![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Кьеркегор и проблема тревоги в девятнадцатом столетии
Истоки современной тревоги лежат в девятнадцатом веке, когда наметились трещины, раскалывающие культуру. Место революционной веры в свободный разум, господствовавшей в момент зарождения и кристаллизации новой культуры, заняла вера в «технический разум»2. Быстро растущее господство над физической природой сопровождалось многочисленными и глубокими изменениями в структуре человеческого общества. Экономические и социальные последствия этих изменений мы рассмотрим позже, а здесь сосредоточимся на важных 1 Вопрос, почему Паскаль был исключением из общего правила, и почему он воспринимал внутренний травматический опыт и тревогу гораздо отчетливей, чем его современники, увел бы нас в сторону от этого обсуждения. Можно, однако, упомянуть предположение Кассирера о том, что представление Паскаля о человеке на самом деле пережиток мышления средних веков, и, несмотря на научный гений Паскаля, он в действительности не принял новые представления о человеке, которые появились в эпоху Возрождения. 2 Термин Поля Тиллиха. Он характеризует то состояние разума в девятнадцатом веке, когда человек, занимаясь практической деятельностью, стал все больше внимания уделять математическим проблемам (ср. Ницше (Nietszche) и Кассирер, следующий параграф). Влияние этого растущего интереса к техническим задачам на теоретические представления не было должным образом оценено в то время. изменениях, которые претерпело в тот период представление человека о самом себе. Это была эпоха «свободных наук»1. Каждая наука развивалась в своем собственном направлении, а объединяющий принцип, как писал Кассирер, отсутствовал. В то же время «наука стала превращаться в фабрику», и Ницше предупреждал: технический разум быстро развивается, а идеалы и ценности человека разрушаются — следует опасаться нигилизма. Теоретические представления о природе человека, распространенные в девятнадцатом столетии, неотделимы в большинстве случаев от эмпирических данных, полученных развивающимися науками. Но так как в самой науке отсутствовал объединительный принцип, существовали большие вариации в понимании природы человека. «Каждый мыслитель, — замечает Кассирер, — предлагает нам свою собственную картину, изображающую природу человека», и поскольку каждая картина основана на эмпирических данных, любая «теория становится прокрустовым ложем, в которое втискиваются эмпирические факты, чтобы соответствовать заранее определенной схеме»2. Кассирер считает, что подобная неустранимая противоречивость мысли является не только «серьезной теоретической проблемой, но и угрозой, нависшей над всей нашей этической и культурной жизнью»3. Девятнадцатое столетие характеризовалось тем, что культура разделилась на отдельные составляющие, что коснулось не только общих теоретических принципов и наук, но также и других сторон культуры. В эстетике появилось движение «искусство ради искусства», и искусство все больше отделялось от реальности естества — в конце века реакцией на это явились произведения Сезанна (Cezanne) и Ван Гога (Van Gogh). В религии происходило отделение теоретических установок и 1 Вернер, Брок (Werner, Brock), Современная германская философия, Кембридж, 1935. 2 Заметки о природе человека, цитируемое произведение, с. 21. Кассирер продолжает: «Поэтому наши современные представления о человеке потеряли свое интеллектуальное ядро. Взамен мы получили полную анархию в мыслях... Теологи, ученые, политики, социологи, биологи, психологи, этнологи, экономисты, все рассматривают проблему со своей точки зрения. Собрать вместе или объединить все эти частные аспекты и перспективы невозможно... В результате каждый автор, по-ввдимому, придерживается собственного понимания человеческой жизни и сам оценивает ее». 3 Там же, с. 22. церковной службы от повседневной жизни. Разделение на отдельные составляющие в семейной жизни ярко изобразил и осудил Ибсен (Ibsen) в своем произведении Кукольный дом. Что касается психологической жизни индивида, девятнадцатый век характеризуется резким разделением «разума» и «эмоций», над которыми господствует волевое усилие (воля). Воля решает, какой из двух сторон отдать предпочтение, и обычно все заканчивается подавлением эмоций. Вера семнадцатого столетия в необходимость рационального контроля над эмоциями сменяется привычкой их подавления, В свете этого легко понять, почему менее приемлемые эмоциональные импульсы, такие, как сексуальные потребности и враждебность, отвергались особенно сильно. Именно отсутствие психологического единства, которое стало проблемой, подвигло к работе Зигмунда Фрейда. Его открытие бессознательного и его методики, предназначенные для восстановления психологического единства на новой основе, невозможно адекватно понять без анализа факторов, которые привели к утрате цельности личности в девятнадцатом столетии1. На фоне описанного отсутствия внутреннего единства неудивительно, что проблема тревоги неизбежно возникает в девятнадцатом столетии. Именно в середине этого века появляются работы Кьеркегора, который тщательно и в ряде отношений очень глубоко изучает тревогу, характерную, по мнению Кьеркегора, для данного исторического периода. Конечно, отсутствие цельности само по себе порождает тревогу; и поиски нового основания личностного единства — Кьеркегором, а позднее Фрейдом — делали рассмотрение и возможное решение проблемы тревоги необходимым. Распад единства мышления и культуры был осознан многими проницательными, умными и прозорливыми мыслителями девятнадцатого столетия; многих из них можно отнести к экзистенциалистам. Экзистенциальное движение начинает 1 Фрейд часто писал о том, что его цель — сделать материал бессознательного осознанным и таким путем увеличить сферу приложения разума. В некоторых работах, скорее теоретического характера (например, Неудовлетворенность культурой и Будущее одной иллюзии), он использует представления о разуме и науке, которые являются прямым наследием XVII—XVIII столетий. Но под влиянием практической работы представление Фрейда о разуме, который объединяет сознание и огромную область бессознательных побуждений индивида, стало совершенно иным, чем понятие о «разуме» в традиционном рационализме. отсчет с 1841 года, когда немецкий философ Ф.-В.-Д. Шеллинг (F.W.J. Schelling) читал лекции, на которых присутствовали такие известные люди, как, например, Кьеркегор, Энгельс (Engels) и Буркхардт (Burckhardt)1. Помимо Шеллинга и Кьеркегора, экзистенциальное мышление было представлено направлением, получившим название «философия жизни» (Ницше, Шопенгауэр и, позднее, Бергсон), и социологическим направлением (Фейербах и Маркс)2. «Чему противостоят все философы-экзистенциалисты, так это «рациональной» системе мышления и жизни, развившейся под влиянием западного индустриального общества и его философии»3. Тиллих характеризует работы экзистенциальных мыслителей как «отчаянные поиски нового смысла жизни в реальности, ставшей людям чуждой, в культуре, в которой две великие традиции, христианство и гуманизм, потеряли свой обстоятельный характер и свою убеждающую силу»4. Отвергая традиционный рационализм, экзистенциальные мыслители настаивали на том, что реальность может быть доступна и воспринята только индивидом как цельным существом, чувствующим, действующим и думающим. Кьеркегор считал, что система Гегеля (Hegel), где абстрактное мышление смешивается с реальностью, является, на самом деле, надувательством. Кьеркегор и разделявшие его взгляды мыслители полагали, что страсть и мышление не могут быть отделены друг от 1 Поль Тиллих, Экзистенциальная философия, История идей, 1944, 5: 1, 44-70. 