Мое место

ледующий день был воскресеньем. Я пошла на ут­реннее собрание у мисс Ратклифф, которое прохо­дило в длинной узкой комнате на первом этаже. Присут­ствовало примерно двадцать пять человек, большинство из которых были женщины и дети. Группа детей спела не­сколько живых песен на арабском. Одну из них я узнала как арабский вариант «Иисус любит меня! Это я знаю». За­тем британский полицейский в форме рассказал о важности ежедневного чтения Библии. На арабский его переводил араб, который тоже, наверное, был полицейским.

В тот день я написала длинное письмо матери, описав своё путешествие и мои первые впечатления об Иерусали­ме. Я решила, что с тех пор буду обязательно писать ей, по крайней мере, каждую неделю. Я также написала письма Вальборг, Кристин Сондерби и пастору Расмуссену, указав свой новый адрес.

В последующие дни я начала разрабатывать такой об­раз жизни, который соответствовал моим новым условиям. Понимая свою нужду в более систематическом ежеднев­ном чтении Библии, я разделила Библию на три главные раздела: исторические книги, от Бытия до Есфири; поэти­ческие и пророческие книги, что охватило весь Ветхий За­вет; и Новый Завет. Каждое утро я начинала с чтения Нового Завета; в середине дня я читала из исторических книг, а вечером я заканчивала день поэтическими или про­роческими книгами.

Вдобавок, я подобрала те темы, которые соответствова­ли моей новой ситуации: город Иерусалим; сила молитвы, разные формы служения Богу - так как я искала предназна­ченное именно для меня служение в Иерусалиме, и до того времени Бог направлял меня главным образом через мои молитвы. Для каждой темы я подобрала карандаш опреде­ленного цвета: синий - для Иерусалима, зелёный - для мо­литвы, красный - для служения; чтобы подчёркивать каж­дый отрывок соответствующим цветом. В конце дня я срав­нивала отрывки, подчёркнутые одним цветом из трёх главных разделов Библии, и меня поражало, насколько они взаимно дополняли друг друга.

Ещё одной из моих нужд было усовершенствование моего английского. Я решила, что могу соединить это с чтением Библии. Я положила рядом две Библии, и читала сначала на датском, а затем на английском. Как только я чувствовала, что освоила новый этап, я пыталась опробо­вать это с мисс Ратклифф. Время от времени я вызывала улыбку на её лице, говоря, что я опоясалась в своё пальто или воспламенила свой примус, а когда я однажды сказала ей, что радость задвигалась в моих внутренностях, она громко рассмеялась!

К тому же, я решила уделять время для молитвы о моих бывших школьных коллегах в Корсоре. Вспоминая, как они собирались каждый день в общей комнате во время перерыва для утреннего кофе, и, учитывая разницу во вре­мени, я решила молиться о них именно в это время, прося Бога, чтобы Он показал им Себя настолько же реально, как и мне.

Вскоре мисс Ратклифф заговорила со мной о необхо­димости изучения местного языка.

- Чем скорее вы начнёте изучать язык страны, тем луч­ше, - сказала она.

- С какого языка вы бы посоветовали мне начать? - спросила я.

- Не имеет смысла учить иврит - на нём почти никто не говорит, - ответила мисс Ратклифф, - евреи, родившиеся здесь, говорят в основном на арабском. Те, которые иммиг­рировали из других стран, говорят на своём родном языке и на какой-нибудь разновидности идиша. Больше всего вам пригодится арабский. Женщина, которая играла в воскре­сенье на пианино - преподаватель.

Я договорилась с этой арабской женщиной о занятиях за два доллара в неделю, пять раз по одному часу. После первых двух недель я была готова всё бросить. Некоторые звуки, особенно гортанные, не были похожи ни на какие другие звуки ни в моём родном языке, ни в каком другом языке, который я когда-либо слышала. Моё горло болело от попыток произносить их. Написание также было невообра­зимым, справа налево, с тремя разными вариантами каж­дой буквы в зависимости оттого, где они встречались - в начале слова, в середине или в конце. Слова также были ужасно трудными. Моя учительница сказала, что в арабс­ком языке есть примерно сорок слов для описания верблю­да. Мне казалось, что до конца своей жизни я не смогу выучить такой язык!

