Как все началось. Политкорректность как культур-марксизм

Большинство европейцев вспоминают 50-е годы прошлого века как хорошее время. Наши дома были в безопасности, вплоть до того, что люди не утруждали себя запиранием дверей. Государственные школы были, в целом, отличными, и проблемами считались такие вещи, как разговоры во время уроков и беготня по коридорам. Большинство мужчин относилось к женщинам, как к леди, и большинство леди тратили время и усилия ради создания хороших домохозяйств, прилежно воспитывая своих детей и помогая обществу волонтерской работой. Дети вырастали в полных семьях, и матери встречали их дома, когда они возвращались из школы. Развлечения были чем-то таким, от чего могла получить удовольствие вся семья.

Что же случилось?

Если мужчина из пятидесятых внезапно окажется в Западной Европе двухтысячных, он с трудом сможет узнать свою страну. Он будет подвергаться постоянной опасности быть ограбленным, лишиться своей машины из-за угона, или стать жертвой чего похуже, потому что он не приучен жить в постоянном страхе. Он не будет знать, что не должен появляться в некоторых частях города, что его машина должна быть не просто заперта, но и оснащена сигнализацией, что ему лучше не ложиться спать, не закрыв окна и двери и не установив электронную систему безопасности.

Если бы он взял с собой и свою семью, то он и его жена, скорее всего, отправят своих детей в ближайшую государственную школу. Когда днем дети вернутся домой и расскажут родителям про то, как проходили металлодетектор, чтобы попасть внутрь здания, как другой ребенок дал им «веселый белый порошок» и про то, как их учили, что гомосексуальность – это нормально и хорошо, – родители придут в шок.

А на работе этот мужчина закурит, бросит «привет, красавица» своей коллеге, и расскажет, как рад был узнать, что фирма назначила парочку цветных на высокие должности. Любое из этих действий сразу же навлечет на него выговор. Все вместе – и этот человек уже уволен.

Когда жена пойдет в город за покупками, на ней будут красивое платье, шляпа, и, может быть, перчатки. Вряд ли она поймет, почему люди глазеют на нее и кидают вслед обидные слова.

А когда вся семья после ужина усядется перед телевизором, они вряд ли поймут, как порнография из журналов для взрослых оказалась в эфире.

Да если бы они только могли, эти люди из 50-х, то сразу же вернулись бы в свое время и рассказывали бы о своем путешествии леденящую душу историю. Историю о нации, разложившейся и деградировавшей с фантастической скоростью, менее чем за полвека скатившейся от прекраснейшей страны в мире до страны третьего мира, погрязшей в насилии, гвалте, наркотиках и грязи. Падение Рима в сравнении с этим – рождественская история.

Но как же так случилось?

За последние 50 лет Западная Европа, как в свое время Россия, Китай, Германия и Италия, подчинилась особой силе. Эта сила – идеология. Именно она пришла на смену традиционной культуре, именно идеология изменила ее, исказила, отодвинула на второй план. И вместе с идеологией пришли страх и разрушение. Той же России, чтобы оправиться от последствий коммунистического строя, потребуется поколение. Если она вообще, конечно, сможет восстановиться после этого.

Эта идеология, захватившая Западную Европу, чаще всего именуется «политкорректностью». Некоторые люди воспринимают ее как шутку. Это зря. Она убийственно серьезна. Она стремится изменить практически все правила, формальные и неформальные, которые регулируют отношения между людьми и общественными институтами. Она хочет изменить поведение, мысли и даже слова, которыми мы пользуемся. В значительной степени это уже произошло. Кто контролирует язык – тот контролирует мысли. Кто посмеет сейчас сказать «леди»?

