Слова доктора Карлссона

середине следующей недели новость о моём кре­щении облетела всю школу. Ученики отреагирова­ли более открыто и спонтанно, чем учителя. В школьном дворе меня приветствовали резкие крики: «Аллилуйя!» При­ближаясь к своей классной комнате, я слышала оживлён­ные голоса. Когда же я заходила, наступала неестественная тишина, которую нарушали только немногие сдавленные смешки. Однажды я обнаружила буквы А-Л-Л- И-Л-У-Й-Я, написанные на всю ширину доски нетвердым детским почерком.

Поведение моих коллег учителей было не столь явным, но ранило больше. Я скоро поняла, что они не хотели, что­бы их видели вместе со мной на школьном дворе. Они либо торопились пройти впереди меня, притворяясь, что не заме­чают меня, или же находили какой-то повод подождать, или же шли в другом направлении, пока я пересекала двор. Когда я входила в учительскую, внезапно наступала тиши­на. Потом кто-то начинал громко говорить на банальные темы.

Однажды днём, после моего последнего урока, я уви­дела Сорена, ожидавшего меня в коридоре.

- Не уделишь ли мне минуту?», - спросил он.

- Конечно, - ответила я, - мы давно не говорили друг с другом. - Мы медленно пошли по направлению к школьно­му двору.

- Не возражаешь, если я задам тебе несколько откро­венных вопросов? - Сорен помолчал и, увидев, что я не возражала, продолжил, - Это относительно..., - он заколе­бался, затем с усилием произнёс слово, - крещения, это имеет отношение к твоим поискам истины?

- Думаю, что это можно назвать и так. Видишь ли, ког­да ты ищешь истину и веришь, что нашёл её - ну, тогда ты

принимаешь вызов послушания этой истине!

- Найти истину? Разве не провозглашала то же самое каждая религиозная группа? - и когда я не ответила, - Ты знаешь, что Эрна Сторм собирает подписи под петицией о твоём увольнении с должности преподавателя?

Мы подошли к краю школьного двора. Я немного за­держалась, позволяя Сорену пройти впереди меня. К его чести, он, однако, был согласен пройти сквозь строй вместе со мной. Когда мы были на полпути, раздались обычные крики: «Аллилуйя!»

- Разве тебе это безразлично? - спросил Сорен.

- Не могу сказать, что мне это очень нравится, - отве­тила я, - но это небольшая цена за то, что я нашла.

- Лидия, что это?

- Счастье, Сорен, настоящее счастье глубоко внутри меня, - невзирая на то, что говорят или делают люди. Я чувствую себя, как тот купец в Христовой притче, который нашёл такую драгоценную жемчужину, что продал всё, лишь бы приобрести её. («Может быть, даже наши шансы совместного счастья», - прибавила я про себя, когда мой взгляд встретился с озабоченным и вопросительным взгля­дом Сорена.)

Я продолжала ждать официальной реакции со стороны церковных властей. На это не потребовалось много време­ни. 9-го марта меня вызвали к лютеранскому пастору, кото­рый отвечал за все религиозные вопросы в школе. Он попросил меня объяснить своё крещение, что я и попыта­лась сделать, как только могла.

Оттуда моё дело затребовали в более высокую инстан­цию - к настоятелю. В своё время меня вызвали к настоя­телю в близлежащем городе Слагелзе, где снова от меня потребовали объяснить своё поведение.

Настоятель явно рассматривал меня как одну из своих заблудших овец. «Почему вы не пришли ко мне в первую очередь, - спросил он, - прежде чем совершить этот посту­пок?»

- Настоятель, - ответила я, - я много лет посещала церковь, но всегда выходила со служений, чувствуя себя ещё более смущенной и сбитой с толку, чем приходила на них. В конце концов, я поняла, что мне надо обратиться к Самому Богу.

- Каждое поколение утверждает, что имеет монополию на истину, - вздохнул настоятель, - я не удивлюсь, если вы думаете, что у вас есть миссионерское призвание. Я и сам так думал, когда был в вашем возрасте.

- Но, настоятель, может быть, у вас на самом деле было...

Я замолчала от выражения в глазах настоятеля. Был ли это гнев? Или печаль? Запрет - или мольба? Так или иначе, я знала, что сказала лишнее.

Несколько дней я не могла забыть это выражение глаз настоятеля. Вот преуспевающий в своей профессии чело­век, которого все уважают, сознательно служащий Богу и своим соотечественникам. И, тем не менее, его озабочен­ный взгляд напомнил мне Сорена. Было ли в жизни нечто такое, чего не нашёл даже настоятель - то самое, что было самым важным? Почему он заговорил о миссионерском призвании? Я не поняла, что это значило, но эта фраза не оставляла меня.

Тем временем о моём случае стали писать в газетах, как в местных, так и центральных. Однажды вернувшись со школы, я нашла на своём столе экземпляр газеты «Утро», самой читаемой в Дании.

- Я принесла вам эту газету, мисс, - сказала Вальборг, - там внутри есть статья о вас, прямо на центральной стра­нице.

И, конечно, на всё ширину страницы был заголовок: «МОЖЕТ ЛИ ГОВОРЯЩАЯ НА ЯЗЫКАХ ПРЕПОДАВА­ТЕЛЬНИЦА ОСТАВАТЬСЯ В ГОСУДАРСТВЕННОЙ ШКО­ЛЕ?» Автор статьи делал главный упор на моих отношениях с пятидесятниками, которых он отвергал как «новомодную секту, не имеющую никакого образования или богословия». Однако его отношение к моему случаю нельзя было бы на­звать совсем недоброжелательным. Он поднимал вопрос, насколько лютеранская церковь могла оказывать влияние на личные религиозные убеждения преподавателей госу­дарственных школ.

- Наверное, это ужасно, - сказала Вальборг, - знать, что о тебе так говорят по всей стране.

- В каком-то смысле, это так, Вальборг, - ответила я, - но это помогло мне понять стих, который удивил меня, ког­да я впервые прочитала его: «Блаженны изгнанные за правду». Тогда я не понимала, кого могут изгонять за поиск правды и как можно блаженствовать в таком состоянии. Но среди всей этой критики и вражды я испытываю радость и мир, как никогда раньше.

