Песни, связанные с преданиями, и разные песни

В старину жила одна девушка. Звали ее Сакурако — “Дитя Вишни” или “Вишенка”. И жили в ту пору двое отважных юношей. Оба они хотели взять ее в жены. И затеяли они спор не на жизнь, а на смерть и вызвали друг друга на смертный бой.

Девушка опечалилась и решила: “Ни в старину, ни теперь, никогда еще не слыхали и не видали, чтобы одна девушка была невестой в двух домах. Но трудно смирить сердца этих отважных юношей. А стоит мне умереть — и вражда их, наверно, исчезнет навеки”.

Подумала она так и вскоре ушла в лес и там повесилась.

А двое отважных юношей, не в силах сдержать своего горя, лили кровавые слезы. И каждый из них сложил тогда песню и излил в ней все, что было у него на сердце.

Вот эти две песни:

Облетели

Лепестки у вишни,

И мечтал напрасно я, что буду

Украшать себя ее цветами,

Лишь пора весенняя наступит…

Всякий раз как расцветут цветы

Вишни розовой, что носит

Имя милой,

Вечно буду вспоминать о ней

И любить сильнее с каждым годом…

Люди рассказывают: в старину жили трое отважных юношей. И все они добивались руки одной и той же девушки. Девушка, видя это, опечалилась и сказала себе: “Хрупкому телу одной девушки исчезнуть легко: оно как роса; сердца же трех отважных юношей смирить трудно: они подобны скале”.

Подумала она так и бросилась в пруд.

А отважные юноши были в отчаянии, и каждый из них сложил песню и излил в ней все, что было у него на сердце.

Вот эти три песни:

Ненавистен мне пруд,

Пруд глухой в Миминаси.

Моя милая дева,

Когда ты пришла, чтоб на дне его скрыться,

Пусть бы высохли воды его в то мгновенье.

Дитя Кадзура —

Плющ среди гор распростертых.

Если б только тогда ты обмолвилась словом

О том, что ты ныне уходишь навеки,

Я б, наверно, немедля вернулся обратно!

Дитя Кадзура —

Плющ среди гор распростертых.

Как и я нынче,

Так же и ты приходила

И искала в пруду себе место поглубже.,

В древности жил один старик. Его прозвали старик Такэтори — “Старик, собирающий бамбук”.

Однажды, в последний месяц весны, он взобрался на холм, и когда взглянул вдаль, то вдруг увидел девять юных девушек, варивших на костре еду. Они были красоты необыкновенной, облик их напоминал прекрасные цветы, и он не встречал им равных.

Девушки, смеясь, окликнули его и сказали: “Дедушка, иди к нам, раздуй огонь под котлом”. И вот старичок, приговаривая:

“Ладно, ладно”, — потихоньку добрался до них и сел у костра.

Немного спустя девушки, еле сдерживая улыбки, наперебой стали спрашивать друг друга: “Кто позвал этого старичка? ” И тогда старик Такэтори, смутившись, стал просить у них прощения: “Уж очень неожиданно встретился я с прекрасными феями, растерялся и осмелился дерзнуть. Теперь вижу свою вину и хочу попытаться искупить ее песней”.

Вот эта и две сопутствующие ей песни, сложенные им:

Ах, когда на свет родился,

Был младенцем нежным я,

Согревала мать родная

На груди своей меня.

Подвязав к спине, с любовью

Бережно несла меня.

А когда я начал ползать,

Мать, вскормившая меня,

Безрукавку на подкладке

Надевала на меня.

А когда я стал подростком

И спускались у меня

Волосы уже до шеи,

Стали наряжать меня

Сразу в платье с рукавами,

Сразу в пестрые шелка.

А когда таким был юным

И прекрасным, как и вы,

Черных раковин чернее

Были волосы мои.

Я расчесывал их гребнем,

И спускались у меня

До плечей густые пряди,

То я вверх их поднимал,

То, как юноши в те годы,

Распускал их по плечам.

И лиловое, в узорах,

Платье дивное носил,

Ах, с отливом темно-красным,

Мной любимым, я носил.

Платье, крашенное хаги,

Теми хаги, что растут

В Суминоэ,

В поле дальнем,

В поле Тоодзатону.

Надевал тогда, бывало,

Шнур корейский из парчи,

Много дивных, ярких платьев

Со шнурами я носил.

На одно такое платье

Я другое надевал,

Как носили, наряжаясь,

В те былые времена.

Платья разные из ткани,

Что простые девы ткали,

Смачивая долго пряжу

Конопляную в чанах,

Платья шелка дорогого,

Те, что способом особым

Из домов богатых девы

Ткали только для меня.

И носил еще я платья

Из ручного полотна,

Что на солнышке белили

Девы только для меня.

И двухцветные, в узорах,

Надевал носки в те дни,

Подарила мне их дева

Из семейства Инаки.