Что же такое политкорректность? На самом деле политкорректность – это культурный марксизм (культурный коммунизм), то есть марксизм, перенесенный из экономических в культурные условия. И усилия по переносу марксизма из экономической сферы в культурную начались не со студенческих бунтов 60-х годов – они восходят, по крайней мере, к 1920-м годам и трудам итальянского коммуниста Антонио Грамши. В 1923 году в Германии группа марксистов основала институт для осуществления этого переноса – Институт социальных исследований (позже известный как Франкфуртская школа). Один из его основателей, Дьердь (Георг) Лукач заявил об этой цели, отвечая на вопрос «Кто спасет нас от западной цивилизации?». Франкфуртская школа получила огромное влияние в европейских и американских университетах после того, как многие ее корифеи, спасаясь от национал-социализма в Германии, бежали в 30-х годах в различные европейские страны и даже в Соединенные Штаты. В Западной Европе она приобрела влияние в университетах с 1945 года.

Франкфуртская школа смешала Маркса с Фрейдом и позднейшими веяниями (некоторыми фашистами, а также марксистами), добавила лингвистики, чтобы сотворить «критическую теорию» и «деконструкцию». Это, в свою очередь, очень повлияло на теоретическую базу образования, и через институты высшего образования дало рождение тому, что мы теперь зовем «политкорректностью». Родословная замечательно просматривается, и она тянется непосредственно к Карлу Марксу.

Параллели между старым, экономическим марксизмом и культурным марксизмом очевидны. Культурный марксизм, или политкорректность, разделяет с классическим марксизмом видение бесклассового общества, т.е. общества не только равных возможностей, но и равных условий. Ввиду того, что это видение противоречит человеческой природе – так как все люди разные, они все заканчивают неравными, независимо от их стартовых позиций, – социум согласится с этим только в принудительном порядке. Таким образом, оба варианта марксизма являются принудительными. Это первая главная параллель между классическим и культурным марксизмом: оба являются тоталитарными идеологиями. Тоталитарную природу политкорректности мы можем наблюдать в кампусах, где «PC» (Political Correctness) взяла верх над наукой: свобода слова, прессы, и даже мысли – все это устранено.

Вторая главная параллель в том, что как классический, экономический марксизм, так и культурный марксизм имеют однофакторные объяснения истории. Классический марксизм утверждает, что вся история определяется формами собственности на средства производства. Культурный марксизм говорит, что история в целом объясняется тем, какая группа – определенного пола, расы, религии и сексуальной ориентации – имеет власть над другими группами.

Третья параллель состоит в том, что обе разновидности марксизма объявляют определенные группы добродетельными, а другие дурными априори, то есть без оглядки на фактическое поведение индивидуумов. Классический марксизм определяет рабочих и крестьян добродетельными, а буржуазию (средний класс) и других владельцев капитала – дурными. Культурный марксизм определяет меньшинства, которые им видятся жертвами – мусульман, феминисток, гомосексуалистов и некоторые другие группы меньшинств, – как добродетельные, рассматривая этнических европейских мужчин-христиан, как дурных. (Культурный марксизм не признает существование женщин-нефеминисток, и определяет тех мусульман, азиатов и африканцев, что отвергают политкорректность, как зло, также как местных христиан или даже атеистов-европейцев.).

Четвертая параллель – в средствах: экспроприации. Экономические марксисты там, где они получали власть, экспроприировали имущество буржуазии в пользу государства, как представители рабочих и крестьян. Культур-марксисты, когда получают власть (в том числе и посредством нашего собственного правительства), создают неудобства для коренных европейцев-мужчин и иных несогласных, давая привилегии группам «жертв», которым они покровительствуют. Примером этого является позитивная дискриминация.

В конце концов, оба вида марксистов используют методы анализа, предназначенные для демонстрации правильности их идеологии в любой из ситуаций. Для классических марксистов – экономический анализ. Для культурных марксистов – лингвистический анализ: деконструкция. Деконструкция «доказывает», что любой «текст» в прошлом или в настоящем иллюстрирует угнетение мусульман, женщин, гомосексуалистов и т.д., вкладывая этот смысл в слова текста (независимо от их фактического значения). Оба метода, конечно, фальшивы – они позволяют исказить факты так, чтобы они соответствовали предопределенным выводам, но придают идеологии «научный» вид.

