Главная страница Случайная страница
КАТЕГОРИИ:
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
Бесконечное счастье в бесконечности 10 страница
|
|
– Но… но как я забеременею? У меня нет мужчины… И не было никогда, ты же знаешь!
– Ерунда! Зачем здесь мужчина? Вот выдумали! Никаких мужчин природе не нужно, ты прекрасно забеременеешь без этого вздора!
– Ну, а что мне надо делать?..
– Так ты согласна?
Собака смотрела на меня с терпеливой ожидательной грустью. С надеждой… «ГОСПОДИ, – подумала я, – да если это только возможно – разве я не соглашусь? Да, согласна! Сто раз – да!!!»
Собака высвободилась из моих рук, лизнула щёку. Глаза её светились. Миша подошёл к нам вплотную и присел на корточки.
– Вот и всё. Так-то…
– Всё…?
– Да. Ты – согласилась, она – услышала. Теперь подосвиданькайся с ней, да – отпусти. Отпусти… Пора…
Миша, широко раскинув руки, обнял нас.
– Скоро у тебя, малышка, будет дочь. У малышки будет малышка, золотоглазая и со светлым сердцем. Да…»
-
– Вот и всё, – Ната поднялась с обломка кварца, расправила куртку, широко распахивая ноздри встречь свежему ветерку. – Идём собирать ежевику!
Мы направились вниз по серпантину. Метрах в ста были отменные ежевичные заросли, – непролазные.
– Сколько лет этой истории, Нат?
– Двадцать, Сева. Столько же, сколько и моей дочери, только с разницей в девять месяцев…
– Давно… Ну и почему мы вдвоём ягоды собираем? – где она?
– О! Далеко-далеко, но – рядом, совсем рядом. Скоро увидишь её, она тебе понравится, обязательно понравится, – светлая у меня доченька, хорошая.
– Да я, вообще-то, женат… – нога больно проехалась по острому камушку, вот я и буркнул невпопад какой-то вздор.
Нату так заколотило в смехе, что она чуть не охнулась с откоса в многоягодное колючее кишение ежевики.
– Эй, принцесса, осторожней! Давай руку!
-
Вот, собственно…
Разве что – ещё одна Мишина песенка:
камень – к камню припадает
камень – камень поднимает
поднимает – и – роняет
умножая камнепад
-
приумножив приукрасив
и воздвигнувшись горами –
осторожно раздвигает
осторожные цветы…
-
…что-то – будет
что-то – было
что-то – вовсе позабыто
камень – камнем прорастает
и цветами
и травой
-
ничего он вам не скажет
но поднимется с рассветом
над любою головою
то ли – тенью
то ли – сном…
-
––––––––– - –––––––––– - –––––––––––– - –––––––––––
эпилог
Шёл снег. Он беспечально и незаметно ложился на лапы высоких елей, на исхудалые строгие зонтики сухих трав, на истоптанную – в мелких ворсинках хвороста – прогалину прикостровья…
Мы с Мишей долго сидели у огня. Молча. Среди огромных, распрямивших спину деревьев, среди ровных плотных и непрозрачных лоскутков неба над нашими головами – молчалось легко и просто… молчалось раздольно, многоречиво…
Нигде, как только зимой, у костра, – чай не бывает ближе… загадочнее… откровенней… Терпкий душистый излёт аромата, соединяющий обоняние с мечтой, приближающий мечту к Дороге, на обочине которой ты остановился и развёл костёр.
О скользь иззябших пальцев по горячей гладкой эмали жестяной кружки… проседающий – синий-синий – пар тишины над крохотным кипятковым озерком…
…В нас с Мишей желание испить чаю проявилось одновременно, без какой бы то ни было взаимной оговорённости или упрежденья. Я встал, и, взяв котелок – отправился к недалёкому, метрах в двухстах, тонкоструйному, из-под о бмерзи – теплящемуся едва, родничку. Пока с трогательной, колокольцево-грохотной неспешностью вода укладывалась в котелок, – меня потянуло что-нибудь написать на просторном и чистом снежном листе.
Я поднял лежащую рядом короткую веточку и стал аккуратно вдавливать штрихи и окружья в груды сверкающих снежинок… Штрихи и окружья соединились в слова:
«меньше всего на свете верят именно в то, во что больше всего на свете хотели бы верить» …
И, ухватив наполненный доверху котелок за дужку, я тихонько побрёл по сугробам, стараясь несомое не расплескать… Я тихонько побрёл, размышляя о только что – неизвестно к чему – написанном…
Вошёл к костру. Миша улыбнулся, заботливо отряхнул с моего одеяла-сиденья снег и стал формировать из пылающих углей затон-лежбище для кипячения воды.
Усевшись, я почти сразу заметил на чуть диагональной, чуть выпуклой плоскости соседствующего со мной сугроба – буквы… слова… надпись…
– Мне захотелось сделать крестцовую поперечину к тому, что ты писал у ручья, – Миша посмотрел на меня с немножечко озорной грустью. Шмыгнул носом. – Вот только видишь ли, маэстро, если налетит вьюга – она может скосить пришедшее через нас в икс… А? Как ты думаешь?