Та, что ото всех скрывалась,

Долго взаперти жила,

А когда ее сосватал,

В дом хозяйкою вошла.

Обувь черную носил я,

Ту, что, пряча от дождя,

Знаменитый шил сапожник,

Живший в Асука тогда.

Надевал я синий пояс,

Что в подарок мне дала

Дева, что меня не знала,

Лишь слыхала про меня

И, когда в саду гулял я,

Повстречала там меня.

И парчи корейской пояс

Надевал, бывало, я

И носил на бедрах тонких, —

Тонкий был я, как оса,

Что над кровлею летает

У дворца владыки дна.

Расставлял я в ряд, бывало,

Дорогие зеркала

И собою любовался.

Вот каким я был тогда.

А весна придет, бывало,

Я гуляю по полям,

Оттого ли что красивым

Я казался всем тогда,

Но ко мне летели птицы,

Песни пели для меня.

А осеннею порою

В горы уходил гулять,

Оттого ль что с виду милым

Я казался всем тогда,

Приплывали и стелились

Предо мною облака.

А когда я возвращался

И тропою горной шел,

Мне навстречу выходили

Дамы знатные порой

Из дворца, где объявляют

Для народа день работ,

И мужчины, что служили

В страже этого дворца,

У которых за спиною

Были стрелы и колчан.

Любовались люди мною,

И, оглядываясь, шли,

И друг другу говорили,

Громко восхищаясь мной:

“Из какого это дома

Дивный юноша такой? ”

Вот каким я был красивым,

Как я нравился тогда,

Вот каким я был когда-то,

В те далекие года.

Нынче ж старцем безобразным

Перед вами я стою,

И сегодня вы насмешкой

Помощь встретили мою.

Говорите меж собою,

Что не знаете, кто я,

Я, что славой избалован

Был в былые времена.

Старцем безобразным нынче

Перед вами я предстал.

Но, узнайте, жил на свете

Мудрый человек один,

Пусть хранят об этом память

Люди будущих годин.

Ту повозку, на которой

Провожали старика,

Он привез назад,

Чтоб знали:

Будет очередь твоя.

3792–3793

Каэси-ута

Если б рано умереть вам довелось,

С горем старости встречаться б не пришлось,

Но, когда еще придется в мире жить,

Знайте, и красавиц участь ждет одна:

Черный волос быстро сменит седина.

Ах, когда у вас, как у меня,

Черный волос сменит седина,

Тот, кто в эту пору будет молодой,

Станет и над вами издеваться,

Как теперь смеетесь надо мной.

3794–3802

Девять ответных песен девушек

Дивной песней старца

Мы посрамлены, —

Девять безрассудных юных дев,

Горько каяться мы перед ним должны,

Восхищаться мудростью его.

Наполняет горький стыд меня,

От стыда совсем замолкла я.

И покорно,

Не сказав ни слова,

Я внемлю советам старика.

Соглашаетесь вы с ним иль нет,

Все, что он захочет, вижу я,

Вы готовы сделать для него.

Как и вы, склоняюсь перед ним

И внемлю советам старика.

Буду ль против вас идти, друзья? —

Взяли клятву вы священную с меня

Вместе жить и вместе умереть,

Наши чувства общие храня.

Как и вы, склоняюсь перед ним.

Почему же только я одна

Буду против всех теперь идти?

Соглашаюсь или нет, —

Поступаю как друзья мои,

Как и вы, склоняюсь перед ним.

Ничего не значу

В мире я,

Пусть другие

Слов не тратят на меня,

Как и вы, внемлю советам старика.

Будто бы камыш, что флагом поднялся

И скрывает колос, так таилась я.

Он же понял,

Что на сердце я храню…

Как и вы, склоню я голову пред ним.

В Суминоэ

На полях, на берегу

Хаги есть, им красят платья все.

Даже я, что им не красила совсем,

Я окрашу платья, как и все.

Как в полях весеннею порой

Долу клонится зеленая трава,

Так склоняюсь перед ним и я.

Я окрашу тем же цветом платье,

Подчиняясь вам, мои друзья.

В старину жили отважный юноша и красавица девушка. Ничего не говоря родителям, они тайно сблизились друг с другом. Но однажды девушке захотелось рассказать обо всем отцу и матери. И тогда она сложила песню и послала ее своему возлюбленному.

Вот о чем говорилось в этой песне:

Если любишь, нет муки сильнее,

Чем таить любовь и скрываться.

О, когда бы луна, что скрыта за гребнями гор высоких,

Вдруг показалась на небе,

Что сказал бы тогда мой любимый?

По рассказам людей, и у юноши была сложена песня, в которой он ответил ей. Но до сих пор никак не найдут эту песню.

Жил в старину один юноша. Только он женился, как сразу же взяли его в вестовые и послали на дальнюю границу. Пока продолжалась служба, ему не полагалось свидания. А время шло, и молодая жена, тоскуя о нем и печалясь, заболела и слегла.

