Глава 3. Гарри медленно шел в сторону Гриффиндорской башни

Гарри медленно шел в сторону Гриффиндорской башни. Голова сильно кружилась, и его подташнивало. Дементорова задница! Что это сейчас было?!.. Он только что кончил под… нет. Еще раз. Он только что кончил от… Тьфу! Он только что кончил. Да. А то, что при этом присутствовал Малфой… это… это… Что-то было странное, что-то ускользало от сознания. Ну, да! Конечно! Это были чары. Малфой наслал на него какие-то чары, иначе бы он никогда, ни за что… Но Малфой еще сказал, что любит Гарри. Мерлин! Вот так и бывает. Когда кто-то очень умный думает, что одним росчерком пера решит все проблемы. Интересно, а родители знают? Мерлин… как просто, оказывается, о них думать. Отец… Мама. Он сможет увидеть их. Говорить с ними. Это так… так. Ради этого можно пойти на любые жертвы. Кстати, о жертвах. Если родители узнают, что он… они с Малфоем… И ведь он даже не сопротивлялся. Гарри машинально потер мочку уха, которую Малфой так откровенно ласкал всего пару минут назад и почувствовал, что… Как стыдно!.. Хотя… Ладно с этим потом. Что-то не так с этим миром, если Малфой вдруг оказывается его… его… как это назвать? Как он сказал? «Мой мальчик»? Гарри нервно хихикнул. Уже у самого портрета Полной Дамы он услышал знакомый голос:

— Рон! Рон Уизли! Куда ты собрался?

— Я не собираюсь сидеть тут и ждать, пока этот мерзкий слизеринский…

— РОН!

— … Малфой. Пока он опять облапошит Гарри! Я, между прочим, волнуюсь! Имею право знать, где находится мой лучший друг в первом часу ночи!

Гарри спрятался за доспехами. Задыхаясь от запаха пыли, плесени и ржавчины, он пытался не пропустить ни слова из разговора своих друзей. Уперев руки в боки, Гермиона стояла посреди коридора. Всем своим видом она ясно давала понять, что кое-кто рыжий и не очень умный не сделает ни шагу дальше. Рон набычился и сопел, но и не пытался пройти.

— Мне кажется, мы не должны вмешиваться в их отношения. Сами разберутся, — Гермиона забавно тряхнула волосами и упрямо поджала губы. Однако Рону тоже упрямства было не занимать.

— То же самое ты говорила, когда Малфой соблазнил Гарри. А ему, между прочим, было всего четырнадцать лет! — выкрикнул Рон свое обвинение, — так что Малфой совратил его с нашего молчаливого согласия. И мы позволяем этому совершаться каждую ночь! Если бы мы вмешались, этот сексуальный маньяк прекратил бы бесконечно поить Гарри афродизиаком и воздействовать на него чарами сирены! Это называется насилие! — казалось, что от бешенства у Рона сейчас пойдет пена. Однако Гермиона даже бровью не повела:

— Ты хочешь поговорить об этом? Сейчас? В коридоре? Хорошо. Это называется любовь. Афродизиак и чары тут не причем. Это просто каприз Драко. Или… Мерлин, да не хочу я в этом разбираться! Гарри любит его и без этого, неужели ты не видишь? А ты ведешь себя так, как будто ревнуешь.

— Не говори ерунды! Гарри мне как брат! Я же вижу, как он страдает от бесконечных измен этого извращенца!

Девушка устало вздохнула:

— Тебе не кажется, что этот разговор несколько странен, спустя два года после того, как они стали встречаться?

— Не кажется. Я и тогда пытался поговорить с тобой, но был послан, — огрызнулся Рон.

