Книга третья. чем о пользе какого-нибудь отдельного человека или о своей собственной

чем о пользе какого-нибудь отдельного человека или о своей собственной. И не большего порицания заслуживает предатель родины, чем тот, кто ради собственной пользы и благополучия забывает об общей пользе и общем благе. Отсюда следует, что достоин хвалы тот, кто идет на смерть за республику^, потому что родина должна быть нам дороже нас самих. И если бесче­ловечным и преступным признается изречение тех, кто не воз­ражает против того, чтобы после их смерти сгорел бы весь мир (эту мысль обычно выражают общеизвестным греческим стихом)¹⁰, то, конечно же, правильна мысль, что следует забо­титься о тех, кто родится когда-нибудь, ради них самих.

XX. 65- Именно такая душевная склонность породила за­вещания умирающих и просьбы взять под опеку детей¹. А так как никто не желает жить в полнейшем одиночестве, даже ес­ли бы эта жизнь несла с собой безграничное изобилие наслаж­дений, легко понять, что мы рождены для того, чтобы жить в естественном сообществе, союзе и общении с другими людь­ми. Природа побуждает нас к желанию быть полезными как можно большему числу людей и прежде всего наставлять их и передавать правила мудрости.

66. И нелегко найти человека, который бы не желал пере­дать другому то, что он знает сам; так что мы склонны не толь­ко к учению, но и к тому, чтобы учить других. Как быкам при­родою дано всеми силами и всею мощью биться со львами за своих детенышей, так и тех, кто обладает мощью и силой и способен на то, что, как говорят, совершали Геркулес и Либер, сама природа побуждает к спасению человеческого рода. И ес­ли мы называем Юпитера Всемогущим и Величайшим, Спаси­телем, Гостеприимцем, Статором (Остановителем), то этим мы хотим сказать, что благополучие людей находится под его опе­кой. Но при этом отнюдь не подобает требовать от бессмерт­ных богов заботы и любви, если мы сами относимся друг к дру­гу с недоброжелательством и пренебрежением. И так же, как мы пользуемся членами еще до того, как мы узнали, ради чего мы ими обладаем, так самой природой мы уже объединены в

О пределах блага и зла

Сообщество для совместной жизни в государстве. Если бы это было не так, не осталось бы места ни для справедливости, ни для доброты2.

Но если, как полагают стоики, люди связаны между со­бой узами права, то по отношению к животным человек свобо­ден от правовых обязательствЗ. Хрисипп прекрасно сказал, что все остальное рождено ради людей и богов, а люди - ради соб­ственного единения и сообщества, так что они могут, не совер­шая несправедливости, использовать животных в своих инте­ресах4. А так как природа человека такова, что каждый оказы­вается как бы связанным со всем родом человеческим граждан­ским правом, тот, кто его соблюдает, будет справедливым, а кто игнорирует его - несправедливым. Но точно так же, как в теа­тре, хотя он и предназначен для всех, правильным будет ска­зать, что каждое место в нем принадлежит тому, кто его занял, так и в городе, и в целом мире, хотя они и общи для всех, од­нако право не препятствует каждому владеть своей собствен­ностью5.

А так как известно, что человек рожден ради заботы о людях и их спасения, то этой природе соответствует желание мудреца участвовать в государственной жизни и руководить государством6, а также, чтобы жить по природе - взять жену и желать от нее детей7. Они полагают даже, что и возвышенная любовь не чужда мудрецу8. Что же касается учения и образа жизни киников, то одни утверждают, что мудрец может посту­пать так же, если ему представится случай, другие же считают это совершенно недопустимым?

XXI. 69. Чтобы сохранить у человека чувство сообщества, взаимного единения и любви, стоики предположили, что и вы­годы (emolumenta), и потери (detrimenta) (а так они переводят сбфеХлцата и рХаццата) являются общими, из которых первые приносят пользу, а вторые - вред. И они назвали их не только общими, но нравными¹. Тяготы (incommoda) же и преимуще­ства (commoda) (а так я перевожу ег^рлстпцсхт и Ьхюхр^щ- цата)² признавали общими, но не равными³. Ведь то, что по-