Тяжесть перьев

Тот теплый день действительно был последним. Ночное звездное небо задернулось облаками и бесконечно плакало, намачивая желтые листья. Протекторы шин выплевывали их пережеванными на сырой асфальт, и они чавкали истребленной плотью под подошвами кроссовок, когда Сехун наступал на них. Холодная дождливая суббота, три часа дня, пустые коридоры школы… Сехун подумал, что же держит Чондэ на работе дольше всех, когда застыл перед дверью кабинета информатики – Чондэ тоже некуда больше идти? Стильная оправа его очков и крепкий запах популярного мужского одеколона – всего лишь прикрытие одиночества?
Сехун вздохнул и постарался не думать о том, что такое Чондэ на самом деле. Это было слишком опасно – Сехуну казалось, что он видит слишком много, вглубь, под плотный материал его пиджака – и начинает жалеть. Он всегда жалел. Слишком жалостливое сердце – плачущее дождем от несправедливости.
Сехун толкнул дверь и проскользнул внутрь: Чондэ стоял у окна и смотрел на спортивную площадку внизу – пальцы на белом подоконнике, верхняя пуговица расстегнута, на столе чашка с остатками кофе, а на мониторе открытая страница фейсбука.
- Ты… ты здесь? – решимость Сехуна влезть в жизнь Чондэ несмотря на сопротивление, как нож под упаковывающую горло бутылки фольгу, немного присмирела и теперь переминалась с ноги на ногу: а что если Чондэ и в самом деле этого не надо? Несправедливо заставлять, а потом упрекать в том, что на твои чувства не отвечают искренне.
- Здесь, - хрипло ответил Чондэ – так голос ломается после нескольких часов молчания. – Зачем пришел? Опять разденешься? Будешь говорить про любовь или сразу перейдем к сексу?
Чондэ опустился на стул и развернулся к Сехуну лицом, дожидаясь ответа. Чондэ стукал себе ручкой по пальцам и смотрел прямо на него, словно издевался. Дорогая ручка-автомат улетела на стол, влепилась в чашечку, и Чондэ сузил глаза:
- Ну что? Говори, не бойся. Ты же думаешь, что мне все равно, с кем это делать?
- Я не говорил этого, - Сехун прикусил губу, бездумно поправляя синюю дутую безрукавку. Худые без мяса руки торчали из нее совсем по-детски, и Сехуну хотелось стать опять ребенком – чтобы избежать этого взрослого разговора с Чондэ, чтобы его «хочу» снова стало оправданием всем его поступкам, чтобы не было так совестно за то, что он сделал – изгадил свое тело и заставил Чондэ, хотя сознание тогда орало «неправильно»… пока Сехун не залил в себя пару рюмок.
- Действительно, - рассмеялся Чондэ. – Ты просто залез ко мне на колени, да?
Сехун поежился – Чондэ сегодня был странный. Едкий, как дым от костра, застревающий в волосах. И Сехуну хотелось пропитаться им до основания – чтобы его вкус перебил чувство вины. Сехун не должен был его ощущать – в конце концов, он просто предложил, а Чондэ согласился. Он виноват ничуть не больше самого Чондэ. Но Сехун всегда был слишком жалостливым. Сехун всегда хотел по-хорошему – чтобы облепленный кричащими ярлыками брендов Чондэ захотел…
- Так зачем пришел? Понравилось? Повторить? – усмехнулся Чондэ, развернувшись от него к столу. – У меня не стоит, может, позже заглянешь?
И эта жесткая ухмылка подстегнула Сехуна – царапнула иглой по ненужной жалости, как по распухшей слизистой, и она съежилась, позволяя Сехуну ударить снова.
- Так давай я помогу? Раньше на меня стояло так, что грех жаловаться, - отчеканил Сехун прежде чем забраться задницей на стол и подарить учителю отвратительную, блядскую улыбку, от которой хотелось забраться на подоконник и вывернуть желудок вниз, на пустую спортивную площадку. Чондэ неизбежно ускользал от него.
- Знаешь, сложно сдержаться, когда тебе залезают в трусы, - ответил Чондэ. – Я вроде не импотент.