Спустя несколько лет его служба окончилась и он вернулся в родные края. Сразу же явился он домой. И когда взглянул на жену, увидел, что совсем извелась она без него и от слабости не может слова сказать.

И тогда, в печали и горе проливая слезы, он сложил песню и прочел ее жене.

Вот эта песня:

Вот так и бывает

В жизни.

А я думал, чем дальше, тем глубже

Будет дно у реки Инагава,

Тем прочней будет счастье…

А жена его лежала в постели. Но услышав песню своего любимого мужа, она подняла с подушки голову и тут же ответила ему.

Вот ее песня:

Словно черные ягоды тута,

Черный волос твой влажен,

И хоть падает снег, словно белая пена,

И бушует метель, ты пришел, мой любимый,

Не напрасно тебя я так сильно любила.

Если беда случится,

Я везде буду вместе с тобою,

Даже в склепе

Средь гор Хацусэ, —

Так не бойся же, мой любимый!

Вот что об этом передают и рассказывают. Жила когда-то одна девушка. Не говоря ничего отцу и матери, тайком сблизилась она с одним юношей. А тот, боясь гнева родителей, стал колебаться в своей любви. И тогда девушка сложила эту песню и послала ее своему возлюбленному.

Мелок тот колодец — в нем

Даже тень горы видна

Той, что Мелкой названа.

Но моя любовь к тебе

Не мелка, как та вода.

Вот что передают и рассказывают об этой песне. Однажды, когда принц Кацураги прибыл в провинцию Муцу, нерадивые управитель провинции и чиновники встретили его без должных почестей. Принц был недоволен и имел рассерженный вид. И хотя в его честь устроили пир, гнев его не прошел и он не принимал участия в общем веселье. Но вот среди гостей оказалась одна красавица с утонченными манерами, из бывших унэмэ. Взяв в левую руку чарку для вина, а в правой держа сосуд с вином, она слегка дотронулась до его колена и прочла ему эту песню. Принц сразу же повеселел и пировал с ней весь день.

Я пошел на поле в Суминоэ

Песни петь и хоровод водить

И залюбовался там своей женою,

Что сияла зеркалом

Среди жен других.

Вот что передают и рассказывают об этом. В старину жил один бедняк-простолюдин. Однажды мужчины и женщины его селения собрались на поле петь песни и водить хороводы. Среди собравшихся была и его жена. Она была очень хороша и выделялась своей красотой. Он еще сильнее полюбил ее и сложил эту песню, восхваляя ее красоту.

Вижу, извещают нас отныне,

Что в делах торговых перемены.

А когда такие есть законы,

Я прошу, заветные одежды

Возвратите мне немедленно обратно.

Вот что об этом передают и рассказывают: жила когда-то одна женщина, была она возлюбленной знатного вельможи. После того как его чувства к ней остыли, он вернул ей ее подарки.

И тогда, говорят, разгневавшись, сложила она эту песню и преподнесла ему.

Вкусные яства,

Сакэ из настойки готовила я,

И тебя я ждала,

Но только напрасными были старанья, —

Ведь больше нам вместе не быть никогда.

Вот что об этом передают и рассказывают: в старину жила девушка. После того как она рассталась со своим возлюбленным, в любви и ожидании прошел целый год. Тем временем он женился на другой, а к ней так и не явился, только прислал ей подарок. И тогда девушка сложила и послала ему эту песню, полную упреков.

Песня о любви к возлюбленному супругу

Слов привета от тебя,

Что пригож и краснолиц,

С веткой яшмовой гонец

Не приносит для меня.

Сохну я, живя в тоске,

О, как одинока я!

Сокрушающих миры

Не моли богов, мой друг,

И, гадателей призвав,

Черепах напрасно жечь.

Ведь любовью лишь одной

Я болею, милый мой.

Ясно видно людям всем,

Как я сохну от любви,

Словно печень на куски

Раскололась у меня.

Сердце бедное мое

Рвется в муке и тоске,

Так нежданно для меня

Жизнь окончена навек.

И отныне слышу я, —

То не ты ль зовешь меня?

Иль вскормившая меня

Это мать зовет меня?

У скрещения дорог

Вопрошала грозный рок,

Но в гаданьях все одно—

Умереть мне суждено.

Каэси-ута

У гадателей святых

На скрещении дорог

Я гадала о судьбе,

Но не знала я, увы,

Как увидеться с тобой…

Каэси-ута из неизвестной книги

Жизнь мою

Совсем не жаль,

Только для тебя,

Что пригож и краснолиц,

Я хотела б долго жить.

Вот что об этом передают и рассказывают. Жила когда-то девушка из рода Курамоти. Долгое время она не встречалась со своим возлюбленным и, любя его горячо, в конце концов слегла.

И когда приблизился час ее смерти, она послала гонца и призвала своего возлюбленного. Но когда увидела его, она заплакала, и, плача, пропела ему эти песни, и, говорят, тут же скончалась.

