Разных исторических формаций

Политическая лингвистика является одним из новых направлений современного языкознания. Эта область исследования носит ярко выраженный междисциплинарный характер: в ней интегрируются достижения социолингвистики, лингвистики текста, когнитивной лингвистики, стилистики и риторики. Политические тексты как сфера реализации манипулятивного воздействия привлекают внимание лингвистов с позиции когнитологии, лингвопсихологии, прагмалингвистики, теории речевых актов, функционально − стилистической организации средств массовой информации (Водак, ван Дейк, Блакар, Болинджер, Беркнер, Муравьёва, Кара-Мурза, Шарифуллин, Купина и др.). Основная задача лингвистического анализа политического дискурса – раскрыть характер, механизм сложных взаимоотношений между властью, познанием, речью и поведением.

Одним из продуктивных направлений исследования политического дискурса в современной лингвистике является описание концептуальной составляющей политических текстов. Ядерными концептами политического дискурса признаются концепты «власть», «политик», «демократия», «народ» и др. Как представляется, системообразующие ментальные единицы базируют единую концептуальную сеть политических дискурсов.

Данная работа посвящена определению особенностей функционирования концептов МЫ, ОНИ в политических дискурсах разных исторических формаций.

Концепты МЫ, ОНИ в средствах массовой информации предстают сложным образованием, состоящим из разнокомпонентных элементов [Чернышова, 2005; Чудинов, 2001]. Рассмотрение функционирования данных взаимосвязанных концептуальных образований в политической коммуникации разных исторических формаций позволяет выявить динамические процессы как в языке средств массовой информации, так и в социально-политической ситуации в целом. Так, одним из значений, приобретённым в результате функционирования в советских политических дискурсах концептов МЫ, ОНИ, является выражение национального единства.

В средствах массовой информации 60-х-нач. 80-х гг. МЫ (= советский народ) предстаёт как сплочённая, монолитная нация. МЫ в данных текстах наполняется двумя основными смыслами:

1. Мы как социально-политическая общность: мы – советский народ; граждане СССР; новая историческая общность; представители рабоче-крестьянского государства; люди коммунистического общества; советские работники и т.д.

2. МЫ как представители определённых групп и слоёв общества: мы – коммунисты; партийные люди; комсомольцы, рабочий класс; люди труда; советские, рабочие интеллигенты; люди умственного, физического труда; труженики полей и т.д.

Функционирование двух выделенных компонентов значения в доперестроечных дискурсах выполняет интегративную функцию: МЫ подчёркивает социально-политическую сплоченность и монолитность советского народа. Индивидуальному Я, ассимилированному в совокупном МЫ, отводится значительная роль в общественно-политической жизни страны. Каждый член советского государства как представитель единой нации обязан вносить свой вклад в общее дело: каждый член ВЛКСМ; каждый молодой человек; роль и место всех участников; личный вклад / героизм и т. д.

МЫ в значении «представители определённых групп и слоёв общества» лишено коннотации отчуждения и разобщённости советских людей. Парадигматические и синтагматические контексты использования подобной семантики актуализируют признаки единства и равенства всех социальных слоёв: общность коренных интересов всех социальных групп и слоёв; стирание различий между умственным и физическим трудом; незыблемый союз рабочего класса и крестьянства; монолитность блока коммунистов и беспартийных; социалистическая интеграция и т.д.

Образ государства как единой сплочённой семьи неразрывно связан с осмыслением субъектов политической коммуникации в роли разных членов одной семьи. Подобная интерпретация, концептуализирующая отношения в семье, позволяет метафорически выразить не столько социальную иерархию, сколько подчеркнуть близость и единение всех представителей советского социума. Субъектами подобного осмысления являются и представители власти.

Политический лидер страны получает устойчивое именование главного члена семьи – отца, дедушки: Сталин – отец народов; Ленин – дедушка всех пионеров. Представление первого политического лица в образе отца подчёркивает его близость, духовное родство с каждым членом большой семьи. В политическом контексте данная метафора имплицирует выражение стиля правления именуемого субъекта: «отец»-правитель может быть только мудрым руководителем, справедливо относящимся к каждому «домочадцу».

Единение правителя с народом подчёркивается функционированием метафорических образований, именующих главного политического деятеля сыном советского народа: Л.И.Брежнев – верный сын Коммунистической партии и советского народа. Амбивалентное метафорическое представление (отец – сын) создаёт образ патриархальной семьи, верной идеям своего основоположника. Правящий «отец народов» является продолжателям идей «праотца» (верный продолжатель бессмертного ленинского дела; бессмертных идей Ленина), а члены «единой семьи» несут в себе лучшие черты «семейного сходства» (верный, стойкий ленинец; юный, маленький, молодой ленинец; потомственный пролетарий).

Представители социалистического социума традиционно именуются советскими детьми (сыновья – дочери) и кровными родственниками (братья – сёстры): сыны и дочери советского народа; замечательные сыны и дочери нашей страны; славные сыны рабочего класса; сыны советской страны; братья и сёстры нашей страны; младшие братья коммунистов; дети партии, советского комсомола; братья по классу; братья по оружию и т.д.

