Протоиерей Владимир Воробьев

Первый раз мне довелось быть у владыки Стефана на 43-м ки­лометре по Ярославской дороге, когда он уже оправился от ин­сульта. Это было летом 1961 или 1962 года. Мы были вчетвером: Владимир Николаевич Щелкачев, Александр Владимирович Щелкачев (теперь — отец Александр), Андрей Борисович Ефи­мов и я. Нас провели в комнату, где в кресле сидел прекрасный старец: большая седая борода, ясные, живые и удивительно до­брые глаза. Он был очень красив и обаятелен, сразу привлекал к себе, но главное ощущение — перед тобой необыкновенный, замечательный, святой, благодатный человек.

Время было трудное—разгар хрущевских гонений, Собор 1961 года. Поэтому говорили, конечно, о положении в Церкви. Как-то коснулись вопроса о непоминающих, и владыка Сте­фан сказал по поводу митрополита Иосифа (Петровых), что он не был раскольником, а учинил самочинное сборище — са­мый малый грех из трех: ересь, раскол, самочинное сборище. Я возразил в том смысле, что митрополит Иосиф не стремил­ся к власти, а хотел оградить церковную жизнь от грозивших ей компромиссов, за что и был расстрелян. Владыка живо переспросил:

— Так он все-таки был расстрелян?..

— Да.

Владыка помолчал, прослезился и сказал:

— Я ведь и сам пострадал за это, сам был за это арестован...

Конечно, митрополит Сергий не имел никакого права запре­щать его в служении. Это также абсурдно, как если бы я запре­тил владыку Афанасия или он — меня.

Современное положение Церкви Владыка охарактеризо­вал словами: «пир во время чумы».

Второй раз случилось посетить епископа Стефана в Калуге в августе или сентябре 1962 года. Мне необходимо было полу­чить благословение, как поступить в трудных обстоятельствах, но в то время я не знал духовного лица, к которому мог бы об­ратиться со своим вопросом. Вспомнил, как мы были у Влады­ки, и почувствовал готовность руководствоваться его благосло­вением. Мы с братом поехали на 43-й километр к Ефимовым, застали только Екатерину Александровну, которая сказала, что Владыка в Калуге и адреса его она не знает. Мы решились ехать в Калугу. Приходим там в кафедральный собор, Владыки нет. Спрашиваем, как его найти. Нас приводят к настоятелю собо­ра — отцу Сергию, секретарю епархии. Большой, заросший бо­родой, резкий протоиерей напустился на нас:

— Кто такие? Что вам нужно? Говорите свои фамилии!

По привычке того времени всего бояться, никакой ин­формации не давать мы сразу заподозрили отца Сергия и по­старались ничего не сказать ему. Он хотел нас выгнать, но, подумав, согласился позвонить Владыке. Владыка, несмотря на свою болезнь, на то, что отец Сергий не очень-то выгод­но нас аттестовал, велел позвать меня к телефону. Однако мои объяснения были совсем непонятны, кто я — он не по­нял. Мне пришлось сказать, что в прошлом году я был у него на 43-м километре вместе с В.Н. Щелкачевым. Владыка этого случая тоже не припомнил, но, услышав имя Владимира Ни­колаевича, велел отцу Сергию дать нам его адрес и разрешил нам приехать к нему. Ехали мы довольно долго: Владыка жил в небольшом домике далеко от центра Калуги. Открыла дверь нам тетя Катя и провела к Владыке.

Скромная, не особенно уютная комнатка. Владыка поса­дил нас, стал расспрашивать. Скоро все понял и стал говорить с нами как с близкими людьми.

— Я отцу Сергию не доверяю.

— Как Вы себя чувствуете, Владыко? Наверное, много дел, устаете?

— От дел не устаю, устаю от неприятностей.

Владыка объяснил мне, что проблемы в моем деле воз­никли оттого, что все, сделанное раньше, было ошибкой. Речь шла о крещении взрослой девушки, родители которой сначала выразили согласие, а потом стали резко против. На­чался скандал, в результате девушку могли исключить из ин­ститута, тогда это было нередко. Владыка благословил нас об­ратиться от его имени к отцу Николаю Голубцову и сделать все тайно.

— Вы помните молитву перед Причастием Святых Хри­стовых Таин? В ней есть слова: «Не бо врагом Твоим Тайну повем». Так вот, мы не должны тайны нашей церковной жиз­ни открывать врагам Церкви или людям, ей чуждым. Все, что относится к внутренней нашей христианской жизни, в наше время нужно скрывать от внешних. Ходишь ли в храм, при­чащаешься ли, молишься ли Богу и тому подобное — все это их не касается, и знать им этого не нужно. Если мы это будем открывать врагам Церкви, то можем оказаться предателями. Но вот если нас спросят: «Веруешь ли ты в Бога?» — то в этом случае, ничего не обдумывая, мы обязаны исповедовать свою веру: «Верую!» — независимо от того, чем это нам грозит, по слову Христову: «Всякого, кто исповедает Меня пред людь­ми, того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небесным; А кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред От­цем Моим Небесным» (Мф. го, 32-33)- Больше ни о чем мы го­ворить не должны, ничего не надо объяснять, но исповедать: «Верую!» — наш непременный долг.

Владыка говорил о том, что быть христианином надо всерьез, нельзя быть легкомысленными, что христианская жизнь — это «не летом сладкий лимонад». Потом вспомнили А.Б. Салтыкова на Маросейке, в Клённиках. Владыка сказал, что помнит его. Был уже вечер, нам нужно было возвращать­ся в Москву. Владыка спросил, как мы поедем. Для нас про­блем в этом не было. Мы сказали, что как-нибудь доберемся, на каком-либо поезде, попросили благословения. Владыка бла­гословил нас, проводил, и мы ушли с чувством, что были у свя­того человека. Дальше все делали, как сказал Владыка, а через пол год а примерно стали ездить на его могилу в Отрадное.

I декабря 2004 г.