Понятие и признаки хищения 2 страница

Что касается других объектов недвижимости, перемещение которых без несоразмерного ущерба их назначению невозможно в силу прочной связанности с землей (жилые дома, здания, сооружения в том числе производственного характера, растения на корню и т.п.), то завладение ими путем кражи, грабежа и разбоя в отдельных случаях может быть осуществлено посредством «обращения в движимое» (разборка и перевозка индивидуального жилого дома, снятие и увоз металлической ограды дачного участка, демонтаж линии связи и т.п.). Однако это обстоятельство не ставит под сомнение тезис о несовместимости природы объектов недвижимости с указанными способами хищений. Для такого рода объектов значение имеет не только сама связь их с землей, но и функциональное назначение, которое невозможно реализовать без наличия этой связи. Прежде всего, многие из указанных предметов относятся к категории неделимых вещей, т.е. утрачивающих в результате раздела свое прежнее хозяйственное назначение либо несоразмерно теряющих ценность. Следовательно, тайное, грабительское или разбойное завладение какими-то их частями (например, срезание токонесущих проводов на линии электропередачи) означает ни что иное, как повреждение этого имущества, квалифицируемое по совокупности с хищением изъятой части.

Полная разборка недвижимой вещи с завладением всеми образовавшимися в результате этого компонентами также не образует хищения недвижимости, ибо в данном случае «похищается не недвижимость, а материалы, которые недвижимостью не являются».⁴⁷ В принципе многие из объектов недвижимости, сколь бы они не были сложны и грандиозны, создаются из множества конструктивных элементов, считавшихся до этого движимыми вещами. Именно поэтому то, что построено одним человеком, как правило, может быть разобрано другим. Однако в результате соединения исходных вещей определенным образом в определенном месте и с определенной целью создается нечто качественно иное – недвижимая вещь, которая не может быть сведена к арифметической совокупности движимых вещей. Точно также и при ее демонтаже происходит не количественное умножение объекта недвижимости, а превращение его в ряд качественно иных, движимых вещей. И даже если указанные вещи будут в дальнейшем использованы для его воссоздания на другим месте – это будет уже другой объект недвижимости. При этом сам объект недвижимости в прежней качественной определенности уничтожается как таковой, а предметом хищения служат лишь бревна, что, немаловажно для определения стоимости похищенного.⁴⁸ Впрочем, даже если данный объект будет перемещен без предварительной его разборки, уголовно-правовая оценка от этого не изменится. В другом месте появится некая вещь, которую предстоит зарегистрировать как объект недвижимости, если похититель желает вступить в права собственности на нее, а сделать это при изложенных обстоятельствах можно будет только путем мошенничества.

Однако из любого правила есть исключение. По мнению некоторых авторов, недвижимость может выступать предметом кражи лишь при условии, что ее передвижение в пространстве возможно без особых потерь потребительской стоимости и целевого назначения. В качестве иллюстрации приводится пример с хищением многолетних насаждений (плодовых деревьев) с садового участка.⁴⁹

Возможность хищения имущественного комплекса как такового (т.е. как нераздельного единого объекта) также ограничена указанными выше способами, что не исключает возможности кражи, грабежа и разбоя в отношении входящих в его состав движимых вещей (инвентаря, сырья, продукции) и отделимых составных частей его недвижимых объектов – зданий и сооружений. Но будучи выделенными из состава предприятия, отдельные элементы комплекса утрачивают статус недвижимости.

Особым видом недвижимости являются воздушные и морские суда, суда внутреннего плавания и иные объективно движимые, но отнесенные к недвижимости в силу закона вещи. Функциональная подвижность указанных предметов казалось бы позволяет считать, что их хищение в полной мере подчинено правилам квалификации тех же действий в отношении движимых вещей.⁵⁰

Соглашаясь в принципе с этой точкой зрения, И. А. Клепицкий все же считает ее не такой бесспорной, как можно предположить при первом приближении, полагая, что на сегодняшний день «очевидным является лишь то, что указанные вещи могут быть предметом мошенничества и вымогательства, а также (с большей уверенностью, чем в случае с недвижимостью в силу физических свойств) можно утверждать, что в отношении этих вещей возможны присвоение и растрата».⁵¹

Если же захват судна осуществлялся в целях обращения в свой имущественный фонд, то повод для сомнений в возможности его квалификации в качестве кражи, грабежа или разбоя дает то, что указанные объекты недвижимости также подчинены принципу публичной (государственной) регистрации прав на них, в связи с чем вряд ли возможно их дальнейшее использование по назначению.