После этого, всякий раз, когда обо мне упоминалось в газете, Вальборг приносила мне один экземпляр и внима­тельно наблюдала за моей реакцией. На протяжении после­дующих нескольких недель мой случай подробно обсуждался в прессе. Выдающиеся личности в стране вы­ступали как за меня, так и против. Однако преобладало об­щее мнение, что учителям в государственных школах должна быть дана большая свобода вероисповедания.

В начале апреля г-н Педерсен, директор школы, по­слал за мной. Именно по его рекомендации я получила должность директора по домоводству, и я знала, что ему нравилось, как я исполняла свои обязанности.

- Мисс Кристенсен, - сказал он, - я обязан проинфор­мировать вас, что ваш случай передали в Министерство об­разования в Копенгагене, и его будут обсуждать в парламенте страны. Когда это случится, и когда они примут решение, неизвестно. Однако я буду держать вас в курсе. - Затем он добавил более доверительным тоном: - Я уве­рен, что всё будет хорошо.

Я поблагодарила его, но внутренне удивилась, откуда у него такая уверенность.

К этому времени пятидесятники закончили строитель­ство своего молитвенного дома, и я подумала, что мне нуж­но посещать их собрания. Расмуссены сделали всё, что могли, чтобы я чувствовала, себя своей и нужной, но члены собрания не были расположены ко мне так, как я надея­лась. Как я ни старалась приспособиться, я всё равно была другой. Все женщины одевались настолько просто, что это было почти безвкусно. На собрания я одевала свои наиме­нее элегантные платья. Но этого было недостаточно. Созда­валось впечатление, что все христианки носили тёмные чулки - мои были слишком светлыми. С неохотой я купила две пары уродливых чёрных чулок.

Проблема была и с моей речью. Я была слишком обра­зованной, а мое образование было мирским. Разница в ин­теллектуальном и общественном уровне имела значение больше для них, чем для меня. Несколько раз, когда я мо­лилась вслух на собраниях, все остальные присутствовав­шие неодобрительно замолкали.

Вернувшись домой после одного из таких собраний, я призадумалась над своим положением. Мои коллеги-учите­ля больше не хотели общаться со мной. Лютеранская цер­ковь смотрела на меня как на вероотступницу. Пятидесятники неохотно принимали меня за свою. Во всей стране обсуждалась моя судьба, а парламент должен был решить мое будущее, как учителя. Трудно было понять, как всё это могло возникнуть только потому, что я просто и лич­но обнаружила, что Христос жив, а Библия истинна.

Незадолго до Пасхи я получила короткое, но тревож­ное письмо от матери: «Все наши друзья говорят о тебе. Ко мне приходил наш священник... Я не понимаю, как ты мог­ла так поступить».

Пасхальный уикенд я провела в доме у матери, делясь с ней всем, что произошло со мной.

- Знаешь, я никогда не изучала это самостоятельно, - сказала она в конце нашего разговора, - я только хотела удостовериться, что ты не сделала ничего плохого.

- Мама, - уверила я её, - это самое лучшее, что толь­ко происходило в моей жизни!

В конце июня меня снова вызвали в кабинет к г-ну Пе­дерсену. Как только я вошла, он встал и показал мне пись­мо.

- Это ответ по вашему вопросу из Министерства обра­зования.

Я почувствовала, как моё сердце забилось учащённо. Я молилась, чтобы исполнилась воля Божия, но когда на­ступил этот момент, я поняла, как много для меня значило моё положение в школе.

Г-н Педерсен продолжил:

- Министерство образования разрешило вам оставать­ся преподавателем, если вы подпишете этот документ.

Он вручил мне лист бумаги на бланке Министерства об­разования.

Я внимательно пробежала глазами по документу сверху донизу. Затем без дальнейших слов я взяла ручку у г-на Педерсена и подписала документ.

- Постойте! - запротестовал он, - Не торопитесь! Вы не один месяц ждали этого решения, а теперь подписываете его, не узнав до конца его содержание.

- О, нет, - ответила я ему, - я знаю, что там написано. Там сказано, что я не должна влиять на учеников относи­тельно крещения младенцев. Если бы я и хотела что-то рассказать ученикам, то не о крещении младенцев, но о крещении верующих.

На лице г-на Педерсена было заметно облегчение.

- Знаете, мисс Кристенсен, - сказал он, - я никогда сам не изучал этот вопрос, но я заметил, что вы как-то из­менились за последнее время - стали более довольной, что ли. Скажите, завидовать - это плохо?

Казалось бы, мой статус школьного преподавателя был снова утвержден. Я бросила открытый вызов, как влас­ти, так и богословию государственной церкви, и, тем не ме­нее, парламент страны поддержал меня. Однако во мне произошло внутреннее изменение, которое не зависело от парламентского решения. Благодаря акту крещения я поте­ряла свою старую жизнь. Во всём этом была такая оконча­тельность, которую нельзя было изменить. Казалось, мне нужно было начинать планировать новую жизнь, вместо старой. А у меня не было ни малейшего понятия, как это

сделать.

От Расмуссенов я услышала о больших пятидесятни- ческих церквях в Швеции, куда для духовного наставления постоянно приезжали люди из других европейских стран. Может быть, там мне смогут помочь. Я решила воспользо­ваться для этой цели летними каникулами.

В начале августа я въехала в Швецию со стороны юга и поэтапно добралась на север, в Стокгольм, посещая по до­роге разные пятидесятнические церкви. К счастью, у меня не было языкового барьера. Датский и шведский языки на­столько близки, что датчанин и швед могут свободно об­щаться друг с другом, говоря каждый на своём родном языке и вместе с тем понимая собеседника.

В Стокгольм я добралась в середине августа и оста­новилась в гостинице в центре города. Однажды, смотря вниз из своего окна на заполненный перекрёсток, я увиде­ла, как во всех направлениях непрестанно текут потоки людей и транспорта. «Так много людей идёт в разных на­правлениях, - подумала я про себя, - разве имеет значе­ние, куда идёт человек? Или же есть единственный правильный путь для всех?»

