ХОРТИЦА 1 страница

— Устал я, — говорит Брезнер.

Мы случайно встретились среди дня на берегу Днеп­ра в районе водокачки и теперь сидим на бревне-топ­ляке, вытащенном кем-то из реки. Стоит конец августа, чувствуется приближение осени. Вода в Днепре потемнела и отливает сталью, как только что сброшен­ная с наковальни и остывающая подкова.

— Чертовски устал! — повторяет Борис. — Днем шатаюсь по побережью, выискиваю уцелевшие лодки, а ночью переправляю их в укрытия около Дубовой Рощи, Алюминиевой балки и водокачки. Небольшие лодки перевожу волоком на лошадях, а те, что покруп­нее, перегоняю вдоль берега по воде. Собрал уже около шестидесяти шлюпок, плоскодонок и баркасов.

— Значит, будем наступать?

— Вряд ли! Вернее всего, готовится разведка боем. Потревожим наблюдательные пункты на острове, засечем огневые позиции артиллерии — и на этом закончим. Ведь Хортица торчит у нас как кость в гор­ле. Если глядеть с острова, то весь город как на ла­дони...

Что правда, то правда! Противник выдвинул на Хор­тицу полковую артиллерию и в упор расстреливает го­род. И при этом не испытывает никаких затруднений: с высоких берегов Хортицы можно разглядеть каждую Улицу, каждый дом. А наша артиллерия почему-то мол­чит. Должно быть, бережет снаряды.

— А тут еще мне роту навязали! — жалуется Бо­рис. — Это только говорят, что ротный командир — ^слуга Отечеству, отец солдатам. На самом деле он ни­какой не отец! Точнее будет сказать, что ротный — это задерганная, затурканная мать-одиночка, на попечении которой больше сотни ребятишек! Единственное, чего не приходится ротному делать, так это сопли утирать. А все остальное — и портянки, и сапоги, и патроны, и оружие и шанцевый инструмент, и политработа, и больные, и раненые — висит на мне. И каждый день еще пачка сво­док: о проделанной работе, о потерях, о наличии бое­припасов и отсутствии вшей!

С недавних пор Брезнер снова стал ротным. Ста­ричка, командовавшего ротой, перевели на должность, полкового инженера в стрелковую часть, и на голов, Бориса свалились новые заботы и хлопоты. Я по себе знаю, что в течение суток ротному некогда присесть, что если он добросовестный человек, то у него всегда найдутся неотложные дела.

— А тебе теперь легче! — не без зависти говорит Борис. — Пятнадцать рядовых, три сержанта — и вся забота! Даже на штатный взвод не наберется!

Несколько дней назад я написал рапорт, в котором предложил создать специальную команду из людей, хорошо знающих подрывное дело. Я особо подчеркну, что количество в данном случае роли не играет. Наобо­рот, лишние, причем необученные, люди только путаются под ногами, мешают другим, создают опасные си­туации, демаскируют место работ и увеличивают число несчастных случаев.

С легкой руки майора Лобанова рапорту дали ход, и из лучших подрывников разных рот была создана мобильная спецкоманда. Однако костяк остался прежним: каждую ночь со мной уходят на задание сержанты Коляда и Белоус, санинструктор Маша, рядовые Ле­совик, Непейвода, Гургенидзе...

Правда, точного названия для команды наши штаб­ники никак не могут придумать. В сводках ее называют по-разному. Сегодня, например, пишут: «В течение ночи команда минеров 545 ОСБ оставила мины в 400 метрах правее Дубовой Рощи». А назавтра читаешь: «В 21.00 команда подрывников 545 ОСБ взорвала трубу кирпич­ного завода, являвшуюся ориентиром для дальнобойной артиллерии противника»…

Но меня такие расхождения не смущают. Главное достигнуто — с ловкими и умелыми людьми работаете ' легче. Да и несчастные случаи прекратились.

— Ну, будь здоров! — Борис встает с бревна и про­тягивает мне руку.

Это была наша предпоследняя встреча.