В действительности, эти сомнения не имеют под собой оснований. Если отечественная судебная практика пока не знает такого рода прецедентов, то международной практике хорошо известны случаи пиратского захвата не только грузов, но и морских судов, на время исчезающих, а затем продолжающих бороздить морские просторы под другим цветом (и корпуса, и флага). А контраргумент о том, что «пиратство охватывает разбой и грабеж и не требует дополнительной квалификации по соответствующим статьям о преступлениях против собственности», ⁵² представляется не вполне оправданным.

По своим объективно-субъективным характеристикам пиратство более близко к преступлениям против общественной безопасности, нежели к преступлениям против собственности, ибо при совершении этого преступления вред наносится не только (и не столько) общественным отношениям по поводу неприкосновенности собственности, сколько безопасному функционированию международного судоходства и воздушных сообщений. Поражение же других объектов – общественных отношений по поводу сохранности соответствующих транспортных средств и перевозимого ими имущества, должно, как и при бандитизме, квалифицироваться по совокупности с пиратством. Стало быть, состав пиратства не охватывает собой хищения рассматриваемой группы объектов недвижимости, завладение которыми путем грабежа или (что наиболее вероятно) разбоя требует квалификации по совокупности с пиратством.

Таким образом, абсолютно одинаковое для всех форм хищения решение о движимом или недвижимом характере их предмета невозможно. Поэтому и дифференциация норм об ответственности за хищение имущества посредством указания в диспозиции ряда из них на признак подвижности похищаемого имущества не требуется.

Деньги как предмет хищения представляют собой российские и иностранные денежные знаки, имеющие хождение, то есть находящиеся в финансовом обороте на момент совершения преступления.

Разногласия существуют относительно природы безналичных денег. Последние, по мнению некоторых специалистов, являются не вещественными объектами гражданского оборота, а имущественными обязательственными правами, содержание которых образует обязательство банка выплатить клиенту (владельцу счета) определенную денежную сумму или перечислить ее.⁵³ Поэтому распоряжение денежными средствами на счете представляет собой распоряжение правом требования, существующим по отношению к банку, в котором открыт этот счет.

Казалось бы в пользу этого мнения свидетельствует ст. 128 ГК, из содержания которой вытекает вещная природа наличных денег, и ст. 140 ГК, отводящая безналичности расчетную (платежную) функцию. Однако валютное законодательство более широко пользуется понятием «безналичные денежные средства», что позволяет говорить о существовании как наличных денег, относимых к вещам, так и безналичных денег, которые выполняют свои функции, не являясь вещами. Следовательно, под деньгами логично понимать и средства на счетах. Во всяком случае, ряд специалистов исходит из того, что безналичность – лишь форма существования денег, которые от этого не перестают быть объектами права собственности.⁵⁴ Тем более, что в ходе развития оборота безналичные деньги не просто заняли прочное место в современной экономической структуре, но настолько потеснили традиционные деньги, что вполне логичным представляется вывод о том, что «содержанием денежного обязательства наряду с уплатой наличных денег может являться и безналичное перечисление средств».⁵⁵

Наряду с изложенными существует и примиренческая позиция, согласно которой не столь уж важно, какова природа безналичных денег: даже если считать, что банковский вклад дают лишь право требования, все равно они представляют собой предмет мошенничества, коль скоро таковым закон называет не только имущество, но и право на имущество. В подтверждение этого приводится широко известные случаи хищения с помощью поддельных банковских авизо, когда на расчетный счет организации на основании этих документов зачислялись денежные средства, фактически не списанные со счета организации-отправителя.⁵⁶

