Понятие и признаки хищения 3 страница

Завершая характеристику предмета хищения, нельзя не отметить, что особые проблемы с его определением возникают при анализе мошенничества, которое содержит указание не только на хищение имущества, но и на приобретение права на него (ст. 159 УК). Поэтому практически во всех литературных источниках, которые удалось обозреть, в качестве еще одного предмета мошенничества называется право на имущество. Предлагается даже изменить редакцию ч. 1 ст. 159 УК таким образом, чтобы она в полной мере отвечала этим взглядам, а именно: «Хищение чужого имущества или права на чужое имущество путем обмана или злоупотребления доверием».⁷⁵

Юридическая некорректность данной формулировки очевидна. Ясно, что право собственности ни в субъективном его смысле (как юридически обеспеченная мера возможного поведения собственника по отношению к принадлежащему ему имуществу), ни тем более в объективном (как система правовых норм, регулирующих отношения по владению, пользованию и распоряжению собственником принадлежащим ему имуществом) похищено быть не может. В результате хищения преступник лишает потерпевшего не права собственности как юридически обеспеченной возможности владеть пользоваться и распоряжаться принадлежащим ему имуществом, а фактической возможности использовать имеющиеся у него правомочия в отношении этого имущества вследствие его изъятия. Поэтому право на имущество не может быть отнесено к числу предметов хищения.

С.М. Кочои первоначально утверждал, что в мошенническом получении права на имущество, предмет отсутствует, ⁷⁶ но в последующем пересмотрел свою позицию. Признав, что для всех преступлений против собственности обязателен предмет, каковым, согласно закону, является имущество, он счел нонсенсом противопоставление «имущества» и «права на имущество» в ст. 159 УК и предложил исключить последнее, поскольку оно охватывается понятием имущества.⁷⁷

Принимая во внимание, что беспредметных преступлений не бывает (как не бывает беспредметных общественных отношений, ибо при отсутствии социальной ценности, объединяющих индивидов некоей социальной связью, они просто не могут возникнуть) можно сказать, что мошенничество также имеет свой предмет. Но таковым является не право на имущество, а само имущество. Однако в зависимости от того, что понимается под имуществом, изменяется и взгляд на «приобретение права на имущество», многообразие представлений о котором располагается в довольно большом диапазоне.

Широкое понимание имущества в качестве предмета преступлений против собственности, включающее в себя в числе прочего и имущественные права, в том числе и обязательственные, влечет за собой столь же широкое понимание «приобретения права на имущество». Таковым считается получение имущественных прав, связанных не только с владением, пользованием и распоряжением имуществом, но и с имущественными требованиями, возникающими между участниками гражданского оборота, т.е. приобретение любых гражданских прав, имеющих экономическое содержание, включая имущественные права на работы, услуги, результаты творческой деятельности.⁷⁸

Подобное отождествление «права на имущество» с гражданско-правовым «имущественным правом», характерное и для русского законодательства до 1917 г., ныне неприемлемо, так как закон прямо говорит не об «имущественном» праве (по терминологии дореволюционного правоведения – «праве по имуществу»), а о праве «на имущество», указывая таким образом на вещно-правовую природу предмета посягательства, тогда как «работы, услуги, результаты творческой деятельности имуществом не являются, хотя права на них и входят в состав имущества в смысле universitas juris».⁷⁹

Заметим, что сколь бы широко ни определялось мошенничество в германском законодательстве (§ 263 УК ФРГ), действия лиц, которые, не уплатив положенную сумму, пользуются услугами автоматов, общественной сетью связи, транспортными средствами либо проникают на какое-либо мероприятие или в заведение, объединяются под названием получение выгоды путем обмана, хотя и включенное в группу мошеннических посягательств, но все же выделенное в отдельный состав (§ 265а).⁸⁰ Представляя обманное пользование услугами, такого рода действия имеют в качестве предмета не имущество, как таковое, а услуги. Но последние по российскому законодательству являются самостоятельным объектом гражданских прав, в связи с чем не могут быть предметом хищения, поскольку полезный эффект деятельности оказывающего их лица не имеет овеществленного характера.

