система пострадавшего от «ленинградской" блокады могла не выдержать.

С этой минуты экстрасенс взялся за похудание всерьёз.

И чтобы слова не расходились с делом, отказавшись от еды вовсе, и посидев на одной воде два, на третий день сдался.

Не привыкнув к столь резким изменениям в рационе, организм требовал возвращения к прежнему режиму, поэтому на третий день экстрасенс держался уже не так уверенно, и все время, пока народ стоял у могилы, он думал о холодильнике.

Заметив неподалеку стоящего Сашку, Мэрилин ужаснулась его виду, (медиум не только опоздал на церемонию, но ещё и нацепил на себя нелепые солнцезащитные очки), и указав на лицо, обратилась к самаровцу:

— Что с тобой, Саш? Зачем ты их надел?

Небрежным жестом поправив солнцезащитные окуляры, медиум лишь усмехнулся в ответ.

— У тебя помимо фобии пакетов, ещё и светобоязнь?! — с недоумением спросила ведьма.

— Это батя мне " фонарь" подвесил. — пояснил он. — Когда с Олегом тащили его по перрону, умудрился заехать мне в глаз локтем.

Свой рассказ он продолжить не успел, так как в этот момент к ним подошел Сафронов, и заметив медиума, скептик нахмурился. Сняв очки, Шепс вдруг резко выпрямился, но фокусник, бросив на него насмешливый взгляд, негодующе покосился по сторонам.

— А где эти… — Сафронов помотал головой. - Лёлек и Болек...

Венцеслава с Кадони опаздывали на процессию. Прошло полчаса с момента начала «представления», а они до сих пор отсутствовали.

Не в силах отойти от впечатлений после проводов отца на вокзал, Шепс равнодушно слушал похоронные песнопения, но держался он во время церемонии куда непринужденнее, чем в амплуа тамады на какой-то свадебке. Поистине, похороны – это его!

И когда Толик приступил к чтению заупокойной, сорвался ветер, и подхватив пару венков с Людочкиной могилы, один из них швырнул на соседнюю, а второй – прямо Леденев на голову. Высвободившись из плена жутких пластиковых цветов, обмотанных лентами, Толик собирался приступить к новой речи, как тут на него упал третий венок. Кто-то из толпы неодобрительно покосился в сторону экстрасенса, мол не к добру это, душа покойной волнуется, видать, не хочет слышать эпитафию именно из его уст. И Толик потом не старался прочесть приготовленную с вечера речь, венки продолжали на него падать, а охрана то и дело подходила к могиле и ставила их обратно.

— Ну, что за день сегодня такой! — злился он, пребывая вне себя от подобного казуса.

Сафронов злобно посмотрел на медиума.

— Это твоих рук дело? Ты фантомов вызываешь, что они венки дергают? — скептик злился на него из-за калитки.

Шепс разозлился.

— Какие фантомы? Я вообще здесь стою, ничего не делаю.

— Это Люда нас проклинает. — молвил суеверный Платонов, всегда относившейся к ней с благоговейным трепетом.

Во время погребения один из миротворцев отвлекся, чтобы поднять венок, в результате чего гроб уронили и задавили одну собаку. Люда продолжала мстить даже после своей смерти.

— Если б я знал, что такая ситуация получится, — позже признавался Леденев, — попросил бы мать заранее передать мне баночку огурцов

Странно, что призрак Крааль ни разу потом не встал из могилы, чтобы потревожить покой чудаковатого экстрасенса.

А «Лелек» и «Болек» тем временем были уже на подходе к кладбищу, и Венцеслав, завидев издали знакомые лица, обрадовался происходящему как ребенок, первый раз попавший на новогодний утренник.

— Ой, глянь, Люду еще не увезли! — заорал он, и подхватив под руку напарника, намеревался броситься к толпе, как колдун вдруг резко схватив его за шиворот, оттащил " белого мага" назад.

— Ты что творишь, придурок! Мы не можем появиться там в таком виде!

— А что у нас за вид?

— Ну, явно не похоронный!

— Но мы же в черном.

— Это не то. — отмахнулся Кадони. — Надо преобразиться так, чтобы нас никто не узнал.

— Я понял. — и Венц тут же набросил себе на голову капюшон от накидки.

