Не есть власть, если не от Бога

И самодержавие, и боярская аристократия как сложившиеся в ходе исторического развития страны, социально-политические институты, имели друг перед другом различное видение её будущего. Социокультурное самоопределение групп выражалось в их идеологических установках. Иными словами, в средневековой России, каждая из групп должна была выразить своё отношение к формам взаимодействия Русской церкви и государства.

Со времени принятия христианства власть великого князя стояла на фундаментальной идее богоустановленной власти. Уже Владимиру Святославовичу (980-1015) первые русские епископы говорили: «…ты поставлен еси от Бога на казнь злым, а добрым на милование». Эту идею наследовал митрополит Илларион в общении с Ярославом Мудрым (1019-1054): «…добр же зело и верен послух сын твой Георгий, его же сотвори Господь наместника по тебе твоему владычеству». Если Владимир и Ярослав могли усвоить идею богоустановления великокняжеской власти, то при удельном княжении политический правопорядок не был для её развития благоприятным. Однако Русская церковь продолжала гнуть свою линию. Митрополит Никифор в одном из своих посланий к Владимиру Мономаху (1113-1125) писал, что князья «…избрани бысте от Бога и возлюблени бысте Им»[45].

Постепенно, шаг за шагом, Русская церковь формулировала все стороны взаимоотношений между государством, духовенством и обществом.

Во-первых, наряду с проповедью идеи богоустановленной власти, духовенство усиленно учило и принципу почитания всяких властей.

Во-вторых, был сделан вывод ответственности богоустановленной власти не только перед людьми, но и перед Богом. Эту мысль, а фактически цитату римского императора Константина (272-337 гг. н.э.), юридически закрепил Ярослав Мудрый в предисловии к «Русской Правде»: «…послушайте и внушите вси судящии земля, яко от Бога дастся вам власть и сила от Вышняго. Давый бо вам власть Бог истяжет скоро ваши дела и помыслы испытает, яко служители есте царствия, ти не судисте право».

В-третьих, богоустановленная власть великого князя не может давать какие-либо преимущества перед подданными – на деле власть для князя является бременем. «Возненавидь, господин, всякую власть, – писал Кирилл Белозерский великому князю Василию I Дмитриевичу, сыну Дмитрия Дон­ского, – влекущую тебя ко греху, непреложным имей благочестивый помы­сел и не величайся, господин, временной славой в суетном высокомерии: мала ведь и кратка здешняя жизнь, и с плотью сопряжена смерть. И ты думай об этом, и не упадешь в ров гордости»[46].

В-четвёртых, великий князь обязан был заботиться об интересах Русской Православной церкви: ограждать народ от соблазнов и хранить чистоту веры.

В-пятых, несмотря на богоустановленность земной власти, Русская Православная церковь до своего раскола не принимала её действия в абсолютном значении. Митрополит Кирилл (1242-1281) разделял два вида князей перед Богом: пра­ведных и неправедных. Таким образом, неправедные действия князей попа­дали под безусловное осуждение Русской церкви.

На этой особенности отношений государства и церкви необходимо остановиться несколько подробнее, что поможет выявить некоторые дополнительные напластования в духовном мироощущении русских людей в последующие периоды истории. Иван IV осознавал, глубоко усвоил греховность неправедных действий властителя. Эту особенность мироощущения первого русского царя не вполне усвоили его наследники. Раскол Русской Православной церкви, который произошёл спустя семь десятилетий после его смерти, иногда преподносится как некое заурядное событие, в череде других событий, которое, дескать, оказало в целом благотворное влияние на развитие России. В перечисленных «достижениях» раскола упоминается отмена решений Стоглавого собора 1551 г., введение упорядоченности в богослужениях, крещение тремя перстами, возникновение условия для подготовки будущих реформ и т.п. Это далеко не полный перечень сомнительных «достижений». Что же потеряли русские люди в отношениях между церковью и государством, т.е. то, что имело место при Иване Грозном?

Спустя более трёх столетий можно зафиксировать следующее:

– закрепилась идея безоговорочного подчинения любой власти и любому её действию. Отсюда был только один шаг к оправданию крепост­ничества, материальному вещизму, распространению во власти бездуховно­сти и безнравственности и пр.;

– произошла полная расправа над самостоятельностью церкви;

– в русском обществе исчезла идея Страшного суда, имевшая не мифо­логический, а глубоко нравственный смысл. Православные люди при Иване Грозном готовили себя к вечной жизни, а никониане связывали себя, как правило, только с земными нуждами. Не случайно одним из первых хулите­лей Ивана Грозного стал патриарх Никон[47]. В дальнейшем Пётр І освободил государственную власть от всех религиозно-нравственных норм.

Автор настоящих строк выделил пять признаков взаимоотношений между властью, церковью и народом, но, конечно же, только ими сущность русской христианско-политической теории в XVІ веке далеко не исчерпывалась. Она дополнялась и развивалась на соборах Русской Православной церкви, в посланиях монахов и т.д. Иерархи Православия утверждали, что от Божьего суда не спасёт ни духовный сан, ни власть земная. Власть на земле установлена Богом, а её носители призваны утвердить Божественную правду, действовать во благо христиан, чтобы люди не гибли по чьей-то прихоти или от неправедного правления. Отсюда вытекала одна из важнейших особенностей этого учения относящаяся к месту великого князя в политической системе общества. Преподобный Иосиф Волоцкий (ум. 1515 г.) определял его роль как прямого посредника между Богом и людьми. Поэтому представители высшей государственной власти или власть земная, как утверждал он, являются зримым воплощением Божественного Промысла. Само государство, по мнению Иосифа Волоцкого, являлось средством к достижению цели человеческой жизни – спасению души.