Теперь я возвращаюсь с ночной работы, как правило, в четыре-пять утра. Во-первых, свою роль сыграло ₀здание мобильной спецгруппы, а во-вторых, темнеть стало раньше. Следовательно, и постановку мин мы тоже можем начинать раньше.

Вот и сегодня моя команда появилась в поселке Зеленый Яр, где стоит батальон, в пятом часу утра, бойцы разбрелись по хатам, а я прошел в дальнюю _комнатку дома, отведенного под мой «штаб», не разде­ваясь рухнул на кровать и заснул мертвецким сном.

Однако ровно в одиннадцать я с кронами — как всегда в трех экземплярах! — появился в штабе ба­тальона. А там было непривычно пусто и тихо. В боль­шой столовой бывшего детского сада за низеньким обеденным столиком сидел, сгорбившись, на обычном «взрослом» стуле капитан Ситников и что-то сверял по карте. В дальнем углу точно за таким же неудобным столиком скрипел пером батальонный писарь. И больше никого!

— Здравствуйте! — сказал я, — Видимо, я сегодня самый первый...

— Самый первый и самый последний! — усмехнул­ся капитан. Он встал, потянулся, разминая затекшее от неудобного сидения тело, и продолжил: — Сегодня ин­структаж отменяется. Все наши на Днепре. Поступил приказ: выбить противника с Хортицы. Первая рота обеспечивает переправу пехоты в районе Дубовой Рощи, вторая — на пляже у Больничного городка, третья — в районе водокачки. А вашей команде комбат приказал отсыпаться. Вас поднимут, когда будет нужно... Ясно?

— Ясно, товарищ капитан!

— Тогда выполняйте!

Я вышел из штаба, заскочил в комсоставскую сто­ловую, умял две миски пшенки с тушеным мясом, вдо­воль попил чайку. А потом разбудил Лесовика, при­казал ему послать дневальных за обедом для бойцов и Свалился спать.

Это была не виданная и не слыханная доселе рос­кошь!

Нас будят в четыре часа утра. Я выстраиваю коман­ду на узкой улочке поселка, проверяю, все ли в сборе, это время появляется заспанный начштаба.

Совсем забыл! — гундосит он. — Вам приказано не брать ничего лишнего. Скатки, вещмешки, шанцевый инструмент и все остальное оставить в расположении команды под присмотром дневального. И не забудьте взять с собой моток бикфордова шнура и коробочку кап­сюлей...

Ну, это мне напоминать не надо! После истории в Кичкасе я всегда ношу в брючном карманчике для ча­сов пять детонаторов, укутанных в вату и упакованных в фольгу из-под шоколада. Конечно, это рискованно: в случае прямого попадания разворотит весь живот. Но зато обойдется без мучений, смерть будет мгновен­ной: удар, шок— и конец!

А моток бикфордова шнура днем и ночью носит с со­бой мой верный ординарец Коля Лесовик.

Однако я не возражаю Ситникову. Я приказываю сержанту Коляде запастись капсюлями и шнуром, а все шинели, вещмешки, лопаты и прочее имущество сложить в одном месте и назначить дневального.

Коляда выходит из строя, а капитан Ситников веж­ливо, по-граждански берет меня за локоток и отводит в сторону.

— Звонил комбат, — бубнит начштаба. — Вам при­казано...

У Ситникова есть забавная черта: он никогда не го­ворит: «Я приказываю», а использует обтекаемую фор­му «Вам приказано». И получается, что приказ исходит не от него, а откуда-то свыше, и он, Ситников, тут ни при чем.

— Вам приказано явиться в Больничный городок, где сейчас находится начальник штаба дивизии. Там вы получите дальнейшие распоряжения.

— А вы хотя бы в общих чертах не знаете, какова моя задача?

— Чего не знаю, того не знаю, — бубнит начшта­ба. — Но нетрудно догадаться, что вам придется что-то взрывать...

— Это и Бобику ясно!

— Попрошу без шуточек! — морщится Ситников. — У нас большие потери. Ворон звонил, что уже убито восемь и ранено более двадцати наших саперов.

