ДИАГРАММА 2 11 страница

Оглядываясь назад, начинаю понимать, что именно во вре­мя панических атак и происходил мой рост. Я не только имею право переживать свои чувства, но их переживание было тем единственным, на что я была способна во время приступов паники. Будто помпой выбрасывался в кровь адреналин; я не могла есть и думала, что умираю. Я оказалась способной выстоять эти атаки, выжить и про­двинуться духовно. Я всегда знала, что в один прекрасный день мне придется сделать то, чего делать не хотелось и чего я постоянно избегала, куря эту большую закрутку марихуаны много лет назад. Именно тогда я и пришла к вам, Кэрол. В тот день, когда я встретила вас, до меня впервые дошло, что со мной всё в порядке и что нет ничего зазорного в переживании своих чувств. Никто никогда не говорил мне, что я в полном порядке такая, какая есть. Именно это и явилось поворотным моментом в моей жизни.

Когда я вернулся домой из Вьетнама, у меня ничего не ладилось. Я нашел работу, но постоянно ввязывался в драку с другими офицерами. Потом десять или одиннад­цать лет я обучал людей летному делу, и это было еще одним местом, где ты всегда находишься на грани срыва. В течение этого времени у меня развилась болезнь, при кото­рой наблюдается периодическая остановка дыхания во сне. Мне было трудно делать что-либо, будь то исполнение работы или вождение машины. Болезнь прогрессировала, и состояние мое ухудшалось. Ведя машину по шоссе, я вооб­ражал, что убиваю людей, и это помогало мне не засыпать. Наконец настал момент, когда я больше не мог этого выносить и, помню, жалел о том, что покинул армию. Тогда-то я и обратился за помощью.

Всю свою жизнь я пребывал в состоянии агрессии и, сколько я себя помню, всегда дрался. Слава Богу, с этим покончено! Разного рода пристрастия служили побегом от всех этих огорчений, демонов, но я об этом не знал. С новым понима­нием того, что нет ничего зазорного в плохом самочувс­твии, я первый раз в жизни почувствовал себя свободно. Отсутствие необходимости таиться наполняет ра­достью. Сейчас я работаю над чувством стыда и, кажется, достиг серьезных успехов, особенно в отношении суждения. Суждение держит передо мною зеркало, чтобы я мог видеть себя. Эта идея зеркала — самая лучшая на свете! Теперь, когда я перестаю убегать от демонов и разрешаю чувствам присутствовать в себе, они исчезают и замещаются покоем.

Больше нет ни компульсивного поведения, ни борьбы, и это всё, о чем я просил в своих молитвах. В течение многих лет я полагал, что, благодаря страстным молитвам, исчезнет склонность к пристрастиям. Этого, однако, не происходи­ло, а я не понимал почему. Теперь же туман будто рассе­ялся. Я всё еще могу заметить проходящую мимо женщину, но на этом всё заканчивается. Агрессивного желания заво­евать ее расположение больше не возникает. Боже, насколь­ко приятней видеть в женщине личность, а не объект желания! Становясь старше, я испытываю сострадание — чувство ранее мне совершенно незнакомое.

Только недавно мне открылось, что избавиться от стра­дания, сопротивляясь ему, —задача невыполнимая. Приход к этому был медленным процессом, как рытье туннеля, конец которого всегда перед вашим носом. Осознание прихо­дило одновременно с истощением ресурсов для интеллекту­ального понимания. Всё началось с религии, затем следовали психология, метафизика и, наконец, «Курс чудес». Я назы­ваю это постижением, анализом или «поиском выхода». Я перепробовал всё, что только мог, и делал это так долго, как мог, пока бесполезность этого не начала постепенно доходить до меня.