Посланная песня

Я слышал: у жемчужины прекрасной

Порвалась нить—и, пожалев о ней,

Решил:

Я нанижу ее вторично

И сделаю жемчужиной своей!

Ответная песня

Все это правда: у жемчужины прекрасной

Порвалась нить, — слух справедлив такой.

Но тот,

Кто нанизал ее вторично,

Унес эту жемчужину с собой.

Вот что об этом передают и рассказывают. Жила когда-то одна красавица. После того как ее бросил муж, сосватали ее в другой дом. Некий юноша, не зная, что она опять ушла из родительского дома, послал ее родителям песню, испрашивая у них согласия на брак.

Поняли родители, что не знает он толком, что случилось с нею, и, сложив песню, послали ему ответ.

Так он узнал, что она снова ушла из родительского дома.

Песня принца Ходзуми

Ох, замучила меня.

Ведь в сундук запрятал я,

Ключ повесил, а она —

Вот мошенница-любовь —

Ухватила меня вновь.

Эта песня считалась любимой песней принца Ходзуми, которую он имел обыкновение исполнять во время пиршеств, когда веселье было в самом разгаре.

Вон китайская ступа

Под навесом у сторожки средь полей.

А любимый мой,

Вижу, как стоит и, глядя на меня,

Весело хохочет вдалеке,

Утренний туман

У сторожки, где костер горит…

Если б милая моя была со мной!

Чтобы ей сказать, как я таю любовь,

Словно плачущий тайком речной олень…

Эти две песни принц Кавамура имел обыкновение исполнять под аккомпанемент кото у себя дома в самом начале пиршества.

Когда на землю дождь

Обильным ливнем льет,

Долину Касуга я вспоминаю вмиг

И белую росу, сверкающую там

На лепестках прелестных обана.

Озаренный весь вечерним светом солнца

Дом, построенный на берегу реки,

Так хорош,

Что все к нему стремятся, —

Дом такой напоминаешь ты…

В дни пиршества принц Отай, беря в руки кото, имел обыкновение петь непременно в самом начале эти две песни.

Песня принцессы Кобэ, высмеивающая [девицу Сакадо]

Пусть прекрасных молодцов

Тьма вокруг со всех концов,

Но девице Сакадо

Больше всех урод пристал —

Ведь Цуно ей мужем стал,

Жила однажды девица. Была она родом из семейства Сакадо. На предложения красивых, знатных юношей эта девица ответила отказом и приняла предложение некрасивого юноши низкого происхождения. И тогда принцесса Кобэ сложила эту песню, высмеивая ее глупость.

Старинная песня

Дитя прелестное, ханари,

Что приводил я спать в нагая,

В Татибана, в буддийском храме,

Наверное, уже должна

Прическу делать, как большая?

По поводу этой песни Сиину Нагатоси сказал: в храмовых помещениях миряне не ночуют. Кроме того, ханари называют совершеннолетних девиц, и, поскольку об этом упоминается уже, нельзя сказать так, как сказано в последней строке.

Исправив, он сказал:

Дитя прелестное мое,

Что приводил я спать в нагая,

Когда плоды татибана сверкали,

Наверное, уже ханари

И делает прическу, как большая?

3824–3831

Восемь песен Нага Окимаро

Вот в кастрюле, мой дружок,

Вскипяти-ка кипяток.

И лису, что по мосту из священных хиноки

К нам бежит из Итихи, где причал есть у реки,

Мы обварим кипятком.

Вот что передают и рассказывают об этой песне. Однажды среди ночи, когда все собрались и пировали, послышался крик лисицы. Тогда позвали Окимаро и просили его сложить песню, которая была бы как-то связана с криком лисицы, с утварью, употребляемой для пищи, с рекой, мостом. И Окимаро, говорят, сразу же сложил им эту песню.

Песня на заданные слова: “доспехи”, “овощи”, “циновка”, “застрехи”

Расстели циновку ты,

Овощи потом свари и снеси дружку тому,

Что повесил на застрехи

Свои жалкие доспехи

И спокойным сном уснул.

Песня о листьях лотоса

Вот он должен быть каков,

Лотоса прекрасный лист.

То, что дома расцвело

У тебя, Окимаро,

Видно, просто лист картофеля умо.

Песня о кубиках сугуроку

Не один глаз и не два —

Больше у него куда,

Он имеет пять и шесть.

Три, четыре даже глаза

Здесь у сугуроку есть.

Песня на заданные слова: “ароматы”, “пагода”, “рыбные отбросы”, “отхожие места”, “раба”

К пагоде святой,

Где воскуряют ароматы,

Ты не приближайся, грязная раба,

Что съедаешь рыбные отбросы

У речных отхожих мест.