— А я-то здесь при чем? — удивилась Гермиона, — не я же встречаюсь с Малфоем. Но, как я понимаю, Гарри тоже не хочет тебя слушать? Честно говоря, и мне надоели твои бесконечные попытки раздуть скандал…

— Это не скандал! Я пытаюсь сказать тебе, что Малфой использует Гарри. Который, между прочим, и твой друг тоже! И тебе, мне кажется, безразлично, что его совратили почти ребенком…

— Ты сам себя слышишь? Нет? Между прочим, когда Малфой, как ты выразился, «совратил» Гарри, им ОБОИМ было по четырнадцать. А потом, я думаю, что все гораздо сложнее, чем тебе кажется. Не нужно лезть в отношения, которых не понимаешь. Да, Гарри тяжело. Но они оба поймут рано или поздно, что…

Но Рон перебил подругу:

— Я знаю только то, что Малфой сексуально терроризирует Гарри…

— Да, может быть, ему это нравится! — закричала вдруг девушка, а Гарри вздрогнул всем телом. Нравится?... Кажется, Рону эта мысль тоже не показалась привлекательной:

— Нравится?! Ты хочешь сказать, что Гарри — мазохист?

— Нет, Рон. Я пытаюсь донести до тебя простую мысль: Гарри любит Малфоя, — голос Гермионы был усталым и раздраженным.

— Любит?! Да за что??? За что он любит этого… маньяка? За то, что тот бесконечно устраивает ему сцены ревности, а сам изменяет? За то, что он его траха… — Рон осекся, смущенно посмотрев на девушку, — пользует, как девочку? Что такого он ему дает, чтобы Гарри любил его? В чем выражается любовь Малфоя?

— А об этом, Рон, не нам с тобой судить.

— Угу. Ты еще скажи что-нибудь бессмысленно-красивое. Вроде: «Любят не за что-то, любят — вопреки!» Вы, девчонки, это страсть как любите. Размазать розовые сопли по стене и повздыхать: «Ах, какая любовь у мальчиков!» А все на самом деле, не так красиво. Он его трахает! Ты понимаешь это? Это вовсе не так красиво, как тебе может показаться!

Гермиона прищурилась и медленным шагом, как самый настоящий маггловский спецназовец начала наступление на разъяренного Рона.

— Вот, значит, в чем дело? Может, ты у нас гомофоб? Тебя бесит сам факт того, что Гарри встречается с парнем?

— Нет! То есть я бы не возражал, если бы он встречался с девушкой. Но я понимаю, что Гарри стопроцентный гей, — в этом месте Гарри почувствовал, что его начинает колотить мелкая дрожь, и промелькнула предательская мыслишка о том, что возможно, Волдеморт, это не такое уж страшное зло, а Рон тем временем задумчиво продолжал, — просто мне кажется, что Гарри ведет себя слишком… мягко. Он не должен позволять Малфою такое творить.

Гермиона задумчиво изучала упрямое лицо в рыжих веснушках:

— Возможно, я бы могла с тобой согласиться, но… что ты предлагаешь?

Гарри решил выбраться из своего укрытия до того, как он задохнется от пыли, а друзья успеют сговориться за его спиной. Когда он вышел из-за доспехов, его покачивало (как теперь стало ясно, сказывалось действие чар сирены), лицо пылало. Друзья синхронно обернулись и уставились на него с испуганно-виноватым выражением лиц.

— Гарри? Ты где был? Мы волновались. — Гермиона первая ринулась в бой. Подруга окинула его скептическим взглядом. — У Малфоя, — констатировала она, а Рон болезненно скривился.

— У Малфоя, — согласился Гарри.

— И как? — не выдержал Рон.

Гарри с трудом подавил нервный смешок:

— Как обычно.

— Рад за тебя, — буркнул Рон и направился к портрету Полной Дамы. Потом резко затормозил и обернулся, — а обычно — это как?

— Рон! — Гермиона не смогла подавить улыбку, поэтому обвинительные интонации вышли не очень.

— А что — «Рон»? Мы тут волнуемся, переживаем за него. А он в очередной раз помирился со своим слизеринским хахалем, и довольный, не сказать оттраха…

— РОН!!!