- Так в чем проблема? – Сехун вздернул бровь и поставил ноги на подлокотники стула Чондэ, бесстыже разведя колени, так что Чондэ хорошо видел плотно обтянутые джинсами бедра.
Чондэ брезгливо поморщился и ткнул Сехуна в ногу:
- Вообще-то они грязные.
Толстая белая подошва кроссовок оставила на пластмассе подлокотника след из песка, когда Сехун пошевелился.
- Чондэ… - позвал Сехун. – Хочешь, я не буду таким? Хочешь, буду слушаться и вести себя прилично? Тебе не надо будет краснеть за меня. Я не буду неприятным.
Сехун оперся руками о стол и задел чашку. Она тихо прозвенела, напугав Сехуна больше, чем только что сказанные им слова.
- А ты сможешь? – усмехнулся Чондэ. – Или будешь продолжать делать то, что хочешь?
- Смогу, - быстро ответил Сехун, убирая ноги со стула. – Позволь мне попробовать.
Чондэ промолчал, только его губы беззвучно шевельнулись один раз – а потом он замер, глядя в окно, игнорируя сидящего перед ним на столе Сехуна, будто его и вовсе не было. Будто Чондэ слишком устал, чтобы продолжать спорить с ним.
Сехун слышал мягкое успокаивающее чавканье дождя за окном и смотрел на губы Чондэ. Его хотелось поцеловать, притянув за воротничок белой рубашки, вдохнуть вкусный запах одеколона и почувствовать холод от окна, запутавшийся в волосах, проведя по ним пальцами. Суббота за окном выплакивала дождь из неба, а белый на рубашке Чондэ был слишком чистый, чтобы Сехун мог позволить себе это. Поэтому он поерзал на столе, отодвигая бумаги, и сказал:
- Чондэ, пойдем в кино?
Чондэ повернул голову и взглянул на него удивленно.
- Пойдем, Чондэ? На ночной сеанс? Нас там никто не увидит.
Лицо Чондэ скривилось, он явно собирался отказаться, и Сехун заговорил быстрее:
- Пожалуйста, Чондэ? Я тебя не разочарую, дай мне попробовать? Я хочу просто побыть с тобой, я не буду приставать и делать глупости, – Сехун нагнулся, схватив чужую руку – Чондэ дернулся, пытаясь освободиться… И Сехун отпустил.
Сехун просил, так горячо и искренне, что Чондэ забыл, что должен ответить. Внезапная мысль, что кто-то может настолько хотеть его присутствия рядом, проскребла его голову изнутри, обнажив чистый и белый металл – он думал, что ничто уже не сможет заставить его ощущать себя восемнадцатилетним подростком, задыхающимся от волнения только потому, что держит в своей руке пальчики любви всей своей жизни. Чондэ похоронил сияющий упрямый металл юношеских надежд под слоем грязи, позволяющим жить и думать, как прожженный циник, насмехаясь над тем, что давно перестал считать святым и… реально существующим. Он думал, что в голове Сехуна – блажь, невзрослый эгоизм и желание поиграть с запрещенным, выдавая это за любовь. Он это прекрасно понимал. Но свое вдруг забившееся быстрее сердце остановить не мог:
- Хорошо, - медленно и с хрипом проговорил он. – Только один раз. И ты исчезнешь.
Сехун подумал, что черта с два что-либо сможет заставить его отступиться, но поспешно закивал:
- Тогда в двенадцать, у маленького кинотеатра за медицинским колледжем? Я буду ждать?
Чондэ медленно кивнул, вспоминая место, о котором говорил Сехун.
Сехун рассмеялся – звонко, легко, совсем по-детски – и спрыгнул со стола. А потом обернулся, взглянул на экран монитора и ехидно добавил:
- У тебя там все равно пять друзей, и четыре из них девчонки, на что ты смотришь?
И прежде, чем Чондэ придумал, какую гадость ответить, Сехун наклонился к нему и чмокнул в губы, успев провести кончиками пальцев по волосам и белому воротничку. Сильный запах одеколона остался на коже, и Сехун сжал руку в кулак, чтобы не потерять его.