– Ничего. Поправим…
– Думаешь…? Ну что ж, может, оно и так. Может, и так…
Когда чай подоспел, и подоспело время пить чай, – я нацедил себе полную кружку, поёрзал, усаживаясь поудобней, и – ещё раз – перечитал сделанную Мишей надпись:
«тот, кто вынужден обернуться, чтобы разглядеть желанное за своей спиной – вряд ли это желанное увидит, даже если оно и впрямь за его спиною» …
Всеволод Сергеевич Шмаков, Тула, апрель, 2005 год
О К О Н Ч А Н И Е П Е Р В О Й К Н И Г И
приложение:
предисловие к приложению
Миша – к написанию книги – поставил мне только одно условие: когда рукопись первой части будет перепечатана, – достать наугад из шкафа, где я храню свои бумаги, первое что под руку попадётся и сделать это – первопопавшееся – приложением… Я обещал.
Вытащилось 4-е МНОГОГОЛОСЬЕ …
-
Теперь, я полагаю, нужно пояснить, что это за «4-е МНОГОГОЛОСЬЕ». Право же, стоит:
…Два года назад, во время одного из брождений по тульскому подземью, Миша привёл меня к странному и удивительному месту: к яме …
Маленькая комнатка, как бы провисшая посреди огромных, комковато-коряжистых галерей; мощёный буроватым кирпичём пол; в центре комнаты – неровным кольцом, около метра в диаметре – выбоина-яма.
Поначалу казалось, что яма неглубока и только фосфоресцирующий лёгкий парок на её дне обманывает глубиной. …Но – Миша ушёл, а я – остался, и смотрел, смотрел… Всё быстрее, всё провальней распахивалась, раскрывалась передо мной глубина, покуда не обратилась вовсе – бездонностью. И оттуда – из ниоткуда, – просыпая из себя изобилие неисчислимое цветов и форм, заклубилось – раскукливаясь, дыша – нечто.
…Выплеснулось из ямы, наполнило комнату; наполнилось ею, – разбросав-развеяв по-во-повсюду, в ярконасыщенном прикосновении ко всем чувствам, многоголосье-пение-говоренье…
Что это, кто это – в более конкретном изъяснении, – о том особо и отдельно. …Позже, я назвал данное явление-сущность Сиюминутным Очевидцем.
Вернувшись домой, – на неделю засел над тетрадями; через семь дней появилось десять маленьких витражных романов, под общим названием: «МНОГОГОЛОСЬЕ, из Дневника Сиюминутного Очевидца».
4-й витражный роман и вытащился как приложение… и, думается, Миша знал об этом.
4-е МНОГОГОЛОСЬЕ довольно отчётливо – мерцанием, пр о ливью, бликами – выражено как разомкнутый пульсар, метафиксация. …О, разумеется, не для каждого! Ленивая душа лишь скользнёт по краешку понимания, лишь оскользнётся и брякнется… захнычет, обидится, вознегодует… насупится… Нет, не для каждого, но – каждому. Каждому-каждому. Всем.
Это – витраж из разноцветных стёклышек, спелёнутых одной рамой. Синее стёклышко – и небо наполняет всякую травинку, всякий обмельк крылатой мелюзги, краеугольность всякого шага… Зелёное стёклышко – шорох ветра, трепет далёких древесных линий, тяжесть времени и плодов… Жёлтое… – жёлтое! – о!.. Следом – алый, лиловый, лазурный… И белый, конечно же… и, конечно же, чёрный…
Это – призрачный, но явственный, монолит-дыхание: горсточка тающих слов, пронизанная единым ритмом, как бессчётная водяная кап е ль пронизывается-связывается течением – в реку… в океан… в истовое лопотанье дождей…
Вот вам совет: нырните. Вбулькнитесь, намокая повсюду и промокая насквозь, в главы, в слова… в кружение слов и глав… Станьте ими. Преобразитесь.
Так:
Вчитайтесь:
…мельканье… мельканье… мельканье… Но – вот: промелькнуло что-то родное, близкое… Осознайте… Перечитайте ещё раз эту главу, этот ломтик главы, этот ломтик ломтика… и ещё раз... ещё… – выделив и запомнив ключевые слова, фразы, образы… Закройте книгу. Примите удобное – не конфликтующее с внешним и внутренним пространством – положение, закройте глаза, расслабьтесь, дышите спокойно и ровно. …Так: эмоции, мысли, заботы, желания – теряют отчётливость… расплываются… уходят… Ваше трепетное сиротливое «я» наполняется-пропитывается сиянием… глубиной… покоем… Вы – чистый лист бумаги, не тронутый ни буковкой, ни знаком, ни даже малейшим намёком на присутствие начертательного дыхания: чистый-чистый, белый-белый, несказанный… А дальше… дальше – позовите собой-в-себя тот ломтик витражного романа, который вы очувствовали, который вы узнали и приняли как что-то родное… близкое…
Эй, зовите! – красками, звуками, запахами! – всем-всем-всем! Соединитесь, неразрывно и прочно. Будьте.
Потом – хлынет-постучится всё МНОГОГОЛОСЬЕ. Гомоном, цветами, печалями, смехом войдёт оно… памятью и любовью… долгожданностью… тишиной…
-
Да… Но: проходит какое-то время – вы встряхиваетесь. Вы возвращаетесь-жмётесь к суете, к дребезжащим ритмам, к тяготам и кручинам. …Но: вы возвращаетесь чуточку иными. И, возможно, скользнувший по вашему плечу Солнечный Зайчик с удивлением и ошарашенностью – с восторгом! – разглядит где-то там, где-то совсем близко к поверхности вашего бытия заливистую смешливость лугового цветка, радужные оттенки стремительного ласкового сердечка морской волны, зябкость взмывших к звёздам ладоней…
Это так здорово!
Это так просто…
––––––––– - –––––––––– - –––––––––––– - –––––––––––