— Вот и я о том. — отозвался колдун, последовав его примеру, а затем, приняв скорбный вид, (репетировали мимику с Венцем весь вечер, чтобы не дай бог не улыбнуться где во время траурной минуты), взяв хорошую скорость, устремились навстречу неизвестности.

«Белый маг» валандался с венком, поэтому идти ему было не так легко, как напарнику. Сыздали они напоминали двух инквизиторов, которые попав в данное временное пространство, пытались отсюда выбраться

Заустав волочить за собой неслабый склад пластикового барахла, Венцеслав остановился:

— Слушай, Гена, может, давай я понесу венок, а ты понесёшь меня?

Не сбавляя шагу, Кадони ему бросил:

— Это ты здорово придумал, Чебурашка, но лучше неси венок сам.

Об отдыхе не могло быть и речи. И так опоздали.

Вздохнув пару раз, Венцеслав потянулся за венком, и молча почапал вслед за колдуном.

И когда после долгих блужданий по кладбищу им, наконец, удалось выйти к месту событий, Глинштвейн, заметив их ещё издали, поспешил убраться.

Кадони умел набычивать против себя народ, с этим не поспоришь. За время пребывания на проекте он умудрился настроить против себя абсолтно всех. Больше с его выходками мириться никто не собирался.

С другой стороны, без его вмешательства атмосфера любой сплоченной «организации» грозилась превратиться в застойное «болото». И когда темы для поддержания разговора были исчерпаны, и собеседники начинали тихонько изнывать от скуки, наступал тот момент, когда нв коллектив должен был ворваться тот, кто без всяких усилий помог бы ему немного встряхнуться, и выйти из апатии. В целом, ему было под силу «оживить» даже самую унылую беседу, и о таких людях обычно говорили, что с ними плохо, но без них – ещё хуже.

Похороны получились, откровенно говоря, никудышными. По крайней мер, его матери, отметил Кадони, они б точно не понравились.

Нанятый священник что-то бубнил по-английски, а никто даже не понимал, о чем он говорит. Сафронов вообще заснул, и ещё длительное время его никто не осмеливался разбудить.

Вместо священника администрация пригласила группу чернокожих баптистов, а те, вооружившись банджо и тамбуринами, как оно обычно бывает на иеговистких собраниях, принялись исполнять псалмы из Ветхого Завета в стиле джаза с такой резвостью, что казалось, ещё немного, и пустившись в пляс, певчие вокруг могилы Давиденко начнут хороводы водить.

" Ох, ничего себе " хор"! Кадони окинул взглядом баптистов, лихо отплясывающих под звуки банджо. Давиденко нужно было что-то торжественное, и лучше на латыни, а не «Поднимаясь на лестницу Иакова».

Блуждающее сознание колдуна обострилось, и он наблюдал за происходящим так, словно перед ним разыгрывали гротескную выставку.

Администрация слабо разбиралась в религиозных вопросах, и не зная, под какую музыку похоронить Бохиню, сделала выбор в честь вот такого незатейливого варианта.

В общем, ничего, хотя бы приблизительно напоминающего похороны по канонам православной религии, здесь не было и близко. Но чернокожих ругать было грех. Они честно «отработали» свою " таксу". Радовало, что хоть не станцевали канкан на могиле усопшей.

Не все бросались на гроб с таким скорбным видом, как Леденев. Платонов, у которого от псалмов «библейское место» проявило «активность» в неурочное время, хотя в них и не было эротического подтекста, был вынужден прикрыться ближайшим венком, не то народ, находящийся рядом с ним, мог неправильно истолковать его «позывы».

— Платонов балансирует на шарнире. Он понимает, что если не примнет к какой-то команде, то его попросту " сольют". — выразил о нем свое мнение «белый маг», едва заметил его странное поведение.

— Да я вижу, как он… «балансирует», - Кадони указал на вздыбившиеся в деликатном месте штаны Платонова, — если парень не научиться контролировать свои «инстинкты», то очень скоро вылетит отсюда, к чертовой матери!

Заметив, какие взгляды на него бросают эти двое, Никита злобно покосился в их сторону, плотнее прижав к себе венок:

— Вам лишь бы поржать.

— Контролируй свои экстазы и не будет проблем. — усмехнулся Венцеслав.