В российском законодательстве указание о получении обманным путем кроме имущества или права на него еще и иных личных выгод, фигурирующих в ст. 169 УК 1926 г., исчезло с принятием УК 1960 г. С тех пор получение выгод, не выражающихся в вещных правах на имущество, не должно квалифицироваться в качестве мошенничества. Узкая трактовка приобретения права на чужое имущество, утвердившаяся после того как мошенничество стало рассматриваться в качестве похищения (наряду с кражей, грабежом и разбоем), охватывает собой оформление права собственности на вещь либо приобретение права, которое позволяет завладеть этой вещью в будущем.⁸¹

Своего рода компромиссом служит третья концепция «приобретения права на имущество», в которой, с одной стороны, термин «имущество» используется в значении только вещи, а с другой, - признается, что право на вещь вполне может быть и обязательственным. В результате делается вывод, что рассматриваемое понятие «объемлет всякое право на имущество в смысле вещи, включая как вещные, так и обязательственные права».⁸² Следовательно, и приобретение права на имущество нужно трактовать как приобретение права собственности на вещь либо права требования на нее. Близок к этой позиции Б. В. Волженкин, полагающий, что «при мошенничестве получение права на имущество может быть связано с приобретением незаконным путем не только отдельных правомочий собственника на чужое имущество, но и права требования имущества: вклад в банке, безналичные деньги, бездокументарные ценные бумаги, заложенное имущество и др.».⁸³

Казалось бы изложенная трактовка приобретения права на имущество ничем не отличается от предыдущей. На самом деле, она значительно шире, хотя и не дотягивает до самого широкого понимания «приобретения права на имущество», ибо не включает в себя имущественные права на работы, услуги и результаты творческой деятельности. Основное же ее отличие от узкого понимания «приобретения права на имущество» состоит в более вольном включении обязательственного компонента в содержание рассматриваемого понятия, например, за счет приобретения права на временное владение или пользование арендованным имуществом без намерения обратить его в свою собственность.

Одним из немногих, если не единственным автором, который пытается сохранить за приобретением права на имущество статус посягательства исключительно на отношения собственности, является З. А. Незнамова. «Право на имущество, – пишет она, – это юридическая категория, включающая в себя определенные правомочия собственника, т.е. права владения, пользования и распоряжения принадлежащим ему имуществом. Причем право на имущество не может быть идентифицировано с имущественными правами. В статьях Уголовного кодекса, где в качестве предмета преступления названо имущество, под ним следует понимать только совокупность вещей, включая деньги и ценные бумаги. Имущественные обязательства в принципе не могут быть предметом не только хищения, но и преступного посягательства вообще. Имущественные права могут выступать в качестве предмета преступлений против собственности, но не хищений, а такого преступления, как причинение имущественного ущерба собственнику путем обмана или злоупотребления доверием, ибо материальный ущерб причиняется в данном случае в виде непередачи должного. Таким образом, – заключает автор, – предметом хищения прежде всего выступают вещи», ⁸⁴ не вдаваясь при этом в объяснения того, что же понимать под правом на имущество в составе мошенничества.

Настаивая на том, что предметом всех составов хищения могут быть исключительно вещи, и лишь они, причем не только в тех статьях, где говорится об имуществе, но и в тех, где говорится о праве на имущество, считаю возможным обосновать этот тезис тем, что в качестве своего объекта хищения имеют вещные отношения, в которых отношения собственности занимают центральное место, хотя вещные права не ограничиваются только правом собственности. Тезис же о несводимости вещных отношений к отношениям собственности и необходимости в связи с этим различать две разновидности общественных отношений по владению, пользованию и распоряжению вещественными объектами позволяют заключить следующее: любое хищение нарушает отношения собственности, поскольку оно представляет собой незаконное и безвозмездное изъятие чужого имущества, но не любое незаконное и безвозмездное изъятие чужого имущества нарушает отношения собственности, коль скоро оно может быть совершено у лица, владеющего данным имуществом в объеме правомочий субъекта ограниченного вещного права.

Иными словами, в тех случаях, когда похититель ставит себя на место собственника, претендуя на всю полноту его власти, он нарушает отношения собственности, безотносительно к тому, у кого он изымает имущество (у самого ли собственника или иного владеющего им лица). Когда же лицо мошенническим или характерным для вымогательства образом ставит себя только на место субъекта ограниченного вещного права, не претендуя на ту меру власти, которая закрепляется за собственником, отношения собственности ущерба не терпят, поскольку собственником данной вещи остается все тот же «маячивший за спиной» носителя ограниченного вещного права субъект, но отношения ограниченного вещного права, безусловно, от этого страдают. Поэтому в первом случае можно говорить об изъятии имущества из фонда собственника, т.е. о его похищении, предполагающем замену подлинного собственника псевдособственником и потому нарушающем отношения собственности, а во втором – только о приобретении виновным ограниченного вещного права на данное имущество, нарушающем вещные отношения в более широком смысле этого слова, но все же не затрагивающем статус собственника и не ставящем под сомнения отношения собственности как таковые. Думается, на этом и основано различие между понятиями «хищение чужого имущества» и «приобретение права на чужое имущество».

