Когда в следующий раз встретимся, мы будем уже другими

Кадони избили кнутом до полусознания. Его били нагайкой, сплетенной из трех нейлоновых шнуров, посередине которой находилась стальная проволока, а ударная часть её была усилена гайкой. Превозмогая боль, после пары-тройки ударов он надеялся продержаться чуть дольше, но болевой шок сделал свое дело. Колдун " отключился", но прежде чем уйти в спасительное " небытие", успел прочитать мельком на стене надпись " С нами Бог".

«Отлично» подумал он, ничему больше не удивляясь в этой жизни. Ситуация повторялась. Нечто подобное с ним происходило. Где-то в обрывках прошлой жизни, которую вспоминать не хотелось.

Остальных ударов он уже не почувствовал. Не мог точно вспомнить момент, когда его стащили со стены, и, освободив руки, потащили прочь из помещения, оставляя за собой кровавый след.

По дороге сюда он осмелился осведомиться у Сафроновых, куда его ведут, но те молчали. Местные были в курсе, что его, вместе с остальными провинившимися, будут бить, и бить сильно, но вида не показывали из принципа. И чем ближе группа «наказанных» подходили к зданию, где в отношении их должны были применить те или иные виды экзекуций, тем зловещей и неопределенней становилась окружающая атмосфера.

Путь к зданию пролегал через дворик, и едва группа ступила на его территорию, Кадони бросилась в глаза странное изречение на воротах: " Не бытие, а битье определяет сознание", так как будто где-то раньше читал подобное, а сейчас видел то же самое, но в перефразированном виде.

С трудом разлепив глаза, колдун ещё долго не мог понять, где находиться. Небо за окном было темным и непроглядным, а вместо снега на землю спустился, заливая все вокруг, самый настоящий ливень. Сначала ему показалось, что он дома, однако ни чувство уюта, ни чувство безопасности у него почему-то так и не появились. Он снова закрыл глаза, теперь точно убежденный, что находиться совсем в другом месте, а значит, все, что с ним произошло, не сон, и кошмар продолжается дальше.

Он не испытывал вообще никаких эмоций. Сплошная пустота: что в мыслях, что в душе. На миг ему даже показалось, что он стал прозрачным как мираж. Его до такой степени накачали обезболивающим, что он чувствовал себя животным, которому в один миг перерезали нервы.

Открыв глаза опять, колдун осмотрелся по сторонам, акцентировав больше внимания на окружающей его действительности. Интересно, сколько он пролежал здесь без сознания?! И вообще, какой сегодня день?! На настенном календаре числа были написаны неразборчиво, но всмотревшись в стенд внимательнее, ему все же удалось разглядеть сегодняшнюю дату. А увидев число, ещё долго не мог поверить своим глазам. Он находился здесь всего лишь сутки, а у него было такое ощущение, будто прошла уже целая вечность.

" Надо отсюда выбираться» подумал он, и резко вскочив с кровати, уже собирался стать на пол, пока не заметил капельницу. Сорвав её с руки, он привстал с места, и сделав пару шагов к двери, уже намеревался покинуть комнату, как тело его вдруг сковала слабость, перед глазами все поплыло, ему стало плохо. Он едва успел добраться до кровати обратно, чтобы не грохнуться без сознания прямо посреди комнаты.

***

- Сижу за решёткой в темнице сырой... – выстрелив строкой модернизированной версии известного стихотворения, Сафронов закрыл за собой дверь.

Оторвавшись от созерцания унылого пейзажа за окном, Кадони вздрогнул и повернулся в сторону фокусника.

- Ну? – с нервной усмешкой уставился на него скептик, ожидая, чтобы тот продолжил рифму. Но «пациент» упрямо отмалчивался. Наконец, не выдержав томительного ожидания, Сафронов бросил:

- Что ты молчишь? Сущность свою дворянскую показываешь?

От былого образа неприступного и язвительного колдуна не осталось следа.

Освободившись от всей этой мистической, псевдо пафосной мишуры, он выглядел чистым и невинным, как дитя, и больше напоминал робкого юношу из церковно-приходской школы, чем «злобного» некроманта. Избавившись от мрачного антуража, он будто сразу сбросил годков этак десять, словно прежнего Кадони никогда и не было. И если бы Сафронов знал его только в таком образе, то никогда бы не подумал, что между адским «существом», ещё недавно прогуливающимся по коридорам, и сидящим перед ним молодым человек в светлой клетчатой рубашке, с этакой натянутой грустной улыбкой, есть не просто что-то общее, но по сути, это одна и та же личностью. В своем новом амплуа некромант и вправду напоминал Сафронову чем-то «котенка с перебитой лапкой».

При виде этой картины сердце фокусника сжалилось. Раз в двухсотый, если не больше. И посмотрев на грустящего страдальца ещё раз, казалось, был готов простить ему чуть ли не все «прегрешения», хотя и утверждал накануне, что это будет в первый и последний раз.

«И только тогда я понял, что Кадони – это никакой не «опасный» и «злой» колдун, - позже расскажет скептик братьям о своих впечатлениях после визита, - а попросту перепуганный ребенок, и ему это нужно это простить. «Зловещий» образ – всего лишь обычная маска, игра на публика, ширма, которая нужна для того, что никто не узнал, что представляет собой на самом деле.