Поскольку и спасение, и безопасность по моей логике заклю­чались в том, чтобы сваливать всю вину на других, я научился понимать, что таким путем мне никогда не выбраться из страданий. Я начал принимать концепцию основного закона исцеления: никто не исцеляется в одиноч­ку. Я по-настоящему поверил в эту идею. И, пытаясь исключить кого-то из числа тех, кто достойны покоя, я прежде всего исключал себя как недостойного его, поэтому существовал только один выход: признавать право других. Иногда я стараюсь разобраться в том, откуда появилось страдание, — не с целью анализа и избавления от рас­стройства, но чтобы осознать свою собственную проблему. Это, однако, не помогает решить ее. Обнаружив себя в тисках зависимого поведения, я в буквальном смысле взы­ваю: «Помоги!» И ничего больше. Тогда появляется чувс­тво полного отказа от контроля и от суждения: я усту­паю и полностью сдаюсь Силе большей, чем я сам, этому неназываемому источнику блага.

Вся моя жизнь была аддикцией, защитой от обвинений в никчемности, бессмысленной оборонительной стратегией. Теперь я встречаю чувства безоружным, и тогда помощь, о которой я прошу, приходит. Теперь мои побуждения обос­нованы долгим опытом и уверенностью в том, что борьбой ничего не достичь. Вместо отчаяния приходит уверен­ность, хотя я и не осознаю конкретного процесса. Как выражаются люди, выходящие из похмелья: «Вдруг ты понимаешь, что можешь повернуть голову, не чувствуя боли». Сомнения, неопределенность и ощущение всеобщей бессмысленности просто исчезают в результате какого-то процесса, отличного от «усилия воли», и замещаются ощу­щением благополучия. Когда я не сужу, покой приходит сам по себе, и арсенал пристрастий просто опустошается. В состоянии покоя борьба безотносительна и не нужна. Компульсивное поведение непривлекательно и совершенно бес­смысленно. Всё сводится либо к суждению, либо к покою, и нет какой-то третьей категории, срединной межи или другого места между ними. Третьего не дано.

Для меня поворотным моментом послужил мой развод и ряд трудных ситуаций, в которых оказался мой бизнес. Всё это происходило одновременно, и я получил удар, что на­зывается, «между глаз». Состояние мое можно было срав­нить только с пребыванием в паровом котле под давлением. Это явилось результатом процесса исключения, когда ни одна моя стратегия больше не срабатывала. Истощились ресурсы места, времени и таланта. У меня всё еще остава­лось в запасе множество трюков, но чего-то по-прежнему недоставало внутри. Может быть, это и работало «там», но «здесь» определенно не работало.

В классе Кэрол, во время упражнений я отметил про­мелькнувшее чувство, которого всегда избегал, и вдруг до меня дошло, что оно вовсе не такое пугающее или опасное, как я того ожидал. Я понял, что все столь искусно создан­ные мною маски были на самом деле одной, а не множеством масок. Мне кажется, что нет другого пути к исцелению, кроме переживания чувств и доверия к этому процессу. Если какое-то обстоятельство кажется негативным и огорчающим, я расцениваю его как призыв сфокусировать на нем внимание, чтобы определить его положительные аспек­ты. Возвращаясь к упражнениям в классе, я не только приветствую дискомфорт, но ищу его.

Например, пару недель назад я отдыхал на пляже. Несколь­ко друзей должны были подойти туда же, но они не появи­лись. Все было хорошо. Оставшись вдвоем с собакой, я был абсолютно спокоен в своем одиночестве, между тем как раньше эта ситуация была бы для меня просто невыноси­мой из-за воспоминаний о неосуществленных желаниях и надеждах. В этот день я был спокоен и наслаждался своим отдыхом на берегу. Вдруг, совершенно неожиданно, побли­зости от меня появился мотоциклист. Я был раздражен: «Ну что за напасть! Это ведь мой пляж! Только-только я обрел покой, как его нарушили». Я пристально посмотрел на мотоциклиста, и он стал пятиться, покидая пляж, поскольку я считал, что находиться там ему не положено. Он помахал мне рукой и noexали дальше. «Хорошо», — подумал я. Но, видимо, этого сигнала оказалось недоста­точно, чтобы привлечь мое внимание.