— Прошу прощения, товарищ капитан! Обмолвил­ся! — говорю я, поворачиваюсь лицом к строю и коман­дую: — Взвод! Направо! Шагом марш!

Свою команду я оставляю под присмотром Коляды в Алюминиевой балке, от которой до Больничного городка всего каких-то двести пятьдесят — триста метров. А сам в сопровождении ординарца бегу на командный пункт дивизии.

Над Днепром стоит сплошной гул. Натужный рев авиационных моторов то и дело заглушает глухие раз­рывы. Но видеть, что происходит на реке, я не могу, ее от меня заслоняют многоэтажные корпуса Больнично­го городка.

Наконец я огибаю главный корпус, и передо мной открывается панорама переправы.

Все пространство реки между Больничным город­ком и домиком бакенщика, стоящим на отвесном берегу Хортицы, густо усыпано лодками. Одни из них, глубоко осевшие в воду под грузом человеческих тел, медленно ползут к острову. Другие, над бортами которых ритмич­но покачиваются фигуры гребцов, налегке идут назад, на этот берег. А между черными силуэтами утлых, без­защитных суденышек вздымаются огромные фонтаны обезумевшей воды. По переправе бьет вражеская артиллерия, ее бомбит и обстреливает авиация.

Откуда-то со стороны Кичкаса волна за волной на­летают на переправу желтопузые самолеты с черными крестами на крыльях и хищно нацеленными вперед неубирающимися шасси. Злобно тявкают две зенитки, расположенные где-то справа и слева. Но они не при­носят никакого вреда самолетам, подходящим к месту бомбометания на большой высоте.

Вот один из них ложится на крыло, клюет носом и со страшным воем пикирует вниз. В какой-нибудь сот­не метров от воды самолет, взревев двигателем, выхо­дит из пике и почти вертикально взмывает вверх...

А там, куда был нацелен его нос, возникает серия фонтанов. Тем временем валится на крыло и пикирует следующий бомбардировщик.

На смену отбомбившимся «штукасам» приходят «мессершмитты». Эти выныривают из-за южной око­нечности Хортицы и, поливая лодки огнем пушек и пу­леметов, веером проносятся над серединой Днепра — и, постепенно набирая высоту, уходят на запад. А вы­соко в небе, муторно гудя моторами, повисает над пере­правой новая волна пикирующих бомбардировщиков.

Нет, не зря говорил капитан Ситников о больших потерях. Я отчетливо вижу, как течение уносит вниз несколько перевернутых лодок, за днища которых су­дорожно цепляются уцелевшие люди...

И в этом кромешном аду больше всего достается саперам, обеспечивающим переправу пехоты. Через час или полтора я увижу, как пехотинцы, благополучно достигшие берега Хортицы, с радостными криками устремятся в спасительную тень оврага. А четверо пожилых саперов в насквозь промокших гимнастерках деловито поплюют на ладони, покрытые кровавыми мозолями, снова сядут за весла и погонят неуклюжий баркас к левому берегу. Если им повезет, то они сегодня еще не один раз пересекут середину Днепра, где от пуль и осколков кипит вода, где вздымаются и рассыпаются на тысячи брызг грязно-белые столбы, остро пахнущие взрывчаткой, где из глубины всплывают и размываются течением пятна крови.

Если, конечно, повезет...

Все это я по-настоящему пойму после того, как сам пройду через этот ад, переправлюсь на Хортицу и с необъяснимой, охватившей все мое существо радостью почувствую под ногами твердую землю...

А пока я стою на пляже у Больничного городка и по-мальчишески восхищаюсь картиной переправы. Я рвусь в бой, мне хочется как можно скорее занять свое место среди тех, кто штурмует Хортицу. А то ведь можно и опоздать!..

В таком случае, хватит глазеть! Я приказываю Лесовику спрятаться за угол здания и ждать меня, а сам ныряю в подвал главного корпуса, где разместился КП дивизии. После залитого солнцем пляжа здесь темно, хоть выколи глаз! В подвальных помещениях нет дверей, но кто-то — видимо, из-за боязни сквозня­ков — распорядился завесить все дверные проемы плащ-палатками. И дневной свет совсем не проникает в коридор.