Эти параллели не являются удивительными или случайными. Они существуют, потому что политкорректность вытекает из классического марксизма и на самом деле является вариантом марксизма. На протяжении почти всей истории марксизма, культурные марксисты изгонялись из рядов движения классическими, экономическими марксистами. Сегодня, когда экономический марксизм мертв, культурный марксизм продолжает его путь. Среда изменилась, но смысл все тот же: общество радикального эгалитаризма, навязываемого силой государства.

Политкорректность теперь нависла над западноевропейским обществом, как колосс. Она захватила власть как над левым, так и над правым политическими флангами. В среде так называемых «консервативных» партий Западной Европы настоящим культурным консерваторам указано на дверь, поскольку быть культурным консерватором – значит, выступать против самой сути политической корректности. Она контролирует самый мощный элемент нашей культуры – средства массовой информации и индустрию развлечений. Она доминирует как в государственном, так и высшем образовании: многие кампусы колледжей представляют собой покрытую плющом небольшую Северную Корею. Она даже захватила высшее духовенство во многих христианских церквях. Любой в правящих кругах, кто отступает от ее диктата, быстро покидает истеблишмент.

Самый насущный вопрос: как западные европейцы могут сразиться с политкорректностью и отвоевать свое общество у культурного марксизма?

Недостаточно лишь критиковать его. Он допускает некоторый объем критики, даже вежливое высмеивание. Он делает это не из-за истинной терпимости к другим точкам зрения, но ради обезоруживания оппонентов, чтобы казаться менее угрожающим, чем он есть на самом деле. Культурные марксисты еще не обладают всей полнотой власти, и они достаточно умны, чтобы не выглядеть тоталитаристами до своей убедительной победы.

Вместо этого те, кто хочет победить культурный марксизм, должны отринуть его. Они должны использовать слова, им запрещенные, и отказываться использовать провозглашенные им: помните, «sex» лучше, чем «gender»[3]. Они должны публично кричать о реалиях, которые культурный марксизм стремится замалчивать – таких, как наше противостояние шариату на национальном и местном уровнях, исламизация наших государств, факты диспропорции в статистике тяжких преступлений, совершенных мусульманами, и то, что бó льшая часть случаев заражения СПИДом добровольна, т.е. является следствием аморальных сексуальных актов. Они должны отказаться от перепоручения своих детей общественным школам.

Самое главное – те, кто отвергают политкорректность, должны вести себя по старым правилам нашей культуры, а не по новым правилам культурного марксизма. Леди должны быть женами и домохозяйками, а не полицейскими или солдатами, а мужчины должны открывать двери перед леди. Дети не должны рождаться вне брака. Нужно избегать прославления гомосексуализма. Присяжные не должны принимать мусульманское вероисповедание как оправдание для убийства.

Неповиновение распространяется. Когда другие западные европейцы видят одного человека, открыто не повиновавшегося правилам политкорректности и выжившего – а пока что это все еще возможно, – они приободряются. Появляется соблазн отказаться от политкорректности, и некоторые поддаются ему. Волны от одного акта неповиновения, от одной попытки взобраться к вершине глиняного идола и отломать ему нос, могут распространиться далеко. Нет ничего, что было бы страшнее для политкорректных, чем открытый вызов, и на то есть причины – в этом их главное слабое место. Это должно руководить консерваторами в неприятии культурного марксизма на каждом шагу.

Хотя время упущено, исход битвы еще не предрешен. Очень мало кто из западноевропейцев осознает, что политкорректность – фактически марксизм в ином обличье. Сколь распространится осознание этого, столь распространится и сопротивление. На данный момент политкорректность торжествует, маскируясь. Через сопротивление и через самообразование (которое должно быть частью любого акта сопротивления), мы можем снять с нее камуфляж и опознать марксизм под нарядом «восприимчивости», «толерантности» и «мультикультурности». Кто отважится, тот сможет победить.