Андрей Борисович Ефимов

Я познакомился с владыкой Стефаном в конце августа — нача­ле сентября 1959 года. Он был с нашей семьей, вернее, с моей бабушкой Евгенией Александровной Нерсесовой знаком еще по Маросейке. Там, в Клённиках, в начале 1920-х годов служил священник Сергий Дурылин. Он же преподавал в воскресной школе моей маме с ее сестрами (моими тетушками) и окормлял их. Когда отца Сергия Дурылина посадили, то в течение нескольких лет самое редкое раз в месяц надо было отправ­лять ему в места заключения посылки, иначе он просто погиб бы с голоду. Организовывали отправку этих посылок как раз Сергей Алексеевич Никитин с моей бабушкой Женей.

Вот совсем еще детское воспоминание, это где-то 1947- 1948 годы: отец Сергий Никитин, еще тайный священник, приезжал к нам на дачу на 43-й километр Ярославской дороги соборовать свою духовную дочь Елену Алексеевну Ефимову — тетушку моего папы, у нее случился инсульт. Отец Сергий жил тогда в Струнине. Мы присутствовали, хотя и были маленьки­ми. Не помню, видел ли я отца Сергия в последующие десять лет, но в 1959 году мы встретились вновь.

На углу Малой Бронной улицы и Спиридоньевского пере­улка на первом этаже была квартира Елизаветы Алексеевны — сестры владыки Стефана. Там же жили ее дочь Валерия с дву­мя детьми. Летом 1959 года отец Стефан приехал туда после закрытия Днепропетровского монастыря. Зашел и к бабушке, к нам домой на Кировскую улицу, где я так много о нем слышал... В то время я уже был взрослым, и он просто взял и от­вел меня к своей сестре, там мы с ним беседовали. Я знал, что отец Стефан святой человек, святого-то человека мне и было нужно...

Потом он приехал к нам в гости на дачу, на 43-й километр. У нас тогда были какие-то сложности, неудобства, и отец Сте­фан остановился у соседей, — те сразу его туда «утащили». У них он ночевал и служил. Потом уехал в Среднюю Азию, немножко — недели две-три — пожил у «Боречки», целибат- ного священника Бориса Златолинского (ныне архиепископа Запорожского и Мелитопольского Василия) — своего ученика еще с Ташкента, с начала 1950-х годов. По возвращении отца Стефана в Москву, кажется, еще раз у нас была с ним встре­ча. А потом он просто известил нас, что был у Патриарха и что в скором времени состоится его хиротония. На Благовещение 1960 года его рукоположили во епископа Можайского.

Владыка Стефан служил и жил в храме Ризоположения на Донской улице.

<...>

Надо сказать, ничего и нужно-то не было, когда он так вот сидел за столом и весь радостью светился... У меня фотография сохранилась...

Проблемы мы с Владыкой обсуждали самые разные. Что такое путь человека, смирение, молитва? Все самые первые, самые главные вопросы. Что такое католичество? Про католи­чество он очень четко говорил (у него все было просто):

— Католики всегда хотят все точки над i проставить. Даже там, где этого делать нельзя и получается не то...

Про смирение:

— Пришел к авве ученик (в египетской пустыне дело было), тот ему дал наставление: «Смиряйся. Когда начнешь понимать, что такое смирение, приходи снова». Тот выслу­шал и пропал. Через 17 лет возвращается: «Я начинаю пони­мать, о чем идет речь».

Про путь человека: «Жить не тужить».

У него все-таки закваска-то была оптинской. Владыка рас­сказывал про старца Нектария, про Матрешу. Город, где жила Матреша, не называл.

Про лагерь говорил, что там имелась хорошо организо­ванная система выявления духовенства, тайная система под­держки. Когда прибывала новая партия заключенных, ему как лагерному врачу давали знать (кажется, кто-то из канцеля­рии), что среди прибывающих есть священник или епископ, в общем кто-то из духовенства. После санпропускника, после бани, обритые, раздетые новички шли к нему на медосмотр. И он должен был понять, кто из них священник. Узнавал безо­шибочно по глазам. Владыка рассказывал, как однажды осма­тривал так одного епископа и сказал ему тихонько:

— Владыко, благословите.