В воскресенье я пошла в самую крупную пятидесятни- ческую церковь в Стокгольме. Служение в большом собра­нии вдохновляло, а проповедь была ясной и сильной, но я так и не получила ответа на свои личные поиски. Объявили, что в тот вечер должен был проповедовать миссионер из Конго по имени Бенгт Карлссон.

На вечернее служение я шла с чувством разочарова­ния. Я провела в Швеции три недели, посетив полдюжины церквей, и на следующий день собиралась обратно в Да­нию. Но я так и не продвинулась в своих поисках и не по­нимала, как рассказ о миссионерском труде в Конго может помочь мне.

Свой рассказ Бенгт Карлссон начал, цитируя апостола Павла: «Ибо мы - Его творение, созданы во Христе Иису­се на добрые дела, которые Бог предназначил нам испол­нять» (Послание Ефесянам 2: 10). Он приложил это к своей собственной жизни, описывая те шаги, которые привели его от успешной медицинской карьеры на юге Швеции в перво­бытные джунгли Конго.

Но я уже не слышала его. Церковное окружение исчез­ло из моего поля зрения. Последние слова вводного текста отдавались эхом в моём сознании: «добрые дела, которые Бог предназначил нам исполнять». Постепенно мне стал ясен смысл этих слов: Бог уже определил конкретное жиз­ненное задание для каждого из нас.

Вот ответ на мой вопрос! Мне не нужно было планиро­вать то дело, которое мне предстояло сделать. Мне нужно было найти то дело, которое Бог уже запланировал для меня. Бог предусмотрел для меня особое задание, которое не мог сделать никто другой в мире. Моей высочайшей от­ветственностью в жизни было найти и исполнить это зада­ние. Если я не сделаю это задание, то оно останется невыполненным. Никто другой не мог занять моё место.

В церкви было тепло, даже жарко, но я вдруг задрожа­ла. Чувство личной ответственности было ошеломляющим. В вечности я буду держать ответ за то, какое решения я приму в этот момент. Я отвечу перед Богом за то, что сде­лаю со своей жизнью! Склонив голову и закрыв глаза, я выдохнула молитву: «Господи, покажи мне то дело, которое ты предусмотрел для меня, и я сделаю всё, чтобы испол­нить его».

Я снова увидела церковь - доктор Карлссон объяснял свои планы по сооружению небольшой больницы посреди джунглей. Оборудование нужно было импортировать из Швеции; за труд и строительные материалы приняла ответ­ственность его африканская община. При строгой экономии и тщательном планировании общая стоимость не должна была превысить четыре тысячи долларов.

- Мы просим народ Божий помочь нам в этом деле, - завершил доктор Карлссон.

«У тебя есть деньги, чтобы помочь ему!» Я оберну­лась, чтобы посмотреть, кто это говорит за моей спиной, но там люди доставали свои песенники. Тем не менее, слова

прозвучали так ясно, как будто их сказали вслух.

В то утро, когда я уезжала из Корсора в Швецию, я по­лучила выписку из банка. Мой баланс составлял 12.212, 55 датских крон - примерно 3.000 долларов. Это то, что мне досталось по наследству от отца. В 1927 году это была значительная сумма.

После служения я представилась д-ру Карлссону и спросила, не могу ли я поговорить с ним наедине. Через несколько минут я уже сидела напротив него и его жены за кухонным столом в маленькой квартире за церковью.

- Д-р Карлссон, я только недавно начала эту новую жизнь, и ещё есть много таких вопросов, которые я не по­нимаю. Но мне кажется, что в конце сегодняшнего служе­ния Бог заговорил со мной, сказав мне дать вам три тысячи долларов для вашей больницы.

Я увидела, что чету Карлссон ошеломила названная мною сумма.

- Сестра Кристенсен, - сказал доктор, - прежде, чем вы решитесь отдать такую крупную сумму, я бы хотел, что­бы вы серьезно помолились и совершенно точно удостове­рились, что вы услышали именно голос Божий.

Я поблагодарила его за слова предосторожности, но внутренне я уже была уверена.

- Пожалуйста, расскажите нам, как у вас началась эта новая жизнь в Святом Духе, - попросила г-жа Карлссон.

Я начала описывать свои поиски истинного смысла в жизни и те странные переживания, которые последовали меня. Чета Карлссон была такими благодарными слушате­лями, что я совершенно не смущалась. Я даже рассказала им о видении танцующей женщины, вокруг которой сидели мужчины со скрещенными ногами.

- Не знаю, есть ли такая страна, где люди одеваются именно так, - добавила я.

Д-р Карлссон улыбнулся:

- Возможно, я смогу ответить на этот ваш вопрос, - сказал он, - возвращаясь из Конго этой весной, мы совер­шили отдельное путешествие в Святую Землю. Как мужчи­ны, так и женщины там одеваются именно так, как вы описа­ли.

- Святая Земля..., - начала я. Почему я никогда об этом не думала? И почему у меня был такой прилив воз­буждения? Я помню, как мне захотелось узнать больше о тех людях из моего видения.

- Позвольте мне попросить вас сделать одну вещь, се­стра Кристенсен: молитесь о том, чтобы вы узнали, какова воля Божия о вашей жизни, и исполнили её, - д-р Карлс- сон завершил с мягкой настойчивостью в голосе, - именно для этой цели мы были сотворены от вечности, и, в конце концов, только это может дать нам истинное удовлетворе­ние. Я убедился в этом сам.

В течение следующего часа д-р Карлссон рассказал, как он сам искал смысла, как он отказался от жизненных амбиций, об одиночестве и трудностях в африканских джун­глях, тяжелейшей борьбе с болезнями и суевериями.

- И, тем не менее, - завершил он, - если бы я снова должен был сделать свой выбор, я бы не попросил ничего иного. Я нашёл наивысшее удовлетворение в жизни.

На следующий день рано утром я начала долгое обрат­ное путешествие в Данию. Мне нужно было время, чтобы спокойно обдумать всё то, что произошло накануне. Не по­торопилась ли я, пообещав такую крупную сумму денег для строительства больницы в таком месте, о котором я ни­когда не слышала? Я могла бы беззаботно жить целых два года на эту сумму. Или же это было такое сокровище, о ко­тором Иисус предупреждал нас, чтобы мы не копили его на земле? В конце концов, моя преподавательская зарплата обеспечивала мне финансовую безопасность.