2 Связь этой формы мышления с американским прагматизмом, основы которого изложил Вильям Джеймс (James), прояснится позднее. Современными европейскими представителями экзистенциализма являются М. Хайдеггер (М. Heidegger) и К. Ясперс (К. Jaspers). Мы не хотели бы, чтобы экзистенциализм у читателя данной книги ассоциировался с современной популярной концепцией, которая изложена, например, в философских работах Сартра (Sartre). Эта концепция позднее была названа «интермедией», или «девиацией*, в истории экзистенциализма — Гидо де Ругеро (Guido de Ruggiero), Экзистенциализм, Нью-Йорк, 1948. 3 Экзистенциальная философия, цитируемое произведение, с. 66. Тиллих продолжает: «За последние сто лет следствия этой системы становились все более ясными: выработался логический, или натуралистический, механизм, который, как кажется, разрушает индивидуальную свободу, свободу принятия решений и основы человеческой общности; и выработался аналитический рационализм, который истощает жизненные соки организма и превращает все, включая самого человека, в объект, свойства которого можно подсчитывать и контролировать...» 4 Там же, с. 67. друга. Фейербах писал: «Только то, что является объектом страсти, реально существует»1. Ницше говорил: «Наше тело думает». Таким образом, эти мыслители пытались преодолеть традиционное разделение на разум и тело и стремление подавлять иррациональные аспекты опыта. Чистая объективность, как писал Кьеркегор, является иллюзией, и если бы это было не так, это было бы плохо: «Существует слово «интерес» (interest), которое отражает нашу настолько тесную связь с объективным миром, что нас не удовлетворяет объективное, то есть без интереса, отношение к истине»2. Кьеркегору очень не нравились жесткие определения таких понятий, как «я» и «истина»; он считал, что они определимы только динамически, то есть диалектически. «Прочь от теорий», призывал он, «прочь от систем, назад к реальности»3. Он настаивал на том, что «истина для отдельного индивида существует только в том виде, в каком он сам производит ее в своих действиях»4. Такое утверждение воспринимается как проявление крайней степени субъективности, и на поверхностном уровне так оно и есть; но следует помнить о том, что Кьеркегор и близкие ему философы считали, что путь, которым они идут, это путь к истинной объективности, в противоположность искусственной объективности «рационалистических» систем. Как сказал Тиллих, это поворот к непосредственному восприятию человека, к «субъективности», которая есть не нечто противоположное «объективности», а живой опыт, из которого произрастают как объективность, так и субъективность»5. Целью этих философов было преодоление раскола культуры, попытка снова сделать акцент на индивиде как живом, воспринимающем единстве — то есть на индивиде, который думает, чувствует и желает одновременно. Рассмотрение взглядов экзистенциалистов важно для нашего исследования не только потому, что деления на психологию и философию для них не существует, 1 Там же, с. 54. 2 Вальтер Лоури (Lowrie), Короткая жизнь Кьеркегора, Princeton, N.J., 1944, с. 172. 3 Там же, с. 116. 4 Понятие страха, цитируемое произведение, с. 123. 5 Тиллих, с. 67. Там же: «Они старались познать творческую основу бытия, которая первичнее разделения на объективное и субъективное и находится вне пределов этого разделения». но и потому, что с их исследованиями впервые в современный период проблема тревоги выдвигается на первый план. Теперь рассмотрим взгляды Серена Кьеркегора. В континентальной Европе, согласно Броку, его считают «одним из наиболее выдающихся психологов всех времен, по широте подхода и, возможно, по основательности превосходящего Ницше, а по проникновению в глубь вещей сравнимого только с Достоевским»1. Главное, чему Кьеркегор уделяет внимание в маленькой книге, посвященной тревоге2 и опубликованной в 1844 году, это взаимоотношениям между тревогой и свободой. Кьеркегор утверждает, что тревогу всегда следует понимать как знак свободы3. Свобода является целью развития личности; с точки зрения психологии, «добро — это свобода»4. Кьеркегор определяет свободу как возможность, которую рассматривает как духовную сторону человека; в самом деле не будет неправильно читать «возможность» всякий раз, когда Кьеркегор пишет «дух». Главной особенностью человека, в отличие от 1 Вернер Брок, Современная германская философия, с. 75. Анализ взглядов Кьеркегора с точки зрения современного психолога можно найти в работе О.-Х.Маурера, Тревога, в книге Теория научения и динамика личности (1950). Маурер считает, что взгляды Кьеркегора не могли быть поняты большинством до тех пор, пока Фрейд не выпустил свои труды. 2 Переведена на английский под названием Понятие тревоги Вальтером Лоури и опубликована в 1944 году, Princeton. N.J. Лоури пишет, что в английском языке «нет слова, которое адекватно передает значение слова «Angst» (предисловие к предыдущему изданию, с. IX). Поэтому после продолжительных размышлений доктор Лоури, к которому единодушно присоединились и другие переводчики Кьеркегора на английский, решил использовать слово «dread» как перевод Angst Кьеркегора. Конечно, следует согласиться с тем, что слово «ТРЕВОГА» в английском языке часто означает «желание» («1 am anxious to do something») или определенную степень беспокойства, а также имеет и другие значения, которые совершенно не совпадают со значением слова «Angst». Но немецкое слово «Angst» — это слово, которое Фрейд, Гольдштейн и другие использовали, чтобы обозначить понятие «тревога», и мы для обозначения тревоги будем использовать это слово. Вопрос состоит в том, является ли значение научного психологического термина «ТРЕВОГА» (в противоположность литературному) очень близким (а на самом деле оно гораздо ближе, чем «dread», к значению слова «Angst» Кьеркегора). Профессор Тиллих, знакомый как с употреблением слова «Angst» в психологии, так и с работами Кьеркегора, считает, что это так. Во всяком случае, профессор Лоури любезно предоставил автору этой книги разрешение заменить слово «dread» на «ТРЕВОГА» в цитатах из его переводов Кьеркегора. 3 Понятие страха, с. 138. 4 Там же, с. 99. растений и животных, является широта доступных возможностей и способность человека осознавать возможности в самом себе. Кьеркегор рассматривает человека как существо, перед которым постоянно открываются разные возможности, который знает о возможностях, представляет их себе и с помощью творческой активности реализует их. Что такое возможность с точки зрения психологии, мы обсудим далее, идеи Кьеркегора об открытости и общительности; пока лишь подчеркнем, что возможность — это свобода. Так получается, что возможность свободы ведет за собою тревогу. Тревога, как говорит Кьеркегор, это состояние человека, который сталкивается со свободой; тревога «возможна, если есть свобода». Всякий раз, когда возможность предоставляется индивиду, тревога потенциально присутствует в том же самом восприятии. Можно привести примеры из повседневной жизни. Так у каждого человека есть возможность и потребность двигаться вперед в своем развитии — ребенок учится ходить, затем идет в школу, взрослый женится или получает новую работу. Такая возможность развития, продвижения вперед сопровождается тревогой. Человек не может знать, что делается там, впереди, он не прослеживает дорогу до конца и не предвидит то, что происходит. (Это «нормальная» тревога, ее нельзя путать с «невротической», которая рассматривается ниже. Кьеркегор считает, что невротическая тревога, в сравнении с нормальной, в большей степени ограничивает человека и сужает творческие возможности; она возникает, когда человек не может продвигаться вперед в ситуациях, провоцирующих нормальную тревогу.)1 Тревога существует, когда потенциально актуальны несколько возможностей. По Кьерке-гору, чем больше возможностей (творческих способностей) у 1 Чтобы реализовать себя, человек должен всегда двигаться вперед. «И это действительно так, что когда перед