А тот:

— Я думал, что попал в ад, а слышу голос ангела.

И сразу архиерея этого — в лазарет, откармливать. Это ла­герный доктор мог устроить: направить в лазарет, освободить от тяжелых работ. Это-то и просочилось, всплыло, когда ему хотели срок добавить. Поймать с поличным не могли, но донос пошел...

У него как у лагерного врача была отдельная комната, в условиях лагеря — удивительная милость Божия. Литур­гию там служили. Кроме того, он пользовался правом выхода за зону.

Владыка говорил, что время в лагере для него было перио­дом самой напряженной внутренней духовной жизни: посто­янно надо было, не расслабляясь, следить за собой. Все время приходилось быть начеку, вплоть до того что развилось боковое зрение: он почти спиной мог видеть, есть кто-то сзади или нет.

В лагере он носил на себе Святые Дары. То, что описано у Елены Владимировны Апушкиной — как бесноватая кричала на него, — Владыка и мне рассказывал. Это была жена началь­ника лагеря. Так и не дала она ему войти, когда на нем были Святые Дары. Определенно, на сто процентов Владыка был уверен, что это было настоящее беснование, не сомневался в этом нисколько.

О жизни будущего Владыки в Струнине кто-то рассказы­вал, каким был там его режим: отец Сергий работал невропа­тологом в больнице и весьма напряженно. При нем жила уже сумасшедшая от старости старушка, и люди приезжали. Часто ночами он служил — один или с кем-то из приезжих, — потом утром шел на работу.

Однажды, провожая кого-то из девушек, помогавших ему присматривать за старушкой в дневное время, сказал:

— Вот, гляди, сейчас увидят люди, что девушка моло­дая утречком от меня убегает на поезд. Что подумать могут, зачем приходила сюда?.. Осудить могут. Так вот, никогда не осуждай!

Тоже рассказывал кто-то: входная дверь в квартиру отца Сергия сильно скрипела. На предложение смазать пет­ли он отвечал:

— Не надо, пусть скрипит, чтобы я знал, где старушка, не ушла ли из дому.

Про Среднюю Азию Владыка рассказывал: епископ Гурий взял его к себе в Ташкентскую епархию и поместил в дальний- дальний приход, в Курган-Тюбе. Жара жуткая. Там же не пой­мешь: то ли пустыня, то ли степь...

Мальчик у него прислуживал в алтаре. Как-то в конце ли­тургии отец Сергий вышел говорить проповедь:

— Братия и сестры, поздравляю вас с праздником!

А мальчик подходит ко кресту и спрашивает:

— А где же братья и сестры-то?

— А здесь в храме всегда ангелы живут, вот к ним я и об­ратился.

Трудно там было, но иногда кто-то к нему приезжал. Даже, с Божьей помощью, он сделал там ремонт. Все ему Господь давал устроить... Через некоторое время последовал перевод в Ташкент.

Потом, когда владыка Гурий стал Днепропетровским, он взял отца Сергия к себе и поставил духовником женско­го монастыря. Отец Валерий Бояринцев его помнит с тех пор. Монастырь был открыт при немцах, в нем было порядка ста монахинь. Там владыка Гурий и отца Сергия благословил мо­нашество принять. Постриг его в честь Стефана Махрищско- го, друга Сергия Радонежского.

У Елены Владимировны в воспоминаниях говорится, что в Струнине отец Сергий Иннокентию Иркутскому служил, когда произошло чудо со свечами, а мне помнится, Владыка говорил, что это было на память Стефана Махрищского.

Про время своего служения в Днепропетровске влады­ка Стефан говорил:

— Это были два года, как золотое яичко, которое раз в жиз­ни курочка приносит: никакой заботы — только молитва, мо­настырь. Ни лагерей, ни двадцаток...

С владыкой Гурием был полный контакт... А потом нача­лось: по всей Украине все закрывается. И они уже знали, что монастырь закроют, как-то готовились даже... Однажды утром прямо во время службы солдаты оцепили по кругу весь мона­стырь, пришли в храм, не дали даже закончить литургию, ска­зали:

— Выходите, берите из вещей кто что может, садитесь в машины — вас отвезут по городу, куда укажете.