— Я тебя забыл спросить, что мне делать! — рявкнул на него Платонов, и подхватив венок так, словно находился не на похоронах, а возле памятника Победы, зачикилял с ним куда-то в кусты.

Переговорив о чем-то с колдуном, Венц неожиданно для всех, отступил от него, и прежде чем броситься в могилу к Люде, совершил в воздухе такое сальто, что не у каждого персонажа из аниме или манги получился бы такой трюк.

— Вот это прыжок! — поправив очки, Леденев проследил за его полетом.

— Да, Форрест стартонул четенько. — отозвался один из миротворцев.

Перелетев через препятствие так, словно земного притяжения для него не существовало, Венцеслав, причитая, бросился на гроб:

— Люда!!! Куда же я без вас!!! Почему вы так рано ушли? А ведь я хотел когда-то стать вашим учеником!!!

Он так хорошо вошел в роль, что пятеро мужиков ещё долго не могли оторвать его от гроба.

Приняв его за юродивого, народ пытался оттащить «белого мага» от гроба, но Венгржановского словно вселился шайтан. Напыжившись, он зловеще фырчал и шипел в сторону миротворцев, корча при этом такие рожи, что там и слабонервному стало бы плохо. Он ясно дал им понять, чтобы его оставили в покое и дали возможность проститься с «учителем», но обывателям разве что-то объяснишь?!

У колдуна вся эта ситуация вызывала смех, очень скоро перешедший в истерику. И чтобы под конец причитаний Венгржановского не выдать своих «истинных» чувств, ему пришлось даже закрыть лицо руками.

И когда сатанински хохочущему Венцу скрутили руки, (приняв поначалу его за юродивого), «белый маг» настолько вымазался в земле, что приобрел вид заправского солдата, весь день убившего на рытье противотанковых траншей на передовой. Англиканское банджо осталось вне поле зрения. Своим поведением Венцеслав приковал к себе внимание всей публики.

Созерцая «концерт», устроенный «белым магом», Кадони несколько раз пытался обуздать хохот, и взять эмоции под уздцы, но бросая взгляды на фырчащего и разбрасывающего вокруг себя землю Венцеслава, он снова и снова оказывался во власти неконтролируемого смеха. От внимания Велеса это не укрылось.

И когда Венц, на удивление, быстро пришел в себя, неоязычник невольно прислушался к их разговору.

— Вот, скажи, зачем бросившись в могилу, нужно было устраивать весь этот " балаган"? — пожурил его Кадони. — Можно было разыграть что-то в более легких формах. Для чего столько пафоса?! Хотя ты там так верещал, когда тебя пытались оттянуть от гроба, что на некоторое время я и сам чуть не поверил в искренность ваших эмоций, маэстро!

И отойдя в сторону, тут же у него осведомился:

— Ну, что добыл?

— Да, — бодро кивнул Венцеслав, и посмотрев по сторонам, внезапно вытащил из кармана кусочек ткани, которую успел оторвать от гробка.

— Молодец, хороший мальчик! Быстро поддаешься обучению... — похвалил его колдун, и потрепав «мага» по голове, изъял у него тряпицу из рук и незаметно спрятал её в карман.

— И что теперь? — спросил " актер погорелого театра".

— Просто молчи и делай вид, будто ничего не произошло.

Осушив мнимые слезы, Венц быстро успокоился, а спустя пару минут почувствовал, что за это время успел порядком проголодаться:

— А у нас есть что поесть?

Но Кадони не слишком обрадовал подобный поворот событий.

— Мы Давиденко жизнь сломали, а ты все жрать хочешь! — пригрозил он ему, но Леденев, услышав просьбу «белого мага», сжалился над пареньком, и протянув ему бутылек с огурцами, который они с Глинштвейном, поминая усопшую, не успели доесть, пожелал ему " приятного аппетита". Кадони побрезговал бы брать что-то из рук посторонних, но Венцеслав подобной брезгливостью наделен не был. К тому же голод его так скрутил, что он был уже не рад дурацкому " расходу энерхии" накануне.

Засунув руку в бутылек, Венц попытался вытащить оттуда хотя бы один огурец, но едва он принялся тянуть её обратно, не сразу почувствовал, как она застряла.