- Чондэ…
«Чондэ-Чондэ-Чондэ» - пропели ступеньки под белыми подошвами, когда Сехун прыгал по ним вниз.
- Черт, - Чондэ откинулся на спинку стула и закрыл глаза, слушая чмокающий за окном, успокаивающий дождь.

Дома Сехун не знал, чем заняться. Хотел было побрить себе что-нибудь, но потом подумал, что он идет всего лишь в кино… А еще немного погодя подумал, что он не ебнулся еще окончательно, и завалился на кровать, собираясь поспать. Но сон не шел, нервы дергали за ниточки, мешая расслабиться, и даже дождь за окном не помогал утихомирить скачущие мысли… Впервые он добился от Чондэ чего-то, что было всецело правильным и похожим на то, о чем ему мечталось. Подумать только, он сможет всю ночь вдыхать запах Чондэ, чувствовать исходящий от него хриплый, холодный холодок. Это сложно описать, но Сехун чувствовал Чондэ больше, чем видел. Мельчайшие жесты, оттенки голоса, движения пальчиков, взгляды – все складывалось для него в картину, которая двигалась – небрежно брошенные мазки перемещались, как анимированные, позволяя по цвету предположить, о чем Чондэ думает. Больше всего было коричневых мазков – цвет шоколада, кофе, кожаной куртки и глаз Чондэ – когда Чондэ задумывался о чем-то, глядя в окно, когда был настоящим.
Сехун повертелся на кровати, как волчок – а потом резко спустил ноги на пол. Отыскал под кроватью ноутбук, отправил сообщение Мину… Но Мин не ответил, и Сехун закрыл его обратно, заменив на книгу.
Любимый приключенческий роман усыпил его быстрее, чем дождь за окном.

Сехун проснулся в одиннадцать, посмотрел на себя в зеркало и не стал даже причесываться – просто напялил куртку потеплее и вышел на улицу. Бесконечный дождь закончился, и сырость просто висела в воздухе. Сехун шлепал по пустому городу, по опавшим листьям, смотрел, как габариты машин расчерчивают дороги красными линиями, - и улыбался, как умалишенный.
И чего он точно не ожидал – так это найти Чондэ на улице у входа, уже ждущим его. Высокий воротник пуловера давил ему на шею, и Чондэ заметно облегченно выдохнул, дернув его вниз, когда Сехун сзади положил руки ему на плечи – если бы ему пришлось ждать еще минут пятнадцать, он бы ушел домой, наплевав, что они договаривались на двенадцать, а еще только половина.
- Ты рано, - пропел Сехун. – Идем?
Сехун незаметно ухватился за рукав куртки Чондэ и скользнул за ним внутрь.
Сехун хотел сказать, что столько попкорна съесть просто не в состоянии, но Чондэ молча сгрузил на него две огромных упаковки и взял свой кофе, проходя в тускло освещенный зал. Чондэ было неуютно, и Сехун про себя смеялся над этим, не отпуская рукав Чондэ даже когда упаковки с попкорном его руках поехали и грозили опрокинуться.
Свет погас, и Сехун уставился на экран – если Чондэ думал, что он собирается приставать к нему, Сехун докажет, что умеет держать обещания. Титры поползли по экрану вниз, и Сехун в последний раз взглянул на Чондэ – впереди у него около трех часов комедии, триллера и мультфильма, чтобы молча наслаждаться присутствием угрюмого Чондэ.

Дверной звонок чирикнул птичкой, и Мин чертыхнулся – судя по запаху, кексы как раз было пора вытаскивать. Он добежал до двери, за ворот куртки втащил Лухана внутрь и ничего не объясняя убежал обратно на кухню.
Лухан не без скепсиса почесал лохматую голову и снял кроссовки, готовясь напялить на хмурую от дождя и холода физиономию улыбку из категории «подружелюбней», когда мать Мина появится поприветствовать пиздец в его лице, который сын приволок домой. Но к его удивлению никто так и не вышел… И Лухан побрел на запах еды разыскивать Мина.