Через какое-то время я заметил пару, спускавшуюся по лестнице от дома моих соседей и направляющуюся к берегу с одеялом, собакой, чемоданом, радио и другими вещами. Они явно чувствовали себя как дома. Зная, что сосед в отъезде, я счел пришельцев нарушителями. У юноши на спине была огромная устрашающая татуировка, множество серег, и я был совершенно уверен, что они не соответствуют данно­му месту. Во мне поднималось раздражение из-за того, что кто-то снова вторгся в мое пространство. Я продолжал пристально глядеть на них, но они как ни в чем не бывало с удовольствием принимали солнечные ванны. Пару недель на назад кто-то взломал замок и забрался в соседский дом, поэтому я посчитал своим долгом позвонить в полицию. Непрошеные гости оказались друзьями сына моих соседей, им было разрешено пользоваться домом и оставлен ключ. Я думал: «Мой Бог! Какой здесь урок для меня?» Я извинил­ся. Молодой человек был очень вежлив, и ответных атак не последовало.

Это было небольшое, но интересное упражнение. Я похва­лил себя за достижение покоя, но тут же понял, что необходимо идти дальше. Я осознал, что люди, появившиеся вслед за мотоциклистом и нарушившие мой покой, были «той же самой личностью», и я должен подумать, зачем я это создаю, что именно они, как в зеркале, отражают во мне. Теперь я намного больше, чем раньше, ищу причину своего поведения внутри, вместо того, чтобы указывать на ошибки других и обвинять всех на свете. Если я концент­рирую внимание на более позитивных вещах, пристрастия соскальзывают в небытие. Я оборачиваюсь, а их и след простыл. Что действительно не покидает меня, так это желание осознать, каким путем мы ставим себе палки в колеса. Это подобно игре в «охоту за пасхальными яй­цами».

Мои средства и стратегия не работали. Я продолжал свой поиск, поскольку понимал, что моей одержимости правиль­ной едой и физическими упражнениями ради поддержания хорошей формы отныне будет недостаточно. Я признал необходимость изменений и обращался внутрь более чем когда-либо. Я стал расти духовно, больше времени посвя­щал церкви и Богу. Я научился полагаться на Него, всё больше обращается к Нему за силой в преодолении своих страхов.

Мой процесс работы с огорчением зависит от обстоя­тельств. Будучи занят, я не могу закрыть глаза и успоко­иться. Но как только появляется возможность, я углуб­ляюсь в себя и прошу Святого Духа показать мне истину сложившейся ситуации или исправить мое мышление по поводу нее. Я от всего сердца прошу соединить меня с тем, с чем почувствовал разлад, затем позволяю Святому Духу направлять меня в данной ситуации и указать мне путь ее разрешения. Тогда немедленно или спустя некоторое время вся форма полностью меняется. Это случалось много раз! Огорчение напоминает, что у меня есть цель, отлич­ная от единения, и это очень добрый урок. Я более не борюсь с пристрастиями, и это замечательно! Как только фокус внимания переместился, они отпали.

Я страдала от сильной боли и знала, что на этот раз не буду стараться уйти от нее. Интуитивно я чувствовала необходимость воссоединиться с мягкостью и добротой во мне, но не знала, как это сделать. Я не понимала почему, несмотря на то, как много я сделала в своей жизни, какое множество книг перечитала, сколько философских систем постигла, боль не оставила меня. Я не могла объяснить себе, почему она не уходит, а, наоборот, ощущается силь­нее, чем когда бы то ни было. Для ответов на все эти вопросы мне нужен был кто-то гораздо мудрее меня. Я была готова слушать. Я отправилась к психотерапевту, и это послужило началом больших изменений в моей жизни. Вспо­минаю, как раньше, сидя на одном из проводимых Кэрол занятий, я думала: «Если кто-нибудь еще раз упомянет Бога, я встану и уйду», потому что к этому времени больше всего на свете я была зла на Бога. Я думала: «Я всего лишь человек, но никогда я не сделала бы другим того, что Он сделал мне!» Я отворачивалась от Него, поскольку боль переполняла меня. Я не осознавала, что моя боль генерировалась мною самой, а вовсе не Богом и что я отво­рачивалась не от Него, а от себя. Моя ненависть к самой себе была необычайно глубока, и ярость еще не целиком испарилась. По большей части я уже не испытываю ее, но бывают моменты, когда я готова зацепиться за старое.