Поэтому, несмотря на маленький рост, я на первых же шагах с размаху натыкаюсь лбом на швеллерную балку, поддерживающую потолочное перекрытие. Удар настолько силен, что я приседаю и хватаюсь за ушибленное место. Между пальцами, заливая правый глаз, струится кровь.

Неожиданно меня ослепляет свет карманного фонарика. Владелец фонарика участливо спрашивает:

^_____ Ушиблись, лейтенант? Чертова балка! Все за нее цепляются!

По акценту я узнаю уже знакомого мне лейтенанта- гру3ина. Он чей-то адъютант. Не то комдива, не то ко­миссара.

— Вставайте! — все так же мягко говорит адъю­тант. — Я провожу вас в медпункт. Он у нас в конце коридора.

Он ведет меня по коридору, освещая дорогу фона­риком, отодвигает плащ-палатку на одной из дверей, заглядывает внутрь и весело кричит:

— Привет, Клавочка! Привел к тебе первого ране­ного!

Клавочка! Клавочка-красавица! Эту тоненькую де­вушку с голубыми глазами, белокурыми кудрями и капризно вздернутым носиком знает весь комсостав дивизии. Не одному молодому лейтенанту снится она по ночам, но не каждый осмеливается заговорить с ней при встрече. Клавочка в карман за словом не ле­зет!

А мне так повезло! Будет что рассказать Брезнеру и лошадиному доктору...

Однако Клавочка строга и деловита. Она молча на­тягивает на гимнастерку с лейтенантскими петлицами белый халат, усаживает меня на табуретку, осматри­вает мою рану и говорит:

— Пустяки! Небольшая ссадина... Даже шрама не будет!

Она ловко прижимает к ссадине тампон, смочен­ный йодом, и начинает бинтовать голову. Потом хлопает меня по плечу:

— Все! Теперь у вас совсем геройский вид. Прямо как у Щорса в кино!

В таком «геройском» виде — с перебинтованной го­ловой и в гимнастерке с пятнами крови — я предстаю перед начальником штаба дивизии.

Подполковник Мозолин стоит у стола, вплотную при­двинутого к полуподвальному окну. Из окна на карту, Разложенную на столе, падает яркий квадрат света. Вокруг стола стоят трое или четверо командиров. В уг­лу, на табуретке — два полевых телефона, возле ко­торых на корточках дремлет пожилой боец.

Я собираюсь вскинуть руку к виску, но вовремя вспоминаю, что пилотка у меня заткнута за пояс. Поэто­му щелкаю каблуками и громко докладываю о прибы­тии.

Подполковник не без интереса смотрит на мою за­бинтованную голову, на гимнастерку. Наверняка на кончике языка у него вертится вопрос: «Где это вас так?», но он подавляет любопытство и сухо говорит:

— Подождите. Я займусь вами позднее...

Я без разрешения сажусь на белую больничную табуретку и жду. Один за другим уходят от стола нам штаба невысокий молоденький лейтенант в кубанке, подтянутый капитан с пушками на петлицах, какой-то расхристанный парень в грязном комбинезоне и тан­кистском шлеме. Наступает моя очередь.

Красный карандаш начштаба четко и уверенно движется по карте, задерживаясь то в одной, то в другой точке:

— Ваша задача: взорвать мост через Старый Днепр. Вот здесь! Подготовку к взрыву начнете с наступлением темноты под прикрытием пехоты, которую мы выдви­нем на правый берег. Взрывчатка — около двух с поло­виной тонн — сосредоточена пока на левом берегу, в трехстах метрах ниже Алюминиевой балки. Видите эту группу деревьев? Там же майор Лобанов, который будет руководить отгрузкой и доставкой взрывчатки на остров. В его распоряжение выделено восемь лодок с гребцами.

Подполковник Мозолин на секунду замолкает, мор­щит лоб, что-то припоминая, и продолжает:

— О прибытии на остров обязательно доложите комдиву. От него получите более конкретные указания. Полковник должен находиться на своем НП, в доме бакенщика. Это вот здесь! Вопросы есть?