Мин нашелся на кухне не по этикету матерящимся на горячие кексы, которые, обжигаясь, пытался выковырять из формы без ущерба для своих пальцев. Лухан потянулся к одному с самым румяным боком, чтобы урвать кусочек, получил по рукам, смирился и, вздохнув, спросил:
- А мать твоя где?
- Уехала на выходные, - ответил Мин. А потом, давя многообещающую улыбку, добавил: - Мы одни.
Переводить значение улыбки Лухану было не надо, он сообразил сам – что можно абсолютно безнаказанно схватить Мина за мягкую попу и не без удовольствия потискать. А вдобавок еще исчмокать плечико, с которого он сдернул футболку. Поползновения такого рода, очевидно, мешали Мину сосредоточиться на кексах, и он решил откупиться от Лухана кусочком одного такого, разломанного в процессе извлечения из формы – он же не подозревал, в конце концов, что Лухан способен слопать его за три секунды, облизать его пальцы и продолжить с плечом, оставляя на его коже жирные следы испачканных губ.
- Перестань, ты меня испачкаешь, - завопил Мин и повернулся, чтобы толкнуть Лухана, но тот проигнорировал упирающуюся ему в лицо жирную от масла ладонь и прижался губами к шее Мина. – Хорошо, тогда я тебя испачкаю, - согласился Мин, позволяя приподнять себя и усадить на стол.
Кексы изрядно подостыли, когда они закончили размазывать друг по другу масло, а руки Лухана совсем согрелись под футболкой Мина.
- Фу, перестань, - возмутился Мин. – У нас целый день впереди.
- Ага, - ответил Лухан. И врожденного целомудрия в его ответе было ноль целых ноль десятых.

Мин сидел на коленях у Лухана и кормил его кексами… Нет, сначала он сидел нормально на своем стуле, наслаждаясь пафосно сваренным с корицей кофе (Мин просто от души догонялся – ему хотелось накормить Лухана горячей выпечкой и угостить свежесваренным кофе – потому что он тихо подыхал от смеха, когда Лухан начинал смущаться и явно боялся притронуться к хрупкой чашечке из сервиза), но это в крови после того раза бурлило, как сомнительное варево в ведьмином котле, и булькающие пузырями гормоны звали творить хуйню, не оглядываясь на условности.
Мин попробовал один раз и понял, что это наркота.
Именно поэтому ни одна цивилизованная мысль не остановила его, когда он влез на Лухана и принялся скармливать розовым губкам кусочки теста без вишен – их он выедал сам. Лухан отчаянно пытался урвать хоть один не выпотрошенный кекс, но ему доставались только пальцы Мина и его смех.
- Зараза, - в конце концов сказал Лухан.
Мин показал язык – на кончике лежала сморщенная вишенка.
И ее единственную Лухан отвоевал – своровав прямо изо рта.

Лухан думал, что в его жизни стало слишком много дней, которые он мог бы назвать лучшими в своей жизни. После тех жутких кексов, которых он сожрал столько, что ему грозило несварение, Мин потащил его гулять и сказал, что ему плевать на дождь, так что Лухан напрасно пытался его прикрыть от мелких падающих с неба капель, закрывая своим телом, когда они стояли на набережной и смотрели на серый туман над рекой. Челка Мина вымокла и упала на глаза, и Лухан бесполезно пытался стряхнуть с нее воду – в конце концов удалось только зачесать ее назад, так что она открыла лоб, и Лухан совсем попрощался с рассудком, пробормотав:
- Ты так на девчонку похож.
Лухан поцеловал его прямо на набережной, наплевав на случайных прохожих. Мин вырвался и засмеялся, и необычную кривую его губ Лухан запомнил навсегда – в середине серой от дождя субботы.
Они вернулись домой, шмыгая носами, и Мин трясся над чайником, согревая пальцы, совал нос в парящую кипятком кружку и жутко смеялся, когда Лухан умудрился чихнуть в свою и расплескать кипяток себе на ноги.
- Чем теперь займемся? – спросил Лухан, когда Мин закончил вытирать крошки от кексов со стола.
Мин коварно глянул на него через плечо и ехидно ответил:
- Готов рассмотреть твои предложения.