тобой весь мир, опасно рисковать, и зачем? Потому что можно потерять. А не рисковать, это практично. И все же, не рискуя, так ужасно легко потерять то, что было бы трудно потерять даже при наиболее рискованном риске, и, во всяком случае, никогда не потерять так легко, так всецело, как будто это было бы ничто... самого себя. Так как если я рискнул некстати — очень хорошо, тогда жизнь поможет мне, меня наказав. Но если я не буду рисковать — кто тогда мне поможет? И, более того, если совсем не рисковать в самом глубоком смысле этого слова (а рисковать в самом глубоком смысле этого слова означает осознать самого себя), я получу все земные блага... и потеряю себя! И что же?» — Кьеркегор, Смертельная болезнь, перевод Вальтера Лоури (Princeton, N.J., 1941), с. 52 (курсив мой. — P.M.). человека, тем более вероятно возникновение тревоги. Возможность («Я могу») превращается в актуальность, но промежуточная детерминанта — это тревога1. Рассматривая тревогу в развитии, Кьеркегор, во-первых, описывает первоначальное состояние ребенка. Он именует его состоянием невинности, когда ребенок находится в непосредственном единстве с естественными условиями существования, со средой. У ребенка есть возможности, и это вызывает тревогу, но это тревога без определенного содержания. В первоначальном состоянии тревога является «стремлением к рискованным предприятиям, жаждой удивительного, загадочного»2. Ребенок движется вперед, актуализируя свои возможности. Но в состоянии невинности ребенок не понимает, что возможность роста, например, означает возможность кризисов, столкновения с родителями и неповиновения им. В состоянии невинности созревание индивида — это возможность, которая еще не стала для самого ребенка осознанной; и тревога, с ней связанная, это «чистая возможность», не имеющая специфического содержания. Затем в ходе развития человек достигает уровня самоосознания. Кьеркегор ссылается на рассказ об Адаме как описание этого явления в мифологической форме. Отбрасывая устаревший взгляд на данный миф как историческое событие, он настаивает на том, что «миф описывает как внешнее то, что происходит внутри»3. Кьеркегор считает, что миф об Адаме показывает внутреннее пробуждение самосознания индивида. В определенный момент развития появляются «знания о добре и зле», как описано в мифе. Затем в поле возможностей появляется осознанный выбор. Человек все больше осознает как необыкновенную природу возможностей, так и ответственность, связанную с ними. Индивид сталкивается с возможностью конфликтов и кризисов — возможность имеет как негативную, так и позитивную сторону. Так, ребенок с точки 1 Понятие страха, с. 44. Вся цитата звучит следующим образом: «Возможность означает «я могу». С точки зрения логики достаточно удобно сказать, что возможность превращается в актуальность. В реальности это не так просто, и необходима промежуточная детерминанта. Эта промежуточная детерминанта является тревогой...» 2 Там же, с. 38. 3 Там же, с. 92. В указанном смысле миф об Адаме воспроизводится в жизни каждого человека где-то между годом и тремя. зрения развития начинает двигаться в направлении индивидуации. Двигаясь по этой дороге, он не находится в непосредственной гармонии с окружением (например, родителями), но постоянно огибает острые углы, чтобы избежать конфликтов со средой. И действительно, во многих случаях дорога развития ведет прямо через реальные столкновения и конфликты с родителями. Индивидуация (становление «я») осуществляется ценой обретения тревоги, которая присутствует там, где человек занимает позицию как противостояния среде, так и сотрудничества с ней. Описывая рост свободы как постепенное осознание возможностей, Кьеркегор говорит о «тревожащей возможности быть способным»1. Отметим, что центральная психологическая проблема, с которой сталкивается Кьеркегор, это стремление человека быть самим собой. Воля быть самим собой — это истинное призвание человека. Кьеркегор утверждает, что нельзя определить точно, чем должно быть «я», так как «я» — воплощение свободы. Но при этом он подробно рассматривает, как люди избегают быть самими собой: уходя от саморефлексии, стремясь быть кем-то еще, просто с помощью конформизма или демонстрации открытого неповиновения, что является формой трагического, стоического отчаяния, обрекая человека на невозможность полного самораскрытия личности. «Волю» в понимании Кьеркегора не следует смешивать с понятием волюнтаризма, которое, по мысли философов девятнадцатого века, предполагает подавление неприемлемых элементов внутри самого себя. Скорее воля, по Кьеркегору, есть творческая решительность, в основе которой расширяющееся самоосознание. «Вообще говоря, сознание, то есть сознание себя, это имеющий решающее значение критерий «я», писал он. «Чем больше сознания, тем больше «я...»2. Описанные представления не звучат иностранным языком для тех, кто знаком с современной психотерапией, основная цель которой состоит в расширении самосознания путем анализа внутренних конфликтов, и которая терпит поражение, если индивиду не уда- 1 Там же, с. 40. Ср. описание угрозы изоляции, потери могущества и возникновения тревоги в книге Фромма Бегство от свободы, Нью-Йорк, 1941, с. 29 (обсуждается на странице 170 и следующих за ней). 2 Смертельная болезнь, цитируемое произведение, с. 43. ется преодолеть блокированность самосознания на различных уровнях1. В психотерапии ясно, что эти блокаторы самосознания появляются, когда индивид неспособен к какому-либо действию, когда в процессе развития все время растет тревога. По мнению Кьеркегора, личность зависит от способности индивида противостоять тревоге и при этом двигаться вперед. Свобода, по Кьеркегору, не является просто приращением, столь же естественным, как рост растения вверх по направлению к солнцу, когда удаляют мешающие камни (мы специально акцентируем это положение, поскольку в некоторых направлениях психотерапии подход к проблеме свободы чрезмерно упрощен). Свобода определяется тем, как человек устанавливает связь с самим собой в каждый миг своего существования. Это означает, если прибегнуть к современному языку, что свобода есть мера ответственности и автономности человека при управлении собственной жизнью и самим собой. Когда Кьеркегор говорит о пробуждении самосознания — стадии, следующей за состоянием невинности ребенка, возникает соблазн сравнить его описание с данными современной психологии2. Очевидно, пробуждение самосознания имеет сходство с тем, что представители некоторых психологических направлений называют «появлением эго». Обычно это происходит в возрасте от одного до трех лет; можно наблюдать, что у младенцев самосознания нет, тогда как оно явно присутствует у ребенка четырех-пяти лет. В соответствии со взглядами Кьеркегора происходящие изменения являются «качественным скачком, и поэтому не могут быть адекватно исследованы с помощью научных методов». Цель Кьеркегора состояла в том, чтобы феноменологически описать состояние человека (например, взрослого), которое Кьеркегор считает 1 Должно быть ясно, что Кьеркегор, как и представители современной психотерапии, говорит не о том, что иногда называют «нездоровой интроспекцией». Такая интроспекция возникает не вследствие расширения самосознания (что, на взгляд Кьеркегора, является противоречием в терминах), но скорее вследствие блокирования самосознания. 