Боль — это чувство, соединенное с убеждением, и ни то ни другое не может исчезнуть, пока я держу их в себе. Чувства — это то, что создает мою жизнь. Следовательно, пока я чувствую себя «недостаточно хорошей», я буду снова и снова попадать в ситуации, отражающие эту недостаточную «хорошесть». И я буду считать, что выб­рала не того человека или не ту профессию. Я не стараюсь подсластить жизненные пилюли и не пытаюсь обойти стороной мои чувства. Когда мысли начинают блуждать или внимание отвлекается чем-то другим, я говорю себе: «Э, нет. Это неправда, и ты это прекрасно знаешь. Ты — часть Вселенной. И у тебя есть в ней место».

Оглядываясь назад, я ясно вижу, как старые идеи отпадали одна за другой. Я могла выбрать, стать агрессивной или не стать. Я желаю признать, что выбор, который я делаю каждую минуту, действительно сказывается на моей жиз­ни. Теперь я решила следовать своему сердцу, инстинкту и интуиции, и я естественным образом получаю более радос­тный опыт. И пагубные влечения исчезают.

Я долго не обращал внимания на свое поведение, и множес­тво моих пристрастий ускользало от меня. Я переходил от одного к другому и в конце концов подошел к такому моменту, когда взмолился о помощи. Я не был тем, кого люди обычно называют «опустившимся алкоголиком». Я не утратил ни дома, ни машины, ни работы и жил в относи­тельном комфорте, т. е. не потерял того, что обычно теряют люди, прежде чем обратиться за помощью. Однако я понял, что это был предел, низшая точка, что больше я не могу полагаться на себя. Конечно и раньше, полагаясь на себя, я не достигал какого-либо успеха, но считал сла­бостью неспособность справиться со своими проблемами. Решив, что нуждаюсь в помощи, я почувствовал облегчение, и моя жизнь начала быстро изменяться к лучшему. Ранее я не различал поведения, связанного с другими влечениями, ибо, когда выключен свет, ничего не видишь.

В какой-то мере я всегда чувствовал себя жертвой поступ­ков других людей или событий, но сегодня обнаружил, что, когда эти чувства начинают подниматься к поверхности, нет никакой необходимости исправлять положение вещей или заставлять людей изменять их поведение. Пришло время остановить свой бег, сесть и работать с чувствами. Дело совсем не в других. Всё сводится к тому, чтобы внимательно присмотреться к себе самому, поскольку ре­шения не найти вовне, в других людях. Всё, что происходит, происходит внутри меня, и, если я смогу добраться до причины этого, остальное разрешится само собой.

Дискомфорт как часть целительного процесса поднимался в сознание по мере того, как я работал с ним. Затем я распознал другие свои пристрастия и другие пути их скры­вания от себя самого, которыми так умело пользовался. Пребывая в хорошем состоянии, я вовсе не должен бороться с пристрастием. Я был бы рад сказать, что старое пове­дение ушло навсегда, но иногда оно всплывает. Однако времени для распознания дискомфорта и работы с ним требуется всё меньше и меньше.