- Э… - оригинальные идеи во множестве никогда не посещали бедную голову Лухана, и он ляпнул наугад: - Не знаю, правда… Может, фильм?
Мин хихикнул, и только тогда до Лухана дошло, какой шанс он проебал.
- Э-э-э… - начал он, подтягивая Мина за бедра к себе, но Мин только приложил пальчик к его губам:
- Сам сказал фильм, - чмокнул в нос и невинно улыбнулся: - Да, мой хороший?
После такого Лухана не могло огорчить даже то, что посмотреть Мин выбрал мультик про зеленого огра, живущего на болоте в компании дебила-осла.
И вот теперь он лежал в темной комнате и смотрел в погасший экран ноутбука, перебирая волосы заснувшего на его плече Мина, а в его голове крутился отрывок прозвучавшей в мультике песенки:
Ever fallen in love with someone you should’t have fallen in love with?
Не то чтобы он так уж хорошо разобрал, о чем тут поется, но полным идиотом тоже не был – фразу «в того, в кого нельзя влюбляться», он догнал. И у него была масса времени, чтобы ее осмыслить, путаясь в волосах Мина. По всему выходило, что так не могло быть – чтобы он сейчас лежал на его кровати и глазами гладил губы, реснички и линии щек. Но он гладил, и еще как – несмотря на наступающую темноту, которая постепенно воровала у него мелкие детали вроде трещинок на губах Мина. Он никогда, ни за что не должен был позволять себе верить в это, позволять надеяться, что это навсегда… Но он позволил, и теперь чувствовал, что его сердце, должно быть, оборвется в тот же самый момент, что Мин решит оборвать то, что связывает их.
- М-м-м… Я заснул, прости, - Мин сладко потянулся, наморщил нос и провел пальцами по тачпаду ноутбука, так что экран загорелся синим.
- Ты сопел, как хомяк, - усмехнулся Лухан. – Разве что сопли не надувал.
- Неправда, - обиделся Мин и швыркнул носом, чтобы доказать, что соплей у него нет.
- Еще как правда, вон до сих пор слюни висят... – Лухан ткнул пальцем в подбородок.
- Где?
- Вот тут. И тут. И еще тут.
- Ты врешь!
- С чего бы мне врать.
- Ну тогда пусть тебе будет неприятно, - гордо заявил Мин и нагнулся, прижимаясь губами к Лухану.
- Не поверишь, - прямо в чужие губы рассмеялся Лухан. – Все равно приятно.
- И даже так? – Мин обвился вокруг Лухана руками и ногами и крепко поцеловал. Лухан такой бурной реакции не ожидал и, честно говоря, хотел бы вдохнуть, пока Мин его не придушил.
- Что ты де-делаешь? – пробормотал Лухан, пытаясь извернуться так, чтобы острые коленки не давили ему на ребра.
- Математикой с тобой занимаюсь, дурак, - ответил Мин. – Дифференциалы тебе, кажется, особенно нравились.
- Особенно, - согласился Лухан, припомнив неприличные аналогии, которые Мин проводил с производными. И упирающееся в печень колено как-то потускнело на фоне фейерверков, которые вспыхивали перед его глазами, когда влажный язычок Мина шарился у него во рту.
Движения становились все более короткими, сменялись на легкое вверх-вниз покачивание, дыхание потяжелело, футболки задирались, и Мин поспешил на свободу:
- Подожди… Я переоденусь.
Лухан не понял, зачем менять одну одежду на другую, если ее все равно хочется снять, но возражать не стал, позволив Мину захватить полотенце со спинки кровати и смыться в душ.