Важнее обещания дать эти деньги для меня было то новое направление, которое я получила для своей жизни. Я напомнила себе, что Бог показал: мне не нужно было пла­нировать свою собственную жизнь. У Бога уже был план для моей жизни. Необходимо было только найти его.

Я прибыла в Корсор поздно вечером того же дня. На следующий день я сняла все деньги со своего сберега­тельного счёта и послала их заказной почтой в Стокгольм д­ру Карлссону. Я была готова к внутреннему борению, но случилось совсем наоборот. Когда я вручила конверт почто­вому служащему, я почувствовала, как будто бремя спало с моих плеч. Я была свободна, чтобы посвятить себя на то задание, которое, как я знала, лежало передо мной - обна­ружение плана Божия для моей жизни.

Школьные занятия начинались в конце августа. Дела в моём отделении домоводства шли как нельзя лучше, и г-н Педерсен постарался показать своё одобрение. Но время шло, и у меня появилась странная внутренняя обеспокоен­ность. Слова из проповеди д-ра Карлссона всё время воз­вращались ко мне. Моё дело в школе было добрым делом, но было ли это именно тем делом, которое Бог предопреде­лил для меня? В Дании были и другие учителя, которые имели точно такую же квалификацию, чтобы преподавать домоводство. Ожидало ли меня какое-то другое, особое задание - то задание, которое никак не может быть сдела­но, пока его не сделаю я?

Д-р Карлссон предположил, что те люди, которых я увидела в видении, могут быть жителями Святой Земли. Почти против собственной воли я начала проявлять интерес в том направлении. Кроме четы Карлссон, я не встречала больше никого, кто бы там побывал. Хотя этот участок земли площадью почти в 26 тысяч квадратных километров, где пересекались три континента - Европа, Азия и Африка - сыграл удивительно важную роль в истории человечества, тем не менее, в течение долгого времени, от завершения Библейских событий до наших дней, трудно было найти до­стоверную информацию. Я посещала библиотеки, комисси­онные книжные магазины, даже газетные архивы, и, в конце концов, мне удалось собрать краткую историческую справ­ку о стране.

Бог пообещал дать эту землю, первоначально извест­ную как Ханаан, в качестве наследия трём первым еврейс­ким патриархам по порядку: Аврааму, Исааку и Иакову (переименованному в Израиля). Позднее, во время правле­ния Давида и Соломона, потомки Иакова, которые были из­вестны как Израиль, установили сильную и процветающую империю с величественным Иерусалимом в качестве своей столицы. Затем начался религиозный и политический упа­док, и в последующие века землёй поочерёдно владели разные соперничающие империи: Вавилон, Персия, Греция и Рим. Наконец, Рим нанёс еврейской нации, которая вос­стала против его владычества, окончательное и жестокое поражение. Иерусалим со своим святым храмом был унич­тожен, а те, кто выжили, рассеялись среди окружающих народов. Таким образом, начался период изгнания, про­длившийся более восемнадцати веков. Землю захватили язычники окружающих стран.

В седьмом веке нашей эры Святая Земля пала перед захватническими армиями арабов, преданными последова­телями новой мусульманской религии, основанной Мухам­медом. В течение последующих тринадцати веков, за исключением короткого периода крестовых походов в один­надцатом веке, эту землю захватывали разные мусульман­ские народы. Кульминацией этого периода были четыре века ига Оттоманской турецкой империи. Эта длинная чере­да завоеваний, в сочетании с запущением, постепенно пре­вратила большинство земель в пустыню, без деревьев, с развалинами городов и малярийными болотами на месте когда-то плодородных полей.

Наконец, десять лет тому назад, в конце Первой Миро­вой войны 1914-1918 годов, феодальное турецкое владыче­ство уступило место Британскому мандату над двумя прилегающими территориями, разделёнными рекой Иордан - Палестиной на западе и Трансиорданией на востоке. Од­нако эта перемена вызвала только новую напряжённость и проблемы. Технологии двадцатого века начали проникать в обычаи и образ жизни, которые оставались неизменными со времён Авраама. Арабским крестьянам, семьи которых об­рабатывали одни и те же маленькие участки на протяжении многих сотен лет, вдруг противостали голодные на землю еврейские иммигранты, имеющие современные навыки, оборудование и финансовую поддержку международного сионизма (движения за возвращение евреев на их землю).

За кулисами истории великие державы соперничали друг с другом за контроль над стратегическими участками Ближнего Востока, такими, как Суэцкий канал, и за богатей­шие в мире залежи нефти. Британское правительство отча­янно балансировало между притязаниями соперничающих национальных, политических и религиозных групп, но так и не могло найти окончательного решения. Один датский журналист, недавно вернувшийся из тех краёв, сделал та­кой вывод из сложившейся ситуации: «Вопрос не в том, начнётся открытый конфликт или нет, но лишь в том, когда он начнётся».

В этой картине Святой Земли, которая сформировалась в моём уме, не было ничего привлекательного. Я попыта­лась не думать об этом, но не могла. Может быть, это было ещё одним доказательством того, что цель Божия для моей жизни была каким-то образом связана с этой землёй и этим народом? Я знала только об одном способе найти ответ на вопрос - посредством молитвы. Мне было трудно начать молиться о такой чужой и далёкой стране, но я посвятила себя на поиски Божьей цели, и я должна была следовать по тому единственному пути, который мне казался откры­тым.

В последующие недели я провела много утомительных часов, преклонившись у своего зелёного кресла. Часто у меня возникало искушение бросить всё. Зачем молиться о чём-то столь отдалённом и нереальном? Постепенно я на­чала сознавать, что Бог учил меня полагаться на Святой Дух. Всякий раз, когда я чувствовала потребность в особой поддержке, я обращалась к словам Павла: «Также и Дух подкрепляет нас в немощах наших; ибо мы не знаем, о чём молиться, как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас...» (Послание Римлянам 8: 26).