А в Днепропетровске тогда было несколько семей, ак­тивно посещавших монастырь. Сергей Сергеевич Бояринцев очень много там помогал, и сын его Валерий тоже. Так вот, монахини разошлись по кельям, собираются, плачут. Их под­гоняют... В это время вдруг в монастыре оказывается Валерий Бояринцев — через ограду перепрыгнул и пошел спасать мона­хинь от солдат. И попался, но в результате все обошлось. Такое время было...

Рассказывал Владыка, как ему предложили стать епи­скопом.

После смерти архиепископа Макария оказалось вакант­ным место помощника у митрополита Николая (Ярушевича), и владыка Ермоген (Голубев) привел архимандрита Стефана к Патриарху Алексию I. Патриарх его принял, пригласил к себе в покои и больше часа с ним беседовал. После этого направил к митрополиту Николаю. Тот с ним тоже говорил около часа, а потом вроде бы сказал Патриарху:

— Либо он, либо никто вообще. Другие помощники мне не нужны.

У владыки Стефана всегда были очень хорошие отноше­ния с митрополитом Николаем.

Отцу Борису (Холчеву) тоже предлагалось принять архиерейство, но он не хотел, а владыка Стефан принял. <...>

Владыка рассказывал, как к нему — епископу Можай­скому — пришел очень хороший священник. Очень хороший. Только его назначают на приход, тут же к нему идет толпа, все шире, шире и шире — отец Димитрий (впоследствии, в мона­шестве — отец Серафим) Тяпочкин. Так вот, назначили его в Днепропетровске священником в кафедральный собор, уже после закрытия Тихвинского монастыря, где служил отец Сте­фан. А на место владыки Гурия поставили очень тяжелого, трудного, мягко говоря, епископа. Отец Димитрий ревностно служил и регулярно получал от епископа и от уполномоченно­го нагоняи. В конце концов его вовсе лишили регистрации.

И чуть ли не в приемной владыки Стефана, не без его уча­стия отец Димитрий Тяпочкин познакомился с владыкой Лео­нидом (Поляковым), тогда Курским и Белгородским. Тот при­гласил отца Димитрия к себе в епархию и направил служить в село Ракитное Белгородской области...

После снятия митрополита Николая с Крутицкой кафедры начальником епископа Стефана стал владыка Питирим.

<...> Но владыка Стефан недолго пробыл под его нача­лом: скоро заболел.

На Архиерейском Соборе 1961 года епископ Стефан из-за болезни не был. Тогда он находился в Болшеве на даче у Дурылиных — оправлялся от инсульта.

Прямо с собора к Владыке приехали два его участника — епископ Иоанн (Вендланд) и священник Евгений Амбарцумов. Владыка Стефан выслушал их и сказал:

— Если бы я был на Соборе, как архиерей я молчать не мог бы. Я должен был бы выступить против этого решения.

Тогда они его начали переубеждать, говорили, что те­перь, дескать, все будет хорошо: священство может не зани­маться больше хозяйственными проблемами, все хлопоты по ведению храмового хозяйства отходят в ведение старосты. А мы, мол, теперь сможем заниматься молитвой, проповедью, богословием...

Владыка их выслушал и говорит:

— Архиереи так не поступают. Вы что, не понимаете, что происходит?!

Это он дважды или трижды повторил. Владыка Иоанн (Вендланд) очень духовный был, очень хороший, из «ташкент­ской группы», ученик владыки Гурия. Для епископа Стефана он старший был по хиротонии, к тому времени уже со стажем был архиерей... «Архиереи так не поступают»...

Мне самому Владыка говорил:

— Грех. Архиереи не должны так поступать. Вот влады­ку Ермогена не пустили на собор, он бы сказал. Если бы я там был, я бы не смог молчать, сказал бы.

Он очень переживал это соборное решение вообще и то, что стоящие столь высоко в Церкви люди могут так неправильно рас­суждать. Конечно, и владыка Иоанн, и отец Евгений поняли, что хотел им сказать епископ Стефан. Насколько подробным был их разговор, не знаю. Больше мне Владыка ничего не рассказал.

Я спросил его тогда:

— А что же делать? Будут же храмы закрывать...