За дверью побежала вода, и Лухан от нечего делать уселся за стол, развернув к себе ноутбук. Он просмотрел открытые странички, включил поставленный на паузу трек и снова задумался. Если так пойдет и дальше, он останется жить у Мина под кроватью, потому что в этом доме ему нравилось все – от запаха до слоя пыли на полу. Здесь все пахло им, нежно, сладко и уверенно-чисто. И сопротивляться этому запаху привыкший к холоду и неухоженности Лухан не мог, как ни старался. От сумасшедших размышлений, как ему будет хорошо жить под кроватью, его оторвал сигнал мессинджера. И если бы у Мина стоял стандартный, тихо мигающий в углу конвертиком, Лухану бы и в голову не пришло открывать сообщение. Но этот вылез по центру экрана и посмотрел на него улыбающимся аватаром Сехуна и текстом: «Привет. Пожелаешь мне удачи? Я иду в кино ты знаешь с кем». Лухан хотел свернуть улыбающегося Сехуна, но случайно задел колесико мыши, и история сообщений поползла назад, мелькнув перед ним собственным именем. Лухан удивился и уже намеренно стал скроллить назад.

«Как дела с твоим двоечником?»
«О-о… У меня появился план»
«Да ну?»
«Я серьезно. Я заставлю его полюбить себя. Приручу, как дворового щенка, чтобы он видел только меня и думал только обо мне»
«А дальше что?»
«Что-что… Я уеду из этого города, поступлю в университет»
«А он?»
«Да какая разница, что ты глупые вопросы задаешь»
«Знаешь, никогда не думал, что буду защищать Лухана, но раз уж мы с ним в одном положении… Не заиграйся, он тоже живой человек»
«Мать ты наша Тереза. Все будет ОК, не переживай… Ладно, я в душ»

Как дворового щенка?
Лухан долго бессмысленно смотрел на монитор, а потом на кровать, под которой ему хотелось остаться жить.
Как собачонку? Уеду и поступлю в университет?
Лухану захотелось сбежать – подальше отсюда, к себе домой. А вернуться завтра и сделать вид, что он этого не видел. И он даже поднялся со стула, когда дверь ванной отворилась.
- Я все, - улыбнулся Мин. – Пойдешь тоже? Могу дать тебе полотенце.
- Как дворового щенка? – спросил Лухан, уставившись на Мина темными глухими глазами. – Заставишь полюбить?
- Что? О чем ты? – Мин от удивления открыл рот.
А потом увидел за спиной Лухана развернутое на весь экран окно мессинджера.
- Черт, ты это прочитал.
Лухан кивнул и сделал пару шагов к двери, но Мин повис у него на руке:
- Не смей уходить! Это глупо! Лухан, перестань, - Мин захныкал, когда понял, что ему не удается даже с места его сдвинуть.
- Не хочу быть собакой, - тихо сказал Лухан. – Не хочу, чтобы со мной играли.
- Перестань, - попросил Мин, вцепившись в его рукав. – Было грубо с моей стороны говорить так. Мне очень жаль.
Мин потряс Лухана, но ничего от него не добился.
- Прости, - сказал Мин. – Я не хотел тебя обидеть.
Лухан продолжал стоять, глядя на дверь, и, казалось, только и ждал, когда Мин уберет от него руки, чтобы уйти.
А Мину этого очень бы не хотелось – не сейчас, когда ему так хорошо. Не так глупо – по чистой случайности расставаться с Луханом. Когда они еще столько всего могут попробовать вместе…
- Лухан, - Мин снова потянул за рукав, толкая к кровати. – Просто забудь.
Лухан не сопротивлялся, ни когда Мин толкнул его на покрывало, ни когда залез сверху и осторожно прижался губами и замер, боясь пошевелиться. Лухан просто лежал и действительно пытался забыть – усмирить шторм в груди, забрасывающий его снегом: Мин сказал, что ему жаль… Но не сказал, что он так не думает. Потому что это не так. Действительно не так – и в этом подвох его счастливой сказки. И что ему теперь делать? Уйти и лишиться всего или знать правду и продолжать надеяться?
- Лухан, - снова повторил Мин, вытаскивая из-под них одеяло и расправляя сверху.
Мин решил, что это все спасет. Лухан просто не мог оттолкнуть, когда его майку отодвинули и поцеловали в сосок. Под легкими пижамными штанами белья не оказалось, а под одеялом было слишком жарко, чтобы снимать его, когда они оба уже были голые и горячие.
- Лухан-лухан-лухан… - с наслаждением замирало в тени на потолке в углу комнаты.