Поскольку возможность совершения преступлений в виде получения права на имущество связывается с посягательством на ограниченные вещные права, немаловажное значение приобретает установление круга последних. Из отмеченной выше его неопределенности вытекает много неясностей и для уголовного права. Например, неоднозначно отношение к природе права нанимателя жилого помещения в государственном и муниципальном жилищном фонде. В частности, Ю. К. Толстой, находя возможным относить к вещным права арендатора с предоставлением ему права выкупа арендованного помещения, в то же время не усматривает оснований для такого вывода относительно прав нанимателя жилого помещения в государственном и муниципальном жилищном фонде. Напротив, Л. В. Щенникова, исследуя право нанимателя по договору социального найма жилого помещения усматривает в нем черты присущие ограниченным вещным правам (бессрочный характер, возможность сохранения жилого помещения после смерти нанимателя за совместно проживающим членом его семьи, абсолютный характер защиты, а также ограниченные правомочия по распоряжению в виде обмена помещения, его раздела, вселения новых жильцов).⁸⁵ А. В. Коновалов также полагает, что социальный наем, равно как предусмотренное ст. 624 ГК право аренды имущества с последующим выкупом тяготеет к группе ограниченных вещных прав.⁸⁶ Однако в судебной практике данное право не всегда получает уголовно-правовую защиту.

Так, Махмудов был признан виновным в том, что путем мошенничества приобрел право на жилую площадь Авдеевых. Указав на ошибочность его осуждения за хищение, Верховный Суд мотивировал свое решение тем, что Авдеевы не являлись ни собственниками, ни владельцами квартиры, которая находилась в ведении и в собственности департамента муниципального жилья правительства Москвы. Поэтому смена нанимателей квартиры не причинила ущерба собственнику имущества, тогда как ответственность за хищение, одним из видов которого является мошенничество, наступает только при причинении ущерба собственнику или владельцу имущества. Таким образом, между Махмудовым и Авдеевыми имелись гражданско-правовые отношения, регулируемые жилищным законодательством.⁸⁷

Действительно, в жилищном законодательстве договор найма определяется как соглашение, по которому наймодатель предоставляет в пользование (но не во владение!) нанимателю и членам его семьи пригодное для постоянного проживания помещение, а наниматель обязуется использовать это помещение по назначению, своевременно внося плату за пользование им.⁸⁸ Но если право нанимателя жилого помещения в государственном и муниципальном жилищном фонде квалифицировать в качестве ограниченного вещного (а это представляется вполне обоснованным), то оно должно подлежать такой же защите, как и права собственника на приватизированное им жилое помещение.

Этот вывод был сделан до принятия нового Жилищного кодекса.⁸⁹ Последний устанавливает, что по договору социального найма предоставляются жилые помещения, принадлежащие на праве собственности Российской Федерации, ее субъектам, а также находящиеся в собственности муниципальных образований (ст. 49 ЖК). При этом пользование жилым помещением по договору социального найма предполагает и владение этим помещением (п. 1 ст. 60 ЖК). Более того, хотя среди правомочий нанимателя в данной статье не названо право распоряжения занимаемым помещением, однако, как это следует из других норм, регулирующих социальный наем, наниматель вправе осуществлять и ряд распорядительных правомочий, например, вселять в помещение иных лиц, сдавать его в поднаем, разрешать проживание временных жильцов, осуществлять обмен или замену занимаемого жилого помещения.⁹⁰ Вышеприведенные отличительные признаки договора социального найма позволяют считать граждан-нанимателей субъектами ограниченного вещного права. Следовательно, завладение их жильем путем каких-либо махинаций (допустим, при обмене) может квалифицироваться как приобретение права на чужое имущество путем обмана, т.е. как хищение в форме мошенничества.

С объективной стороны хищение представляет собой противоправные безвозмездное изъятие и (или) обращение чужого имущества в пользу виновного или других лиц, причинившие ущерб собственнику или иному владельцу этого имущества.

Общественно опасное деяние посягательств на вещные отношения выражается в изъятии и (или) обращении чужого имущества в пользу виновного или других лиц либо в приобретении права на чужое имущество.