В этом смысле для описания отношений, связанных с деньгами и другими ценными бумагами⁵⁷ (особенно – бездокументарными), приходится выбирать между двумя юридическими инструментариями, свойственными либо вещному, либо обязательственному праву. Возможно, с точки зрения гражданско-правовой, ни один из них полностью не подходит к описанию всей полноты отношений, которые возникают в реальной жизни по поводу данных объектов. Однако с точки зрения уголовного права выбор в данном случае следует делать в пользу «вещного» подхода. Одним из аргументов за такое решение является то, что как и в случае с банковским вкладом, клиент договора банковского счета не имеет права собственности на предмет данного договора (т.е. находящиеся на его банковском счете денежные средства, с которыми осуществляются обусловленные договором операции) либо утрачивает его при зачислении наличных средств на счет. Соответственно права клиента на денежные средства носят обязательственный характер и учитываются в виде остатков по счету. Однако банк, который приобретает право собственности на зачисленные на данный счет денежные суммы (будь то в рублях либо в безналичной форме) как собственник данных средств находится «относительно внешнего мира» примерно в той же ситуации, что и «традиционный» собственник: его право противопоставлено всем третьим лицам, то есть правоотношение носит абсолютный характер. Следовательно, любое третье лицо, пытавшееся создать видимость существования между ним и банком соответствующего рода обязательств, совершает под прикрытием этого мошенническое посягательство на вещные отношения, которое должно считаться оконченным с момента исполнения банком данного «обязательства», т.е. выдачи ему наличных сумм со счета или выполнения его распоряжения о перечислении (переведении) средств с его счета на его же счет в ином банке либо на счет его кредитора в любом (в том числе и в данном) банке.

Аналогичным образом решается вопрос, если для обналичивания и снятия с банковского счета денежных средств используются персональные компьютеры, обеспечивающие получение несанкционированного доступа и манипуляций данными банка в целях хищения, а также поддельные персональные кредитные карточки на основе магнитного носителя и микропроцессорного документа, позволяющие похищать наличные деньги из уличных банкоматов, и другие инструменты перевода безналичных денежных средств в наличные. Сами же «электронные формы расчетов», если под ними имеются в виду пластиковые кредитные или расчетные карты, которые в условиях рыночной экономики все в больших масштабах используются в товарно-денежном обороте в качестве обезличенных расчетных средств платежа, не могут составлять предмет оконченного хищения.

Ценные бумаги как предмет преступлений против собственности представляют собой документы, удостоверяющие с соблюдением установленной формы и обязательных реквизитов имущественные права, осуществление или передача которых возможны только при их предъявлении (п. 1 ст. 142 ГК).

Выполнение ценными бумагами своих функций, обеспечиваемых совокупностью присущих им свойств (определенная законом форма, необходимые реквизиты, публичная достоверность, возможность их передачи другим лицам и др.) отличает данные документы от долговых расписок, страховых полисов, завещаний и других также подтверждающих различные субъективные гражданские права юридических документов. Последние остаются исключительно в сфере обязательственного права, тогда как ценные бумаги, закрепляя права требования, тем не менее рассматриваются в гражданском праве как движимые вещи. С этой точки зрения правомерно говорить о праве на ценную бумагу как о вещном праве на имущество, определяющем отношения между ее собственником и всеми другими лицами (несобственниками). Соответственно на защиту владения ценными бумагами распространяются нормы вещного права.

Возможность признания хищением незаконного изъятия такого рода документов зависит от способа легитимации лица в ценной бумаге в качестве субъекта права, который тесно связан с порядком передачи закрепленных в ней прав. Установление связи этих двух моментов позволяет считать предметом хищения лишь высокооборотные документы, отличающиеся минимальными требованиями к легитимации и простыми способами передачи (предъявительские ценные бумаги), и не считать таковым малооборотоспособные документы, характеризующиеся более жесткими требованиями к легитимации субъекта и усложненными способами передачи (именные ценные бумаги).

Помимо «классических» ценных бумаг, прямо названных в ст. 143 ГК, судебная практика признает предметом хищения и некоторые другие предъявительские документы, выполняющие роль денежного эквивалента при расчетах за определенные товары, работы или услуги: талоны на горюче-смазочные материалы, абонементные книжки, единые проездные билеты и проездные талоны на различные виды транспорта, жетоны для оплаты проезда в метро, знаки почтовой оплаты и пр.⁵⁸

С экономической точки зрения названные предметы, как считают некоторые криминалисты, «по существу являются суррогатом валюты и выполняют в строго ограниченных пределах функцию средства платежа», ⁵⁹ имеющего номинальную стоимость, равную цене соответствующего имущества, услуги или работы, т.е. заменяет собой обычные деньги, имея оборот лишь в определенной сфере.

Иные документы, которые, не являясь носителями стоимости, представляют право на получение имущества (доверенности, долговые расписки, страховые полисы, завещания, товарные накладные, сохранные расписки, квитанции, выдаваемые поклажедателю в подтверждение принятия вещи на хранение в камеру хранения, документы, удостоверяющие право клиента на доступ к сейфу и его содержимому, или иные документы, подписанные хранителем и удостоверяющие принятие вещи на хранение ломбардом, банком, и пр.), а также легитимационные знаки (номерные жетоны гардеробов и камер хранения либо иные знаки, удостоверяющие прием вещей на хранение), не являясь предметами хищения, могут служить лишь средствами его совершения. Противоправное завладение такого рода документами или знаками с целью последующего получения с их помощью имущества путем выдачи себя за его законного владельца образует признаки не хищения, а приготовления к хищению путем мошенничества (ч. 1 ст. 30 и 159 УК).