Образное изображение социальных субъектов как группы кровных родственников (детей одной «матери-Родины») акцентуализирует идею близости и сплочённости советских людей, проецирует характер взаимоотношений между членами семьи: Безграничны любовь и уважение, которые питают дети партии к Л.И.Брежневу, то огромное доверие, которым он пользуется у трудящихся нашей Родины, у всех прогрессивных людей земли (Комсомольская правда, №45 (16751), 23 февраля 1980г.). Примечательно при этом, что утрата советским гражданином прежнего мировоззрения под воздействием чуждой среды, идеологии трактуется как «перерождение», то есть измена родовым началам, отчуждение от единой семьи (буржуазный, классовый перерожденец): Нам понятна злоба и беспринципность этих на всё готовых буржуазных перерожденцев, ненавидящих нашу партию.

Детищем в доперестроечных дискурсах именуется и само советское государство. Подобное уподобление подчёркивает родительскую любовь советских людей к своей стране, их духовную привязанность к родному государству: Тридцать пять лет тому назад потерпела невиданную катастрофу снаряжённая в антисоветский поход армия фашистской Германии, пытавшаяся в угоду международному империализму ликвидировать детище Октября – Союз Советских Социалистических Республик (Кузбасс, №108 (17039), 9 мая 1980г.).

Таким образом, в тоталитарных дискурсах группа, объединенная понятием МЫ, репрезентирует основное значение: «МЫ − советский народ, объединённый идейно-политическими принципами». Границы между понятием народ и власть размыты, все едины, все члены единой большой семьи.

Меньшая частотность употребления МЫ в значении «национальное единство» в современных политических дискурсах позволяет сделать вывод о снижении эмоционально-когнитивного процесса объединения себя с другими представителями одной этнической группы. Под влиянием идеологических факторов смысловое поле «национальное единство» модифицировалось, наполнялось новыми смысловыми компонентами.

Современное российское общество в политической коммуникации последних лет наделяется такими чертами, как гетерогенность и расчленённость. Доминирующее место в многоступенчатой социальной конфигурации занимает противопоставление двух классов: «народ – власть». При этом МЫ в преобладающем большинстве является базовым коррелятом класса «народ», ОНИ − «власть». Смысловое пространство событийных концептов «МЫ (= народ)», «ОНИ (= власть)» образуют номинации представителей разных социальных группировок:

МЫ («народ»): люди труда, общественность, крестьяне, рабочие, учителя, пенсионеры;

ОНИ («власть»): политики, избранники, депутаты, чиновники, власть держащие.

Смена прагматической направленности политических дискурсов мотивирует видоизменение функциональной значимости репрезентантов, означающих субъектов современного российского социума. Представление россиян в образе близких родственников всё чаще приобретает коннотацию отчуждения, семантика родственных отношений становится индикатором разобщенности нации. Так, советский образ правитель – отец в современный период получает дискретный характер: отцом сегодня именуется не только первое лицо государства, но и большая группа крупных политических деятелей − губернаторы, министры, партийные руководители: отец – президент; отцы − основатели партии; отцы − основатели всего и всех; отцы побед; отец «оранжевой» революции; отец перестройки; «большой» папа; отец «родной»; президент − батюшка и т.д.

Одновременное сосуществование нескольких отцов является свидетельством распада единой семьи во главе с одним отцом народа. В идеальной семье, образ которой моделировался в советскую эпоху, статус отца носил единоличный и непререкаемый характер. Широкая вариативность рассматриваемой лексемы в современной речевой практике является индикатором гетерогенности общества: По словам ещё одного отца-основателя партии, «десять лет назад ситуация была очень опасной для страны, и мы объединились, чтобы создать настоящую гражданскую партию» (Аргументы и факты, №7 (211), 2003г.).

Родственные отношения всё чаще становятся вербализаторами криминогенного характера обозначаемых субъектов. Так, в примере: Нынешняя власть и криминальный бизнес – не то чтобы родственные души или близнецы-братья, а скорее, близнецы сиамские (Правда, №78 (28839), 21 июля 2005г.) − путём родственного отождествления властвующей группировки с криминальными структурами подчёркивается преступный характер действующей власти.

Вопреки провозглашаемым в демократическом обществе этическим императивам «равенство» и «равноправие» характер отношений между социальными классами обладает обратным знаком: разделённость, конфронтация, авторитарность. Конфликтность отношений «власти» и «народа» актуализируется рядом смысловых компонентов, содержательная часть которых раскрывается с помощью лексических единиц, находящихся в отношениях контекстуальной антонимии.

1. Отдалённость власти от народа:

МЫ («народ»): волеизъявления народа; нужды и чаяния народа; проблемы народа.

ОНИ («власть»): власть не приемлет; власть нас не слышит; власть нас игнорирует.