— Есть! — говорю я.— Взрывчатки две с полови­ной тонны, от места высадки до моста на глазок около шести километров. А у меня всего восемнадцать чело­век. Даже бегом...

— Я вас понял... Простите... Совсем замотался, устало говорит Мозолин. — Для доставки взрывчатки и последующей ее подноски на мост в ваше распоряжение выделена резервная рота. Она уже начала переправляться на Хортицу. Командует ротой лейтенант Бурдаченко. Он будет ждать вас на НП командира дивизии. Еще вопросы есть?

— Нет, товарищ полковник! Разрешите выполнять?

В то время когда я стоял на пляже у Больничного городка и наблюдал за переправой, исход боя за остров был уже предрешен.

Еще накануне в 23.00 от небольшой пристани, что ниже Дубовой Рощи, отчалила лодка, заполненная людьми. За ней двинулась вторая, третья, четвертая...

Эго был 340-й разведбатальон капитана Чистова, ко­торому предстояло первым высадиться на южной око­нечности острова Хортица и внезапно атаковать противника. Скрытному проведению операции во многом способствовал густой туман, повисший над Днепром. И венгерские солдаты, оборонявшие этот участок бере­га, обнаружили наших бойцов только тогда, когда те начали спрыгивать с лодок в воду.

Внезапность сыграла свою роль, и венгры поспешно откатились за Казацкий вал, пересекающий остров с востока на запад. Этот вал, сооруженный еще запорож­скими сечевиками для защиты от татарских набегов с юга, был удобной оборонительной позицией. Батальон капитана Чистова не сумел взять его с ходу, и командир 965-го полка майор Отрищенко бросил на остров две стрелковые роты.

Но и гитлеровское командование не дремало. Оно стало спешно перебрасывать к Казацкому валу немец­кие подразделения, расположенные в средней части острова. У Казацкого вала завязался затяжной бой.

А ровно через сорок минут после того, как на Хор­тице загремели первые выстрелы, в районе Больничного городка начали переправляться через Днепр две стрел­ковые роты 963-го полка под общим командованием лейтенанта Воронюка. Не встретив серьезного сопро­тивления при высадке, роты устремились к мосту через старое русло Днепра. Теперь немецкому командованию, обеспокоенному тем, что южная группировка может оказаться отрезанной, пришлось срочно снять часть под­разделений с северной части острова и бросить их на­встречу ротам Воронюка.

Между тем в 2.00 в дело включился 961-й полк, которым командовал капитан Коцюр. Два батальона это­го полка, сосредоточенные в районе водокачки и имевшие в своем распоряжении тридцать пять лодок, с не­которым запозданием высадились на северной части Хортицы. Вначале они довольно быстро двигались вдоль железнодорожного полотна, пересекающего остров в юго-западном направлении. Однако противник сумел опомниться, провел шесть или семь контратак и оста­новил наступающие батальоны на подступах к станции Хортица.

Тем временем командование 274-й дивизии, стре­мясь не упустить инициативу и сломить сопротивление врага, бросало в бой все новые и новые резервы. На Хортицу переправлялись саперные взводы стрелковых полков, комендантский взвод штаба дивизии, сводные роты, наспех сформированные из связистов, химиков, шоферов, поваров и пекарей. Прямо с марша был по­сажен в лодки батальон НКВД, с боем пробившийся из окружения под Ингульцом...

И перевес в силах сделал свое дело. Противник стал отступать. Немцы и один батальон венгров в организо­ванном порядке отходили на правый берег Днепра через мост. А остальные в панике спасались кто как может: на лодках, на самодельных плотиках и просто вплавь...

Теперь командира дивизии полковника Немерцалова больше всего беспокоил мост через Старый Днепр. Гитлеровское командование могло использовать послед­ний козырь: для этого ему надо было перебросить из резерва или с других участков фронта в район Хортицы танковые части. А наши войска, занявшие остров, не располагали средствами для борьбы с танками. Артил­лерия оставалась на левом берегу, в пехоте не хватало даже ручных гранат.