2 Трудность заключается в том, что понятия, употребляемые Кьеркего-ром, и термины современной психологии ни в коем случае не эквивалентны. Например, понятие «я* у Кьеркегора лишь частично соответствует психологическому термину эго, по смыслу наиболее близкому. состоянием конфликта (или самосознания) и корни которого лежат в первоначальном состоянии невинности1. После «прыжка» в самосознание о тревоге начинают думать, ее содержание расширяется. То, что живущий в настоящее время «индивид больше размышляет о тревоге, есть следствие участия индивида в истории его рода»2. Самоосознание делает возможным не только индивидуальное развитие, направленное на развитие «я». Так же, как индивид теперь ощущает себя независимым, обладающим свободой выбора от меры благоприятности среды и своих природных особенностей, так же воспринимает он себя как нечто большее, чем автомат, поведение которого определяется лишенным смысла историческим развитием. С помощью самоосознания человек может влиять на современное историческое развитие и до определенной степени изменять его. Это положение не перечеркивает большой роли исторически сформировавшейся среды в жизни человека. «Связи каждого человека в момент рождения исторически обусловлены, — писал Кьеркегор, — и естественный закон оказывает такое же реальное влияние, как и всегда ранее»3. Но решающее значение имеет то обстоятельство, как человек соотносит себя со своими историческими связями4. Тревога заключает в себе внутренний конфликт; в этом состоит еще одно следствие самосознания. Тревога «боится», говорит Кьеркегор, «и все же она сохраняет тайное взаимодействие со своим объектом, не может отвести от него глаза, да и не желает этого делать...»5. Тревога «это желание того, чего человек боится, симпатическая антипатия. Тревога — это чуждая сила, которая распространяет на индивида свою власть, 1 Если говорить на языке философии, то это, конечно, проблема противостояния человеческой «сущности» и человеческого «существования». 2 Понятие страха, цитируемое произведение, с. 47. 3 Там же, с. 65. 4 Рассуждения Кьеркегора можно обобщить так: в состоянии невинности индивид не отделен от среды, и тревога является неопределенной. В состоянии самоосознания существует возможность отделения, человек становится индивидуальностью; о тревоге размышляет; в результате индивид, опираясь на самосознание, может направлять свое собственное развитие, а также влиять на историю собственного рода. 5 Понятие страха, с. 92. Кьеркегор добавляет, и причина читателю должна быть хорошо понятна, «если кому-то сказанное может показаться трудным для восприятия, я тут ничего не могу поделать*. и никто не может вырваться, да и нет ни у кого такого желания; и так как человек боится, то того, чего он боится, он желает. И затем тревога лишает человека сил»1. Этот внутренний конфликт как проявление тревоги знаком представителям современной клинической психологии; наибольшее внимание ему уделяли Фрейд, Штекель (Stekel), Хорни и некоторые другие. Большое число характерных примеров такого конфликта описано клиницистами; особенно он заметен при неврозах: у больного есть сексуальные желания или желания агрессии, и он боится именно этих желаний (или их последствий), и возникает устойчивый внутренний конфликт. Любой человек, который перенес серьезную физическую болезнь, знает, что тревога усиливается, если не наступает выздоровление, и все же он заигрывает с перспективой выздоровления; ему симпатична, словами Кьеркегора, перспектива, которой он одновременно боится и которую ненавидит. Это, как кажется, явление гораздо более глубокое, чем просто желание получить «вторичную выгоду» от болезни, душевной или физической. Возможно, Фрейд имел в виду именно это явление, когда писал о том, что «инстинкт смерти» противостоит «инстинкту жизни» — правда, эти формулировки вызывают много вопросов. По-видимому, Отто Ранк (Rank) подошел гораздо ближе к Кьеркегору (и в то же время избежал наиболее спорных положений теории Фрейда), предложив теорию конфликта между «волей к жизни» и «волей смерти». (Автор этой книги не считает, что анализируемый внутренний конфликт можно лучше понять, если считать его «инстинктивным», или «биологическим». Он скорее психологический; поэтому термин Ранка воля, хотя и не вполне удовлетворителен, все же лучше термина инстинкт. Этот конфликт проявляется не только вместе с тревогой, но является продуктом тревоги, то есть уровень выраженности конфликта соответствует уровню предшествовавшей тревоги). Во всяком случае, Кьеркегор ясно говорит о том, что, описывая внутренний конфликт, он не будет ограничиваться только невротическими явлениями. Он полагает, что в любой ситуации, когда человек, вышедший из младенческого возраста, воспринимает тревогу, существует 1 Там же, с. XII, цитата из его журнала (III A 223; Dm f 402). конфликт. При любом взаимодействии с чем-либо индивид желает двигаться вперед, актуализировать свои возможности, и в то же время — не хочет этого. Кьеркегор неоднократно описывает различия между «неврозом» и «здоровьем»: здоровый индивид движется вперед, несмотря на конфликт, реализуя свою свободу, тогда как нездоровый индивид ограничивает себя и, подобно «лежачему» больному, жертвует свободой1. В этом пункте проявляется фундаментальное различие между страхом и тревогой: при страхе человек движется в одном направлении, прочь от объекта, которого боится; при тревоге же существует продолжительный внутренний конфликт и амбивалентное отношение к объекту. Кьеркегор всегда настаивал на том, что хотя тревога на стадии размышления о ней насыщена более определенным содержанием, чем на предыдущей стадии, ее содержание никогда нельзя полностью отнести к конкретным предметам, поскольку она отражает внутреннее состояние, состояние конфликта. Другое следствие самоосознания состоит в том, что на сцене появляются ответственность и чувство вины2. Чувство вины — это сложная и запутанная проблема, как для Кьерке-гора, так и для современных психологов, и, по мнению автора этой книги, проблема часто решается путем ее чрезмерного упрощения. Мы лучше поймем представления Кьеркегора о взаимоотношениях вины и тревоги, если придадим особое значение тому, что он всегда соотносит тревогу с творческими возможностями. Так как человек может творить — творить себя, желая быть самим собой, точно так же, как творить бесчисленное множество своих действий в повседневной жизни (и это две стороны одного и того же процесса) — он испытывает тревогу. Не будет никакой тревоги, если у человека не будет никаких возможностей. Когда человек актуализирует свои 1 Интересно, что Отто Ранк также утверждает, что здоровый индивид может творить, несмотря на внутренний конфликт (между «волей к жизни» и «волей к смерти», если пользоваться терминологией Ранка), в то время как невротик не может справиться с этим конфликтом, но лишь ограничивает себя и жертвует своей творческой активностью. 2 В современной психопатологии утверждается, что тревога всегда присутствует там, где есть чувство вины (страх наказания), но обратное не всегда верно. Однако, как можно видеть, Кьеркегор имеет в виду другой уровень рассмотрения, а именно соотношение чувства вины с творческими возможностями. творческие способности, свои возможности, он всегда сталкивается как с негативными, так и с позитивными аспектами этого процесса. Самоактуализация всегда разрушает статус-кво, разрушает сложившиеся психические структуры, разрушает то, что «прилипло» к нам с детства и за что мы держимся, а в результате образуются новые и необычные формы, которые принимает жизненный процесс и путь, которым он идет. Если человек не действует, отказывается расти, отказывается пользоваться своими возможностями, ограничивает свою ответственность, отказ актуализировать свои возможности вызывает чувство вины. Но творчество также означает разрушение сложившегося баланса индивида и среды, отказ от старого; означает создание чего-то нового и необычного в человеческих отношениях, а также в образцах культуры (это касается, например, творчества художников)1. Поэтому в каждом творческом импульсе потенциально присутствует агрессия по отношению к другим людям, с которыми осуществляется взаимодействие, или негативное отношение к ним, или негативное отношение к своим собственным психическим структурам. Говоря