![]() Главная страница Случайная страница КАТЕГОРИИ: АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника |
Протоиерей Александр Куликов
Когда в 1952 году я проходил срочную военную службу в Фергане, мне довелось познакомиться с отцом Борисом Холчевым. Это был замечательный пастырь, и я старался бывать у него во время каждого моего увольнения — то в храме, а то и дома по его приглашению. Позже владыка Ермоген (Голубев) перевел отца Бориса из Ферганы в ташкентский Успенский кафедральный собор. Примерно в то же время и меня по службе перераспределили на станцию Урсатьевская недалеко от Ташкента. Я стал ездить к батюшке Борису туда. Там он познакомил меня с отцом Сергием Никитиным, будущим владыкой Стефаном. Сергей Алексеевич Никитин был некоторое время старостой в храме Святителя Николая в Клённиках и пострадал вместе с отцом Борисом. Его арестовали как активного прихожанина и бывшего старосту церковной общины. После первого нашего знакомства я еще несколько раз встречал отца Сергия в храме, мы неоднократно с ним беседовали. Потом владыка Гурий (Егоров) пригласил его к себе в Днепропетровск. Я по случаю присутствовал, когда отец Сергий пришел прощаться с отцом Борисом. Отец Борис, которому нравилось в Ташкенте, удивлялся: — Куда же ты едешь?.. Отец Сергий отвечал, что в Средней Азии ему трудно. — И со здоровьем, — пояснял он, — у меня сейчас не очень хорошо, надеюсь, там будет лучше. И уехал в Днепропетровск. Потом, будучи еще священником (кажется, это был 1959 год), он приезжал в Москву и однажды пришел в семинарию, где я тогда учился. Он навестил меня, и мы так хорошо поговорили с ним... Чувствовалось его буквально отеческое отношение ко мне, просто как к родному человеку, с которым недавно простились и вот — встретились. После, когда уже он стал епископом Можайским, в Москве я с ним опять встречался несколько раз. Потом — инсульт, перевод его из Москвы в Калугу. Конечно, по причине болезни Владыке уже трудно было справляться с делами, он ведь был епископом Можайским — служил по области, митрополиту Крутицкому помогал, в различных официальных приемах участвовал, а кроме того еще был заведующим Хозяйственным управлением Патриархии. А заболел он очень серьезно, одно время даже не служил: правая рука у него была парализована. Я с ним встречался несколько раз, когда он уже болел. Во- первых, при храме Ризоположения, где он тогда жил: прямо в конце храма комнатка его была, и туда я приходил к нему. И у отца Сергия Орлова в Акулове мы встречались. Отец Сергий (в монашестве — иеромонах Серафим) был настоятелем акуловского Покровского храма, там же и похоронен. Владыка Стефан был очень дружен и с отцом Сергием, и с владыкой Афанасием (Сахаровым), к которому он приезжал, с которым вел переписку и который рукополагал его во диакона и во священника. Как и владыка Афанасий, отец Сергий Орлов был очень духовным, глубоким человеком, удивительным молитвенником: ежедневно дома правил службу, часто служил в храме — такую монашеского образа жизнь проводил. Владыка Стефан приезжал к нему исповедоваться. Они исповедовались друг другу. И мне приходилось бывать с ними, я просил, чтобы они поисповедовали и меня. Владыка на машине в Акулово приезжал, потом мы вместе возвращались в Москву. Еще мы встречались с ним на даче по северной дороге, на 43-м километре. Как-то мы там были с одним семинаристом, теперь он — архимандрит Лаврентий (в Троице-Сергиевой лавре). Так Владыка нас тогда даже «экзаменовал», вопросы задавал богословские — шутил таким образом. Много рассказывал нам о своей жизни, о своем тайном служении. — И теперь иногда, — говорил он, — приходится тайно исповедовать в больнице или где-либо еще. У него кофточка такая была, а к ней — пояс. Вот мы с ним как-то беседовали в саду, беседовали, я ему рассказываю все... Он выслушал, говорит: — Я считаю, это исповедь. Снимает с себя поясок, надевает его на шею: — Не смущайся, это — епитрахиль, он (поясок) освящен как епитрахиль, — и разрешил мои грехи. И мне он посоветовал: — Когда ходишь в больницы, а сейчас же священнику открыто это делать невозможно, имей такую тайную епитрахиль: ленточку освяти, поручи — тоже. Вот и до сих пор у меня сохранились такие епитрахиль и поручи. С ними в больницы ходить приходилось. Вот, например, Мария Николаевна Соколова — монахиня Иулиания, иконописица, которая тоже из этого храма, —лежала в последний раз в больнице в Филях, я навестил ее там, она пожелала причаститься, и я в таком вот виде, с этой епитрахилью-ленточкой с благословения владыки Стефана исповедал и причастил ее. Там — коридор и холл такой приятный, цветочки стоят. Вот ходили мы с ней по этому холлу, вроде бы разговаривали, а на самом деле она исповедовалась, и потом я тайком из маленькой Чаши причастил ее. По благословению владыки Стефана много пришлось послужить таким образом. И, конечно, очень это его благословение помогло, потому что можно было и в тюрьмы так ходить, и в больницы. Писателя Яшина я таким образом тоже исповедовал и причащал. Тайное пастырство — это было воистину великое дело, великое благословение Владыки. Конечно, этим тогда занимались многие священники, хотя