Лухан целовал косточку в основании шеи и считал каждое вырвавшееся из-под контроля хриплое:
- Лухан…
Восемь, девять…
Мин не делал ничего, чтобы привязать его. А он привязывался все крепче, повинуясь каждому полутону, спускающемуся вниз:
- Лу…хан…
Из этого невозможно было вырваться – и не только потому, что нежные ручки держали его за волосы, когда терпеть сил не осталось.
- Хан… - он посчитал это за одиннадцать – хотелось сберечь все, запомнить каждый волосок на шее и вкус капель пота на пояснице.
А потом всю ночь до утра косточки на плечах и закушенная губа. Пока от мыслей не станет совсем дурно, и только тепло в объятиях рук спасает от отчаяния… Удары чужого сердца о собственную грудь.

Чондэ перестал слышать хруст попкорна минут десять назад и повернул голову – Сехун спал, повернув голову на подголовнике, приоткрыв губы. Рука лежала на подлокотнике, светлые волосы упали на лоб.
Чондэ подумал, что может уйти, оставить его тут одного – кто-нибудь в конце концов разбудит. Или сам проснется, не найдет его и все поймет. Чондэ очень хотел сбежать – так привычнее и безопаснее. Чондэ всегда знал, что он трус, и искренне не понимал, что в нем нашел этот мальчик.
Чондэ очень хотел сбежать. Но вместо этого накрыл руку Сехуна своей, скользнув пальцами между его тонкими и длинными… Сехун вздрогнул и проснулся. Пробормотал:
- Прости, я, кажется, заснул.
-Пошли домой, - сказал Чондэ. – Нет смысла спать здесь.
Сехун нехотя поднялся, поставил контейнер с попкорном на соседнее кресло и пошел за Чондэ.
Чондэ купил себе еще кофе и стоял под фонарем, грея руки о бумажный стакан, пока дожидался застрявшего в туалете Сехуна. Сехун опять подкрался к нему тихо и обнял дрожащего Чондэ со спины:
- Тебе холодно? Ты всегда мерзнешь…
Чондэ вздрогнул и чуть не выронил стаканчик.
- Шесть градусов, есть от чего мерзнуть.
- Откуда ты знаешь, что шесть? – спросил Сехун, отчаянно цепляясь за последние мгновения с Чондэ.
- На телефон посмотрел, - ответил Чондэ. – Домой пойдешь?
- Да нет, вряд ли, - Сехун оторвался от Чондэ и обошел его. – Дома сказал, что буду у Мина. Будет странно, если припрусь среди ночи.
- Понятно, - пробормотал Чондэ.
Кофе в стаканчике все не заканчивался, Сехун не торопился уходить.
- Ищешь повод напроситься ко мне? – наконец, спросил Чондэ.
- И не нахожу, - спокойно согласился Сехун.
- Тогда пошли без повода, - сказал Чондэ, выбрасывая недопитый кофе в урну – колебаться и сомневаться не осталось ни сил, ни терпения.
И потому, что сомневаться уже бессмысленно, и еще потому, что уже три часа ночи, Чондэ выключил свет и стянул с Сехуна водолазку. На электронном циферблате высветилось 3.05, когда он толкнул Сехуна на кровать. В 3.10 Сехун уже был без одежды, в 3.21 все закончилось, а в 3.29 Чондэ отвернулся от Сехуна и часов, закрыв глаза.

Чондэ проснулся от того, что кто-то обводил пальчиками родинку на его спине. Чондэ открыл глаза и сморщился – хотя серый свет от задернутого тучами неба и не был ярким.
- Доброе утро, - промурлыкал Сехун за спиной. – Проснулся? Я есть хочу.
Чондэ почувствовал, как Сехун уперся лбом ему в лопатку и пожалел, что не допил вчера тот кофе и не выгнал Сехуна.
«Каждую ночь засыпаю с принцем, а просыпаюсь с мудаком», - некстати вспомнилась старая шутка.
- Сехун, - хрипло проговорил Чондэ. – Ты же понимаешь, что это ничего не значит?
Пальчики на спине замерли. А потом Сехун ответил:
- Понимаю.
- Я рад, - сказал Чондэ. – Завтрак в холодильнике, кофе на столе.