метафорически, можно сказать, что в любом творческом акте старое убивают для того, чтобы могло родиться новое. Поэтому, согласно Кьеркегору, чувство вины всегда сопутствует тревоге: и то и другое всегда соответствует 'знаниям о наших возможностях и мере их актуализации. Чем больше творит человек, утверждает Кьеркегор, тем больше потенциально присутствуют тревога и вина2. Хотя секс и чувственные удовольствия часто становятся 1 Процесс творчества недостаточно изучен в современной психологии. Подтверждение взглядов Кьеркегора можно найти в высказываниях художников. Так, Дега (Degas) говорил: «Картину следует создавать с тем же чувством, которое испытывает преступник, совершая преступление». Томас Мани (Thomas Mann) писал, что художники владеют «прелестными секретами, которые вызывают чувство вины». Это явление, как можно обнаружить, в большей степени разработано в мифологии: в мифе о Прометее творчество изображается как неподчинение богам. Если стать на позицию психологии, не означает ли индивидуация и связанное с ней творчество нарастающий разрыв со своей матерью и неподчинение ей; или, словами Фрейда, происходит ли в процессе творчества все более частое низвержение отца со своего трона? В психологии эта проблема остается нерешенной. 2 «Чем человек гениальнее, — пишет Кьеркегор, — тем на более глубоком уровне он открывает свою вину». — Понятие страха, цитируемое произведение, с. 96. содержанием этой вины, Кьеркегор не считал, что секс и чувственные удовольствия сами по себе являются источниками вины или тревоги. Секс имеет значение скорее всего потому, что он символизирует проблему индивидуации и общности. Во времена Кьеркегора, точно так же, как и в наше время, через секс часто очевидным образом выражалось стремление стать самим собой — например, иметь свои собственные желания, побуждения; а также стремление иметь как можно более интенсивные взаимоотношения с другими людьми (так, полное осуществление упомянутых желаний возможно лишь при наличии других людей). Секс, таким образом, может символизировать конструктивное включение человека в общество (секс, в данном случае, это форма межличностных отношений). С другой стороны, секс может принять искаженную форму и вылиться в эгоцентризм (псевдоиндивидуальность) или стать не более чем симбиотической зависимостью (псевдообщность)1. Вера в судьбу, говорит Кьеркегор, часто используется как метод избегания тревоги и вины в процессе творчества. Так как «судьба — это отношение духа (возможности) к чему-то внешнему», например, несчастью, необходимости или случаю, все в совокупности человек не воспринимает, на что указывают тревога или вина, но Кьеркегор считает, что, защитив себя, изобретя учение о судьбе, человек не может творить в полном объеме. Например, Кьеркегор полагает, что иудаизм, где открыто рассматривается проблема вины, есть нечто более высокое, чем эллинизм, который покоится на вере в судьбу. Творческий гений в высшем смысле этого слова не должен бежать от тревоги и вины, спрятавшись за веру в судьбу; человек творит, проходя через тревогу и вину. Одна из форм потери свободы — это состояние «заключе- 1 Аналогией к вышесказанному могут служить рассуждения Кьеркегора о тревоге, достигающей самой высокой степени выраженности у женщины во время рождения ребенка, потому что «в это мгновение на свет появляется новый индивид» (там же, с. 65). После рождения тревога и вина потенциально присутствуют в каждый момент вхождения человека в общество; и в переносном смысле сказанное касается не только рождения ребенка, но и появления нового в процессе становления индивидуальности. Согласно Кьеркегору, человек должен постоянно творить собственную личность в каждый миг своей жизни. ния внутри»1. Такое состояние, указывает Кьеркегор, в исторических работах называется «демоническим»; и поскольку Кьеркегор пересказывает библейские предания о случаях истерии и немоты, мы понимаем, что имеются в виду различные клинические формы неврозов и психозов. Проблемой в таких случаях, считает Кьеркегор, являются «несвободные отношения с добром»; индивид пытается не допустить возможность свободы, ограничивает свое развитие. В самом деле, «свобода — это всегда расширение своих возможностей», «свобода — это постоянное общение»2. Кьеркегор пишет, что не имеет в виду, употребляя выражение «заключение внутри», резервы творческой личности. Заключение внутри — это уход и форма постоянного отрицания: «Человек в демоническом состоянии не заключает себя вовнутрь с помощью чего-то, он сам заключает себя»3. Исходя из этого, Кьеркегор утверждает, что заключение внутри скучно (такое впечатление, что ты не существуешь) и бессмысленно. У заключенного внутри человека появляется тревога, когда он сталкивается со свободой и «добром» (эти два термина здесь используются как синонимы). «Добро», по Кьеркегору, означает для заключенного внутри сигнал, призывающий его вновь сделаться цельной личностью на основе свободы4. Можно показать это на материале 1 «Заключение внутри» — описательный термин, означающий процесс блокирования сознания, торможение и другие обычные невротические реакции в ответ на тревогу, к которым мы будем часто обращаться в последующих главах. Обратите, в частности, особое внимание на истории болезни Филиса и Франсиса в главе 7; см. также разделы 5 и 6 главы 8. 2 Там же. Ср. описание обитателей психиатрической лечебницы, сделанное Ибсеном: «Каждый закрывает себя в бочке самого себя, бочка затыкается пробкой самого себя и высушивается в колодце самого себя». — Пер Гюнт. 3 Понятие страха. 4 По мысли Кьеркегора, неправильно жалеть человека, заключенного внутри, и считать его жертвой судьбы, поскольку это означало бы, что изменить ничего нельзя. Истинное сочувствие к человеку предполагает его столкновение с проблемой вины, то есть ответственностью. Эта ответственность — наша общая проблема, являемся мы заключенными внутри или нет. Мужественный человек предпочитает, когда болен, сказать: «Это не судьба, а вина». Значит, он сам будет определять, что предпринять, в соответствии со своими возможностями. И «нравственного человека», продолжает Кьеркегор, «ничто не отравляет так, как преклонение перед судьбой, красивой безделкой, которая под предлогом сочувствия обманом завладеет его главным сокровищем, а именно, свободой» (там же, с. 108, примечание). эмпирических исследований больных людей (например, больных инфекционными болезнями), так как болезнь в нашей культуре еще больше связывается с судьбой, чем психологические проблемы. Наблюдая множество больных туберкулезом, автор этой книги заметил, что сочувствующие больным друзья и медицинский персонал часто уверяли их в том, что болезнь, заражение туберкулезной бациллой явилась делом случая. Это объяснение делает ответственной за болезнь судьбу и, предполагалось, приводит к облегчению состояния больного. Но на самом деле у многих чувствительных больных лишь усиливалось настроение безысходности: если болезнь дело случая, нельзя быть уверенным, что она не повторится снова и снова. Если же больной понимает, что его образ жизни неправилен, и это послужило одной из причин заболевания, конечно, он будет чувствовать себя в большей степени виноватым. Однако у больного появится надежда и он будет думать, что нужно изменить, чтобы преодолеть болезнь. С этой точки зрения, испытывать чувство вины не только более правильно; это чувство вызывает также более искреннюю надежду. (Излишне говорить, что Кьеркегор и автор этой книги имеют в виду рациональную, а не иррациональную вину. Последняя рождается бессознательными причинами, является неконструктивной, и от нее следует избавляться.) Кроме того, Кьеркегор считает, что «добро» — это становящееся все более интенсивным общение со многими людьми. Состояние заключения внутри в конечном счете основано на иллюзии: «Легко