Если, молясь на своём собственном языке, у меня не было прогресса в молитве, то я подчинялась Святому Духу и позволяла Ему молиться через меня на языке, который

Он Сам избирал. К тому времени я обнаружила, что Бог дал мне не просто один новый язык, но несколько. Один был нежный и быстрый, похожий на итальянский. Этот язык я получила в самом начале, в тот вечер, когда увидела виде­ние с танцующей женщиной. Был ещё один язык с множе­ством гортанных звуков, больше похожий на голландский. В ещё одном языке был носовой звук, как ни в каком другом языке, который мне приходилось слышать. Были и другие языки, которые не так уж легко описать. Создавалось впе­чатление, что языки соответствовали определённым темам молитвы или же определённому настроению моего духа.

Иногда, помолившись немного на незнакомом языке, я переходила на датский язык, с удивлением узнавая, о чём я молилась. Я осознала, что такие молитвы, даже на датс­ком языке, давались мне непосредственно Святым Духом. В таком случае, молитва на незнакомом языке служила ле­стницей, ведущей меня на более высокий уровень молитвы, чем тот, на который был способен мой ум. Хотя позже я опять могла возвратиться на датский язык.

Продолжая молиться таким образом весь октябрь и но­ябрь, я осознала, что мои внутренние отношения претерпе­вали глубокие изменения. Можно ли было на самом деле любить людей, которых я никогда не видела? Я хорошо зна­ла, что такое любить своих родителей и сестёр. Теперь же я начала чувствовать, что у меня есть ещё одна семья - в той стране, о которой я молилась, - семья, которой я никог­да не видела, и чьих имён не знала. Тем не менее, любовь к ним пронизывала мои молитвы. Чем больше я молилась, тем сильнее становилась моя любовь.

Пастор Расмуссен пригласил меня посетить особый день молитвы в его церкви в воскресенье, 4-го декабря 1927 года. Около тридцати человек собрались утром и про­вели первую часть дня поочерёдно, то поя, то молясь и чи­тая из Писания. Во второй половине дня на нас сошло необычное спокойствие. В течение пяти или десяти минут никто не осмеливался молиться вслух. Наше общение с Богом и друг с другом стало таким тесным, что его не нуж­но было выражать слышимыми словами.

Стоя на коленях, я почувствовала над собой тень Бо­жьего присутствия. Это было похоже на росу, падающую в ночной тиши. Моё сердце начало биться учащённо в пред­чувствии. Некоторое время спустя передо мной появилось лицо маленькой девочки. Она смотрела на меня из некоего подобия ящика, но детали были смутны. Меня поразили её чёрные печальные глаза. Я хотела общаться с ней, но не могла!

Несколько дней после этого, всякий раз, когда я закры­вала свои глаза для молитвы, я видела детское лицо с взглядом, направленным на меня. Была ли она членом моей невидимой семьи?

На Рождество я поехала в Брондерслев на традицион­ную семейную встречу. Внешне ничего не изменилось, но мне там больше не было места. Между мной и моей есте­ственной семьёй появилась пропасть. Каким-то образом я начала чувствовать большую близость со своей невидимой семьёй в далёкой стране.

Я вернулась в Корсор на новый, 1928 год. Прошёл все­го лишь год с тех пор, как мне в этой квартире явился Иисус. Два месяца спустя я приняла крещение. Кто бы мог предвидеть все эти последующие изменения? И я чувство­вала, что ещё большие перемены ожидали меня впереди. Моё убеждение, что Бог направлял меня на Святую Землю, становилось всё крепче и крепче. Могла ли я просить Его показать мне больше этого? - именно то место, куда мне нужно было ехать, именно тот труд, который мне предстоя­ло делать.

Когда я так молилась, мне вспомнилась игра, в кото­рую я часто играла в детстве. Один человек уходил из ком­наты, и в его отсутствие другие прятали где-то в комнате кольцо. Затем тому человеку позволяли вернуться в комна­ту. Когда он начинал приближаться к тому месту, где было спрятано кольцо, ему говорили: «Тепло!» Если он двигался в неправильном направлении, то говорили: «Холодно!» Ког­да он подходил совсем близко, ему говорили: «Горячо!»

Всякий раз, когда я молилась за Святую Землю и её народ, я чувствовала в своём духе тепло, которое показы­вало мне, что я двигаюсь в правильном направлении. Од­нажды я почувствовала сильное побуждение молиться за город Иерусалим. Тепло сразу же усилилось. Может быть, Дух Святой говорил мне: «Горячо!»? На протяжении целой недели я молилась таким образом, и всякий раз была точно такая же реакция. Итак, Иерусалим?

Но почему Иерусалим? Я там никого не знала и не имела никаких связей. Что я могла там делать? Я пыталась представить себя в различных ситуациях, но ни одна из них не подходила для меня. Я говорила самой себе, что это абсурд, но, невзирая на все мои аргументы, я не могла освободиться от убеждённости - Бог призывал меня по­ехать в Иерусалим - даже, если я не знала для чего, и не знала того, что мне предстояло там делать.

Бесчисленные вопросы начали атаковать мой ум. А как насчёт денег? Я отдала всё своё наследство от отца д­ру Карлссону. Если я уволюсь с работы в школе, я потеряю свою школьную зарплату. Я была уверена, что из-за моей известности по всей стране, благодаря моему водному и духовному крещению, никакое приличное миссионерское общество в Дании не примет меня в свои ряды. У пятиде­сятников не было лишних денег. Фактически те деньги, ко­торые я давала со своей зарплаты, были одним из существенных элементов поддержки пастора.

Всю свою жизнь я жила в финансовом благополучии. Могла ли я довериться Богу, что Он обеспечит меня в далё­кой и незнакомой стране, без всякой поддержки от какой- либо церкви или миссионерского общества? Никто даже не будет знать, что я буду там. Может ли Бог побудить людей посылать мне деньги, даже если бы не могли назвать меня миссионером и не знали, что мне нужно? Целую неделю я прокручивала этот вопрос и так, и этак в своем уме. Нако­нец, я решила, что я помолюсь о деньгах прямо сейчас и посмотрю, что из этого получится.

Всё время, пока у меня было хорошо оплачиваемое место преподавателя, вряд ли кому-то пришло бы в голову предложить мне деньги. Однако я решила попросить Бога именно об этом. Я помолилась простой и конкретной молит­вой: «Пожалуйста, Боже, я хочу, чтобы кто-то дал мне пять долларов завтра до полуночи. Если Ты сделаешь это, тогда я буду знать, что Ты можешь побудить людей обеспечивать мои нужды даже в Иерусалиме».