— О, вот это «покушал»! — разозлившись окончательно, «белый маг» тщетно пытался высвободить свою руку из стеклянного плена.

Через некоторое время соленая вода начала щипать ему ладонь, и уже по этой причине он спешил освободить свою руку. И когда после нескольких предпринятых попыток у него все равно ничего не получилось, и он собирался обратиться за помощью к Леденеву, дабы тот подержал бутылек, пока будет тянуть руку на себя, как вдруг со стороны кладбищенского леса послышался рев, ничем не напоминающий рев животного. Леденв чуть не поседел от ужаса.

В вопле сверхъестественного ему послышался глас разъярившейся любимой.

— Это изюбр ревёт. — предположил один из миротворцев, но пойти в лес, окутанный туманом, чтобы лично в этом удостовериться, никто не горел желанием.

— Людына душа на нас гневается. — отозвался Платонов.

— Ага, не хочет огурцов. — «расшифровал» позыв духа Леденев.

Венц же все это время только тем и был занят, что пытался высвободить свою руку. «Хожу с этим бутыльком по кладбищу, как придурок! " негодовал он.

И пока ребята балаболили, обмениваясь мыслями, кому на самом деле мог принадлежат вопль, внезапно раздался вой, похожий на рык собаки Баскервилей, только в этот раз прозвучавший более протяжно. У некоторых душа ушла в пятки, но Платонову звук хоть и показался знакомым, он все равно не мог припомнить, где мог слышать его раньше.

Внезапно взгляд колдуна остановился на эстонке.

Мэрилин Керро, похудевшая и побледневшая, и от того выглядевшая ещё притягательнее, держалась от всех на отдалении, как бы показывая, что ни с кем не собирается вступать в диалог.

— Да, в последнее время она что-то постоянно хандрит. — заметил его взгляд, направленный на неё, и Велес.

— Ей просто нужны новые эмоции. — заметил Кадони. — А общаться здесь не с кем, потому и...

— А Шепс зачем?

Колдун, проигнорировав его фразу.

— Конечно, я мог бы и сам вывести её из состояния апатии, да так, что после пары-тройки сеансов Мэрилин бы взбодрилась и снова почувствовала тягу к жизни, но...

— Ох, боюсь, как бы после твоей «методики», у неё это состояние не ухудшилось больше. — насмешливо отозвался Велес.

Но Кадони его уже не слушал, решив приступить к делу незамедлительно, пока была такая возможность, и едва разговоры о сверхъестественном прекратились, он подошел к ней:

— Мэрилин, а может, это ты издала вой?

В ответ эстонка лишь смерила его презрительным взглядом.

Она была не рада его видеть, к тому же Сафронов накануне её предупредил: " Это такой тип, которого нужно обходить десятой стороной. Я его хорошо знаю. Это авантюрная личность, которая умеет когда надо правильно выглядеть и красиво говорить. Он знает много, но ни о чем просто так балаболить не станет. Конечно, если тебе захочется с ним пообщаться, препятствовать твоему желанию я не стану, но прежде чем решиться на такой шаг, советую тебе обдумать последствия такого шага, а ещё лучше, держались от этого типа как можно подальше…»

Так и не дождавшись от неё ответа, колдун поискал кого-то взглядом:

— А кстати, где Глинштвейн? Может, это он воет в лесу, от безвыходности и одиночества, или сел на дикобраза и ему нужна экстренная помощь? Куда запропастился этот толстый пупсик?

— Да крутиться где-то. — небрежно отозвалась эстонка.

— На танцы записался?! — усмехнулся он. — С его-то фигурой... Да он суфлера задавит!

— Данису суфлер не нужен. - бросила она на него испепеляющий взгляд.

В другое время Кадони, возможно, и показался бы ей остроумным собеседником, ибо присутствовала в его поведении какая-то изящная легкость и раскованность, которая мгновенно передавалась собеседнику, отвлекая его от тяжелых дум, но из-за способности колдуна иногда переходить рамки вежливости она предпочитала не вступать с ним в перепалку.

Сейчас она тоже не была настроена дискутировать с ним на тему исчезновения Глиншвейна, но если он снова осмелиться высказаться о нем в подобном тоне, игнорировать насмешки она уже не будет. От ветра у неё на глазах выступили слезы, и Мэрилин смахнула их украдкой, разумеется, сей жест не остался без внимания Кадони.