наблюдать, что заключение внутри, о котором идет речь, означает ложь, или, если так предпочтительнее говорить, неправду. Но неправда это и есть несвобода...»1. Кьеркегор предполагает, что работающие с заключенными внутри личностями должны осознавать ценность молчания и иметь всегда «очень ясное представление о вещах». Он считал, что вылечить заключенного внутри человека можно с помощью душевного откровения, или «ясности», и размышления Кьеркегора довольно сходны с современными представлениями о катарсисе и очищении. Свобода может быть утрачена также и на психосоматическом уровне. Для Кьеркегора «соматика, психика, пневмати- 1 Т а м ж е, с. 114, примечание. ческое» (возможность) так тесно связаны между собой, что «нарушение функций одного начала тут же сказывается на других»1. Он добавляет третий действующий фактор к привычным душе и соме, а именно фактор «я». Это та «промежуточная переменная», которая включает в себя возможность и свободу. Кьеркегор не считал, что личность есть просто сплав души и тела. Реализуют ли личность разнообразные возможности, зависит от взаимоотношений «я» с душой и сомой. (Здесь еще одно подтверждение того, что под «я» Кьеркегор не имеет в виду просто часть души, которой является эго.) «Я» является действующим фактором, обеспечивающим способность индивида судить о душе, соме и свободно действовать. У ригидных личностей мы встречаем другую форму отказа от свободы как следствия тревоги. Это те личности, пишет Кьеркегор, которые лишены уверенности. «Приверженец самой негибкой ортодоксальной точки зрения может находиться в демоническом состоянии. Он знает все, он отдает знаки почтения священному, истина для него — это сборище обрядов, он рассказывает о том, как вести себя перед троном бога, сколько раз нужно кланяться, он умеет делать все в манере ученика, который может написать математическую формулу, используя буквы АБВ, но не может этого сделать с помощью букв ГДЕ. Поэтому он тревожится, когда видит, что порядок нарушается. И насколько же сходны его представления со взглядами современного философа-теоретика, который находит новое доказательство бессмертия души, затем подвергается смертельной опасности и не может представить свое доказательство, потому что у него нет с собой записной книжки»2. Разновидность тревоги, обусловленная отсутствием внутренней уверенности, может проявляться, с одной стороны, как своеволие и неверие — в виде негативной установки, а с другой стороны — как суеверие. «Суеверие и неверие — и то и Другое являются несвободой»3. Фанатика и неверующего объединяет разновидность тревоги, лежащей в основе их мышления. И у того, и у другого отсутствует открытость; «и у того, и 1 Там же, с. 109. 2 Там же, с. 124. 3 Там же. у другого отсутствует духовность, и они не осмеливаются заглянуть внутрь самих себя»1. Для Кьеркегора очевидно, что люди делают все от них зависящее, чтобы избежать тревоги. Он говорит о «трусливом веке», в котором он живет и в котором «человек делает все возможное, чтобы с помощью янычарской музыки, сопровождающей громкоголосое действование, держаться от мыслей, возникающих в одиночестве, как можно дальше, подобно тому, как в лесах Америки диких зверей прогоняют горящими факелами, криками, звуками ударяющихся друг о друга тарелок»2. Это происходит потому, что тревога воспринимается очень болезненно. И вновь мы приводим Кьеркегора, его яркое и точное описание этой болезненности: «И ни у одного Великого инквизитора нет в наличии таких ужасных пыток, какой является тревога; и ни один тайный агент не знает, ни как более искусно застать врасплох человека, которого он подозревает, выбрать мгновение, когда он слаб, или установить ловушку, в которую его заманят и поймают; и никто не знает, как достичь того, что делает тревога; и ни один хитроумный судья не знает, как вести допрос, исследовать показания обвиняемого, как это делает тревога, которая никогда не дает человеку убежать, ни с помощью развлечения, ни с помощью грохота, ни на работе, ни в игре, ни днем, ни ночью»3. Но попытки избавиться от тревоги не просто обречены на неудачу. Убегая от тревоги, человек теряет наиболее прекрасную возможность научиться быть человеком4. Кьеркегор пишет, зачаровывая читателя, о тревоге как о «школе». Тревога — это даже лучший учитель, чем реальность. Человек может временно убежать от реальности, уклониться от встречи с неприятной ситуацией, но тревога всегда обучает, потому что она внутри человека. «Даже по отношению к наиболее пустяковым проблемам, как только индивид сделает 1 Там же, с. 129. 2 Там же, с. 107. 3 Там же, с. 139. 4 «Если бы человек был или зверем, или ангелом, у него бы не было тревоги. Но человек является одновременно и тем, и другим, он может тревожиться, и чем больше тревога, тем более велик человек. Здесь, однако, не имеется в виду общераспространенное понимание тревоги как имеющей отношение к чему-то вне человека, но предполагается, что человек сам по себе является источником тревоги». — Там же, с. 139. ловкий, хитрый ход и незаметно ускользнет от чего-нибудь, при полной уверенности, что трюк удался, ведь реальность не обладает таким зорким взглядом, как тревога) — так тревога тут как тут»1. Совет брать тревогу в учителя может показаться глупым, добавляет Кьеркегор, особенно тем, кто хвастает, что никогда не испытывал тревоги. «На это я бы ответил, что, несомненно, не следует бояться других людей и конечных вещей, но только тот человек, который провел возможность через тревогу, обучился справляться с тревогой»1. С другой стороны — мы можем назвать эту сторону негативной, — такое обучение предполагает, что человек повернется лицом к своим проблемам и примет их такими, какие они есть: примет то, что он смертен, что в процессе существования может произойти что угодно. На основе этого Augst der Kreatur3 человек учится понимать, что с ним происходит в реальности4. Прохождение через школу тревоги имеет и положительную сторону. Оно позволяет человеку отбросить маловажные, имеющие конечное действие ограничения и быть свободным, чтобы актуализировать бесконечные возможности личности. Конечное, для Кьеркегора, есть то, что «заключает вовнутрь» свободу; бесконечное, в противоположность конечному, «открывает двери» для свободы. Бесконечное поэтому является неотъемлемой составляющей концепции возможностей Кьеркегора. Конечное проявляется, например, как многочисленные ограничения и искусственное сокращение возможностей, которые мы наблюдаем в поведении больных людей, так же, как и в нашей собственной жизни. Бесконечное нельзя понять подобным образом, поскольку оно означает свободу. Размышляя о свободе, Кьеркегор восхищался Сократом, который «торжественно показал всем отравленный кубок... так больной говорит хирургу перед началом болезненной опера- 1 Там же, с. 144. 2 Там же, с. 141 (курсив мой.— Р.