Значит, надо было срочно взорвать мост.

Конечно, в тот день, когда на Хортице шли бои, я ничего этого не знал.

Майор Лобанов отлично организовал доставку взрывчатки на остров. Всего около трех минут уходит у моих саперов на то, чтобы принести из укрытия и погрузить на лодку двенадцать — пятнадцать ящи­ков, в каждом из которых двадцать четыре килограмма тола. Потом в лодку садятся два-три минера и два гребца, которые погонят ее обратно, и можно отправ­ляться в путь.

Всего в распоряжении Лобанова восемь крупных ло­док. Этого вполне достаточно для того, чтобы перевезти минеров и всю взрывчатку за один раз. Но майор не спе­шит.

— Подождите! — говорит он гребцам. — Пусть пе­редняя лодка отойдет хотя бы метров на сто пятьде­сят...

Он выжидает минуту-полторы и командует:

— Пошли!

Гребцы дружно налегают на весла, а майор обора­чивается ко мне:

— Береженого бог бережет! Если лодки пустить куч­но, то после прямого попадания в одну из них может сдетонировать взрывчатка на остальных. Поэтому бу­дем спешить — не торопясь...

На первой лодке уходит на тот берег сержант Коля­да с двумя минерами, на второй — Гургенидзе, на третьей — иду я. Моему намерению отправиться на пер­вой лодке помешал майор Лобанов:

— Не спешите! Я скажу, когда подойдет ваша оче­редь...

Немецкие артиллеристы, видимо, пока еще не откры­ли для себя нашу переправу, которую впоследствии в штабных документах назовут Малой. Снаряды падают выше по течению, там, где переправляется пехота и водная гладь испещрена силуэтами самых разномаст­ных судов. А фашистские летчики не придают особого значения редкой цепочке наших лодок, пунктиром пересекающей реку. Лишь дважды, поблескивая огнем пу­шек и пулеметов, над нами на бреющем полете проносят­ся истребители. А потом от стаи пикирующих бомбар­дировщиков отваливает один-единственный «штукас». Он падает на крыло и стремительно идет вниз. Целясь разделенным на клетки плексигласовым рылом в наши лодки, он оглушительно воет, от этого воя закладывает Уши и моментально потеют ладони. Самолет, свирепо Рыча, выходит из пике, и почти одновременно или чуть Раньше посредине реки вздымаются пять или шесть фон­танов. Но бомбы падают в сторону, примерно в сорока метрах от линии движения лодок...

Не дожидаясь, пока лодка уткнется в берег, я прыгаю в воду и бегу к Коляде, который уже успел отпра­вить свою лодку обратно и теперь командует разгруз­кой второй.

— Сержант! — кричу я.— Укладывайте ящики вон там, под обрывом. Остаетесь за меня. А я пошел на НП комдива. Лесовик — за мной!

Вместе с топочущим позади кирзачами Лесовиком я некоторое время бегу по узкой, усыпанной галькой полоске под обрывом, потом по склону оврага поднима­юсь на крутой берег и оглядываюсь. Последняя из моих лодок уже вышла из зоны бомбежки и находит­ся недалеко от берега.

Несколько минут спустя мы с Лесовиком перепры­гиваем через плетень, я раздвигаю кусты и вижу перед собой домик бакенщика. Жилище речного сторожа стоит высоко над обрывом, и отсюда открывается широ­кий вид на все течение Днепра, начиная с моста че­рез старое русло и кончая Дубовой Рощей.

Мне приходилось видеть и комиссара дивизии и на­чальника штаба. А вот командира 274-й полковника Немерцалова я вижу впервые. Это крепкий мужчина, выше среднего роста, с крупной, красиво посаженной на широкие плечи головой. Хорошо подогнанная по фигу­ре, отутюженная гимнастерка, в петлицах которой по­блескивают четыре шпалы, сразу выдает в нем кадрово­го командира.

