Проблема правового менталитета в отечественной и зарубежной историографии.

Историческая детерминированность социально-правовой психологии в значительной степени реализуется через правовой менталитет, априорное ядро которого лежит в основе константных слоев массового сознания. Проблема выяснения духовно-культурного статуса и соотношения правового менталитета и правосознания как социально-правовых феноменов остается неразработанной. Мы полагаем, что категорию «правовой менталитет» следует признать одной их фундаментальных в теории правосознания, «ибо «улавливание» сложно рефлексируемых правовых идей требует не только рационального объяснения, но и интуитивного проникновения в исходные элементы правовой сферы социума»[63].

Правовой менталитет определяет устойчивые элементы социально-правовой психологии в виде правовых традиций, привычек, предрассудков, стереотипов, которые проявляются в правосознании в конкретный момент исторического времени. Он содержит наиболее типичные для определенной социальной или национально-этнической общности системы мировоззренческих представлений, оцениваний, реагирований на объекты государственно-правовой действительности. Правовой менталитет выступает как «совокупность стереотипов правового мышления, юридической деятельности и правового поведения, основывающихся на сформированной в конкретном государственно-правовом пространстве системе правовых ценностей, правовых традиций и приоритетов, которые определяются относительно устойчивыми объективно-субъективными факторами»[64].

В системе элементов юридического сознания правовая ментальность предстает в виде глубинного слоя сознания, в определенной мере смыкаясь с бессознательным, с юридическим подсознанием[65]. Юридические архетипы бессознательного, наряду с ментальными инвариантами сознания, образуют глубинную структуру массового правосознания, отвечающего за аксиологическую постоянность правовой материи. В этой связи массовое правосознание является «резервуаром» типичных, доминирующих идей, взглядов, представлений, чувств, переживаний, присущих той или иной исторической эпохе. Оно выступает накопителем инвариантных общественно-духовных, этнокультурных величин – ценностей, смыслов, эйдосов, установок, убеждений, традиций, ритуалов, моделей поведения, импульсов, интенций[66].

Правовой менталитет – явление полиморфное, отражающее специфику многовекового государственно-правового развития[67]. Будучи своего рода культурной парадигмой, отражая характер народа, он реализуется в обычном праве. Выступая глубинной структурой правосознания, правовой менталитет может являться контекстом интерпретации правовых институтов. Наиболее распространенная в современной отечественной гуманитарной науке трактовка рассматривает правовой менталитет каксовокупность латентных готовностей, установок и предрасположенностей индивида или социальной группы действовать, мыслить и переживать типологически близкие эмоциональные состояния по поводу правовых отношений, как устойчивую настроенность мотивации и ценностных ориентации человека, сплачивающую его в социальные группы и исторические общности, следующие единым правовым нормам, согласно исторически сложившемуся социокультурному «коду»[68].

Менталитет является своеобразной матрицой психологических готовностей, предрасположенностей, установок социальной группы. Это естественный способ когнитивного реагирования на условия конкретной природно-культурной реальности, который присутствует в сознании в форме когнитивных матриц, чаще всего не рефлексируемых их носителями[69]. Правовой менталитет – это имманентное свойство любой социальной организации, в которой правовая культура воспроизводит, ассимилирует и перерабатывает материалы государственно-правового развития и реагирует на инокультурные воздействия и изменения. Это единство процессов ассимиляции природы и общества, развития форм и способов деятельности, которые генетически отражают своеобразие социальной организации конкретного общества и его институтов.

Правоментальная составляющая правосознания не дает последнему раствориться и трансформироваться в позитивное право в качестве самодовлеющей и оторванной от человеческого бытия в безжизненную юридическую догму[70]. В отличие от правосознания правовая ментальность есть духовно-правовая инварианта, имеющая консервативные формы воспроизводства присущих её ценностей. Она есть тот стержень, при помощи которого правовая культура общества функционально обеспечивает собственно культурную «самость»[71].

Некоторые отечественные правоведы, высказывая мнение о месте термина «правовой менталитет» в юриспруденции, полагают, что «изучение явления правовой ментальности может рассматриваться в качестве дополнительного направления теории правосознания»[72]. На наш взгляд, более обоснованной является точка зрения, согласно которой правовой менталитет является стержнеобразующим термином в теории правосознания. Р.С. Байниязов, хотя и признает категорию «правовой менталитет» одной из фундаментальных в теории правосознания, но при этом видит в культурно-историческом и духовном статусе правового менталитета его определенную автономность по отношению к правосознанию. Нам представляется достаточно спорной позиция автора относительно того, что по объему правосознание шире правового менталитета. Таким образом, разработка отличий менталитета от правосознания и динамика их соотношения составляют перспективное направление отечественной юриспруденции. Нам представляется целесообразным изучение массового правосознания в различные периоды отечественной истории в контексте национального правового менталитета.

Мы будем исходить из признания правосознания внешним бытием правового менталитета в конкретный исторический период, а также из высказанного рядом исследователей предположения, что юридическая стационарность правосознания зависит от качественного состояния правовой ментальности, степени развития её имманентных духовно-психологических структур.

Под правовым менталитетом следует понимать исторически сложившиеся специфические, наиболее типичные и устойчивые для определенной социальной или национальной общности системы мировоззренческих представлений, оцениваний и реагирований на объекты государственно-правовой действительности[73].