Мэй.) 3 Страха творения (нем.) — прим. пер. 4 «Поэтому, когда человек закончит школу возможности, а его знания будут полнее знаний ребенка, освоившего буквы, о том, что нельзя требовать от жизни абсолютно ничего, что ужас, вечные муки, уничтожение обитают Рядом с каждым человеком, и усвоит ценную идею, что каждая тревога, которая тревожит (Aengste), может в любое мгновение стать реальной опасностью, — такой человек будет по-иному относиться к реальности, будет превозносить реальность...» — Там же, с. 140. ции — «теперь я готов*. Затем тревога входит ему в душу и всю ее обследует, выдавливая из человека все конечное и мелкое, и с того момента управляет им, куда бы он ни направлялся»1. Будучи в таких тесных взаимоотношениях с тревогой, человек обучается вере, или внутренней уверенности2. Затем у человека появляется «мужество уйти от тревоги, не породив при этом тревоги, что возможно только на основе веры — вера не уничтожает тревогу, но, оставаясь вечно юной, постоянно растет и ускользает из объятий тревоги, избегает смертельных мук, которые та причиняет»3. Научно ориентированному читателю может показаться, исходя из приведенных цитат, что Кьеркегор говорит на языке поэзии и парадокса. И это, безусловно, так; но его идеи могут быть изложены ясно, на основе опыта. С одной стороны, Кьеркегор предвосхитил выводы Хорни и других о том, что тревога свидетельствует о наличии нерешенных проблем: по выражению Кьеркегора, тревога наступает на пятки человеку (если он не вытеснит свои проблемы полностью, как при неврозе) до тех пор, пока проблема не будет решена. С другой стороны, Кьеркегор заявляет, что успех в противостоянии вызывающим тревогу ситуациям укрепляет «силу Я»: это путь становления зрелой личности. Больше всего поражает, что, несмотря на отсутствие у Кьеркегора инструментов для исследования бессознательного (они появились лишь после работ Фрейда), он так ясно и глубоко увидел проблему тревоги, предвосхитив современные психоаналитические открытия; и в то же время он вписал свои открытия в широкий контекст поэзии и философии. У человека, прочитавшего сочинения Кьеркегора, возникает впечатление, что он видит рассвет того дня, о котором говорил французский философ Клод Бернар (Claude Bernard), дня, когда «физиолог, философ и поэт будут говорить на одном и том же языке и понимать друг друга». •Там же, с. 142. 1 Фромм предлагает похожее определение веры как внутренней твердости (см.: Человек для себя, Нью-Йорк, 1947). На самом деле, хотя идеи Фромма и значительно отличаются от идей Кьеркегора, в некоторых отношениях они поразительно схожи с представлениями о психике датского мыслителя девятнадцатого века. В центре внимания как Фромма, так и Кьеркегора был индивид как экзистенциальное единство, и оба исследовали проблему свободы индивида и чувство изоляции, так глубоко воспринимаемые современным человеком. 3 Там же, с. 104. Глава 3 ТРЕВОГА С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ БИОЛОГИИ Эволюция высших функций нервной системы привела к появлению идей, ценностей и игры — уникальных проявлений социальной жизни человека. Человек — единственный, кто может планировать отдаленное будущее и испытывать удовольствие от достижений прошлого. Человек — единственный, кто может быть счастлив. Но один лишь человек может также беспокоиться и испытывать тревогу. Шеррингтон (Sherrington) как-то сказал, что поза сопровождает движения, как тень. Я пришел к выводу, что тревога сопровождает интеллектуальную деятельность, как ее тень, и чем больше мы будем знать о природе тревоги, тем больше мы будем знать об интеллекте. — Говард Лиддл (Liddell), Роль бдительности в развитии невроза у животных. В этой главе мы проанализируем биологические реакции организма при столкновении с опасностью. Мы начнем с описания защитной реакции испуга, которая, не будучи страхом или тревогой, предшествует этим эмоциям. Изучение реакции испуга Лэндисом (Landes) и Хантом (Hunt) представляет особый интерес, так как проливает свет на порядок чередования защитного рефлекса, тревоги и страха1. 1. Реакция испуга Когда в поле восприятия человека появляется сильный и/или неожиданный стимул, например, громкий звук, он быстро сгибается, резко двигает головой вперед, моргает. По этим и некоторым другим признакам можно определить «рефлекс испуга». Этот рефлекс представляет собой первичную, врожденную, непроизвольную реакцию, которая предшествует эмоциям страха и тревоги2. Лэндис и Хант провели 1 Термином «биологическая реакция» мы обозначаем не только реакцию непосредственно нервной системы, но и, более широко, реакцию организма как биологического целого на угрозу. 2 Мы здесь не будем рассматривать рефлекс Моро (Мого), который существует у младенцев и свойственен незрелой нервной системе. Рефлекс Моро исчезает при определенной степени зрелости, особенно зрелости высших нервных центров, и поэтому может наблюдаться у взрослых только при патологии. Для взрослых первичным защитным рефлексом является реакция испуга. разнообразные эксперименты, провоцируя реакцию испуга. Стимулом служил обычно звук выстрела, реакции снимали на кинопленку. Наиболее заметной чертой реакции испуга было сгибание всего тела, «которое имеет сходство со сжатием или «сморщиванием» тела индивида, применяемым в качестве защиты»1. Реакция защиты всегда характеризовалась морганием и обычно включала в себя «движение головы вперед, характерное выражение на лице, поднятие и вытягивание вперед плеч, абдукцию верхней части рук, сгибание локтей, пронацию нижней части рук, сгибание пальцев, движение туловища вперед, сжатие живота и сгибание коленей»2. С точки зрения неврологии, реакция испуга включает в себя торможение высших нервных центров, последние неспособны переработать такой неожиданный стимул. Можно сказать, мы пугаемся раньше, чем узнаем, что нам угрожает. Рефлекс испуга — это не страх и не тревога. «По-видимому, лучше всего характеризовать испуг как доэмоциональную реакцию», замечают Лэндис и Хант. «Этот рефлекс — непосредственная реакция на внезапный, сильный стимул, при котором от организма требуется нестандартная реакция. Как таковой рефлекс испуга принимает участие в формировании реакции на критические ситуации, но сам по себе является мгновенной, быстро проходящей реакцией, по своей организации и своему выражению гораздо более простой, чем так называемые «эмоции»»3. Соответствующая эмоция может последовать за рефлексом испуга. У взрослых испытуемых в экспериментах Лэндиса и Ханта после испуга проявлялись такие вторичные поведенческие (эмоциональные) реакции, как любопытство, раздражение и страх. Авторы полагают, что эти вторичные поведенческие реакции являются «связующим звеном между врожденными, не приобретенными реакциями и приобретенными, социально обусловленными, а часто и чисто произвольными реакциями»4. Важно отметить, что чем младше ребенок, тем менее часто вторичные реакции наступа- 1 Лэндис и Хант, цитируемое произведение, с. 23. 2Тамже, с. 21. Также; «Эта реакция является базисной, не поддается произвольному контролю, универсальна и наблюдается как у негров, так и у белых, как у ребенка, так и у взрослого, я также у приматов и некоторых животных, стоящих на более низких ступенях эволюционного развития». 3 Там же. 4 Там же, с. 136. ют вслед за испугом. На первом месяце жизни ребенок, кроме испуга, больше почти никаких реакций не проявляет, «в то время как наши исследования показывают», продолжают Лэндис и Хант, «что по мере того как ребенок развивается, все чаще появляются вторичные реакции... плач или уклонение от стимула — будь то поворот головы в сторону от источника звука или более выраженная реакция, поворот тела и уползание прочь, — с возрастом становятся все более частыми»1. Реакция испуга, согласно Лэндису и Ханту, принадлежит к классу реакций, которые Гольдштейн называет «реакциями на чрезвычайные обстоятельства». Мы рассматриваем реакцию испуга как первичный, врожденный защитный рефлекс, который предшествует эмоциональным реакциям тревоги и страха2. 2. Гольдштейн: тревога как реакция на чрезвычайные обстоятельства Идеи Курта Гольдштейна очень важны для нашего исследования, так как работы этого ученого позволяют понять биологические основы тревоги3. Возникновение концепции Гольдштейна стимулировала его работа как нейробиолога с больными различными психическими заболеваниями, но особенно — с поражениями головного мозга. Эти больные, возможности адаптации которых 1 Там же, с. 141. 