Полковник стоит с биноклем в руках в нескольких шагах от крыльца домика бакенщика в окружении сво­ей «свиты» — адъютанта, штабников и автоматчиков. Не отрываясь от бинокля, он смотрит в сторону Боль­ничного городка откуда все еще идут и идут на остров лодки с людьми. Что-то на переправе не нравится комдиву, и он недовольно опустил вниз уголки губ. Штаб­ники, привыкшие чутко улавливать настроение началь­ства, молча переглядываются. На меня и Лесовика, с шумом вывалившихся из кустов, никто не обращает вни­мания.

Я делаю несколько шагов вперед и громко докла­дываю о своем прибытии. Полковник опускает бинокль, смотрит куда-то мимо меня и говорит:

— Весь берег в наших руках. Но подкрепление продолжает высаживаться в одной точке. А немецкие артиллеристы и летчики точно знают место переправы и бьют наверняка. Надо рассредоточить поток лодок. Не беда, если одна из них причалит выше, а другая ниже намеченного места. Двести — триста метров разницы сейчас ничего не решают. А потери будут меньше...

Полковник еще раз вскидывает бинокль к глазам, как бы еще раз убеждая себя в сказанном, и добавляет:

— Немиров! Немедленно отправьте коменданту пе­реправы соответствующее распоряжение!

Потом он опускает бинокль на грудь, поворачивает крупную голову в мою сторону, и я трепеща жду, что он похвалит меня. Похвалит за то, что я так быстро пре­одолел водную преграду, сохранил всю взрывчатку и не допустил потерь. Но полковник возвращает меня на землю. Он жестко и властно бросает:

— Приведите себя в порядок!

Я вытаскиваю из-под ремня пилотку, кое-как при­лаживаю ее на обинтованной голове и повторяю свой рапорт:

— Спецкоманда минеров в составе восемнадцати человек переправилась через Днепр! Доставлено две тысячи четыреста килограммов тола. Потерь в личном составе нет! Докладывает...

— Хорошо! — перебивает меня полковник. — А те­перь слушайте внимательно. Немиров! Карту!

Адъютант прямо на ступеньках крыльца развора­чивает вытащенную из планшетки карту, и палец пол­ковника упирается в зеленое пятно, рядом с которым изображена линия железной дороги.

— Ваша задача, — говорит полковник, — доставить взрывчатку сюда, на огороды, что севернее полотна железной дороги Запорожье — Никополь. Здесь вы бу­дете находиться до наступления темноты. А после того как одна из стрелковых рот атакует мост, выдвинется на правый берег и закрепится там, вы подготовите мост к взрыву. Приказ на взрыв будет дан особо. Для подноса взрывчатки я выделил и подчинил вам резерв­ную роту. Лейтенант Бурдаченко!

Из-за крыльца выходит плотный круглоголовый лей­тенант лет двадцати пяти. Он, видимо, ранен в ногу и при ходьбе опирается на палку.

— Обычно, — полковник обращается к Бурдачен­ко, — саперы придаются пехоте. А на этот раз мы сдела­ем наоборот. Вы поступаете в распоряжение командира минеров. С этой минуты ваш непосредственный началь­ник — саперный лейтенант, и никто больше!

Однако Бурдаченко, который явно не лишен само­любия и притом старше меня лет на пять или шесть, такое положение вещей явно не радует. Он иронично улыбается. Но это не ускользает от внимания полков­ника.

— Амбиции тут ни к чему! — сухо говорит он. — Сейчас взрыв моста — одна из главных задач! И выпол­нять ее будут минеры, а не рота резерва!

Желая как-то прервать этот неприятный для меня разговор, я подношу руку к виску:

— Разрешите выполнять?

— Идите! — сердито бросает полковник, но я не успеваю сделать и трех шагов, как он останавливает меня: — Лейтенант! Вернитесь!

Я возвращаюсь, и комдив вдруг ошарашивает меня неожиданным вопросом:

— Сколько вам лет, лейтенант?

—- Девятнадцать, товарищ полковник!