Посреди всех моих мук с арабским, я неожиданно по­лучила помощь и поддержку. Кроме Марии, была ещё одна пожилая слепая арабка, по имени Нижмех, которая тоже жила у мисс Ратклифф. Общаясь со многими миссионера­ми, Нижмех прилично выучила английский. Она регулярно читала английскую Библию для слепых, напечатанную шрифтом Брайля, и восторженно цитировала её наизусть своим сухим, сипловатым голосом. Подобно многим сле­пым людям, она компенсировала свою слепоту повышен­ной чувствительностью в других сферах жизни.

Не имея ничего, кроме своей короткой трости, Нижмех постоянно ходила в Старый Город и проводила там час или два. У неё был талант заводить разговоры с людьми, и по­чти всегда ей удавалось поделиться с ними своей верой во Христа.

- Я называю это моей рыболовной снастью, - объясня­ла она, - я стараюсь исполнять слова нашего Господа - быть ловцом людей.

У Нижмех было и время, и терпение, чтобы помочь мне в изучении арабского. Каждый день, после того, как моя учительница уходила, Нижмех заставляла меня повторять с ней новые слова и фразы до тех пор, пока моё произноше­ние не удовлетворяло её. Часто мне приходилось повторять одно слово двадцать или тридцать раз прежде, чем Ниж­мех восклицала: «Эль-хамд иль-Аллах!» - «Благодарение

Богу!» - что свидетельствовало о хорошем результате.

Часто я сопровождала Нижмех в её «рыболовных по­ходах» до самых Яффских ворот, а затем шла сама по себе, изучая территорию за стенами Старого Города, загля­дывая на почту, - а вдруг там письмо из Дании. Но ящик всегда оказывался пуст. Не один раз я видела женщин, по­хожих на ту из моего видения, но ещё ни разу не видела именно ту женщину. Я пришла к выводу, что не имело смысла слишком много думать о ней. Если Бог предусмот­рел, чтобы я встретила её, то Он всё устроит так, как Ему это угодно, и в назначенное Им время.

Однажды, возвращаясь с такой прогулки, я встретила еврейское погребальное шествие. Впереди шли четыре мужчины, неся носилки, на которых лежало тело, завёрну­тое в молитвенную шаль с кисточками. Плачущие плелись позади. Сначала шли мужчины, одетые в чёрное, в чёрных шляпах с широкими полями. Позади них шли женщины с растрёпанными волосами, спадающими на лицо. Они, не переставая, кричали изо всех сил. В глазах, как мужчин, так и женщин, был застывший пустой и безнадёжный взгляд. Я никогда не видела, чтобы у людей был такой ужас от смерти... Как им нужно было знать Того, Кто сказал, стоя у могилы Лазаря: «Я есмь воскресение и жизнь!» (Евангелие от Иоанна 11: 25).

Наконец, после почти трёхнедельного пребывания в Иерусалиме я получила письмо от мамы. Мои руки дрожа­ли, когда я открывала его. Я прочитала его, даже не успев закрыть свой почтовый ящик. Мама сообщала все местные новости. Инге, дочка местного почтмейстера, вышла замуж за американского матроса. Ханс Питер, мой друг детства, получил место управляющего местным банком. Когда я по­дошла к последней фразе, мои глаза наполнились слезами. Мама подписала: «Твоя любящая и молящаяся мама».

Возвращаясь в тот день домой с почты, я зашла в книжный магазин и купила себе Библию на арабском языке. Теперь на моём столе бок о бок стояли три Библии на раз­ных языках: на датском, на английском и на арабском. Од­нажды я с гордостью сказала Нижмех, что прочитала свой первый Библейский стих на арабском.

- Что это был за стих? - спросила она.

- Первый стих Евангелия от Иоанна.

- Сколько времени у тебя ушло на это?

- Примерно два часа.

- Эль-хамд иль-Аллах! - прокомментировала Нижмех.