2 Исследуя реакцию испуга как реакцию, предшествующую эмоциональным реакциям тревоги и страха, можно прийти к интересным выводам. Например, Кьюби (Kubie) считает, что реакция испуга — это стадия «онтогенеза тревоги». Он утверждает, что реакция испуга прежде всего указывает на существование разрыва между индивидом и окружающим миром. Плод в утробе матери, считает Кьюби, не может быть испуган. Но ребенок и реакция испуга рождаются одновременно. С этого момента существует «дистанция» между индивидом и средой. Ребенок испытывает такие состояния, как ожидание, отсроченное реагирование, фрустрация. Как тревога, так и мышление возникают вследствие этой ситуации «разрыва» между индивидом и окружающим миром, утверждает Къюби, причем появление тревоги предшествует развитию мышления. «Тревога в жизни индивида связывает реакцию испуга с зачатками всех разновидностей мыслительного процесса». — L.-S. Kubie, The Ontogeny of Anxiety, Psychoanal. Rev., 1941, 28: 1, 78-85. 3 Курт Гольдштейн, Организм, целостный подход к биологии, Нью-Йорк, 1939; Природа человека в свете психопатологии, Кембридж, 1938. к требованиям окружавшей среды из-за поражения мозга ограничены, демонстрируют такие реакции на многие стимулы, как шок, тревога и защитное поведение. Наблюдая их, а также здоровых индивидов в кризисных ситуациях, можно понять биологические основы развития тревоги у различных организмов1. Определение тревоги Гольдштейна. Главное в определении тревоги, которое дает Гольдштейн, то, что тревога — это субъективное восприятие чрезвычайных обстоятельств. Индивид в чрезвычайных обстоятельствах не может справиться с требованиями окружающей среды и поэтому ощущает угрозу своему существованию (или своим ценностям, которые важны для его существования.) Больные с поражениями головного мозга, которых наблюдал Гольдштейн, придумывали многочисленные способы, чтобы не попасть в чрезвычайные обстоятельства. У некоторых, например, развилось навязчивое стремление к аккуратности: они старались, чтобы каждая вещь всегда была на своем месте, и, попадая в ситуации, где вещи были в беспорядке, испытывали затруднения, не могли адекватно реагировать, у них проявлялась сильная тревога. Другие больные, когда им предлагали написать свое имя на листе бумаги, писали его в самом углу листа: любое открытое пространство (любая «пустота») являлось для них проблемой, с которой они не могли справиться. Такие больные стремились не допускать никаких изменений среды, по причине неспособности адекватно оценивать новые стимулы. Во всех новых ситуациях больные не справляются с требованиями окружающего мира и не могут актуализировать основные 1 Следует различать «биологическое», относящееся к целому организму, действующему и реагирующему, и «психологическое», относящееся к одному уровню этого целого. Некоторые авторы утверждают, и это действительно так, что изучение больных с поражением головного мозга не дает информации о психологических особенностях невротической тревоги, так как у таких пациентов прежде всего поражена нервная система. Например, Маурер (1949) утверждает, что тревога у больных Гольдштейна больше похожа на Urangst (первоначальная тревога, нем. — Прим. пер.), чем на невротическую тревогу. Сомнительно, что термин «невротическая тревога» может иметь какой-то смысл применительно к таким больным. Однако это не отменяет большого значения исследований Гольдштейна, которые закладывают основы биологической концепции для понимания тревоги. Автор книги полагает (более подробно об этом будет сказано позже), что биологические открытия Гольдштейна не противоречат психологическим представлениям о тревоге, но дополняют их. способности. Здоровый взрослый, конечно, способен правильно реагировать на разнообразные стимулы, но проблема индивида в чрезвычайных обстоятельствах остается, по сути, той же, что и для больных при столкновении с изменениями среды. Объективная сторона существования в таких обстоятельствах — это нарушение поведения, субъективная — возникновение тревоги. Гольдштейн не считает, что организм может быть описан как совокупность различных «побуждений», блокирование или нарушение функционирования которых ведет к тревоге1. Скорее у организма существует только одно стремление, а именно стремление актуализировать свою собственную природу2. У каждого организма существует первичная потребность и склонность сделать свою среду подходящей для себя, и наоборот. Конечно, природа организма — животного или человека, может быть самой разной. У каждого есть собственные существенные способности, от которых зависит, что организм будет актуализировать и каким способом. Дикое животное может успешно актуализировать свою природу, живя в джунглях, но если его сажают в клетку и не выпускают из нее, оно теряет способность реагировать адекватно и ведет себя безумно. Иногда организм преодолевает разрыв между собственной природой и окружающей средой, жертвуя некоторыми элементами своей природы, — возможно, упомянутое выше дикое животное найдет способ приспособиться к чрезвычайным условиям содержания в клетке, пожертвует своей способностью свободно передвигаться. Неадекватной реакцией индивида можно считать ограничение взаимодействия с внешним миром в соответствии с основными способностями, чтобы избежать чрезвычайной ситуации. В качестве иллюстрации Гольдштейн упоминает эксперименты Кэннона (Cannon) с кошками, которым перерезали нервные волокна симпатической нервной системы. Эти кошки все время стояли рядом с батареей отопления, потому что их способность адекватно реагировать на холод (и так сохранять свое существование) была ограничена. Угроза возникновения боли, согласно Гольдштейну, не 1 Хотя Гольдштейн и отвергает концепцию «побуждений», он считает возможным говорить о «потребностях».организма, который через них стремится актуализировать себя. 2 Ср. эту идею с представлением Кьеркегора о самореализации, гл. 2. единственное, что ведет к возникновению чрезвычайных обстоятельств и тревоги, эта угроза даже не является главной. Человек часто может переносить боль без тревоги или страха. Подобным же образом не всякая опасность порождает тревогу, а лишь та, которая угрожает существованию организма — «существование» в данном случае имеется в виду не только физическое, но и психологическое. Угроза может быть направлена на ценности, которые организм связывает со своим существованием1. Например, одного студента провал на экзамене может нисколько не травмировать, тогда как для другого, у которого от сдачи экзамена зависит вся дальнейшая карьера, подобная ситуация становится чрезвычайной, и он реагирует на нее расстройством поведения и тревогой. Таким образом, в основе реакции организма на чрезвычайные обстоятельства две составляющие: сама по себе объективная ситуация и природа организма, который реагирует на ситуацию. Человеческие существа сильно различаются по способности преодолевать кризисные ситуации. В следующей главе обсуждается то обстоятельство, что некоторые индивиды так плохо переносят кризисные ситуации потому, что их внутренние конфликты являются, строго говоря, психологическими. Здесь мы ограничимся указанием на то, что у любого человека есть «порог», за гранью которого любой дополнительный стресс делает ситуацию чрезвычайной. Гринкер (Grinker) и Шпигель (Spiegel) описали такой порог, проведя исследование солдат, терявших самообладание во время сражения. Функция различных защитных механизмов — чрезмерной приверженности порядку, уклонения от перемен, навязчивых действий — состоит в том, чтобы уберечь индивида от чрезвычайных обстоятельств. Теперь рассмотрим интересный вопрос, который поднимает Гольдштейн, почему у эмоции тревоги нет соответствующего ей объекта. Гольдштейн соглашается с Кьеркегором, ! Скажем о том, чего нет в работах Гольдштейна: в нашей культуре так называемые «побуждения» — являются ли они в своей основе физиологическими, как секс, или психологическими, как «достижение успеха*, — часто связаны с психологической жизнью индивида тем или иным способом. Например, один человека испытывает тревогу из-за фрустрации сексуальных желаний, а другой воспринимает ситуацию как чрезвычайную, если неудач, которые он терпит, например, в сфере зарабатывания де
|