А он так радостно:

— А мы уйдем в подполье, — просто так и радостно...

Некоторое время после болезни Владыка жил у наших соседей по даче на 43-м километре. Туда к нему приезжал се­минарист Саша Куликов (будущий протоиерей Александр), отец Владимир Воробьев там у него бывал.

Потом Владыку перевели в Калугу. Переезжал он туда ко дню праздника Калужской иконы Божией Матери и очень хо­тел до отъезда попасть в Петушки к владыке Афанасию. Он про­сил меня организовать ему эту поездку, я не смог. В то время людей с машинами было мало, такси стоило очень дорого, Вла­дыке было не под силу нанять такси: у него зарплата была 250- 300 рублей. Я тогда еще студентом был. Он предложил попро­бовать такой вариант: маршрутное такси Москва—Владимир. Договориться, чтобы это такси завезло его в Петушки к дому владыки Афанасия и забрало бы на обратном пути в Москву. Но я не смог. Так они и не увиделись... Владыка Афанасий скон­чался в 1962 году, в октябре, ровно за полгода до смерти еписко­па Стефана.

Елизавета Алексеевна — сестра Владыки, самая близ­кая к нему из родственников, и в Ризоположенском храме его опекала, после того как он заболел, и ездила с ним в Калугу, секретарем при нем работала, письма писала под его диктовку. Тетя Катя ведь ничего писать не могла, была фактически не­грамотной.

В Калуге при епископе Стефане не закрылось ни одного хра­ма и даже в двух возобновилось богослужение. Он так и говорил:

— Похоже, что уполномоченный — верующий человек: гонение идет, а мы с ним два храма открыли.

Там было два тяжелейших обстоятельства: одно—это насто­ятель собора и одновременно секретарь епархии, митрофорный протоиерей Сергий. Когда епископ Стефан приехал в Калугу — совершенно больной, — он сразу все понял про этого протоиерея: «не наш, чужой». И через некоторое время, довольно быстро, вла­дыка Стефан ему честно сказал — он такой прямой был:

— Вы знаете, батюшка, я вам не доверяю.

И дальше продолжал с ним служить, но уже все вплоть до арифметики в отчетах, в бумажках делал сам. Даже с уполно­моченным ему было проще, чем с этим протоиереем Сергием. Владыка говорил:

— Дела делаешь-делаешь... Но когда тот не замечает, по­смотришь аккуратно, а у него глаза холодные-холодные...

Второе тяжелое обстоятельство было такое: когда епи­скоп Стефан приехал в Калугу, выяснилось, что владыка Лео­нид оставил огромный епархиальный долг, и вот этот долг за полгода владыка Стефан компенсировал.

Предыдущему Владыке калужские бабушки все носили курочек. Епископ Стефан объяснял им, что владыки курочек не едят, но они этого, кажется, так и не поняли.

Отец Всеволод говорил о владыке Стефане:

— Совершенно святой человек!

Владыка был человеком прямым, простым, темперамент­ным. Сравнительно небольшого роста. Волосы длинные, до­вольно обширная лысина, большая борода. Говорил очень про­сто. Да и все у него было простым.

Очень хорошо знал Писание. Но специально наизусть он его никогда не учил, никакой зубрежки у него не было, он просто постоянно этим жил. Память, конечно, имел пре­красную. Когда готовился к проповеди, всегда подбирал соот­ветствующий текст из Евангелия. И Ветхий Завет, и Псалтирь, конечно, знал. Но все это — за счет самообразования. Систе­матически богословия он нигде не изучал. Был практиком. Но на высоком теоретическом уровне.

Старец Нектарий Оптинский говорил:

— Я не врач, но к медицине приникаю.

Подобно ему и Владыка про себя говорил:

—Я не богослов, не ученый, но приникаю к богословию, стараюсь приникнуть.

Говорил:

— Мне помогает моя профессия.

Был я как-то у В.Н. ГЦелкачева. И зашел разговор о влады­ке Стефане — Владыка тогда еще жив был. И вдруг Владимир Николаевич говорит:

— Вот такой-то — непорядочный человек. Вот такой-то — человек все-таки порядочный. А владыка Стефан — это глубо­ко порядочный человек!