Однажды утром в середине ноября, спустя только ме­сяц после моего прибытия в Иерусалим, я проснулась со странным ощущением, что мир вокруг меня изменился. Была слышна непрестанная барабанная дробь. Сначала я не поняла, что изменилось. Затем меня вдруг осенило - это шёл дождь! Я могла видеть его сквозь железные решёт­ки своего окна.

Несколько минут я стояла возле окна в изумлении, не в состоянии отвести взгляда от дождя. Он падал не каплями, а сплошным потоком, заполняя всё видимое пространство. Это в первый раз я увидела дождь с тех пор, как приехала в Палестину. Это был долгожданный «ранний дождь», пре­рвавший засуху, которая стояла с апреля. Дождь шёл без перерыва весь день и всю ночь. Температура в моей комна­те упала на двадцать градусов. Стены и пол покрылись вла­гой. Когда я провела по ним пальцем, там остался след. Ночью я вынуждена была укрыться всеми одеялами, кото­рые привезла из Дании, чтобы согреться, а во время утрен­него чтения Библии мне пришлось накинуть на себя пальто.

Вспоминая свои прогулки по Старому Городу, я поду­мала об улице, где были выставлены разные нагреватель­ные приборы. Когда дождь, наконец, перестал, я пошла на ту улицу, шагая по густой и пристающей к туфлям грязи там, где раньше была только пыль. Я изо всех сил стара­лась делать покупки, как Мария: ходя вдоль разных при­лавков и спрашивая везде цену. Наконец, я нашла плитку, которая выглядела подходящей и предложила половину запрашиваемой цены. К моему удивлению, продавец сразу же согласился! Я поняла, что он предполагал, что я начну торговаться с гораздо более низкой цены.

Я взяла свою плитку за ручку и пошла домой. Прохо­дя мимо носильщика с корзиной на спине, я чуть не со­блазнилась воспользоваться его услугами. Но я быстро подсчитала в уме: 4, 32 доллара были уплачены за плитку. После этого у меня осталось в кошельке 3 доллара и 30 долларов в виде туристических чеков. Я предпочла нести плитку сама!

В конце ноября я получила письмо от Вальборг:

В прошлое воскресенье я ходила в церковь пятиде­сятников, и пастор Расмуссен помолился за меня, и я за­говорила на языках! Теперь я понимаю, почему вы были так счастливы - даже когда всё было против вас...

Вы ни за что не догадаетесь, у кого я сейчас рабо­таю - у мисс Сторм. Она пришла ко мне месяц назад и попросила поработать у неё. Она постоянно спрашива­ет о вас и о том, что так поменяло вашу жизнь. По прав­де говоря, мне кажется, ей интересно, но она не хочет показывать это...

- Это означает, что теперь я должна молиться за Эрну Сторм в два раза больше, - прокомментировала я для себя самой.

Время от времени, по мере того, как мои деньги таяли, я подумывала о какой-нибудь работе. Может быть, есть ка­кая-то школа, где я могла бы преподавать хотя бы на пол­ставки. Но я вспомнила, что моя гостевая виза не является разрешением на работу. Может быть, мне попытаться поме­нять свою визу? Всякий раз, когда я начинала думать об этом, я теряла внутренний мир. Как я понимала, Святой Дух говорил мне: «Холодно». Если бы Бог хотя бы намекнул мне, что я должна делать!

Через две недели после письма от Вальборг я получи­ла письмо, написанное незнакомым почерком и со штемпе­лем из Бейрута, в Ливане. Кто же мог написать мне из Бейрута? Я там никого не знала. Письмо было написано по- датски. Под заголовком «ДАТСКАЯ МИССИЯ НА БИБЛЕЙ­СКИХ ЗЕМЛЯХ» было следующее содержание:

Дорогая мисс Кристенсен!

Я узнала о Вас от г-на Педерсена, директора государ­ственной школы в Корсоре. Он сказал мне, что Вы рабо­тали под его руководством в направлении домоводства, но теперь Вы в Иерусалиме.

Я пишу Вам, чтобы предложить должность заведую­щей кафедрой домоводства в нашей школе для девочек здесь в Бейруте. У нас примерно двести учениц, и мы бы хотели расширить кафедру домоводства. Нам кажется, что при надлежащем руководстве, это станет самой важной частью нашего служения народу Ливана.