Песня на заданные слова: “уксус”, “соя”, “чеснок”, “окунь”, “водяная трава”

Мне, что просит у тебя

Сою, уксус для стола,

Чтоб, приправив чесноком,

Вкусный окунь подала, —

Не показывай ты мне суп, что сварен на траве!

Песня на заданные слова: “веник”, “серп”, “дерево муро”, “нацумэ”

Срезать, серпик, помоги

Мне для веника травы,

Чтоб под деревом муро

И внизу, под нацумэ,

Вымести бы мусор мне.

Песня о белой цапле, летящей с веточкой в клюве

В Икэгами, над прудом,

Будто пляшет страж с копьем

Иль летает в вышине

Цапля белая, кружа,

В клюве веточку держа?

Песня Имибэ [Куромаро], воспевающая разные вещи

Каратати, у которых есть шипы,

Срежу и повыдерну совсем,

И построю я амбар.

Мусор свой подальше убери,

Эй, хозяйка, что гребенки мастеришь!

Песня принца Сакаибэ, воспевающая разные вещи

Эх, когда б имел я бранный меч,

Чтобы тигра злого оседлать,

Миновать скорее Фуруя

И в пучине темно-голубой

Победить дракона и вернуться с ним.

{Неизвестный автор}

Зреет наси, нацумэ за ним,

Просо ава вслед за просом посевным,

Плющ ползучий встречу новую сулит,

И как знак, что мы увидимся с тобой,

Аухи зацвел — “свидания цветок”.

Песня, преподнесенная принцу Ниитабэ

Вот что слышал и рассказывал об этой песне некий человек. Однажды принц Ниитабэ отправился гулять по столице и, увидев пруд Кацумата, преисполнился восхищения.

Возвращаясь домой, не в силах сдержать свой восторг, он тут же стал рассказывать об этом своей приближенной.

“Сегодня я гулял и любовался прудом Кацумата. Прозрачная вода наполняла доверху пруд, и лотосы сверкали белизной. Об этой красоте невозможно рассказать словами”, — так сказал он, и его приближенная тут же сложила эту шуточную песню и пропела ему:

Песня {ученого мужа царедворца Сэна Гёмона} высмеивающая льстецов

Как средь гор Нараяма

Лист конотэкасива

Этой стороной и той

Вертится во все концы,

Так обычно и льстецы.

Из вечного неба

Пусть дождь бы пролился!

Я хотел бы увидеть, как на лотоса листьях

Заблестела бы жемчугом

Светлая влага.

Вот что передают и рассказывают об этой песне. Жил один стражник. Был он очень умелым в искусстве сочинять песни.

Однажды в главном управлении провинции устроили угощение и созвали на пир чиновников. Беря яства, все клали их вместо блюда на листья лотоса. Собравшиеся много пили, ели, и не было конца песням и пляскам. И вот подозвали они стражника и сказали ему: “Сложи-ка ты песню об этих листьях лотоса”. В ответ на их просьбу он и сложил эту песню.

3838–3839

Две песни без всякого смысла

Вот вам шишка на седле

У быков,

Что в сугуроку есть игре,

Выросла громадная на лбу

Той, которую женой своей зову.

Рыба хио мелкая висит

В Ёсину средь гор,

Где груда глыб лежит,

Из которых я фундоси мастерю

Милому, что мужем я зову.

Об этих песнях рассказывают, как однажды принц Тонэри обратился к своим слугам и сказал: “Тому, кто сочинит нелепые песни, без смысла, я дам денег и шелка”. И тогда Абэ Коодзи, старик из стражи, сложил две эти песни и поднес принцу. За это ему были пожалованы деньги — две тысячи мон.

Песня Икэда, высмеивающая Омива Окимори

Как в буддийских храмах здесь

Женский черт голодный есть,

Говорил он: “Омива —

Черт мужской, такой, как я.

Мужем сделаю его и рожу ему дитя”.

Песня Омива Окимори, сложенная в ответ и высмеивающая [Икэда]

Коль тебе для статуй будд

Киновари мало, друг…

Там, где есть вода в пруду…

У Икэда с носа ты

Позаимствуй красноты!

Шуточная песня Хэгури [Хиронари]

Дети милые, я вас прошу,

Не косите вы зеленую траву —

Пышным колосом тадэ цветут…

Вы у Ходзуми, что служит при дворе,

Срежьте травы, что под мышками растут!

Песня Ходзуми, сложенная в ответ

Ах, скажите, где найти мне холм,

Чтобы красной глины мог я взять?

…“Где циновки сложены горой…

Там у Хэгури с верхушки носа ты

Позаимствуй нужной красноты”.

Шуточная песня о черном цвете

Черный, как ягоды тута,

Большой вороной из Хида,

Каждый раз, как смотрю на тебя,

Каждый раз вспоминается мне

Небольшой вороной из Косэ.

Ответная песня

Оттого что Хадзи наш Сибимаро

Мастерит коней и кони у него

Цвета белого — другого цвета нет, —

Он, понятно, хочет видеть

Черный цвет.