С тем большим основанием не могут рассматриваться в качестве предмета хищения документы неимущественного характера. Именно поэтому ответственность за изъятие официальных документов, штампов или печатей, пусть даже совершенное из корыстной заинтересованности, наступает по ст. 325 УК, посягающей на такой родовой объект, как порядок управления.

Заметим к тому же, что указанные предметы не участвуют в гражданском обороте, тогда как признак вовлеченности в гражданский оборот весьма важен для определения круга предметов хищения, поскольку вещи, изъятые из свободного обращения или ограниченные в обороте, по общему правилу, не могут рассматриваться в качестве предмета преступлений против собственности. Хотя они и обладают экономическим свойством стоимости, совершаемые с ними общественно опасные действия нарушают не столько имущественные отношения, сколько специальный правовой режим, установленный относительно указанных вещей.

Именно поэтому ответственность за хищение ядерных материалов или радиоактивных веществ (ст. 221 УК), ядерного, химического, биологического или других видов оружия массового поражения, а равно материалов или оборудования, которые могут быть использованы при создании оружия массового поражения (ч. 2 ст. 226 УК), огнестрельного оружия, комплектующих деталей к нему, боеприпасов, взрывчатых веществ или взрывных устройств (ч. 1 ст. 226 УК), наркотических средств или психотропных веществ (ст. 229 УК), официальных документов, штампов или печатей (ч. 1 ст. 325 УК), паспорта или других важных личных документов (ч. 2 ст. 325 УК), а также марок акцизного сбора, специальных марок или знаков соответствия, защищенных от подделок (ч. 3 ст. 325 УК⁶⁰) специально предусмотрена в других главах, ибо сущность такого посягательства заключается не столько в нанесении имущественного ущерба собственнику (хотя он безусловно присутствует в каждом из указанных посягательств), сколько в создании угрозы общественной безопасности (при хищении радиоактивных веществ и оружия), здоровью населения (при хищении наркотических средств и психотропных веществ), а также порядку управления в сфере обращения официальных документов (при хищении документов, штампов и печатей).

Велико значение оборотоспособности и для квалификации посягательств на такие природные объекты, как земельные участки, водные объекты, леса, недра и т.п. Последние могут быть предметом хищения лишь в той мере в какой они вовлечены в гражданский оборот, становясь объектами частной собственности. Незаконное же эксплуатация природных ресурсов, находящихся в государственной и муниципальной собственности, охватывается целым комплексом других норм УК, причем не только формулирующих экологические преступления, но и преступления в сфере экономической деятельности и даже преступления против собственности (ст. 165 УК).

Чужим является такое имущество, которое находится на момент изъятия в фактическом обладании какого-либо физического или юридического лица и не принадлежит похитителю по праву собственности.

Само существо собственности, которая предполагает в качестве необходимого условия «отсутствие собственности», ⁶¹ означает, что имущество как предмет данного отношения выступает по отношению к его субъектам в различных ипостасях, являясь для одного «своим», а для другого – «чужим». Соответственно и субъекты выступают в отношении данного имущества в диаметрально противоположных качествах: один относится к нему как к «собственному», выступая в роли управомоченного лица, а другой – обязанный субъект относится к данному имуществу не как к «собственному».

Вместе с тем рассматриваемый признак вовсе не требует, чтобы имущество в момент его похищения непременно находилось у собственника. Имущество, вверенное лицу на определенном правовом основании (например, для целей его ответственно хранения или перевозки) также остается для него чужим, несмотря на то, что он наделяется в отношении данного имущества определенными правомочиями. Незаконное удержание у себя или израсходование такого имуществ образует присвоение или растрату.

Для признания имущества чужим достаточно того, что виновный не имел ни действительного, ни предполагаемого права на обращение с ним как со своим собственным. Поэтому хищение образует изъятие имущества не только у его собственника или законного владельца, но и у незаконного обладателя, например у лица, ранее похитившего это имущество.

