Паскаль. Тревога и недостаточность разума

Блез Паскаль, хотя и обладал, как и другие представители интеллектуальной элиты семнадцатого столетия, выдающи­мися способностями к математике и научной работе, был не похож на них в одном отношении. Он не считал, что челове­ческая природа, разнообразная, богатая и противоречивая, может быть понята с помощью математического рационализ­ма. Он полагал, что рациональное познание человека ни в ка­ком отношении невозможно осуществлять так же, как рацио­нальное познание геометрии и»физики. Законы, которые управляют природой человека, это законы возможностей и «вероятностей». Он был поражен случайностью, которая была свойственна человеческому существованию.

¹ Следует помнить не только о том, что культура в семнадцатом веке, ко­гда жил Спиноза, была другой, чем в девятнадцатом и двадцатом. Нужно так­же иметь в виду, что его вера в разум отличалась от ухудшенных вариантов рационализма девятнадцатого столетия, которые включали в себя отрицание и подавление эмоций. Так как в ходе предыдущего обсуждения нам особенно интересно было посмотреть на Спинозу как на выразителя тех мыслителей семнадцатого столетия, которые верили в разум, важно подчеркнуть, что он ни в коем случае не был рационалистом с современной точки зрения. Его ин­тересы и размышления в области этики и мистики были направлены на ши­рокий и глубокий контекст, что отсутствовало у форм рационализма, которые появились позднее и были более ограниченными. Например, если мы проследим всю цепочку рассуждений Спинозы до конца и начнем разби­раться, как преодолеть страх (и тревогу, если тревога возникает как пробле­ма), мы увидим, что каждый разрушительный аффект может быть преодолен с помощью более сильного, более конструктивного. Спиноза описывает ко­нечный конструктивный аффект с помощью любопытной фразы, носящей мистико-рационалистический характер, — «интеллектуальная любовь бога». Другими словами, страх (и тревога) могут быть преодолены, если дойти в анализе до конца, только с помощью религиозного отношения к своей жизни как к целому. (Сравни: Эрих Фромм, Человек для себя (Нью-Йорк, 1947), по этой теме.) Следует также упомянуть, между прочим, что, изучая широкую основу, на которой держится мышление Спинозы, можно сделать вывод о том, что ему удалось избежать представления о противоположности между Мышлением и телом, которое было характерно для современных ему филосо­фов.

Когда я представлял краткий миг времени, которым являет­ся моя жизнь, миг, окруженный вечностью, или маленькое ме­сто, которое я занимаю или даже могу охватить взглядом, по­глощенное бесконечностью огромного пространства, которое я не знаю и которое не знает меня, я испытываю страх, а также удивление, что вижу себя здесь, а не там; хотя нет никакой при­чины, по которой я должен быть здесь, а не там, сейчас, а не по­том¹.

Паскаля непосредственно интересовала тревога, не только тревога, которую он воспринимал сам, но и та тревога, ко­торую, как ему представлялось, он наблюдает скрывающейся за внешней стороной жизни своих современников, о которой свидетельствует «постоянное беспокойство, которое испыты­вают люди в течение своей жизни»². Он наблюдал постоянные попытки людей отвлечься, избежать скуки, избежать одиноче­ства, до тех пор, пока «возбуждение» не исчезнет само по себе. Целью огромной массы развлечений, которым предавались люди, как ему представлялось, было избегание «размышления о самих себе», так как если бы они остановились и стали бы изучать сами себя, они были бы несчастными и тревожными.

