Книга четвертая

Очевидно, что одни пороки больше других, сомнение же вызы­вает другое: может ли каким-то образом возрастать то, что вы называете высшим благом? Вы же, хотя должны были бы про­яснить сомнительное с помощью очевидного, пытаетесь со­мнительным уничтожить очевидное.

Поэтому, если я воспользуюсь тем же ходом рассужде­ ния, что и немного раньше, вы окажетесь в сложном положе­ нии. Ведь если одни пороки не могут быть больше других, по­ тому что к высшему благу, как вы его представляете, невозмож­ но прибавить что-то еще, а в то же время очевидно, что поро­ ки у всех людей неодинаковы, вам придется изменить ваше представление о высшем благе4. Не следует забывать, что если какое-то следствие ложно, то неизбежно не может быть истин­ ным то, следствием чего оно является.

XXV. В чем же все-таки причина этих затруднений? В че­столюбивом стремлении к эффектности в определении выс­шего блага. В самом деле, когда утверждают, что только то бла­го, что достойно, тем самым отказываются от заботы о здоро­вье, внимания к своему наследственному имуществу, управле­ния государством, порядка в торговых делах, от жизненных обязанностей, уничтожается, наконец, и само достойное, к ко­торому вы хотите свести все. Обо всем этом подробнейшим образом говорит Хрисипп в сочинении против Аристона1. Из этих трудностей и родились, как говорит Акций, лживоречи-вые подвохи (fallaciloquae malitiae)2.

69. Ведь когда с уничтожением всех нравственных обязан­
ностей мудрости негде было и шагу ступить, а уничтожались
они потому, что не оставалось никакого выбора и никакого раз­
личия между вещами, ибо этот выбор становился невозможным,
когда все вещи уравнивались таким образом, что между ними
уже не было никакого различия; выход из этих трудностей у вас
был еще хуже, чем у Аристона. Однако его выход, несмотря ни
на что, прост, ваш же - хитер и лукав. Ведь если бы ты спросил
Аристона, считает ли он благом отсутствие страданий, богатст­
во, здоровье, он ответил бы отрицательно. Ну а то, что противо-

О пределах блага и зла

Положно им, является ли злом? Отнюдь нет. Спроси о том же Зе-нона. Он ответит теми же словами. В удивлении спросим у обо­их, как же мы сможем жить, если будем считать, что для нас со­вершенно безразлично, здоровы ли мы или больны, испытыва­ем или не испытываем боль, можем или не можем защититься от холода и голода? Аристон говорит: " Ты [в таком случае] будешь жить великолепно, замечательно, будешь делать все, что захо­чешь, никогда не будешь испытывать никакой тревоги, никаких страстей, никакого страха".

Ну а что же Зенон? Он скажет, что все это чепуха, что с такой теорией совершенно невозможно жить и что по его убеждению между достойным и постыдным лежит неизмери­мая, недоступная даже воображению пропасть, между осталь­ными же вещами вообще не существует никакого различия.

До сих пор это было то же, [что и у Аристона], послу­шай же дальше и, если можешь, постарайся сдержать смех. " Те самые средние вещи, - говорит он, - между которыми не суще­ствует никакого различия, тем не менее таковы, что одни из них избираемы (eligenda), другие - отвергаемы (reicienda), третьи же вообще могут не приниматься в расчет, то есть одни из них ты желаешь, другие - не желаешь, а о третьих вообще не думаешь". Но ведь ты только что сказал, что между ними нет никакого различия. " И сейчас говорю то же самое, - ответит он, - но нет никакого различия по отношению к добродетелям и порокам".

XXVI. 72. Но кто же, скажи на милость, этого не знает? Однако послушаем дальше. " Все то, что ты только что назвал, -говорит он, - быть здоровым, богатым, не страдать, - я назы­ваю не благом, а яро^тцеуа, по-латыни - продвинутое (produc-ta) (но я предпочитаю употреблять предпочтительное /ргае-posita/ или преимущественное /praecipua/, - это, пожалуй, бо­лее сносно и не так неуклюже), болезнь же, бедность, страдание я называю не злом, а, если угодно, отвергаемым (reiectanea). По­этому я не говорю: я стремлюсь к этому, но - я выбираю, не желаю, но - беру, противоположные же им понятия: не избе-