Толкование грамматической конструкции союзов «и»/«или» свидетельствует в пользу заключения, что объективная сторона хищения характеризуется двояким образом: в одном случае предполагается, что каждому обращению чужого имущества в пользу виновного или других лиц предшествует его изъятие, а во втором, – что такое обращение возможно и без изъятия. При этом выделение последней формы продиктовано, видимо, соображениями как можно более точного описания хищения вверенного лицу имущества, при котором якобы фактического его изъятия не происходит, ибо виновный и так владеет этим имуществом, осуществляя в его отношении функции, порученные собственником.⁹¹

Однако опасения по поводу несовместимости обращения чужого имущества в свою пользу или в пользу других лиц при растрате и присвоении с его изъятием, беспочвенны. Главная ошибка приведенного толкования состоит в том, что понятие «изъятие» противопоставляется понятию «обращение без изъятия» в качестве, трактуемом сугубо в физическом смысле.

Изъятием можно считать не только физическое извлечение и удаление имущества из обладания какого-либо лица, но и юридическое обособление имущества, которое уже находилось в обладании виновного на законных основаниях. Например, когда заведующий складом незаконно списывает хранящиеся у него на складе вещи, изменяется не местоположение их в пространстве, а отношение к ним виновного, который юридически правомерное владение данными вещами трансформирует в противоправное обладание.⁹² При этом несмотря на то, что фактически вещи продолжают лежать на тех же стеллажах, юридически для собственника их уже не существует, ибо они числятся как изъятые с места их нахождения и уничтоженные по акту за своей непригодностью. Следовательно, и в действиях лица, присвоившего или растратившего вверенное ему имущество, также можно усмотреть изъятие этого имущества у собственника.

Подобное же изъятие (именно изъятие, а не приобретение права на чужое имущество) характерно для мошеннического завладения объектами недвижимости, изъятие которых из имущественного фонда собственника невозможно без соответствующего «юридического сопровождения». В отличие от «физического» изъятия, характерного для кражи, грабежа и разбоя, а также в отличие от «формального» изъятия, свойственного для присвоения и растраты, такую форму изъятия можно условно назвать «юридическим изъятием», при котором прежний собственник может даже остаться фактическим владельцем имущества (например, продолжать жить в квартире), тогда как формально юридически все права по владению, пользованию и распоряжению данным имуществом уже принадлежат преступнику.

Некоторые полагают, что выделение «обращения без изъятия» преследует цель охватить данным понятием мошенничество, при которым якобы не виновный, а потерпевший выводит имущество из своего фонда. Но обманное завладение имуществом с участием воли собственника не противоречит тому, что изымается оно все же мошенником, поскольку воля потерпевшего фальсифицирована обманом, направленным не на то, чтобы склонить обманываемого к невольному участию в процессе изъятия имущества из своего же имущественного фонда. Ведь специфика гражданско-правового режима отдельных видов имущества такова, что их захват и обладание ими ничего не решают, поскольку законом предусмотрен специальный порядок оформления права собственности на это имущество, при несоблюдении которого утвердиться в роли собственника практически невозможно. Поэтому незаконное перемещение такого имущества от собственника к несобственнику по необходимости обеспечивается усилиями несобственника, направленными на создание видимости его законности. Получив таким образом некое «юридическое прикрытие» несобственник обретает статус псевдособственника, в известной мере гарантирующий ему защиту своего «права» на чужое имущество.

Следовательно, само по себе хищение как изъятие чужого имущества не включает в себя с необходимостью фактическое завладение имуществом. Изъятие имущества из фондов данного собственника может произойти и без его перемещения в пространстве с его постоянного или временного местонахождения (как это происходит при хищении имущества, хранящегося собственником на товарном складе, или при хищении недвижимости).

С этой точки зрения, выделение в понятии хищения наряду с изъятием обращения чужого имущества в пользу виновного или других лиц не столь уж необходимо, так как невозможно обратить чужое имущество в свою пользу, не изъяв его из фонда собственника. Основой, характеризующей хищение с объективной стороны, в какой бы конкретной форме оно не осуществлялось, мог бы стать обобщающий термин «изъятие», который не только отражает сам внешний процесс противоправного воздействия на предмет преступления, но и указывает на механизм причинения вреда его собственнику или иному владельцу, поскольку изъятие всегда связано с незаконным перемещением имущества от собственника к несобственнику.