Пять или шесть раз я безуспешно пытался бросить ку­рить. Я думал, что как следствие избавления от этой привычки должна прийти какая-то форма страдания, а этого нужно избегать любой ценой. Я отстранялся от данной проблемы, держался от нее как можно дальше. При­бегал к разным методам избавления от пагубного влечения: акупунктура, самогипноз, гипноз со специалистом, никоти­новая накладка. Всё это были попытки дальнейшего отда­ления от симптомов, возникающих при отказе от курева, и, по сути, они лишь усиливали боль. Признав, что этот подход абсолютно неверен, я должен был сделать крутой поворот на 180 градусов.

Нужно было действовать в направлении, прямо противопо­ложном тем пяти или шести неудачным попыткам, кото­рые поначалу я не желал признавать таковыми. Но я сказал: «Всемогущий Бог, я намереваюсь бросить курить всего лишь на один только день и посмотреть, сработает ли это». Так я и сделал. Это не убило меня, и то же самое я проделал на второй день. Я должен был предстать лицом к лицу с этим синдромом изъятия. Я обратился к чувс­твам, чтобы посмотреть, могу ли я ощутить и пережить это. Я смог. Переживая чувство, я вспоминая, как сильно и желаю покоя Божьего. Это было так просто!

Почувствовав синдром изъятия, я принимая категоричес­кое, необратимое решение желать истинного покоя Божь­его, а не сигарету, пока влечение не ymuxaлo и не исчезало совсем. Исчезло и страдание, а привычная реакция стано­вилась слабее и слабее. Я был изумлен тем, что спустя примерно четыре дня после того, как я бросил курить, влечение к сигаретам исчезло. Затем оно нахлынуло с удесятеренной силой. Я имею в виду, что безумное желание курить налетело шквалом на шестой или седьмой день. Следующие два дня были для меня полем битвы, но по прошествии их влечение утихло и улетучилось совсем. Больше не было борьбы. Курение утратило свою привлека­тельность, и, должен сказать, что примерно через месяц после того, как я бросил курить, ко мне пришло реальное ощущение свободы.

Процесс достижения этого уровня свободы был полной противоположностью тому, каким я его себе представлял. Мои предыдущие попытки никогда не приносили успеха, и я не мог понять почему. Я курил в течение сорока трех лет, и вам нетрудно вообразить этот каждодневный паттерн. Мысль о затяжке, затем осуществление этого желания как реального физического действия от двадцати до сорока раз в день в течение сорока трех лет становятся укоренившей­ся привычкой. Удивительным было то, что, как только я бросил курить, все характерные для курильщика симптомы, включая типичный кашель, исчезли в течение трех дней. Они просто отпаяй. Раньше в зимний период я всегда болел бронхитом, но этой зимой бронхит не появился. Я могу вспоминать курение, но у меня не появляется влечения к нему.

Отвлечение от собственной боли включает в себя побег и желание спрятаться в буквальном смысле слова. Я делала всё для собственной изоляции: пряталась дома, запирала двери, гасила свет, сворачивалась в клубок, цепенела и пол­ностью выключалась из жизни. Я смотрела телевизор или ходила в кино. Мотивацией для всего этого служит отказ признаться себе в том, как я себя чувствовала. Всё своди­лось к контролю и попыткам быть «достаточно хорошей». Я думает: «Когда это случится, тогда...», или «Если я получу это, тогда я....», или «Когда я достигну этого, тогда...» Недавно я открыла, что всё это неправда и что «тогда» никогда не наступит. С этим открытием пришел период, когда у меня вообще не возникаете побуждений что- либо делать. Осознав, что старым фантазиям не суждено осуществиться, я решила, что умираю. Теперь я понимаю, что проходила через кардинальную трансформацию.

Только недавно я начала постигать на опыте, что неспо­койные чувства приемлемы и что они ничего не говорят обо мне самой. В дни моей молодости никто не побуждал меня расследовать, откуда появляется тревога и что она озна­чает, никто не обучил распознаванию пристрастий. Боже мой! Только сейчас я начинаю понимать, насколько стес­ненно и неуютно чувствовала себя в отношении ко всему! Мне необходима дисциплина в принятии решений, даже са­мых незначительных. Каждый день я должна четко уви­деть свое намерение и побуждение в любом поступке или желании, поскольку в прошлом всё делалось во имя ухода от боли. Когда я позволяю всему просто быть, тревога раст­воряется и исчезает. Это удивительно! Сейчас я так благодарна за подобное осознание!