Весь следующий день я упрекала себя за такую абсур­дную молитву и, в то же самое время, я пыталась предста­вить себе, кто бы мог дать мне деньги. Наверняка, никто из моих коллег. Все они знали, как хорошо я была обеспече­на. Может быть, в почтовом ящике будет письмо от дальне­го родственника... С противоречивыми чувствами я поехала домой на велосипеде намного быстрее обычного.

«Вапьборг, приходил ли сегодня почтальон?», - спро­сила я, как только вошла в квартиру. Вальборг вручила мне единственный конверт с пометкой из Фина. Моё сердце за­билось немного быстрее, когда я открывала его. Это была записка от одного из детей Кезии.

«Дорогая тётя Лидия, благодарю тебя за тот подарок, который ты послала на мой день рождения!» Но - без денег!

К половине десятого вечера стало ясно, что денег не будет. Я не знала, что чувствовать: разочарование или об­легчение? Если денег не будет, то это будет значить, что Бог не хочет, чтобы я ехала в Иерусалим. Я ошиблась отно­сительно Его водительства... Или же это говорило о том, что моя молитва вообще была неправильной? Почему Бог должен был послать мне точное количество денег в опреде­лённый день, когда деньги мне вовсе не были нужны? Мне не следовало молиться такой безрассудной молитвой.

Я собиралась лечь спать, когда раздался стук в дверь. Моё сердце в прямом смысле колотилось, когда я её откры­вала. Моим посетителем была Кристин Сондерби, библиоте­карь школы, которая посещала Евангельскую миссию возле порта.

- Надеюсь, что вы не посчитаете это очень странным, - начала она прежде, чем я успела попросить её войти, - но сегодня вечером я молилась, и что-то случилось.

Она шарила в своей большой чёрной сумке, пока гово­рила.

- У меня появилось очень сильное убеждение, что Бог хочет, чтобы я принесла вам вот это.

Она вытащила из своей сумки пять долларов и вручи­ла их мне. Немного постояв у двери, она ушла, явно сму­щённая своим необычным поведением.

После того, как Кристин ушла, у меня не стало силы в ногах. Мне пришлось присесть возле обеденного стола на несколько минут, ожидая, пока я смогу встать на ноги. До конца дня оставалось менее двух часов, и Бог послал мне именно ту сумму, о которой я попросила. У меня не было больше никакого повода сомневаться! Бог представил мне неопровержимое доказательство, что Он обеспечит меня в Иерусалиме и везде, куда бы Он ни послал меня!

На следующий день, во время школьного перерыва, Кристин снова подошла ко мне, шаря в своей сумке точно так же, как она это делала накануне вечером. «Я не знаю, почему я так поступила вчера вечером, - сказала она, - у меня на сердце было дать вам двадцать долларов, но по какой-то причине я дала вам только пять. Вот остальные пятнадцать». Она вручила мне банкноты.

- Кристин, - сказала я, - вы, наверное, никогда не уз­наете, как это важно для меня, но я хочу поблагодарить вас за то, что вы послушались голоса Божия.

Я чувствовала, как её глаза изучали меня через тол­стые линзы.

- Вы действительно изменились, - сказала она, - вы больше не курите. Не могли бы вы мне сказать, что случи­лось?

Подбирая как можно более простые слова, я описала, как Иисус открылся мне, а затем исполнил меня Святым Духом.

- Лидия, я верю всему этому, - прокомментировала Кристин в конце, - я не понимаю только одного, насчёт го­ворения на иных языках. Нас всегда учили, что вещи, по­добные этим, перестали существовать вместе с апостола­ми и что мы не должны искать этого сегодня.

Мне показалось, что в её голосе была грусть.

- Почему бы вам не помолиться об этом? - ответила я, - попросите Бога показать вам истину прямо по Библии.

- Да, думаю, что вы правы - именно так я и поступлю.

Кристин пожала мою руку с теплотой, которой я никогда

в ней раньше не замечала, и мы расстались.

Остаток дня я провела, рассуждая над тем, что случи­лось. Бог не просто представил мне доказательство, что Он может обеспечить мои нужды в Иерусалиме. Он также дал мне два важных урока о молитве.

Во-первых, я не должна загадывать заранее, как Бог ответит на мою молитву. Ответственность за то, как придёт ответ, лежит на Боге, а не на мне. Я вычеркнула всякую возможность получения денег от кого-либо из моих коллег, но Бог предусмотрел послать их через Кристин. Во-вторых, Бог хотел дать мне больше, чем у меня было веры молить­ся. Потому что я попросила конкретно пять долларов, Бог сделал так, чтобы Кристин принесла мне сначала именно эту сумму. Однако Он на самом деле положил ей на серд­це дать мне в четыре раза больше, чем я попросила. Я не должна ограничивать Бога, прося слишком мало.

В Корсоре зима начала уступать место весне. Ранние блики весны подчёркивали белизну карнизов и красный цвет крыш аккуратных кирпичных домов. Я полюбила Кор- сор с самого первого дня, когда я переехала сюда, но он никогда не казался мне столь привлекательным, как сей­час. Действительно ли Бог просил меня променять всё это на далёкую и малоразвитую страну, где люди, обычаи и пейзаж будут незнакомы и непривычны? Моё посвящение целям Божиим должно быть закреплено последним актом - вручением заявления об увольнении г-ну Педерсену. Неде­ля шла за неделей, а я всё откладывала это.

На Пасхальный уикенд я пошла послушать миссионе- ра-ветерана из Китая по имени Арне Конрад, который про­поведовал в пятидесятнической церкви. Во время последнего служения в воскресение вечером он говорил на тему из Послания к Евреям: «Верою Авраам повиновался призванию идти в страну, которую имел получить в на­следие, и пошёл, не зная, куда идёт» (Послание Евреям 11: 8). Господин Конрад нарисовал очень реалистичную кар­тину того, как Авраам покидал удобства и надёжность свое­го дома в Уре и отправлялся в землю, о которой ничего не знал, полагаясь исключительно на обетование Божие. Я чувствовала, что каждое слово, которое он говорил, было адресовано мне лично.