Я сижу и недоумеваю: «Как это так — святой человек, и та­кие термины: „глубоко порядочный человек”?! Что же это та­кое он говорит?!»

Но вот с тех пор прошло сорок с лишним лет, и чем даль­ше, тем больше я понимаю, что имел в виду Владимир Нико­лаевич. То было поколение людей, которые непорядочно жить не могли. Не могли они, например, чужую вещь взять или взять что-то и забыть отдать — ну в простых совсем, элементарных вещах проявлялась их порядочность. В самом деле, теперь это понятие глубоко утрачено, а между тем без него, может быть, Россия не возродится... И еще: для того поколения не суще­ствовало обстоятельств. Знаете, как сегодня: «Обстоятельства жизни задавили», «Я не могу» и так далее... То поколение всег­да было выше обстоятельств: либо гибнет человек, либо уж он преодолевает любые обстоятельства.

***

Владыка, когда поселился в Ризоположенском храме, тут же на­купил книжек, самых разных (библиотека у него была огром­ная). Помню его книжный шкаф, обычный такой, но с дверца­ми без стекол. Когда я впервые приехал туда, этот шкаф на­половину был заполнен новыми, по виду недавно купленными книгами. Я ему сказал:

— Владыко, давайте новый шкаф для Ваших книг найдем.

А он:

— Не надо...

Дальше слов я не помню, но суть такая: что все интере­сы современных людей материальны. Они даже не в книгах, а скорее в обложках. А вот придет человек и увидит, что для Владыки этот шкаф абсолютно никакого значения не имеет, и, может быть, задумается... И это правда: для него не имели значения обложки, коленкор весь этот. И поймите правильно: это было у него совершенно естественно, это не была показуха какая-то. В самом деле, для Владыки материальные интересы в жизни никакого значения не имели.

— Это, — говорил он, — одна из основных бед нашего об­щества: материальное, материальное, материальное.

Сам он очень многим помогал. Тете Кате, например, которая за ним ходила, он завещал самые красивые, самые дорогие свои панагии, чтобы она на них могла спокойно до­жить свою жизнь; благословил ее их продать.

***

Интересно отношение владыки Стефана к протопресвитеру Николаю Колчицкому, о котором очень многие говорили, что он «гэпэушник в рясе». Владыка, конечно, прекрасно все это знал и понимал, но, когда перед смертью Колчицкий его к себе позвал, Владыка приходил к нему не раз, исповедовал и, по- моему, даже участвовал в его отпевании. Он как пастырь не от­казался принять исповеди Колчицкого, может быть последние.

Мне кажется, об этом же были слова владыки Серафи­ма (Соболева), когда он направлял отца Всеволода в Россию: «Тебе там придется с разными людьми общаться, и смотри, не отталкивай никого — даже самого „махрового гэпэуш­ника”». Бывало на Руси, что гэпэушники каялись, такое воз­можно. Но у меня с Владыкой никогда разговоров на эту тему не было, потому что сам он об этом не заговаривал, а я прак­тически не задавал ему таких вопросов.

***

В проповедях у него очень часто были цитаты. Фет, Майков, Тютчев, многие другие. Цитировал он, конечно, не целые сти­хотворения, выдержки. Но мог и большую цитату произнести. Главное, слово его касалось сердца <...>.

Относительно даты священнической хиротонии вла­дыка Стефан говорил мне, что, когда пришло время его вы­хода на открытое служение, совместно с владыкой Гурием была составлена легенда, по которой он был рукоположен в 1920-е годы епископом, уже скончавшимся к концу войны, и служил в храме, от которого ничего не осталось.

Владыка говорил, что рукополагал его епископ Афанасий, точного времени рукоположения не называл. Рассказывал, что носил на себе Святые Дары, и он же говорил мне, что Дары дава­ли носить несвященникам. И Матренушкины слова передавал: «когда будешь перед престолом стоять...» У меня не возникло тогда никаких сомнений, что он не был еще священником, ина­че бы я переспросил. Это я тогда воспринял однозначно.

***

Отца Глеба Каледу владыка Стефан благословлял на тайное служение. Еще в 1962-м или в 1963 году. А рукоположен он был только в 1972-м.

I января 2005 г.