— Ну, ладно, не плачь за мной.

Она злобно посмотрела на него.

— Что-то ты сегодня не в духе...

— Со мной все в порядке. — отвела она взгляд.

— А мне кажется, что нет. Мэрилин, ну как можно хандрить в такую пору года! — насмешливо отозвался он, и указав на засохшие деревья в обволакивающей туманности ноябрьского дня, добавил: — Ты только глянь вокруг! Птицы поют, солнце светит! Как можно не радоваться всему этому, вот ты скажи мне!

Мэрилин посмотрела на него уже с издевкой. От таких " комплиментов" в адрес пейзажа несло нездоровым цинизмом.

— Можешь смеяться, сколько угодно, мне все равно. — сказала она.

— С чего ты взяла, что я смеюсь? Может, я действительно хочу вывести тебя из этого состояния. — он приобнял её за талию, отлично зная, что Керро прикосновения эти будут неприятны. И не прошло пару секунд, как эстонка, высвободившись, попыталась уйти прочь, но он резко схватил её за руку.

— Послушай, в прошлый раз бес попутал…

— Очень мне нужны твои извинения! — Мэрилин его оттолкнула.

Ей не хотелось возвращаться к этой теме, но он настоял на своем.

— Да, я такой. От меня порой бывает сложно увернуться.

В этот момент на одну из надгробных плит спланировала ворона.

Прикрепившись лапками к каменному постаменту, она повернулась к ним, и вытянув вперед шею, пару раз издала пронзительное: «Ка-а-р!!!». Вздрогнув, эстонка посмотрела на черное пернатое: «Что за противная и наглая птица! Откуда она вообще здесь взялась?». Ей показалось, будто плутовка наблюдает за ней своим лукавым взглядом и как будто насмехается.

— Я ночью заснуть не могу. — «завел» Кадони по новой, но Мэрилин старалась не прислушиваться к его трепу. — Не высыпаюсь в последнее время.

— Это ещё смотря от чего ты не высыпаешься. — иронично заметила она.

— Не сплю, потому что думаю о тебе. Только закрою глаза и ты передо мной.

Платонов, пребывая на некотором отдалении от них, водил ушами, прислушиваясь к «интересному» диалогу между этими двумя, но ветер доносил до его слуха лишь обрывки бессвязных фраз; Велес делал вид, что его это не касается, а что до Леденева, так тот был настолько занят мыслями о Людочкином гневе, что дальше своего носа ничего не видел.

«Идиллию» нарушило вмешательство Венцеслава.

Подойдя с бутыльком к колдуну, чтобы тот помог ему стащить эту дрянь с руки, он уже собирался объяснить ситуации, но Кадони оттолкнул его прочь. Воспользовавшись этим мгновением, Мэрилин расцепила его руки, лежавшее на её талии, и высвободившись, ушла прочь.

Ворона улетела с надгробья. И оставшись наедине с собой, Кадони бросил взгляд на могилу.

«Resurgam»* было высечено на мраморной плите, а внизу лежали полузасохшие белые розы. Подойдя к ней, он наклонился, и протянув руку, подобрал одну из роз.

Давно были исполнены последние псалмы, пришло время покинуть место усопших, и заняться более насущными делами. И когда народ, простившись с Давиденко, ринулся к выходу, Шепс поторопился следом, опасаясь, как бы Сафронов не закрыл перед ним калитку на обратном пути. Жить на кладбище он не собирался.

Кто-то позвал колдуна, предупредив его об окончании церемонии, но тот, погрузившись в свои думы, продолжал смотреть куда-то вдаль, так и не сдвинувшись с места.

Ему бы посмеяться над чудачеством эстонской провинциалочки, но нет — затаил обиду, пообещав отомстить.

Сжимая розу в руках, он медленно обрывал засохшие лепестки, и как бы невзначай роняя их на землю, о чем-то раздумывал: " Хочу, чтобы произошла катастрофа, что-то вроде взрыва. Сафронов и остальные отброшены на несколько километров назад, Мэрилин подвывает у меня в объятиях, и я обладаю ею среди кладбищенских развалин...

-----------------------------------------------------------
(с лат.)* " Воскресну"