После служения я попросила о личной беседе с г-ном Конрадом. Я описала, как Бог вёл меня к тому, чтобы я от­казалась от своего положения и ехала в Иерусалим, и те колебания, которые я имела по поводу окончательного по­священия. Когда я закончила, он некоторое время смотрел на меня своими серыми глазами, сияющими из-под кустис­тых белых бровей. Наконец, он сказал:

- Сестра Кристенсен, Дания полна духовных калек, ко­торые слышали призвание Божие, но побоялись выступить в вере. Не становитесь одной из них!

Его слова всё ещё звучали в моих ушах, когда я верну­лась в свою квартиру. Я пошла прямо к своему письменно­му столу, написала заявление об увольнении и положила его поверх учебников, которые мне предстояло взять с со­бой в школу завтра утром.

Укладываясь спать в тот вечер, я представила себе окончательность того, что я собиралась сделать. Это было прощанием со всем знакомым мне миром Корсора и пер­вым шагом в неизвестное будущее, тем шагом, к которому я не могла приготовиться и собрать запасы. Для того чтобы отбросить сомнения и страхи, которые атаковали меня, я продолжала повторять слова из текста, на котором была построена проповедь г-на Конрада: «Верою Авраам... по­шёл, не зная, куда идёт...» Наконец, я заснула с этими словами на устах.

На следующее утро в школе у меня было окно во вре­мя второй пары. Как только прозвонил звонок с первого часа, я взяла своё заявление об уходе и направилась в ка­бинет г-на Педерсена. Он поздоровался со мной и пригла­сил меня присесть.

- Господин Педерсен, - сказала я, протягивая заявле­ние, - я хотела вручить вам это лично. Это заявление о моём уходе.

- Ваше заявление о..., - г-н Педерсен замер с рукой, протянутой за заявлением, - Вы хотите сказать, что уходите от нас?

Я рассказала, как убедилась в том, что Бог говорил со мной о переезде в Иерусалим. В конце г-н Педерсен встал, протянул свою руку и пожелал мне счастливого пути:

- Не уверен, что я вполне вас понимаю, - добавил он, - но я уважаю вашу верность своим убеждениям.

Выйдя в коридор, я натолкнулась на Сорена.

- Доброе утро, - сказал он, - что это заставило тебя прийти к директору в столь ранний час?

- Я только что подала заявление об уходе.

- Об уходе! Ты никогда не говорила об этом! - Сорен был явно шокирован.

- Я уверен, что это не связано с тем, что люди говори­ли о тебе. Признаюсь, я сам был порой бестактен. Мне нуж­но было быть осмотрительнее.

Он почти заикался:

—Ты собираешься занять вакансию, которая предлага­лась в Копенгагене?

- Пожалуйста, не упрекай себя, Сорен! Я ухожу не по­тому, что кто-то что-то сказал. Я должна была сказать тебе раньше, но мне казалось, что ты бы не понял. Видишь ли, я еду не в Копенгаген - я еду в Иерусалим.

- Иерусалим! Что ты там собираешься делать?

- Я не знаю - но я верю, что Бог хочет, чтобы я была именно там.

- Лидия, я никогда не думал, что ты можешь дойти до таких крайностей, следуя своим идеям!

Сорен был наполовину сердит, наполовину озадачен.

- Ты на самом деле так думаешь?

- Нет, Сорен, не думаю и не знаю - я верю! Много лет я строила свою жизнь, сама планируя и рассуждая, но я поняла, что есть и другое жизненное измерение!

- Другое измерение, Лидия? - голос Сорена стал стран­но безликим, - Я что-то не понимаю этого...

Прозвенел звонок. Я протянула руку и на мгновение за­держала его руку в своей:

- Мне нужно идти, Сорен, извини.

Дойдя до угла коридора, я оглянулась назад. Сорен всё ещё стоял там, где мы расстались, смотря в моём на­правлении. Я повернула за угол и потеряла его из виду. Я прошла всего лишь пятьдесят метров, но я точно знала, что ухожу из его жизни.

Внутри меня была боль, которая была слишком глубока для слез. Я подумала, что даже смерть не сделала бы рас­ставание столь бесповоротным. Я вспомнила своё креще­ние. Уже тогда я признавала его как смерть, но я не вполне понимала, что это такое. Мои отношения с Сореном делали нас обоих такими счастливыми. Было ли это частью той старой жизни, которую я должна была потерять прежде, чем войду в ту новую жизнь, в которую Бог вводил меня?

Я обязана была сообщить о своём увольнении также и матери, но я знала, что письма не хватит. Я подождала Тро­ицы и ненадолго поехала в Брондерслев. В субботу утром самыми простыми словами я рассказала матери, что я сде­лала. Когда я закончила, она некоторое время молчала.

- Но что ты собираешься делать в Иерусалиме? - спросила она, наконец.

- Мама, я задавала этот вопрос себе много раз. Но я всё-таки верю, что у Бога есть особое задание для каждого человека и что я найду своё в Иерусалиме.

Я вернулась в Корсор с ещё большим уважением к своей матери, чем когда-либо. Мои новости сильно шокиро­вали её, но она постаралась не сказать ничего такого, что могло бы сделать более трудным моё следование тому, что я избрала. Я начала молиться, чтобы Бог подготовил её к тому времени, когда я буду отъезжать в Иерусалим.

Семестр закончился в середине июля. Сначала было трудно поверить, что я больше уже не преподаватель. Од­ним из практических напоминаний об этом факте было то, что я перестала получать чеки с зарплатой. Жизнь стала ка­заться удивительно пустой. Однако я не могла позволить себе жить прошлыми воспоминаниями. Я начала строить планы по путешествию в Иерусалим. В миссионерском журнале, который издавался в Швеции, я обратила внима­ние на адрес одной шведки, которая жила в Иерусалиме. Её звали Ида Густафссон. Я решила написать ей и сказать, что я приезжаю в Иерусалим.

Ожидая её ответа, я начала продавать свою мебель. Мои цены были до смешного низкими, но у меня не было никакого желания торговаться. Половину денег я отдала пя­тидесятникам для приобретения обстановки в их церковь. Им же я отдала и своё пианино. Остаток денег я отложила на своё путешествие в Иерусалим и на свои расходы по моему приезду туда.