Напротив, нет состава хищения там, где лицо изымает собственное имущество или хотя бы и чужое, но в ошибочном заблуждении, что в отношении данных вещей он обладает определенными правами.⁶²

Особую значимость приобретает вопрос о «чужом» и «своем» имуществе в отношении многосубъектной собственности, являющейся объектом гражданско-правовых отношений между сособственниками. Во многом его решение зависит от вида общей собственности – долевой или совместной.

В долевой собственности каждому из ее участников принадлежит определенная часть, выражаемая обычно в виде дроби либо процентов. Возможность того, что «чужая доля имущества» может стать предметом хищения, совершенным одним из сособственников, в уголовно-правовой доктрине признается.⁶³ Однако ясного представления о том, в чем именно выражается эта доля, до сих пор нет даже в цивилистической науке. Достаточно сказать, что попытки раскрыть содержание права, принадлежащего участнику долевой собственности предпринимаются с позиций реальной доли или доли в вещи (конкретной, физически обособленной части общего имущества), идеальной доли или доли в стоимости вещи (мысленной части материальной вещи, получившей стоимостное выражение), и, наконец, доли в праве на все общее имущество.⁶⁴ Последний подход закреплен в действующем законодательстве, в котором говорится о доле каждого из собственников в праве собственности (п. 2 ст. 244 ГК). А это означает, что принадлежащая собственнику доля в общей собственности «не локализуется в какой-то конкретной части общего имущества, а простирается на все имущество в целом», ⁶⁵ что ставит под сомнение возможность изъятия «чужой доли имущества».

В совместной собственности доли ее участников заранее не определены, существуя лишь в потенции, реализуемой при разделе общей собственности или выделе из нее. Бездолевой характер данного вида общей собственности позволяет более категорично отрицать возможность посягательства на нее одним из сособственников. Как в прежней, так и в нынешней литературе практически единодушно утверждается, что предметом рассматриваемых преступлений не может быть имущество, принадлежащее лицу на праве совместной собственности.⁶⁶

Соглашаясь с тем, что имущество, составляющее совместную собственность, не может быть предметом хищения в случае, если один из владельце самовольно распоряжается им в ущерб интересам других собственников, сошлемся также на ч. 2 ст. 253 ГК, согласно которой распоряжение имуществом, находящимся в совместной собственности, осуществляется по согласию всех участников, которое предполагается независимо от того, кем из них совершается сделка по распоряжению имуществом. Стало быть, совместная собственность находится в общем пользовании, владении и распоряжении всех собственников и не является чужой для самовольно действующего лица в отличие от долевой собственности, владение, пользование и распоряжение которой осуществляется только по соглашению ее участников.

Отличительным признаком отношений совместной собственности является то, что они «в гораздо большей степени носят лично-доверительный характер, нежели отношения общей долевой собственности, а потому круг участников общей совместной собственности неизбежно должен быть ограничен».⁶⁷ В ГК закреплены лишь два вида совместной собственности – супругов и членов крестьянского (фермерского) хозяйства.

Возможность ответственности за имущественные правонарушения, совершаемые в семье, предопределяется действующим режимом имущественных отношений между членами семьи. Поскольку существует два мыслимых способа урегулирования указанных отношений, решение данного вопроса зависит от того, основан брак на началах раздельности или общности имущества.

В отечественном семейном законодательстве проводятся принцип раздельности добрачного имущества супругов и принцип общности совместно нажитого супругами в период брака имущества (ст. 33 Семейного кодекса). Поэтому необходимо выяснять, является ли имущество, ставшее предметом нарушения, совместной собственностью супругов или индивидуальной собственностью одного из них, и в зависимости от этого решать вопрос о правовых средствах разрешения конфликта.

Режим совместной собственности, означает, что владение, пользование и распоряжение общим имуществом супругов осуществляются по их обоюдному согласию, которое предполагается независимо от того, кем из них совершается сделка по распоряжению этим имуществом (п. 2 ст. 253 ГК; ч. 1, 2 ст. 35 СК). Следовательно, самовольное распоряжение общим имуществом одним из супругов в ущерб интересам семьи не образует хищения.

Режим раздельной собственности на имущество супругов допускает уголовную ответственность за имущественные правонарушения в семье, поскольку имущество, принадлежащее одному из супругов, является чужим для другого.