Ливан - это очень красивая страна, с прекрасным климатом и пейзажем, несравнимым ни с чем в мире. Ваш труд будет оплачиваться согласно Вашей катего­рии штатного сотрудника миссии. Возможно, это мень­ше той зарплаты, которую Вы получали в Дании, но достаточно для удовлетворения всех Ваших нужд здесь. А после десяти лет служения Вы получите право на пен­сионное обеспечение.

Пожалуйста, внимательно подумайте об этом пред­ложении, и дайте мне знать, как можно скорее.

Искренне Ваша, Марта Дитлоффсен, директор.

Всякий раз, когда я читала слово «домоводство», моё сердце начинало биться быстрее. В конце концов, именно в этой области были сосредоточены мои интересы в течение такого долгого времени. Какая перспектива вести этот предмет для девочек в менее развитой стране! Мне начали приходить мысли, как приспособить и упростить методы, которые были так успешны в Корсоре. Может быть, Бог на самом деле открывал для меня возможности в Ливане? Я провела в Иерусалиме два месяца, но так ничего и не вы­яснила. Мои деньги почти на исходе, и во мне, как каза­лось, никто не нуждался.

Я перечитала письмо дважды от начала и до конца. За­тем я вложила его в конец своей датской Библии. В после­дующие дни я не раз доставала его и перечитывала, но так и не знала, что ответить.

После первого обильного дождя, который ознаменовал начало зимы, погода стала более переменчивой. Дни были то яркими и солнечными, то ветреными и дождливыми. Вре­менами дождь шёл без перерыва по восемь-десять часов. Однажды легкое выпадение снега напомнило мне, что до Рождества осталась всего одна неделя.

Я получила Рождественские открытки от моих обеих сестёр в Дании, от некоторых учителей в Корсоре и от дру­гих знакомых. От Сорена не было ни строчки. На это Рожде­ство получила только один подарок - красивый голубой свитер, который мама сама связала для меня.

Это было первое Рождество, которое я должна была провести вне дома. Обычно я ожидала Рождество с чув­ством возбуждения и предвкушения, которое оставалось неизменным с самого детства. Но в этом году приближение Рождества наполнило меня смятением, чуть ли не дурным предчувствием. Мисс Ратклифф пригласила меня отобе­дать у неё в день Рождества, но для меня всегда настоя­щим праздником был сочельник. Как же я могла праздновать это сама в холодном, каменном полуподвале, без друзей или родственников?

Я присела и задумалась о своих финансах. Я обнали­чила свои последние туристические чеки несколько дней тому назад. Из этих денег я заплатила мисс Ратклифф за квартиру те восемь долларов, которые я была должна ей за декабрь. Я рассчиталась также со своей учительницей арабского языка. Купив бакалейные товары и керосин для моей лампы и плиты, я осталась с четырьмя долларами. По какой-то причине, которой я не могла объяснить себе, я чув­ствовала, что мне должно хватить денег на Рождество. Кто знает, что случится после этого?

Примерно в 16.30, накануне Рождества, я зажгла свою лампу и начала готовить на примусе свой Рождественский ужин: кусочек баранины, зажаренный на оливковом масле с картофелем и баклажанами, хотя я всё ещё не могла за­быть те овечьи головы на полу в мясной лавке! На десерт у меня было сладкое, липкое печенье, которое называлось бакалави (пахлава), и которое я накануне обнаружила на рынке в Старом Городе. В конце я выпила чашку крепкого кофе. (Я научилась искусству варить кофе по-датски на примусе.)

Попивая кофе, я представила себе, как наша семья со­бирается дома. Я видела длинный обеденный стол, застав­ленный от одного края до другого всякими деликатесами, которые я любила с самого детства. Муж моей сестры Инг­рид шагал от одного стула к другому, разливая тёмно-крас­ное вино в хрустальные бокалы, в то время как на другом конце стола Кнуд, муж Кезии, снимал бумажные флажки с гусиной грудинки. Я попыталась представить себе маму, но не смогла. Мне так хотелось увидеть её лицо.