Столкнувшись с тем, что человеческий опыт подвержен воле случая и ненадежен, Паскаль пришел к выводу, что обра­щение к разуму было предложено с целью достичь определен­ности; он считал, что на разум нельзя полагаться в практиче­ских вопросах. Это не значит, что он низко оценивал разум. Наоборот, он полагал, что это отличительная особенность че­ловека, источник человеческой гордости в условиях, когда природа лишена мышления, а также источник морали «много думать... является принципом морали»³. Но в практической

¹ Сочинения Паскаля, редакция и перевод Г.-Б. Ролингс (G.B. Rowlings), М. Верной (М. Vernon) (Нью-Йорк, 1946), с. 36. Кроме этого: «Наблюдая слепоту и страдания человека, наблюдая всюду существующую бессловес­ность, и человека в темноте, предоставленного самому себе, как будто он за­блудился в этом углу вселенной, не знающего, кто привел его сюда, для чего он здесь, или что с ним случится, когда он умрет, неспособный ни к какому познанию, я начинаю бояться, как человек, который был перенесен, пока он спал, на страшный необитаемый остров, и который проснется, не зная, где он находится, и не имея никакой возможности покинуть остров. И меня по­ражает, почему людей не охватывает страх в таких ужасных условиях» — там же, с. 7.

² Паскаль, мысли, перевел Эдвард Крэйг (Craig) (Нью-Йорк), с. ПО.

³ Сочинения Паскаля (перевод и редакция Ролингса), цитируемое произ­ведение, с. 35.

жизни на разум нельзя полагаться, так как он «легко поддает­ся любому чувству», а чувства, как известно, обманывают. Кроме того, широко распространенное доверие к разуму, как он говорил, ошибочно, так как оно не принимает в расчет си­лу эмоций¹. Паскаль относился к эмоциям одновременно по­ложительно и отрицательно. Он ценил в эмоциях то, что не было замечено рационализмом: «У сердца есть разум, о чем разум не догадывается». С другой стороны, эмоции часто ис­кажают разумное восприятие и господствуют над разумом, и разум становится просто рационализацией. Чрезмерная вера в разум часто способствует неправильному его употреблению, и в результате разум предпочитает то, что является просто при­вычкой, он поддерживает власть королей или несправедли­вость. На практике разум часто принимает форму, если мож­но так выразиться, «Истина по одну сторону Пиренеев, заблу­ждение по другую». (Ролингс (редакция и перевод) цитируемое произведение, с. 38.) Он был поражен, насколько часто инте­рес к самому себе и тщеславие являются истинными мотива­ми человека и оправдываются «разумными доводами». Разуму можно будет больше доверять только в том случае, он замеча­ет язвительно, если «только разум будет разумным». Характе­ризуя таким образом господствующую веру в разум, Паскаль, несомненно, очень высоко ценил то, что он называл «истин­ная любовь к мудрости и уважение к ней», но он понимал, что любовь к мудрости и уважение к ней редко встречаются в жизни человека. Поэтому он смотрел на человека с гораздо меньшим оптимизмом, чем его современники: «Мы находим­ся в огромной величины промежутке, в потоке вечно текущей неопределенности, между невежеством и знаниями»².

Мы предположили, что вера в разум, как она была пред­ставлена в работах интеллектуальных лидеров семнадцатого столетия, имела целью ликвидировать тревогу. В определен­ной степени подтверждает это утверждение то обстоятельст­во, что Паскаль, который не мог согласиться с тем, что чело­веческие проблемы можно решить рационально, был в то же время мыслителем, для которого тревога стала проблемой.

Паскаль не соответствовал, однако, преобладающему на-

¹ Интересно отметить в связи с невеселыми мыслями Паскаля о нера­зумности эмоций, что именно Фрейд попытался спустя три столетия расши­рить царство разума и включить в него эмоции.

² Крейг (перевод), цитируемое произведение, с. 84.

правлению мысли в его время и господствующему философ­скому развитию современной эпохи¹. В целом, убеждение в том, что посредством разума можно подчинить природу и управлять эмоциями, оказало интеллектуальным лидерам то­го времени неплохую помощь, в результате они редко сталки­вались в своих размышлениях с проблемой тревоги. Мы пола­гаем, что культура, в которой жили Спиноза и другие мысли­тели классической фазы современной эпохи, не столкнулись с внутренним травматическим опытом, с которым должны были столкнуться подобные интеллектуальные лидеры девят­надцатого столетия и большое число людей в двадцатом сто­летии. Вера в могущество свободного разума, которая состав­ляла основу мышления, вела к психологическому единству в культуре, и такому положению не угрожала значительная де­зинтеграция до девятнадцатого столетия.