Я оставила только кровать, кресло и столик, которые я хотела отдать Вальборг. Я знала, что она легко найдёт себе другое место, но я дала ей зарплату на месяц вперёд.

- Благодарю вас, мисс, за всё, - сказала она, - я буду думать о вас каждый вечер, засыпая на кровати, и я буду за вас молиться!

Однажды, когда я сидела одна в почти пустой кварти­ре, пришла Кристин Сондерби. В дополнение к своей чёр­ной сумке, с которой она никогда не расставалась, у неё был плоский бумажный пакет.

- Я пришла не за тем, чтобы что-то купить, - объяснила она, - я просто хотела принести вам вот это...

Развернув свой пакет, она достала картинку без рамки с отрывным календарём, вставленным в разрез внизу. На картине был изображён в пастельных тонах пастух в Биб­лейском одеянии, с посохом в одной руке и новорожден­ным ягнёнком в другой. Внизу были слова в готическом стиле: «Агнцев будет брать на руки и носить на груди Своей» (Книга пророка Исаии 40: 11). Кристин неуверенно

смотрела на меня сквозь свои толстые линзы:

- Я всё ещё не понимаю того, что вы сказали мне, но я буду молиться о вас.

После ухода Кристин я положила календарь поверх ве­щей, приготовленных мною для отъезда. Это был тот стиль сентиментального церковного искусства, который мне осо­бенно не нравился.

- Но, по крайней мере, - сказала я сама себе, - в Кор- соре обо мне будут молиться два человека: Кристин и Вальборг.

В первое воскресенье августа, во время утреннего служения в церкви пятидесятников, я познакомилась с ши­рококостной женщиной с копной волос соломенного цвета, которые были собраны при помощи двух черепашьих греб­ней. Это была Китти Соренсен, миссионерка из Китая. Она сказала мне, что собирается в обратное путешествие в Ки­тай в начале сентября. Мы решили поехать вместе до Егип­та: на поезде через Европу в Марсель, а затем на корабле в Александрию на северном побережье Египта. Оттуда Кит­ти продолжит своё путешествие на Восток на корабле по Суэцкому каналу, а я завершу свой маршрут на поезде че­рез Синайский полуостров в Иерусалим.

Через десять дней я получила ответ из Иерусалима от мисс Густафссон. Она очень обрадовалась, узнав о моих планах, и предложила встретить меня по приезду, если я дам ей знать о том, каким маршрутом я буду следовать. Её ответ очень ободрил меня. По крайней мере, когда я приеду в Иерусалим, у меня будет, где остановиться. Я на­писала ей ответ, описав свои планы и обещая послать теле­грамму из Александрии.

В пятницу, 21-ого сентября, я пошла в бюро путеше­ствий и заплатила за свой билет до Александрии. Из остав­шихся денег я отложила самый минимум на свои расходы в Дании до конца месяца, а всё остальное поменяла на тури­стические чеки на сумму 180 долларов. Вот и всё моё мир­ское богатство.

В следующий понедельник я отправила свой основной багаж в Копенгаген, а сама села на поезд в Брондерслев. Я пообещала своей матери провести вместе с ней последние дни в Дании.

В течение первых двух дней мы просто наслаждались обществом друг друга. По молчаливому согласию мы не упоминали события, последовавшие за моим крещением, или неизвестное будущее, ожидавшее меня в Иерусалиме. Наконец, настал мой последний день дома. Мама сама на­рушила это установленное молчание.

- С тех пор, как ты побывала здесь в последний раз, я думала о том, что случилось с тобой, когда тебе было пять лет, - сказала она, мягко раскачиваясь туда-сюда в своём любимом кресле, - Ты заболела сильным воспалением лёг­ким, и я думала, что мы потеряем тебя. Я помню, как сто­яла у твоей кровати однажды вечером и говорила Богу, что если Он оставит тебя в живых, то ты будешь принадлежать Ему. Возможно, это объясняет события последних двух лет.

- Да, мама, это помогает и моему пониманию.

Я поцеловала её в лоб, затем ускользнула, чтобы сде­лать последние приготовления для моей завтрашней поезд­ки в Копенгаген.

Когда я вернулась, мама заснула, откинув голову на спинку кресла. Несколько минут я стояла молча, наслажда­ясь знакомой красотой её черт. Она сильно постарела за последний год. Во многом, как я знала, из-за заботы обо мне.

Вдруг она открыла глаза и посмотрела на меня.

- Разве это не странно? - воскликнула она, - я, долж­но быть, задремала, а потом увидела твоё лицо прямо пе­ред собой. Ты выглядела совсем как пятилетняя девочка - с такими длинными золотыми локонами, которые у тебя были тогда. С чего бы это мне привиделось!

- Я думаю, Бог что-то показывает тебе, мама, - сказала я, - он показывает тебе, что я на самом деле не измени­лась. Я всё та же маленькая девочка, которую ты всегда знала. Только сейчас я начинаю понимать ту истинную

цель, которая всегда была у Бога для меня.

За ужином в тот вечер мама немного поговорила о том, что её беспокоит моё будущее.

- Но, во всяком случае, я рада одному, - добавила

она.

- Чему же, мама?

- Я знаю, что у тебя есть кое-какие средства. Ты смо­жешь жить больше года на те деньги, что тебе достались по наследству от отца.

- Не думай об этом, мама, и не беспокойся, - быстро ответила я, - я хочу только, чтобы ты регулярно писала мне, и каждый день молилась обо мне.

Я была так благодарна, что мама не спросила меня, сколько у меня осталось от отцовского наследства. Мне было бы трудно сказать ей, что я отдала все эти деньги на строительство больницы в Конго!

На следующее утро мама и Анна проводили меня на вокзал. Когда подошло время посадки на поезд, мама обня­ла меня и несколько минут молча держала меня в своих объятиях. Наконец, она сказала: «Ты всё та же моя малыш­ка, самая лучшая в мире!»

Когда поезд начал отходить, мама бежала рядом до тех пор, пока могла. Потом она достала свой белый кружев­ной носовой платок и начала махать им. Я не сводила с неё глаз до тех, пока уже не могла различить её. Последнее, что я могла видеть, был белый носовой платок.