они были официальными и служили в храмах: зачастую просто не было возможности открытого служения. Например, в больницу открыто можно было прийти редко: разрешение иногда давали, а иногда и нет. И в домах тоже открыто служить было нельзя. Поэтому почти все духовенство ходило в светском костюме, редко когда кто носил постоянно рясу, подрясник. Потом Владыку перевели в Калугу, и туда я тоже к нему ездил, даже с матушкой моей мы раза два были, навещали его. Но он и там болел сильно. — Бывают, — говорил он, — такие боли, что я тете Кате скажу: «Выйди, погуляй», а сам, чтобы немножко полегче стало, просто хожу и кричу. Это хоть и слабо, но как-то облегчит боль, правда только на время. Вероятно, скоро я умру, сердце долго так не выдержит. И добавлял: — Но мне здесь, в Калуге, очень приятно, потому что я вспомнил Оптину. Я езжу туда периодически на машине. Приеду, поплачу там, побуду рядом с дорогими могилками... Он помнил, где были могилки старцев. Оптина была вся разорена: там размещалась школа механизаторов — трактора стояли даже в храме. — И вот я съезжу, утешусь как-то, — говорил Владыка. Умер он в храме, во время проповеди. Я был тогда в Калуге, участвовал в отпевании... И вот как интересно получилось: я приехал к отцу Сергию в Акулово и говорю, что негде хоронить Владыку: — Там, в Калуге, сейчас что-то очень сложно, да и хотелось бы, чтобы он в Москве был. Обещали сначала — в Переделкине, там, где дача Патриарха, но что-то не выходит. И тут у меня всплыло в памяти: — Отец Сергий, а помните, Владыка однажды сидел здесь и говорит: «Как здесь хорошо-то! Вот если бы здесь и похороненному быть...» — Да! — вспомнил отец Сергий. — Давайте будем добиваться. У меня тут знакомства есть. — А я сообщу в Калугу, как только Вы здесь все выясните. Отец Сергий стал хлопотать и, действительно, вскоре получил разрешение похоронить Владыку у алтаря акуловского храма. Я позвонил в Калугу, туда как раз приехал правящий архиерей, он в епархии не жил из-за болезни, и владыку Стефана назначили исполнять его обязанности. Тут он приехал на похороны Владыки и утвердил предложение о захоронении его в Акулове. После отпевания в Калуге Андрей Ефимов и Валериан Кречетов (будущий отец Валериан) сопровождали машину в Отрадное. Мы встречали епископа Стефана в Акулове. Когда внесли Владыку в храм, отец Сергий сказал: — Такое, показалось, величие вместе с ним входит! Необыкновенное! Батюшка послужил панихиду. Похоронили уже поздним вечером: сначала долго ехали, потом отпевание долгое было... Теперь вот на могилку езжу. Всегда бываю. Там же еще похоронен митрополит Нафанаил Харьковский... Еще я могу сказать, что Владыка очень любил богослужение, знал прекрасно церковный устав, не окончив ни семинарии, ни академии. Это было глубочайшее знание, приобретенное практикой, реально совершаемой службой, потому что, как и отец Сергий Орлов, владыка Стефан правил суточную службу в келье, если в данный день не было храмового богослужения: и утреннюю, и вечернюю службы, а порой и повечерие совершал. Вот это очень важно. И не только у себя, а иногда знакомых навещали и вместе молились. В нашем-то приходе это было давно принято: уже за некоторое время до, а уж тем более после закрытия храма даже литургию на квартирах служили. И благословение епископов каких-то на это, безусловно, было — не самовольно это делалось. Не любил Владыка акафистов, он мне так говорил: — Акафист — неуставная служба. К сожалению, сейчас вошло в обычай сокращать до минимума изменяемые части, такие как стихиры, канон, где весь смысл праздника, весь смысл духовной жизни, и «вталкивать» в службу неуставные акафисты (акафист-то раз в году положен), да еще порой так неудачно составленные... Пробовал я бороться с этим в разных местах. Когда уже был епископом Можайским и жил при Ризоположенском храме, я всегда вечером в воскресенье шел в алтарь, стоял службу, просил пополнее читать и петь стихиры, а потом, когда начинался акафист, я торжественно уходил. Кого-то, может быть, смущало, а некоторые думали: «Ну, Владыка больной, ему акафист тяжело стоять». Вот такой у него был принцип. Да, он подчеркивал, что уходил именно торжественно, по-архиерейски. Ну, понимать- то не все понимали, конечно, может быть, священники понимали, певчие... Я считаю, что надо готовиться владыку Стефана прославлять. У меня хранится Служебник, подаренный владыкой Афанасием протоиерею Сергию Никитину в день годовщины его рукоположения во священника, и еще несколько книг владыки Стефана — мне их передали после его смерти: Октоих в двух частях и еще кое-какие книги, а в основном его библиотека пошла к отцу Георгию, он, по-моему, уже скончался, по северной дороге служил... Относительно датировки священнической хиротонии С.А. Никитина определенно мне утверждать трудно, прямых разговоров на эту тему у нас с Владыкой не было. Но когда он меня исповедовал в тот раз — когда пояском-епитрахилью накрывал — сказал: — Не смущайся, у нас в тюрьмах так было: епитрахиль — пояс, скатерть — риза, нарукавники-ленточки — поручи... Что это он сам так в тюрьме служил, Владыка не говорил, но, возможно, он уже и был тогда в сане. 24 октября 2004 г.
|