Власть предстаёт как чуждое изолированное сообщество, абстрагированное от реальных нужд и проблем народа. Бразды правления становятся орудием для достижения своих целей и интересов (выражать только свои собственные интересы; следовало бы подумать и о сокращении льгот для себя; делать на этом свой политический бизнес и т.д.): Рассматривая современную государственную власть, нельзя не отметить, что она приватизирована и субъективизирована, что никаких обсуждений, научного анализа и советов с общественностью она не приемлет, что её отдалённость от народа становится всё большей (Край, 28 февраля, 2003г.).

2. Оценка представителей разных социальных общностей:

МЫ («народ»): прежние, забитые, простые, бедные, доверчивые, обездоленные.

ОНИ («власть»): чужие, тёмные, прожорливые, зажравшиеся, обнаглевшие, холёные.

Народное сознание наделяет представителей власти такими негативными чертами, как чуждость, скрытность, нарушение социальных и этических норм. В свою очередь сообщество «народ» приобретает ряд противоположных черт: «простота», «открытость», «угнетённость». Общественные стереотипы восприятия «себя» и «другого» подчёркивает отчуждённо-враждебное отношение между противостоящими группировками «МЫ» − «ОНИ»: Избирать надо лучших из лучших, вернувшись к действительной демократии, когда не самые ловкие, а самые достойные правят народом (Край, 28 февраля, 2003г.).

3. Материальное неравноправие:

МЫ («народ»): перебиваемся с хлеба на воду; получаем гроши; стали беднее; кормимся крошками с их стола.

ОНИ («власть»): купаются в роскоши; покупают иномарки; жируют; бесятся с жира.

Выделенные общественные группировки противопоставлены друг другу как класс имущих и неимущих. При этом материальное благополучие одних достигается за счёт обделённости других (деньги, отнятые у народа, объедают детей и стариков, лишили народ последних сбережений, деньги изымаются из карманов населения, разбогатели за счёт нас и т.д.): Положение у рабочего класса нашей «оборонки» какое-то рабское. Кто вкалывает – получает гроши, а кто примазывается к нашей продукции – купается в роскоши (Комсомольская правда, 21 января 2001г.).

Приведённый неполный ряд смысловых компонентов, раскрывающих характер противопоставления смысловых полей МЫ, ОНИ позволяет сделать вывод о конфликтности отношений между властью и народом.

Отрицательно-оценочные реакции, раскрывающие сложный характер взаимоотношения между народом и властью, могут быть представлены несколькими блоками [Шейгал, 1999; 2000]:

1) общеоценочные реакции: плохая, подлая, так себе, портит человека, надоели, ругают;

2) общеоценочные реакции эксплетивного типа: козлы, психи, тупые, на мыло, не хочу, к чёрту такую власть;

3) частно-оценочные реакции, выражающие негативную морально-этическую оценку. Эти реакции показывают, что в массовом сознании осуждение вызывают:

- злоупотребление властью (тирания, вседозволенность), коррупция (продажная, мафия);

- недееспособность (бездействие, марионетки, колебание, слабая);

- негуманность (жестокость, беспощадная);

- лживость (врут, обманули, хитрость, интриги).

Субъектно-объектная организация предполагает и выражение характера отношений между объектами и субъектами власти. Так, объект властных отношений (тот, на кого направлена власть, объект подчинения) может мириться, считаться с властью, подчиняться ей, поддерживать её, быть преданным, лояльным, быть приверженцем, сторонником власти. Или, напротив, может выступать, бороться против власти, быть противником, врагом, находиться в оппозиции к власти.

В политических дискурсах отражаются некоторые стратегии действий по отношению к противоположной стороне, предопределяющие разные способы разрешения конфликтности:

1) активная позиция − непримиримость и неприятие чужого мира, выражающиеся во враждебности, агрессивности и насилии: народ готов начать раскулачивание, репрессии, ссылки; хватается за булыжники;

2) пассивная позиция − смирение с действительностью, безразличное и равнодушное отношение к представителям чужого мира: народ уже давно не ждёт многого от власти, утратил свой оптимизм, смирился со своим положением, безмолвствует;

3) приспособленческая позиция − нарушение пространства сообществ с целью публичной демонстрации своей отнесённости к другому классу.

Такая установка, продиктованная прагматическими интересами политиков, оценивается народом как лицедейство: косят под народ, предвыборныые уловки с демонстрацией «заботы» об обездоленных, показное стремление быть на одной ноге с военными.

Социально-исторические факторы способствуют модификации смысловых компонентов концептов МЫ и ОНИ. Словоформа МЫ в данном употреблении приобретает ряд новых значений, основное из которых − потеря народной самобытности и своеобразия народа как национальной общности, отдалённость власти от народа. В качестве языковых репрезентантов подобного процесса выступают словоформы с яркой пейоративной коннотацией: нация поглупела, превратилась в помойку; мы – дойная корова, пешки в чужих руках и т.д. Таким образом, средства массовой информации разных лет отражают своеобразную эволюцию понятий «МЫ» и «ОНИ», обусловленную прежде всего идеологическими факторами.