Имущественные отношения между родителями и детьми традиционно основываются на режиме раздельной собственности (ст. 60 СК), из чего можно сделать вывод, что самовольное изъятие детьми вещей, принадлежащих их родителям или лицам, на иждивении которых они состоят, при определенных условиях может составить признаки хищения.⁶⁸

Другим важным вопросом, имеющим касательство к ответственности за имущественные преступления, совершаемые одним членом семьи против другого, является порядок осуществления уголовного преследования, предопределяемый режимом взаимоотношений государства и семьи. Одним из проявлений диспозитивности при регулировании внутрисемейных имущественных конфликтов служит своего рода «родственный иммунитет», блокирующий привлечение к уголовной ответственности за хищения, совершаемые у близких лиц или предоставляющий потерпевшему право в определенных случаях влиять на возбуждение и прекращение производства по делу.

По УК Испании освобождаются от уголовной ответственности и являются субъектами только гражданско-правовой ответственности супруги, которые не разведены по закону, фактически или в результате судебного процесса о раздельном проживании супругов, о разводе или о недействительности брака, а также и восходящие, нисходящие родственники, родные либо приемные братья и сестры, родственник в первом колене за имущественные преступления, которые они совершат между собой, если не будет применено насилия или запугивания (ч. 1 ст. 268).⁶⁹ По французскому уголовному праву родственный иммунитет, не дает оснований для уголовного преследования за хищение, совершенное каким-либо лицом в ущерб своему родственнику по восходящей или по нисходящей линии, а также супругу, за исключением случаев, когда супруги проживают раздельно по установлению суда или имеют разрешение на раздельное проживание (ст. 311-12 УК Франции).⁷⁰

Еще одним фактором, предопределяющим наказуемость внутрисемейных и родственных хищений служит характер их общественной опасности, выраженный в способе посягательства.

В частности, в примечаниях к ст. 1664 и 1675 российского Уложения о наказаниях 1845 г. закреплялся порядок, согласно которому дела о кражах и мошенничествах «между родителями и детьми и между супругами» начинались «не иначе как по жалобе понесшего от преступления убыток лица». При совершении же грабежа или разбоя родственным и супружеским отношения не придавалось никакого значения.

По УК ФРГ насильственные хищения и вымогательство преследуются в общем порядке, а кража (§ 247), мошенничество (§ 263), получение выгоды путем обмана (§ 265а), преступное злоупотребление доверием (§ 266), если они совершены лицом «у своего родственника, или опекуна, или лица, с которым виновный проживает под одной крышей», – только по жалобе потерпевшего.⁷¹ Тот же подход отражен в УК Польши, в соответствии с которым в случае совершения кражи, присвоения, вымогательства или обмана, совершенных во вред самому близкому лицу, уголовное преследование возбуждается по заявлению потерпевшего (ст. 278, 279, 284-287), а ответственность за насильственные хищения наступает на общих основаниях.⁷²

Примерно также решается проблема с имущественными преступлениями в семье и в ряде других европейских стран, с той лишь существенной разницей, что если законодательство одних (ФРГ, Польша) исходит из допустимости уголовной ответственности за ограниченный круг такого рода посягательств, но при соблюдении особого порядка привлечения к ней, то законодательство других (Франция, Испания) отдает приоритет принципу недопустимости вмешательства государства в имущественные дела семьи, исключающему уголовное преследование за указанные правонарушения и переносящему вопрос в плоскость гражданско-правового возмещения ущерба.

Российское законодательство не содержат специальных положений об основаниях и пределах уголовной ответственности за имущественные правонарушения в семье.⁷³

Очевидно, что зависимость уголовно-правовой оценки внутрисемейных имущественных правонарушений только от того, являлось ли имущество, ставшее предметом нарушения общей или раздельной собственностью, – не самый оптимальный способ решения рассматриваемой проблемы, особенно на фоне существующих в мировой законотворческой практике моделей разрешения коллизии между принципом государственной защиты семьи, закрепленным в ст. 38 Конституции РФ и опасностью государственного вмешательства в эту сферу.

Оптимально мыслимый тип отношений семьи и власти, думается, нашел свое выражение в предложении дополнить закон положением следующего содержания: «если деяние, предусмотренное ст. 158-160, 164-166, ч. 1 ст. 167 или ч. 2 ст. 168 УК, совершено супругом или близким родственником потерпевшего, уголовное преследование осуществляется не иначе как по жалобе этого потерпевшего и подлежит прекращению в случае примирения потерпевшего с обвиняемым». Если же указанные деяния совершены в отношении имущества, не принадлежащего супругу (например, сожителю) или близкому родственнику похитителя, а также соединены с насилием, угрозами или исполнены общеопасным способом (что актуально для ответственности за уничтожение семейного имущества), то уголовное преследование осуществляется на общих основаниях.⁷⁴