Мой поворот к лучшему произошел, когда я начал пони­мать, что Бог, Божественная Жизнь существовали не вне, а внутри меня. Открывшись новым идеям, я позволил моей естественной природе осенить мое сознание изнутри, хотя я и боролся с этим долгое время. Я уже принимал разного рода транквилизаторы и антидепрессанты, когда познако­мится с новыми идеями о связи между душевной болью и пагубными влечениями. Я не см ел сделать и шагу без ле­карств, поскольку люди заметили бы и не одобрили мое состояние, ведь от посторонних глаз тревогу не скроешь. Я начал делиться своей ситуацией с клиентами, желая и им узнать, что в ощущении тревоги нет ничего страшного, — возможно, это потребует лекарства, но и в этом нет ничего плохого. Это разрешало им говорить правду. Чест­ность была существенным элементом. Я был доволен, видя, что не только у меня, но и у других людей не всё ладилось в жизни и что мы все проходим через похожий жизнен­ный опыт.

Тревожное состояние или депрессия появлялись снова, но я начал принимать подобные чувства, обсуждая их с женой и больше не скрывая. Я говорил себе: «Джон, ты есть Хрис­тос, сынБога живого, и твоя жизнь Божественна. Вот кто ты есть на самом деле. Ты — не тревога и не депрессия, ты — не то, что видит в тебе мир». Так я поддерживаю себя. Достаточно долгое время ушло на осознание того, что слова моей приемной матери о моих «демонах внутри» и обратил в самореализующееся пророчество. Я, однако, пришел к несомненному выводу, что она была не права. Во мне тех демонов нет. Это вовсе не обо мне! Теперь, когда тревога овладевает мной, я не пугаюсь ее, ибо у нее нет надо мной власти. Я становлюсь всё более и более спокойным. Я не испытываю стыда или вины и страха за будущее. Я нахожусь здесь и сейчас, чувствую, как замечательно быть собой, независимо от того, что я переживаю. Мне не нужно лгать относительно того, кто я такой, или притворяться, или сочинять истории. Что же произошло с аддиктивным поведением? Оно ушло в небытие.

Всё произошло благодаря усилиям Кэрол. Записи ее семина­ра, посвященного пристрастиям, открыли мне многое. Я узнала, что должна чувствовать то, что чувствую, а не подавлять это. Когда я так поступаю, всё идет нормально, борьба же с чувствами совершенно изматывает меня. Я осознаю возникающее чувство, и это ведет к желанию переживать его — по крайней мере иногда. Хотя я и говорю, что займусь этим немедленно, текучка может воспрепят­ствовать этому. Тогда я признаю, что сама же и создала эти препятствия. Перестав бороться с огорчениями, я не думаю о еде как об отвлечении. Я перекусываю и забываю о голоде. Мои мысли больше не сосредоточены на еде. И нет нужды отвлекать себя от чувств, которых уже нет.