Негативное же отношение к понятию «изъятие» наблюдается со стороны тех, кто пытается размыть понятие хищения, беспредельно расширяя его объем до извлечения любой имущественной выгоды из чужого имущества. В частности, И. А. Клепицкий, по мнению которого действующий закон прямо предусматривает возможность хищения путем «обращения» без «изъятия», считает возможным включить в содержание «права на имущество» в качестве однопорядковых столь разнородные обязательственные права, как право требования по договорам банковского вклада и право арендатора.⁹³

Как видим, вера в возможность «хищения без изъятия» приводит к необходимости усматривать хищение там, где в действительности имеет место так называемое временное позаимствование, включая временное владение или пользование арендованным имуществом без намерения обратить его в свою собственность.

Устранить вытекающие из данной концепции противоречия можно только одним путем – вернуться к традиционно узкому пониманию приобретения права на имущество, возвращающему ее в лоно посягательств на вещные отношения, всегда предполагающих изъятие, но изъятие, понимаемое во-первых, не столько в технологическом, сколько в юридическом смысле, а во-вторых, не только у собственника, но и у субъекта ограниченного вещного права. В этом смысле криминалистическое «приобретение права на чужое имущество» корреспондирует лишь с цивилистическим «правом на чужие вещи», каковыми по определению являются ограниченные вещные права.

Поскольку для обвинения в хищении необходимо установить, что преступник завладел чужим имуществом, которое к моменту его изъятия находилось в собственности или во владении другого лица (т.е. уже вошло во владение последнего и еще не выбыло из него), важное значение для правильной квалификации приобретает установление оснований возникновения и прекращения права собственности, а также определение моментов поступления данного имущества в собственность или владение соответствующего лица и моментов его выбытия из таковых.

По общему правилу, материальные ценности, произведенные или извлеченные из естественного состояния различными хозяйствующими субъектами оказываются в собственности последних с момента их изготовления или отторжения от природной среды безотносительно к тому, оприходованы ли они должным образом или еще не учтены и документально не включены в надлежащие товарно-денежные фонды. Поэтому корыстное безвозмездное завладение такой продукцией (например, собранным урожаем, выловленной рыбой), обоснованно квалифицируется как хищение.

Если же субъект завладел имуществом, должным поступить в фонд собственника, но еще не поступившим в него, изъятие как признак объективной стороны состава хищения отсутствует. Отсутствует он и тогда, когда лицо обращает в свою пользу имущество, уже выбывшее из владения собственника по причинам, не связанным с действиями виновного.⁹⁴

Прежде всего, не нарушает отношений собственности завладение вещами, не имевшими собственника или добровольно оставленными собственником с намерением отказаться от права собственности, например, выброшенными за ненадобностью.⁹⁵

Кроме того, не образует находки изъятие имущества, совершенное в условиях стихийного или иного общественного бедствия из помещений организаций, предприятий и учреждений, жилищ или иных построек, независимо от того, подверглись они разрушению или нет. Применительно к указанным случаям сохраняет свою силу разъяснение о необходимости квалифицировать такие действия в зависимости от умысла и обстоятельств содеянного как кражу, грабеж или разбой. Так же должны квалифицироваться посягательства на имущество, имевшееся при раненых либо погибших гражданах.⁹⁶

Далее, понятие хищения обычно не распространяется на обращение в свою пользу найденных вещей, т.е. случайно (помимо воли) выбывших из владения соответствующего лица вследствие потери и столь же случайно обнаруженных другим лицом. Объясняется это невключением в действующий УК специальной нормы о присвоении найденного или случайно оказавшегося у виновного чужого имущества, аналогичной той, которая содержалась в предшествующем уголовном законодательстве. Однако вывод о том, что тем самым декриминализировано какое бы то ни было обращение найденного в свою пользу и вопрос о находке полностью перенесен в сферу цивилистики, представляется легковесным.