К середине XV века, ко времени падение Константинополя (1453 г.) в Русском государстве не было сформировано представление о переходе центра Православия в Москву. Однако подписание греческими епископами в июле 1439 г. Флорентийской унии на условиях признания Православной церковью латинской догматики и главенстве римского папы, поколебали в глазах русского духовенства авторитет греков как Православных учителей.

Злополучная Флорентийская уния, катастрофа Константинополя привели к тому, что русское духовенство сочло необходимым подчеркивать свою Православную добродетель по сравнению с греческой. Симеон Суздалец, участник Флорентийского собора и отвергший его решения, в своей «повести» говорил, что «в Руси великое православное христианство боле всех». Ещё не резко, но достаточно отчётливо Симеон высказал три идеи: русское Православие есть большее и высшее, чем греческое; русский народ призван занять первенствующее положение в Православном мире вместо греков; русский государь должен заступить в Православной церкви место византийского императора[48]. Последнее особенно примечательно тем, что в Москве очень хорошо помнили, что в 1393 г. константинопольский патриарх писал Василию I Дмитриевичу, что «невозможно иметь церковь и не иметь царя»[49].

Уже при прадеде Ивана Грозного, Василии II (1425-1462), у русских священников созрела идея перехода в Москву священных прав и обязанностей павшей Византийской империи,

После освобождения Москвы от власти Золотой Орды (1480 г.) идея царского титула стала более привлекательной. Церковь к независимости оказалась готовой ещё раньше. В 1461 г. посвящение в митрополиты Феодосия (1461-1464), произошло без согласования с константинопольским патриархатом. Феодосий преемника выбрал себе сам. Им оказался митрополит Филипп (1464-1473). Попытки константинопольских патриархов восстановить прежний порядок рукоположения митрополитов в Москве были отбиты при поддержке великого князя Ивана III Васильевича (1462-1505). Отказ от общения с греками-отступниками от Православной веры мотивировался не только падением Константинополя, Флорентийской унией, но и «порчей» их нравов. Приблизительно в 1470 г. эту мысль выразил (около 1470 г.) великий князь Иван III Васильевич: «Большие церкви Божии соборные… турецкий царь в мечети обратил, а которые церкви оставил патриарху», на «тех крестов нет, ни звону нет – погост без звону», отсюда им был сделан вывод, что «православие уже изрушилося»[50].

В 70-х гг. XV в. великий князь и Русская Православная церковь в утверждении новых взаимоотношений, несмотря на отдельные личные недоразумения, идут рука об руку. В Московском Кремле возводится Успенский собор, как символ могущества нового христианского государства приближающегося к своей полной независимости. Идея наследования прав византийских императоров московским князем находит реальное обоснование в женитьбе Ивана III в 1472 г. на племяннице последнего греческого императора Константина XII Палеолога, погибшего в 1453 г. при взятии Константинополя, Зое Палеолог, переименованной в России в Софью. Во время похода хана Ахмата в 1480 г., митрополит Геронтий (1473-1489), вместе с архиепископом Вассианом, когда Иван III проявил попытку восстановить даннические отношение с Ордой, смог заставить оробевшего князя пойти на театр войны. Князь повиновался, но вскоре в Москву поступили сведения, что Иван III готов просить у Ахмата мира. Тогда Геронтий и Вассиан отправили к князю два специальных послания. В одном из них архиепископ Вассиан освободил великого князя от верноподданнической клятвы хану: «…и мы прощаем, разрешаем, благословляем тебя идти на Ахмата не как на царя, а как на разбойника, хищника, богоборца…»[51].

В России рождается идея Руси как Третьего Рима. Автором этой идеи стал Димитрий Герасимов, новгородской священник, которого направил в двухлетнюю командировку в Италию Новгородский архиепископ Геннадий. Из уст Герасимова и зазвучала впервые на Руси теория о переходе на неё всемирной миссии Первого Рима через Второй Рим, павший Царьград, на Русь, как на Третий Рим. В ближайших поколениях эта формула нашла своих вдохновенных проповедников, излагающих этих идеи властителям.

Собственно в Москве, к середине XVI в. авторитетом пользовались идеалы Москвы, как «второго Иерусалима» и Руси, как «нового Израиля». В духовно-политической жизни элиты эти образы стали ведущими, т.к. опирались на ветхозаветную традицию и свидетельствовали о богоизбранности правящей династии. Во Второй редакции Послания великому князю Филофея, появившуюся не позднее 80-х гг. XVI в. духовный поиск русских мыслителей венчает не просто «идеал-образ» «Святой Руси», но и как реальное существование Русского государства, Русской Православной церкви и русского народа[52].

Однако в конце XV в. до «Святой Руси» было ещё целое столетие. А пока Русь осталась единственным в мире независимым Православным государством, единственным защитником Православной веры и Православных людей во всём мире. Для русского сознания смысл свершившихся исторических событий виделся совершенно конкретно – Господь избрал Русь для осуществления на земле неких предопределений. Москва всё больше и больше начинает осознаваться как центр мировой центр. Духовные и светские мыслители приступили к тяжелейшей духовной работе по поиску места Русского государства в мировой истории. Духовную закалку русские с честью выдержали, преодолевая деятельность жидовствующих.