Диалогичность художественного высказывания

Теория диалога М.М. Бахтина

Особое место Бахтина в науке определено тем, что он создал философию искусства, которую, пользуясь его собственным выражением, можно назвать эстетикой словесного творчества.

Несмотря на то, что у него нет отдельных работ, посвященных диалогу, именно эта категория занимает одно из важных мест в системе категорий эстетики словесного творчества.

Казалось бы, мысль о диалогической природе человеческой жизни достаточно проста и общеизвестна. Уже само общественное бытие человека, жизнь среди людей определяет его диалогические отношения с окружающими и миром в целом. Язык, вне которого невозможно человеческое бытие, эти диалогические отношения осуществляет. Речь – диалог, позволяющий обмениваться информацией. Строго говоря, монологов нет: монологом мы привыкли называть относительно развернутую и внешне самодостаточную реплику. Любой монолог в обыденной жизни (речевой деятельности) или произведении искусства – ответная реплика человека, участвующего в бесконечно длящемся диалоге.

Эта общеизвестная мысль и легла в основу фундаментальной теории, объясняющей, почему и как именно диалогические отношения определяют рождение и бытование литературного текста.

Жизнь как диалог и «событие творчества»

Диалогические отношения нельзя рассматривать как особенность или специфическую черту литературного текста, потому что они определяют самое сущность человеческого бытия. Они заложены в мироощущении человека, его реакции на окружающую действительность. Диалог человека и мира Бахтин назвал философией поступка.

В работе, посвященной человеческому бытию и поступку как самореализации человека («К философии поступка»), Бахтин слову «человек» предпочитает местоимение первого лица – я, подчеркивающее индивидуальную неповторимость и эгоцентризм. Я уникально и неповторимо: «В данной единственной точке, в которой я теперь нахожусь, никто другой в единственном времени и единственном пространстве единственного бытия не находился. И вокруг этой единственной точки располагается единственное бытие единственным и неповторимым образом»[110]. Поэтому и я причастен бытию «единственным и неповторимым образом». Таких, как я, больше нет. «То, что мною может быть совершено, никем и никогда совершено быть не может»[111].

Я – центр ценностного и целостного мира. Для меня все миры, кроме моего, – не-мои, другие. Так возникает неизбежное противопоставление я и другого. Я и другой, мой мир и мир другого – вот основа той диалогичности, которой, по Бахтину, подчиняется человеческое сознание. Выразить ощущение своей неповторимости я могу только в «поступке», который материализует и закрепляет мироощущение я «раз и навсегда». Таким образом, поступок – это самовыражение я.

Каждый поступок, каждое самовыражение каждого я – событие. Из подобных поступков-событий и состоит бытие. Остро чувствующий слово, Бахтин вводит понятия «событие бытия» и со-бытие, которые объясняют представление философа о проблеме человеческого существования. Бытие «состоит» из событий-поступков. Все они нераздельны и неслиянны. Каждое событие-поступок имеет какой-то смысл лишь в соотнесенности с другими. Поэтому каждый поступок – со-бытие, каждый – реплика в бесконечно длящемся диалоге. И с этой точки зрения художник ничем не отличается от остальных людей. Его поступок – «событие творчества», которое осуществляется в словесном тексте.

Исследователи, изучающие словесный текст, исходили из данности: слово ведет себя в художественном высказывании не так, как в естественной речи, а как-то иначе, и отвечали на вопрос о том, как именно оно себя ведет, то есть изучали следствие. Бахтина интересовала причина: почему слово ведет себя так, а не иначе. Причина эта, считает Бахтин, в диалогичности слова.

Диалогичность слова

Произнесенное слово внутренне многоголосо уже потому, что принадлежит сразу «всем». «Слово... межиндивидуально. Все сказанное, выраженное находится вне “души” говорящего, не принадлежит только ему. Слово нельзя отдать одному говорящему. У автора (говорящего) свои неотъемлемые права на слово, но свои права есть и у слушателя, свои права у тех, чьи голоса звучат в преднайденном автором слове (ведь ничьих слов нет)»[112]. «Слово – это драма, в которой участвуют три персонажа (это не дуэт, а трио)»[113]. Три персонажа – это автор, говорящий и слушающий.

Итак, слово не может быть только авторским, только моим, потому что индивидуальных (то есть «ничьих») слов нет. Это и определяет принципиальную внутреннюю диалогичность высказывания на уровне слова.

Диалогичность высказывания

Только моим не может быть и художественное высказывание: во-первых, потому, что диалогично по природе своей само слово, во-вторых, потому, что художественный мир произведения населен персонажами, в-третьих, потому, что каждое высказывание существует среди других и коррелирует с ними. В стихотворении Б. Пастернака «Гамлет» уже в одном слове заглавия звучат минимум три голоса: голос Шекспира, голос мнимого автора (сюжетно стихи принадлежат Юрию Живаго), голос подлинного автора (Б. Пастернака). Но есть и четвертый – голос читателя, воспринимающего и оценивающего голоса, звучащие в слове «Гамлет». Можно говорить еще и об отзвуках голосов тех, кто писал о Гамлете до и после Шекспира, потому что все они обертонами звучат в этом слове-заглавии. В самом тексте стихотворения возникают голоса актера, играющего Гамлета (Гул затих. Я вышел на подмостки...) и распинаемого Христа (Если только можно, Авва Отче, / Чашу эту мимо пронеси). А в последнем стихе завершает высказывание голос народа (Жизнь прожить – не поле перейти).

В «Повестях Белкина» диалогическая ситуация рождается тем, что автор «раздает» свое слово героям, выстраивая иерархию диалогических отношений. Диалог «внутри» каждой повести воплощает замкнутый и самодостаточный мир рассказчика. Собранные вместе Иваном Петровичем Белкиным, эти повести вступили в диалог между собой, который стал основой целостного мира мнимого автора. Теперь каждая повесть оказывается лишь гранью нового многогранного мира. Таинственный издатель, вступая в диалог с мнимым автором, оценивает его мир как мир другого, по отношению к своему. Возникает сложная система диалогов: внутренне диалогичные самодостаточные миры рассказчиков – диалог этих миров как основа самодостаточности мира мнимого автора – диалог издателя с мнимым автором как оценка мира другого. Наконец, за всем перечисленным стоит подлинный автор, у которого нет собственного голоса, который отдал свое слово другим, не оставив себе в первом издании даже имени. Но именно он, подлинный автор, А. Пушкин, стоит над всеми (рассказчиками, мнимым автором, издателем), оценивая общую картину мира во всей полноте. М.М. Бахтин назвал это «вненаходимостью автора»: мир авторского я реализуется в совокупном диалоге миров других.

Здесь возможны две принципиально разные ситуации. Та, о которой мы только что говорили (мир авторского я реализуется в совокупном диалоге миров других), и другая: авторское высказывание строится не как целое одного (авторского) сознания, а как диалог разных равноправных сознаний (и героев, и автора). В таком случае мы имеем дело с полифоническим высказыванием, которое может быть основой не только романа (это показал Бахтин на романах Достоевского), но и лирики. Это доказывают многие лирические стихотворения И. Бродского, в которых воплощен диалог разных точек зрения (сознаний).

Человек, по И. Бродскому, ограничен (У человека есть свой потолок) не только личным и культурным опытом, но и тем, что далеко не все подвластно его пониманию. Он отнюдь не цель творения: мир создан без цели, / а если с ней, / то цель - не мы. Поэтому мир не таков, каким представляет его человек. Точнее, человеческое представление не исчерпывает мир:

Ты ушел к другим. Но мы