— … посреди ночи вваливается в башню, — все-таки закончил Рон свою мысль.

Гарри смотрел на друзей с тоскливой улыбкой. С одной стороны он был счастлив их видеть, с другой не представлял — как рассказать им правду. Да и нужно ли это делать? Может быть, сначала нужно попытаться разобраться самому? Но как он без них? Поэтому решение пришло сразу:

— Ребята… я вас так люблю. Простите меня. На самом деле… Так вышло, что я ничего не помню… Вообще. Но я рад, что мы друзья…

Гермиона мгновенно подобралась, как хищник, почуявший запах добычи:

— Как это не помнишь? Совсем? А что помнишь?

Гарри закатил глаза. Надо привыкать…

Около часа ушло на подробные объяснения и заверения, что ему не нужно к мадам Помфри. Как оказалось, и в этом мире друзья хорошо себе представляли, что такое Перо Судьбы. Сначала они не могли поверить в эту историю, но потом Гарри достал Перо и написал прямо на полу: «Ваза с персиками». Гермиона схватила персик с вазы, которая материализовалась буквально из воздуха, сначала понюхала его, затем осторожно надкусила и выдохнула: «Персик…». Как будто это и так было не ясно. Специально для Рона Гарри «заказал» сливочного пива, вызвав у друга почти детский восторг. Гарри хотелось слишком многое рассказать им и о многом спросить. Но сил уже не было. Как все-таки здорово, что друзья остались с ним и он по-прежнему может им доверять. Он попал в совершенно другой, возможно — лучший, чем прежний, но не знакомый ему мир, правил которого он не знает. И друзья, которые по-прежнему с ним и готовы защищать его, оказались необходимой ему точкой опоры, которая давала силы.

— Я вам расскажу все в подробностях. Но уже не сегодня, хорошо? — он устало откинулся в кресле и прикрыл глаза.

— Гарри, но если тебе будет нужна помощь… — казалось, Гермиона внимательно всматривалась, пытаясь разглядеть признаки страшной болезни.

— Все в порядке. Я просто хочу спать. Мне нужно побыть одному и выспаться.

— Гарри, возможно, это шанс для тебя изменить свою жизнь. То есть… ты уже ее изменил… я имею в виду э т у. Подумай. Тебе уже не четырнадцать, и ты можешь сам выбирать. Он не должен использовать на тебе чары сирены. И ничего больше не пей из его рук, — Рон по-прежнему был настроен решительно.

Гарри кивнул:

— Я действительно ничего не помню о наших отношениях. Или не знаю. Не важно. В моей той, прошлой жизни, не было никаких отношений. Точнее, ТАКИХ отношений. Но в любом случае, прежде чем что-то менять, мне нужно во всем разобраться.

Рон улыбнулся и обнял его:

— Знаешь, чтобы ты ни решил, мы всегда будем на твоей стороне. Просто… не позволяй ему больше обижать тебя. Или… я… я не знаю, что с ним сделаю… А где наша спальня, ты помнишь?

Гарри усмехнулся, кивая на лестницу, ведущую в спальню для мальчиков:

— В той жизни она была там.

— В этой — тоже, — улыбнулся Рон.

Они пожелали Гермионе спокойной ночи и отправились спать. Перед тем как задернуть полог, Рон тихо сказал:

— Гарри, не переживай, пожалуйста. Я не могу видеть тебя таким, как ты был сегодня утром.

Уже проваливаясь в сон, Гарри пообещал себе выяснить, что же такого произошло утром, чтобы его друг объявил личную войну его… Малфою.

Завтра. Все остальное завтра.