Вот что об этих песнях передают и рассказывают. Был придворный страж Хадзи Мимити по прозвищу Сибимаро. И был в то же время придворный страж Косэ Тоёхито по прозвищу Муцукимаро. У Косэ и у асоми Хида кожа была черного цвета. И поэтому Хадзи Мимити сложил шуточную песню о них.

Тогда Косэ Тоёхито, услышав ее, тут же сложил в ответ песню, отплатив ему также насмешкой.

Шуточная песня, высмеивающая монахов

Вместо леса пышной бороды

У монахов лишь пеньки одни торчат.

Можешь привязать к пенькам коня,

Да не дергай сильно впопыхах:

Заревет от боли наш монах.

Ответная песня монаха

Мой светлейший господин,

Ты не смейся надо мной:

Сельский староста придет

Да потребует оброк, —

Зареветь и твой настанет срок.

Песня, сложенная во сне

Рис с полей, где рыскал зверь,

С нововспаханных земель,

Положили на хранение в амбар.

Ох, сушили, засушили зря.

И с тобою так, любовь моя.

Вот что известно об этой песне. Имибэ Куромаро в звании обито увидел во сне, что он сложил песню о любви и послал ее другу. Проснувшись, он попытался прочесть ее, и она выглядела так, как приведена выше.

3849–3850

Две песни, в которых выражено разочарование и сожаление о бренности этого мира

{записаны на Ямато-кото в буддийской часовне храма Кавара}

Жизнь и смерть —

Два моря на земле —

Ненавистны были вечно мне.

О горе, где не достигнет их прилив,

Я мечтаю, чтоб уйти от них.

Ах, во временной сторожке дел мирских,

В этом мире бренном и пустом

Все живу я и живу…

До страны грядущей как смогу дойти?

Неизвестны мне, увы, туда пути…

Когда бы сердцем был в краю таком,

Где нету лжи

И царствует природа,

Тогда, наверное, гора Хакоя

Мне ближе бы видна была.

Там, где ловят чудище-кита, — Море. Разве знает смерть оно?

Горы, разве знают смерть они?

Но придется умереть и им.

У морей с отливом убежит вода,

На горах завянут листья и трава…

3858–3854

Две песни, высмеивающие исхудавшего человека

Я тебе, Исимаро,

Вот о чем сказать хочу:

Знай: от летней худобы

Хорошо, твердят, ей-ей,

Наловить и есть угрей.

Хоть худым-худой, но все равно,

Лишь бы только жив был — не беда.

Только, милый мой Исимаро, смотри:

Ты, ловя в реке своих угрей,

С ними сам от нас не уплыви.

По поводу этой песни известно, что был человек по имени Ёсида Ою, по прозванию Исимаро. Он был сыном Ёсида Ёроси. Он очень исхудал. Как бы много ни ел, он всегда казался голодным. Поэтому Отомо Якамоти сложил эти песни, вышучивая его.

3855–3856

Две песни о разном, сложенные принцем Такамия

Где глициния цветет,

Там же, с ней переплетясь, растет

Плющ вонючий,

Нет ему конца,

Как и нашей службе для дворца.

Ворон, что зерно клевал

В поле, где пахал брахман,

Из-за вспухших глаз

На конец копья уселся

И теперь торчит на нем.

Песня о любви к мужу

Пусть я ем,

Но все невкусно мне,

Пусть гуляю я,

Но нет покоя мне.

Красноликий мой,

Любовь твою ко мне

Не могу забыть я и во сне.

Вот что об этой песне передают и рассказывают. Одна женщина из личной свиты принца Саи была занята во дворце и не могла встретиться со своим мужем. Стремясь к нему всем сердцем, она сильно тосковала о нем. Однажды ночью во дворце ей приснилось, что она встретилась с ним. Когда она проснулась и не нашла мужа рядом, она залилась слезами и пропела эту песню громким голосом. И принц, услышав песню, разрешил ей, говорят, с тех пор никогда больше не ночевать во дворце.

Если б силу мощную любви,

Мной проявленной за эти дни,

Всю собрать

И требовать наград,

Пятый ранг мне при дворе могли бы дать.

Если силу мощную любви,

Мной проявленной за эти дни,

Не сумеют оценить сполна,

Я в столичное присутствие пойду,

Буду горько жаловаться я.

3860–3869

Десять песен о моряке [Арао] из местности Сика провинции Тикудзэн

То не государь послал его,

Самый близкий друг послал его,

Ради друга

Наш Арао в путь отплыл

И в открытом море машет рукавом.

О, вернешься, наш Арао, или нет?

Блюда полные несем в руках,

За ворота мы идем

Его встречать,

На горе, что высится в Сика,

Не рубите много дров, прошу,

Уплывая, он стремился к ней, —

Посмотрев на Ёсуга- гору,

Буду я Арао вспоминать.