Первые шесть месяцев после того, как я бросил пить, были процессом рассеивания тумана. Я знаю, что говорит на этот счет наука, и знаю, каков был мой собственный опыт, и они не совпадают. У меня не было «симптома изъятия», меня не трясло, хотя я и испытывал частые перемены настроения в течение многих дней. Думаю, я был на грани маниакально-депрессивного состояния. В первый год трезвости я начал ощущать в себе гнев, о котором даже не подозревал. Я не понимал, что он был связан с трезвым состоянием в течение последних двух-трех лет. Я даже интересовался в разных группах АА: испытывал ли кто- либо еще это чувство, и, как правило, всегда находилось два-три человека, чувствующие себя таким же образом. Когда я спрашивал, как разрешить проблему, они отвечали: «Не пей и посещай групповые занятия». Это был прекрас­ный совет, но он не решал проблемы. Даже при том, что я преданно посещал все занятия, был вовлечен в процесс полностью и перестал пить, настало такое время, когда в глубине души я был уверен: должно существовать нечто большее, чем то, с чем нас знакомили. Примерно три года назад ощущение чего-то недостающего, упущенного под­толкнуло меня в направлении, ранее неведомом. Долгое время я чувствовал себя разочарованным и неудовлетворен­ным, и эти чувства вновь начали появляться вскоре после того, как я бросил пить. Я начинаю понимать, что, воз­можно, физическая боль была еще одним способом отвлече­ния внимания. С раннего детства и до того времени, когда мне было уже хорошо за двадцать, я испытывал некий род физической боли. В шестнадцать лет мне из-за постоян­ных спазмов и судорог поставили диагноз: рак желудка. Известные гастроэнтерологи подвергли меня серии тестов и пришли к заключению, что атаки случаются только во время перерывов между спортивными тренировками. Нес­колькими годами позже другой врач сказал мне, что я веду слишком напряженный образ жизни. Я слушал его совет

посвятить больше времени себе самому и думал, что я не ногу проводить время в одиночестве, поскольку может всплыть правда обо мне, и я узнаю, насколько я плохой и фальшивый. Я не мог вообразить последствий обнаружения моей ущербности.

Я испытал облегчение и изумление, когда стало ясно, что подобные чувства движут абсолютно всеми. Понимание, что почти все в этом мире исходят из того же суждения: «лучше не показывать, кто я есть на самом деле, иначе меня обнаружат и раскусят», было настоящим прорывом, настоящим ростом в познании того, что, независимо от обстоятельств, мы все разделяем это внутреннее чувство. Если говорить честно, то причина, по которой я не верил в это раньше, лежала в страхе и нежелании признать себя таким, как все. Я не была особенным, даже при всех физи­ческих проблемах, которых не было у других! Моя особен­ность, вне всякого сомнения, выражалась в том, что я был «хуже чем», а не «лучше чем». В этом случае «быть обнаруженным» означаю для меня равенство с другими, я же не видел себя равным. Я всё еще считал себя второсор­тным по отношению ко многим людям, отказываясь при­нимать свою божественность. Я рассказываю об этом дру­гим, и у меня не возникает проблем в понимании божест­венности всех, живущих на этой земле, кроме моей собственной. Я осознаю безрассудность, чистое безумие этого. Я действительно стараюсь напоминать себе, что я — творение Силы, превосходящей мою собственную силу, и всё же мне кажется, что Он сотворил шесть миллиардов полноценных людей и одного урода. Я понимаю безумие этого. Но всё еще держусь за баррикаду особости.

Мой первый шаг в сторону естественного поведения принес гораздо больше положительных результатов, чем постоян­ное общение с людьми, окружающими меня с целью прият­ного времяпрепровождения. Beликое освобождение приходит с пониманием: показ реального себя приносит лучшие ре­зультаты, чем укрытие за маской юмора. По мере того как я вел себя более и более естественно, юмор, который сос­тавляет часть моих профессиональных навыков, становил­ся всё более уместным. Теперь он мог служить средством единения.

Без добрых намерений юмор становится пагубным. Вы мо­жете общаться с людьми и веселиться, скажем, как рас­сказчик анекдотов. Для пересказа анекдота чувства юмора не требуется. Рассказывание анекдотов, т. е. способ запол­нить время, не переходя на личности, оказывается, в итоге, весьма сомнительным времяпрепровождением. Когда же вы действительно помещаете себя и окружающих вас людей в настоящий момент, то узнаете, что забавного находят в себе они сами. Люди любят определенные вещи, к примеру, звучание их имен, доброе упоминание принимаемых ими слабостей. Вы не можете говорить просто о блондинках или вообще о женщинах. Необходимо говорить конкретно, а для этого нужно знать много конкретных нюансов, на­пример, какие между ними различия, что в них самих для них приемлемо, что они ценят. Есть разница между тем, что приводит людей в замешательство, и тем, что сос­тавляет своеобразие их личности. Например, вы не могли бы смутить Джека Бенни, критикуя его игру на скрипке, однако, вам, несомненно, удалось бы сделать это в отно­шении профессионального скрипача.