- У меня для тебя два новости. – отозвался скептик, решив донести до него последние сведения. - Плохая...

Сафронов запнулся на полуслове.

-... и тоже плохая.

Кадони и глазом не моргнул. Собственно, других новостей, он услышать и не ожидал.

- В общем, хочу тебе сказать, что рейтинги твои обнулились, и в финале твоим соперником по дуэли станет... Велес.

- Я рад. – равнодушно ответил колдун после того длительного молчания. Это было, пожалуй, все, что он мог сказать на данный момент, хотя Сафронов заранее настроился эмоциональный ответ.

Скептик попытался прочитать на его лице хоть какую-то эмоцию, но Кадони оставался бесстрастным, сохраняя спокойствие, и по отношению к фокуснику держался холоднее льда.

Новость о неоязычнике его как будто за живое не задела, словно он пока не до конца ещё осознал происшедшее, зато известие об обвалившихся рейтингах колдуна таки огорчило. Сафронов улыбнулся, наблюдая за ним. Выдал хоть одну эмоцию, значит, есть ещё надежда на «спасение». Рассудок, похоже, остался при нем; парень соображает, (туговато, конечно, получается, но вполне себе соображает), если только не прикидывается больным, ведь хорошо сыграть «тяжелобольного» без подготовки, тоже надо уметь. Но рыжий скептик чувствовал - это не игра.

- Зачем ты сюда пришел?

«Парень из церковно-приходской школы» заговорил точь-в-точь, как тот другой, хорошо знакомый Сафронову тип из прошлого, и от одного звука, от одной интонации этого голоса скептик почувствовал, как в нем закипает ярость.

- Я принес тебе кое-что. – и, инстинктивно потянувшись к карману собственной куртки, Сафронов вынул оттуда небольшую заточенную отвертку.

- Что это? – спросил колдун, покосившись на инструмент, который больше бы сгодился слесарю какому-то или столяру, но не ему.

- Ты же не собираешься сидеть здесь вечно?

- В смысле?!

Сафронов ответил не сразу. И покосившись по сторонам, словно за ними мог кто-то наблюдать, добавил:

- Когда тебе надоест сидеть в лазарете, (а здравый смысл мне подсказывает, что вряд ли тебя выпустят отсюда раньше финала), то можешь устроить побег.

- При помощи отвертки?

Сафронов развел руками в ответ.

Кадони вздохнул. Ну, что ж, отвертка, так отвертка, подойдет и такое " холодное оружие", раз другого не нашлось.

Незаметно передав инструмент, скептик искренне надеялся, что его " дружеского" жеста никто не заметил, ведь к " пациенту" его ещё долго не хотели пускать, чтобы просто проведать человека, не говоря уже о том, чтобы передать " посылку". И когда отвертка перекочевала в руки колдуна, Сафронов не выдержал, и признался:

- Я восхищаюсь тобой и одновременно готов тебя убить.

- Это ещё почему?

- Признайся, ты совершил ошибку, и тебе пора каяться.

- Согласен, но ты прекрасно знаешь, - отозвался он, - что когда я начинаю каяться, никому от этого хорошо не становиться.

Кажется, фокусник хотел накануне кого-то «простить», купившись на обманчивое впечатление «няшности» больного? Он передумал. Это было все равно что трогать шиповник: красивые на вид и мягкие на ощупь, все же не следовало забывать, что внутри них таяться шипы, и когда их пытаешься сломать, бесследным для пальцев это не остается.

– Вот настоящий Штирлиц нашего времени. – нахмурившись, бросил скептик. - Его пытают, а он ещё и агитирует!

- Я - твоя отрада и, можно сказать, светоч существования на проекте. – «зацепившись» за его эмоцию, колдун начал «преображаться» на глазах. - Ну, сам подумай, с кем бы ты тут общался, кроме братьев, если бы не я? А так хоть каждый день было на кого гавкнуть.

Лихорадочный румянец окрасил бледное лицо Кадони, глаза его заблестели, и решив, что некромант уже «выздоравливает», Сафронов сделал попытку " добить" его окончательно.

- Нет, тебя я регулярно посылаю, а вот от общения с другими действительно получаю удовольствие. – сказал он. - Ты просто не любишь людей, отсюда все твои проблемы.

- Любить надо уметь, и любовь надо заслужить. Я умею любить, кто бы там что ни говорил.

Колдун сгорал от температуры, но все же нашел в себе силы донести мысль до упрямого собеседника.

- Ты один сплошной ходячий парадокс. – отозвался Сафронов, и отказавшись от дальнейшей дискуссии, хлопнул дверью, и покинул помещение.

Прислонившись спиной к холодной стене, Кадони намеревался вернуться к прежним мыслям, с которых сбил его фокусник, но сколько не пытался настроиться, у него ничего не получалось. Его сжигал жар, ставший причиной столь резких «преображений», который Сафронов ошибочно принял за признаки выздоровления. Флэш-бэк в духе " Ice Bucket Challenge" в комнате Мэрилин, не остался для него бесследным.