В глазах Бурдаченко, все еще стоящего позади комдива, вспыхивает огонек надежды: сейчас полковник переиграет. Но Немерцалов думает о другом. Он мягко, по-отечески, совсем не по-командирски произносит вполголоса:

— Вы там... не зарывайтесь. Не лезьте, как говорят украинцы, поперед батьки в пекло... А то я знаю ваше­го брата... Сплошь герои! Одним словом, не зарывайтесь!

И, как бы избавляясь от минутной слабости, пол­ковник добавляет уже строже:

— Запомните: мне нужен взорванный мост, а не лей­тенант, павший смертью храбрых!

Втроем — я, Лесовик и ощетинившийся, как еж, Бурдаченко — спускаемся в пологую балку, где, тесно прижавшись друг к другу и напряженно вслушиваясь в гул ближней переправы, сидят бойцы резервной роты. Мне сразу бросается в глаза, что все они — без ору­жия.

— На всю роту ни одной винтовки? — удивляюсь я.

— Как видите, — отвечает Бурдаченко. — На всю роту — одна пушка!

И он хлопает себя по бедру, на котором висит пис­толет ТТ.

— А что, если вы напоретесь хотя бы на двух-трех немецких разведчиков? Что тогда?

— Тогда хана!

Я приказываю лейтенанту построить роту. Он с явно преувеличенным рвением выполняет приказание, что есть силы орет «Смирно!» и строевым шагом идет ко мне. Одним словом, ломает комедию. Я обрываю представление:

— Вольно!

Потом обращаюсь к бойцам резервной роты:

— Сейчас вы понесете взрывчатку к мосту через Старый Днепр. Но пусть слово «взрывчатка» не пугает вас. Тол, который хранится в ящиках, не опаснее хозяйственного мыла. Он не взрывается даже при прямом попадании пули или осколка. Так что, если кто-то упа­дет или уронит ящик, ничего страшного не случится. Двигаться будем ускоренным шагом. Все!

Затем говорю ординарцу:

— Лесовик! Отведешь лейтенанта и его роту к тому месту, где мы высаживались. И передашь Коляде: всей нашей команде — бегом ко мне, наверх!

Чуть позднее, когда Коляда приводит моих бойцов в балку, я разъясняю задачу:

— Мы будем сопровождать и охранять колонну подносчиков взрывчатки. Назначаю походное охране­ние. Головной дозор — Гургенидзе и Червоненко. Два парных дозора слева — Белоус и Непейвода, Бородавка и Витер. Парный дозор со стороны нашего берега — Свиридов и Ананчук. Замыкает колонну, транспорти­рует взрыватели и следит, чтобы не было отставших, сержант Коляда. Все! Вопросы?

— Есть! — весело выкрикивает узкоплечий и верт­кий Шпильман. — А остальные?

— Остальные пойдут со мной в голове колонны. Вин­товки и автоматы держать наготове!

Эти меры предосторожности необходимы на ост­рове еще продолжается бой: рвутся снаряды, трещат пулеметы и автоматы, гулко ухают немецкие ручные гранаты. Только что мимо пронесли двух раненых. Ко­роче говоря, можно в любой момент наткнуться на какую-нибудь отбившуюся от основных сил группу про­тивника...

Еще одна балка. Один из ее склонов пологий, дру­гой — крутой, почти вертикальный. А в крутом склоне, как гнезда стрижей, торчат десятка два пещер-земля­нок. Любопытства ради я захожу в одну из них.

Аккуратисты эти немцы! Прошло всего семнадцать дней, как они заняли Хортицу, а в каждой землянке уже обшиты тесом стены и потолки, настлан пол. Мало того, даже двери успели навесить.

Но подвела немцев их излишняя самоуверенность, пренебрежение к противнику. Они не сомневались, что отобьют наше вторжение на остров. И поэтому, покидая землянки по тревоге, даже не захватили с со­бой личные вещи. На полочках лежат зеркальца и кисточки для бритья, нары покрыты одеялами, а кое- где к неструганым доскам стен прижаты кнопками фотографии молодых женщин. Конечно же, это жены и невесты: фотографии матерей солдаты с собой не но­сят...