Мы все предубежденно относимся к чувству дискомфорта, но я собственным путем, без обучения, приглашаю его. Все наши системы учат обратному: находить место комфорта и оставаться там, однако, пребывание в совершенном ком­форте есть прекрасный способ вообще не иметь никакой жизни. Если я чувствую, что закипаю, я позволяю себе кипеть, поскольку это освобождает. Я знаю, что, если не заниматься проблемами, они будут повторяться, проявля­ясь во множестве вариантов. Я продолжаю говорить друзь­ям: «Вы живете, когда переживаете неприятности. Не поворачивайтесь к огорчениям спиной. Когда вы испытыва­ете все эти огорчения и расстройства, вам даются инс­трукции. Слушайте и спрашивайте, что нужно постичь для предотвращения подобного опыта в будущем».

Когда наше супружество в конце концов приказало долго шить, я выкуривала только две сигареты в день и вела себя примерно, но чувствовала себя подобно больному щенку. Тревоги и волнения извели меня настолько, что я не разоб­ралась в основной своей проблеме — пристрастии к конт­ролю над детьми. Я думала, что именно их поведение заставляет меня хворать, когда я пыталась обратить в реальность собственное представление о том, каким всё должно быть. Ведь в этой картине мои дети были футболистами, пловцами, здоровяками, общительными, исполнен­ными любви людьми, а не наркоманами, сидящими дни нап­ролет в уборной и курящими опиум. Эти чувства, горькие до тошноты, привели меня к убежденности в своей абсолютной никчемности, к тому, что в жизни много упущено, что я не способна ничего делать правильно, иначе не было бы всего этого ужаса, происходящего в моей семье.

В то время я боролась исключительно с поведением, и у меня был план оздоровления всего на свете. Интеллекту­ально я понимала, что чувство беспокойства было кратчайшим путем к исцелению. Однако до недавнего времени я не подозревала, что вовсе не обязательно копаться в том, откуда или по какой причине это чувство появилось. Хотя мне и говорили об этом, существовала такая преграда, такое пристрастие к обучению и к интеллектуальному пониманию, что, независимо от того, сколько раз люди говорили мне: «Тебе не нужно разбираться в этом», я их не слышала. Вдобавок я училась в колледже на социального работника, в задачу которого входило разрешение проблем. Мое эго занимало себя разного рода стратегиями в решении проблем, поэтому мое сердце не слышало, что мне вовсе не обязательно понимать истоки проблемы или обвинять кого бы то ни было. То, что не надо никого ни в чем винить, послужило для меня ключом. Теперь, когда появляется огор­чение, оно не задерживается надолго, и боль замещается покоем, надеждой, улыбкой, смехом и приятием себя.

Теперь я вижу, какую великую службу сослужили мне мои дети, используя наркотики и не вписываясь в мою картину жизни. Это заставило меня проснуться. Уже благодарная моему младшему сыну и его ситуации, я стараюсь теперь сделать то же самое в отношении старшего. И, испытывая к ним благодарность, я замечаю, что они становятся луч­ше. Это просто невероятно! Через них пришло великое постижение, но не то, на которое я рассчитывала. Я распланировала всё, что касалось моих детей, вплоть до часа их зачатия. Мне было девятнадцать лет, когда был зачат мой первый ребенок, и я читала книгу о том, сколько выбрасывается сперматозоидов, сколько времени занимает овуляция и каковы наилучшие условия для зачатия здоро­вого ребенка. Это ли не одержимость контролем?