Гарри проснулся рано, что, в общем, не удивительно. Чувство тревоги не отпускало даже во сне. Всю ночь снились кошмары. Бегущие куда-то родители, Малфой, томным голосом поющий ему песни в душе, и мрачный Рон с мечом Гриффиндора в руках и почему-то в маггловском мотоциклетном шлеме. Состояние было такое, будто и не спал вовсе, а по телу ночью пробежался табун гиппогрифов. Сердце ухало где-то в горле. Открыв глаза, некоторое время он изучал полог над головой, а потом перевел взгляд на стену и обмер.

Она смотрела на него. То есть, конечно, смотрела она в объектив и улыбалась. Рядом с ней стоял смешной лохматый очкарик лет семи-восьми. Очкариком был он сам. А она… У нее удивительные глаза. На самом деле, намного красивее, чем у него. Мама погрозила кому-то пальцем и засмеялась, а потом наклонилась и поцеловала его, а он смешно наморщив нос — дурачок — выбежал из кадра. Рядом висела фотография, сделанная, очевидно, этим летом. Он стоял рядом с отцом. Они явно только что приземлились, в руках метлы, дыхание сбившееся. Гарри вытягивает вперед руку, золотой снитч срывается с ладони и улетает, а в кадр заходит мама, они со смехом обнимают ее и целуют с двух сторон. Глаза защипало. Гарри торопливо наложил заглушающее заклинание. Теперь можно плакать. В этой реальности колдографии родителей были совсем не такими, как в той, теперь уже прошлой жизни. Они стали старше. Хотя в глазах отца по-прежнему было столько хулиганства, что оставалось только завидовать. А мама… она была фантастически, невероятно красивой. Впрочем, неважно. Она просто… была.

Фотография Сириуса обнаружилась чуть ниже. Он сидел у камина в большом кресле и солидно курил трубку, затем резко повернулся и выбросил руку вперед. Объектив вильнул в сторону. Гарри усмехнулся — бедный фотограф. И вдруг замер. Возможно, это он сам фотографировал крестного. А еще… ведь здесь несколько месяцев назад Сириус не упал за Арку, а значит… вероятно, эта фотография сделана совсем недавно. Гарри сможет увидеть крестного в любой момент. Живым. Гарри снова и снова всматривался в родное и в тоже время совершенно незнакомое лицо. Это был совершенно другой человек. Счастливый, красивый, сильный. Именно таким был бы его крестный, не проведи он двенадцать лет в самой страшной магической тюрьме. Впрочем, почему «был бы»? Он и есть такой. ЗДЕСЬ он такой. Гарри вытер мокрое от слез лицо. Он с улыбкой потянулся к колдографии, но тут его взгляд упал на прикроватную тумбочку, и рука замерла в воздухе. Снимок был довольно большого размера. В тонкой серебряной рамке, он стоял на самом видном месте, странно, что Гарри не заметил его сразу. Это была спальня Малфоя. Гарри сразу узнал обивку стен и темно-зеленый полог над кроватью. На ней лежал обнаженный по пояс Малфой в позе… в позе… в общем в довольно расслабленной позе. Но самое поразительное было не это. Рядом, тесно прижимаясь к нему спиной, лежал сам Гарри. Рука Малфоя лениво поглаживала плечо Гарри, а нога была по-хозяйски закинута на его бедро. И совершенно однозначно, Гарри это нравилось. Мучительно покраснев, Гарри схватил колдографию и тут увидел надпись внизу снимка: «Мой!» Он открыл верхний ящик в тумбочке и положил туда снимок. Лицом вниз. На всякий случай. Гарри заметил большую коробку, однако, прежде чем он успел что-либо сделать, полог откинулся, и появилась сонная физиономия Рона.

— Опоздаем на зелья — Снейп шкуру сдерет. Или это ты тоже забыл?

— О, нет, — усмехнулся Гарри, — это я прекрасно помню.

— Что-то не похоже, — проворчал Рон и исчез.

Ну, хоть что-то остается неизменным в этом мире. Снейп как всегда радует своим постоянством. Гарри вздохнул и закрыл ящик. С этим он разберется потом.