На меня накатилось то же самое чувство одиночества, которое я впервые испытала, стоя в Марсельском порту. Я попыталась сдержать слёзы, которые наворачивались мне на глаза. Усилием воли я убрала со стола и положила на стол свою датскую Библию. В тот вечер мне не хотелось читать по-английски, не говоря уже об арабском. Я хотела только свой родной язык.

Когда я открыла свою Библию, из неё выпало письмо из Бейрута. Мне не нужно было перечитывать его. Я могла повторить его наизусть: «Место преподавателя домовод­ства... Ливан - красивая страна... Вам будет достаточно для всех ваших нужд...» Был ли это тот труд, который Бог приготовил для меня - с Иерусалимом, в качестве подгото­вительной ступеньки для Бейрута?

Накануне вечером я закончила читать на Псалме 135. Я открыла следующий псалом и начала читать. Это был тот самый псалом, который я прочитала в свой самый первый вечер в этом подвале: «Если я забуду тебя, Иерусалим, за­будь меня десница моя; прилипни язык мой к гортани моей, если не буду помнить тебя, если не поставлю Иерусалима во главе веселия моего» (Псалтирь 136: 5-6).

Действительно ли я считала именно так? Если да, то вопрос был решён. Я просила Бога показать мне то место, которое Он предназначил для меня - и Он это сделал. Это был Иерусалим, а не Бейрут, и никакой другой город на земле. Ничто не могло изитьме этого! Если это означало одиночество, или даже голодание, то тогда я буду голодать там, куда Бог поместил меня. Но я была предана Иерусали­му. Никакое личное желание или амбиция не могли поме­шать этому!

Разделаться с проблемой можно было только одним способом. Я достала бумагу и начала писать письмо Марте Дитлоффсен в Бейрут. Сначала я не могла найти подходя­щих слов, но постепенно они нашлись. Я поблагодарила её за письмо и заманчивое предложение, но объяснила, что Бог призвал меня в Иерусалим - и только в Иерусалим. В заключение я написала: «Я должна признать, что до сих пор не знаю, какой труд Бог предусмотрел для меня в Иерусалиме, но я могу лишь положиться на Него и подчи­няться Ему, по мере того, как Он ведёт меня шаг за ша­гом».

Написав адрес и заклеив конверт, я положила его на тумбочку, чтобы взять с собой в следующий раз, когда пой­ду на почту. Затем я посмотрела вокруг себя. Ничего не из­менилось, и всё-таки всё выглядело иначе. Простая деревянная мебель, каменный пол, решётчатое окно; как бы ни было просто и пустынно, но это было моё место! Я оказалась здесь, послушавшись Бога. Всё остальное не имело значения! Во мне ключом начала бить радость, кото­рая, как я знала, была от Святого Духа.

Мой взгляд упал на метлу, стоявшую в углу. Я вспом­нила, как однажды в Корсоре я танцевала с такой же мет­лой, и как Бог исполнил меня Святым Духом. Пол не нужно было подметать, но мне нужно было как-то выразить ту ра­дость, которая бурлила внутри меня. Я взяла метлу и нача­ла размахивать ею в направлении к двери, как бы подметая.

- Прочь, сомнение! - сказала я, взмахнув метлой над полом, - тебе здесь нет места! И тебе, одиночество... - ещё одно движение метлой, - И депрессия, и компромисс! - ещё несколько взмахов, - Все прочь, все до единого! Больше никого из вас у меня не будет!

Я остановилась на минуту и опёрлась на метлу, чтобы отдышаться. Вдруг я вспомнила ещё кое-что:

- Прочь и ты, жалость к себе! - сказала я, взмахнув метлой в последний раз.

Затем я снова осмотрела комнату. «В конце концов, - сказала я сама себе, - первое Рождество было отпраздно­вано в хлеву. То, что есть у меня сейчас, просто роскошь по сравнению с тем!»

Мой взгляд упал на Библию, которая лежала открытой под лампой. Подойдя к столу, я взяла свой синий карандаш и осторожно подчеркнула стихи, которые я только что прочи­тала. Когда я дошла до последней фразы, я подчеркнула её два раза - «...если не поставлю Иерусалима во главе ве­селия моего».