Несмотря на то, что за последнее столетие уголовно-правовая оценка присвоения найденного или случайно оказавшегося у лица чужого имущества несколько раз менялась довольно кардинальным образом, данный способ завладения чужим имуществом неизменно продолжает оставаться уголовно-наказуемым в отношении предметов, изъятых из гражданского оборота или ограниченных в таком обороте

Во-первых, несмотря на то, что за последнее столетие отношение к присвоению найденного несколько раз менялась довольно кардинальным образом, данный способ завладения чужим имуществом неизменно продолжает оставаться уголовно-наказуемым в отношении предметов, изъятых из гражданского оборота или ограниченных в таком обороте (огнестрельного оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ, взрывных устройств, наркотических средств, психотропных веществ и т.п.).⁹⁷

Во-вторых, правила ст. 233 ГК, касающиеся поступления клада в собственность обнаружившего его лица, не применяются к лицам, в круг трудовых или служебных обязанностей которых входит проведение раскопок и поисков, направленных на обнаружение клада (п. 3 ст. 233 ГК). В соответствии со ст. 47 Закона РСФСР от 15 декабря 1978 г. (с изменениями на 18 января 1985 г.) «Об охране и использовании памятников истории и культуры» ведение раскопок и разведок памятников археологии допускается только при наличии разрешений, выдаваемых и регистрируемых в установленном порядке. При этом учреждения, организации и граждане, осуществляющие археологические работы, обязаны обеспечить сохранность памятников.⁹⁸ Следовательно, лица, осуществляющие раскопки по долгу службы и виновные в обращении в свою пользу или в пользу третьих лиц обнаруженных ценностей вполне могут нести уголовную ответственность за присвоение или растрату находившихся на их ответственном хранении предметов.

При должном понимании соответствующих положений цивилистики о находке аналогичным образом можно расценивать и обращение в свою пользу или в пользу третьих лиц иного найденного имущества.

В отличие от бесхозяйных вещей, аномальное положение которых в хозяйственном обороте обусловлено отсутствием у вещи собственника, его ненадлежащей заботой о вещи или отсутствием у него желания сохранять ее в своей хозяйственной сфере, находка – это имущество, наличие заинтересованности в котором собственника с учетом состояния и характеристик имущества очевидно, как очевидны и явные случайность, краткосрочность и неординарность его нахождения в подобном положении, свидетельствующие о выбытии данного имущества из владения собственника помимо его воли.

Исходя из этого, для нашедшего потерянную вещь предполагается очевидной обязанность поступить с ней так, как это предписывает ст. 227 ГК. В частности, если найденное имущество содержит достоверную информацию о его собственнике, нашедшим должны быть предприняты меры для вручения ему находки. При отсутствии таких сведений он обязан уведомить о находке органы милиции или местного самоуправления.

С момента заявления о находке начинается течение шестимесячного срока, отведенного на розыск собственника или ожидаемую его явку, в течение которого нашедший чужое имущество является его ответственным хранителем. И лишь после того, как указанный пресекательный срок истечет, а лицо, управомоченное получить найденную вещь, не будет установлено или само не заявит о своем праве на вещь нашедшему ее лицу, последнее приобретает право собственности на нее (ст. 228 ГК), что предполагает прекращение такового у прежнего собственника.

Возникновение же права собственности на находку в силу приобретательной давности невозможно, поскольку приобретение такой вещи посредством ее обнаружения ни при каких обстоятельствах нельзя квалифицировать как добросовестное в контексте ст. 234 ГК. Присвоенная находка может быть истребована собственником из чужого незаконного владения как приобретенная безвозмездно и недобросовестно (ст. 301 ГК).

Таким образом, обязательным условием приобретения права собственности на найденную вещь является добросовестное открытое владение, без которого не могут быть гарантированы законные права и интересы собственника данной вещи. Это предполагает право на хранение найденной вещи в течение известного времени и обязанность заявления о находке. Владелец, который реализует предоставленное ему законом право на хранение найденного, но уклоняется от корреспондирующей ему обязанности, скрывая фактическое владение от окружающих, обращает тем самым в свою пользу (т.е. совершает юридическое изъятие) вверенное ему по закону чужое имущество.

В чем-то схоже с присвоением найденного присвоение случайно оказавшего имущества, которое лицо получает в фактическое владение от какого-либо другого лица вследствие ошибки последнего, имеющей причиной исключительно его собственную невнимательность, небрежность или халатность (выдача кассиром суммы денег большей, чем причиталось получателю, отпуск товара в большем количестве и т.п.). «Случайность» этого избытка означает, что со стороны лица, получившего имущество, не предпринимались какие-либо действия, имеющие целью инспирировать ошибку лица, выдававшего имущество. Иначе завладение имуществом, переданным виновному вследствие такой «ошибки», будет мошенничеством. Принципиальное отличие рассматриваемого преступления от хищения в том и состоит, что виновный в данном случае незаконно обращает в свою пользу имущество без посредства каких-либо активных действий, направленных на его изъятие и выведение из владения собственника.

Признаками изъятия чужого имущества при его хищении являются его противоправность и безвозмездность.