С той поры, когда Арао наш

Дом покинул

И отплыл в далекий путь,

Царствует тоска повсюду в бухте,

Плачут об Арао рыбаки.

Не по должности

Он послан был туда,

Ради дружбы

Плыл он в дальние моря

И один оттуда машет рукавом.

Ах, Арао наш!

О судьбе жены своей, детей,

Верно, нету думы у тебя?

Восемь лет прошло, все ждут и ждут,

Но Арао больше не придет.

Если мимо дальних островов

“Чайка” поплывет — его корабль,

Страж на мысе,

Названном Яра,

Ты скорей скажи об этом нам!

Средь далеких островов морей

“Чайка”, заблудившийся корабль,

Мыс Яра уже не обогнет,

Нет, уже не плыть ему домой,

Слухов даже нет о нем давно…

Ах, плывущему в далекие моря

Красному челну подарок дам,

Попрошу его тебя искать,

Только я боюсь: мой узелок

Моряки откроют без тебя.

Если бы к большому кораблю

Крепко привязать мою ладью,

Если б я нырнуть могла на дно,

Дорогой Арао, мне скажи,

Может, я найду тебя на дне?

Рассказывают, что во время годов правления Дзинки Мунакатабэ Цумаро крестьянин из уезда Мунаката провинции Тикудзэн получил приказ отвезти груз с рисом из Дадзайфу в Цусима. Он пришел в селение Сика в уезде Касуя к рыбаку Арао и сказал ему: “У меня есть небольшая просьба. Не согласишься ли ты исполнить ее? ”

Арао ответил: “Мы с тобой живем в разных уездах, но давно ездим на одном судне, ты всегда был ко мне добр больше, чем родной брат, можешь ли ты сомневаться в том, что готов я умереть вместе с тобой? ”

“Власти в Дадзайфу назначили меня главным по перевозке риса в Цусима, — сказал Цумаро, — но я стар и мне не выдержать морского пути. Поэтому я и пришел просить тебя поехать вместо меня. Пожалуйста, не откажи мне”.

Арао согласился принять на себя его поручение и вскоре отчалил от мыса Минэраку в бухте Мацура провинции Хидзэн. Повернув в сторону Цусима, он вышел в море. Но только очутился он в море, как небо почернело, поднялась страшная буря и он утонул. Жена его и дети, любя и безгранично тоскуя о нем, сложили эти песни. Другие же говорят, что их сложил губернатор провинции Тикудзэн — поэт Яманоэ Окура от лица его жены и детей, представив себе их безутешное горе.

Корни мурасаки цвет густой дают.

Птицы, что ныряете на дно

В море возле бухты Когата,

Если жемчуг там найдете вы,

Этот жемчуг я возьму себе.

Молодая водоросль в проливе,

Что над морем, зеленея, поднялась

Возле острова Цунусима,

Хоть всегда с другими непослушна,

Но со мною ласкова она…

У ворот моих

На деревьях вяза спелые плоды,

Сотни птиц их щиплют, прилетев,

Тысячи собрались разных птиц, —

А тебя, любимый, нет и нет…

У ворот моих

Кулики без умолку поют.

О, проснись, проснись,

Мой супруг, на эту ночь одну,

Пусть не знают люди про тебя!

Словно молодая, вешняя трава

Возле берегов этой реки,

Где оленя ищут, что подстреленный бежал,

Так прекрасна милая моя,

С кем я в годы молодые спал.

За игру на кото жалуют вино…

В Оситару на полях больших

Светлая вода, что там течет,

Быстрою струёй течет она —

Чистая, холодная вода…

Чисты так же в сердце у меня

Мои думы и любовь моя.

На безлюдной на дороге тихой,

Ах, не встречу ли, любимая, тебя?

На безлюдной на дороге тихой,

Если только встречу я тебя,

Шляпу небольшую, шляпу из осоки,

Что ты надеваешь, милая моя,

Я бы обменял тогда с тобою,

Дав взамен на память жемчуга,

Много дал бы я жемчужных нитей,

Что ношу на шее нынче я.

На безлюдной на дороге тихой,

Ах, не встречу ли, любимая, тебя?

Песня рыбаков провинции Будзэн

В стороне Тоёкуни,

Там, где Кику-пруд,

Растут хиси.

Верно, собирая водяной орех,

Песня рыбаков провинции Бунго

Платье, что окрасил

В алые цвета,

Под дождем

Еще красивей станет,

Алый цвет свой не изменит никогда!

3878–3880

Три песни провинции Ното

[Из песен северных провинций]

В Кумаки на илистое дно

Из Сираги дорогой топор

Уронил и плачу я,

Васи!

Ах, не надо

Горько, горько так рыдать,

Погляжу я,

Не всплывает ли он опять?

Васи!

Вот что об этой песне передают и рассказывают. Был один глупый юноша. Он уронил на дно моря топор, но не знал, что железо не всплывает, поэтому и сложил он такую песню и, громко распевая, говорят, утешал себя.

В винодельне в Кумаки

Раб, которого ругают все,

Васи!

Я тебя позвал бы с собой,

Я тебя увел бы с собой,

Раб, которого ругают все,

Васи!

Там, где горы в Касима,

Там, где остров Цукуэ,

Ракушки ситадами

Соберу и принесу.

В руки камень взяв,

Расколю я, разобью,

В быстрых струях рек

Перемою их в воде,

С горькой солью я

Хорошенько перемну,

В такадзуки положу,

На поднос поставлю я.

Поднесла ль их матери теперь

Ты, хозяюшка — любимое дитя?

Поднесла ль их ты отцу теперь

Ты, краса-хозяюшка — любимое дитя?

3881–3884

Четыре песни провинции Эттю

[Из песен северных провинций]

Пусть в Ооно- стороне

Через рощу путь — заросший путь,

Пусть все зарастет,

Но когда тебе туда идти,

Будут широки тогда пути!

В Сибутани,

Где гора Футагами,

У орла родился сын, говорят.

Чтобы выйти для тебя могла

Сасиба из перьев орла,

У орла родился сын, говорят.

Ияхико есть гора.

И сама она являет божество.

Даже в день, когда по небесам плывут

Только голубые облака,

Там над нею дождик моросит.

Ияхико есть гора.

И у бога той горы

У подножья, верно, в эти дни

На траве лежат теперь олени,

Кожаное платье на себя надев,

Прицепив себе рога.

3885–3886

Две песни нищих

[Песня оленя]

Дети мои милые,

Государи славные,

Жили-поживали вы,

Может, вы задумали

Из дому в поход уйти?

В стороне Каракуни

Обитают божества,

Что все тиграми зовут.

Этих тигров, взяв живьем,

Привезли сюда в страну,

Сняли шкуры тигров тех

И сложили их горой,

Как циновки на земле.

И в горах тех Хэгури

Весь апрель и месяц май

На охоту все идут,

Чтобы снадобья добыть.

И однажды в день такой

Возле склонов этих гор,

Где стоят в густой листве

В ряд деревья итии,

Там, под сенью их ветвей,

Славный ясеневый лук,

Не один, а много их

Мы держали все в руках,

Из колчанов стрелы мы,

Не одну, а много стрел

Мы держали все в руках,

Поджидая зверя там…

И когда стояли так,

Подошел туда олень

И, горюя, нам сказал:

Будет счастье, говорят…

Похвалите песнь мою!

Похвалите песнь мою! ”

[Песня краба]

В бухте Нанива,

Озаренной блеском волн,

Выстроив шалаш,

Жил, скрываясь от людей,

В тростниках зеленых краб.

И когда призвал его

Наш великий государь,

То подумал он: “Зачем

Государь зовет меня?

Хорошо известно мне:

Ни на что не годен я.

Вряд ли он зовет меня,

Чтоб на флейте я играл,

Вряд ли он зовет меня,

Чтоб на кото я играл,

Как бы ни было, но все ж

Я его приказ приму.

Нынче, нынче — говорят, —

Смотришь: завтра настает…

В местность “Завтра” я пришел.

Отправляться будешь в путь —

Ничего не оставляй…

Я в “Не оставляй” пришел.

Хоть и к месту не прибыл,

До полей “Прибыл” дошел.

Выйдя из ворот дворца

Серединных,

Что стоят,

Повернувшись на восток,

Вновь приказ я получил

Государя моего.

Коли лошадь—

Так узду надевают на нее,

Коли бык —

Веревку вмиг возле носа закрепят,

А меня всего скрутив,

Целый день сушили там

На сверкавшем в небесах

Солнце

Рядышком с корой,

Что содрали в тот же миг

Слуги с множества ветвей

Диких вязов, что растут

Там средь распростертых гор.

И в ступе китайской вмиг

Растолкли потом меня,

А в ступе другой, большой,

Размололи в порошок.

И из бухты Нанива,

Озаренной блеском волн,

Свежую, что горше всех,

Соль морскую принесли.

После глиняный горшок,

Что гончар там мастерит,

Нынче выйдя поутру,

Притащили для меня.

И, глаза мои теперь

Горькой солью засолив,

Будут есть, меня хваля,

Будут есть, меня хваля…

3887–3889

Три песни о вещах, внушающих страх

На далеких небесах,

На полях огромных Сасара,

На полях косили мелкую траву,

И из скошенных снопов травы

Вдруг вспорхнула птица горя — удзура.

Крашеная, домику подобная ладья

Короля, повелевающего дальнею страной,

Что средь дальних залегла морей,

В желтый цвет окрашенная странная ладья,

Проплывает грозные врата богов.

Ночь дождливую, когда

Повстречался я совсем один

С другом, чья умершая душа

Стала предо мною с ликом голубым.

Буду вечно помнить эту ночь!