Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Жидовствующие






 

Не всё было спокойно и безоблачно в отношениях Русской Православной церкви и рождающейся самодержавной властью.

В начале 70-х гг. XV в., после предварительной и тщательной подго­товки, на Русь проникает ересь жидовствующих. Русь до этого знала ереси богомильства и стригольничества, но новая ересь оказалась исключительно опасной для Православного государства. Целью жидовствующих, которые имели свои секты по всему миру, являлось уничтожение христианства как рели­гии. Жидовствующие на публике никак не проявляли свою ненависть к христианству, рассчитывая по­степенно разрушить его изнутри. Проникновение ереси началось с Новго­рода, куда в 1470 г. в свите киевского князя Михаила Олельковича под видом купцов прибыли три еврея: Схария, Моисей Хануш и Иосиф Шмойло Скара­бей.

Тайная агитация иудаизма облегчалась слабым знанием Святого писания новгородскими священниками, а также и то, что их пропагандистская лите­ратура была замаскирована под толкование Ветхого и Нового заветов. Созда­вая секту жидовствующих в Новгороде, с учётом печального опыта ереси стриголь­ников, чья секта на Руси к тому времени была изведена полностью, Схария выполнял задание одного из меж­дународных иудейских центров. К подго­товке и выполнению своего задания жидовствующие подготовились весьма тщательно. Иудейская писанина (Пятикнижие Моисея – Тора, сочинения Анан бен Давида, Моисея Маймо­нида, труды по еврейской каббале, астрологии и другим оккультным наукам) была переведена на живой разговорный русский язык. Аналогичные про­делки были проведены с некоторыми частями Библии. Правда в отдельные части «трудов», нагловато адаптированных с еврейского на русский язык, попали некоторые лексические образования, указывающие на их происхож­дения в Литовской Руси.

Пробыв в Новгороде всего год, три иудейских конспиратора сколотили и оставили в церковной элите Новгородского княжества хорошо законспирированную и обученную агентуру численностью в 33 человека, из них 27 составляли свя­щенники, дьяконы, их ближайшие родственники.

Жидовствующие отрицали видимую церковь, монашество, культ икон и мощей, посты, все священные предметы, службы и обряды, праздники, одним словом – все христианские догматы. Особую ненависть у жидовствующих вызывали монахи. Параллельно еретики учили соблюдать закон Моисеев, хранить субботу и праздновать иудейскую пасху.

Как сектанты, жидовствую­щие соблюдали строжайшую конспирацию, стремились к проникновению в высшие слои светской власти и духовенства, При вступ­лении обязательно соблюдали ритуал, включавший обряд осквернения Рус­ских Православных святынь.

В 1480 г., в период освобождения от золотоордынской зависимости, жидовствующим удаётся проникнуть в Москву, в Кремль. Здесь им удалось вовлечь в свою организацию видных политиков из окружения Ивана III. В их число попали священники главных соборов Кремля, руководитель русской внешней политики дьяк Фёдор Курицын (ум. в 1500 г.). Распространению ереси содействовала сноха Ивана III – Елена Волошанка, уроженка Молдавии, с 1490 г. ставшая вдовой. Только в 1487 г. Новгородский архиепископ Геннадий, смог довести сведения о существова­нии тайной организации митрополиту Геронтию, а затем и великому князю.

Геннадий Новгородский, рассказывая о расследования ереси в послании Иоасафу Ростовскому, писал: «…ни при одном в Царьграде не было иудейской и еретической дерзости». Источником сведений для него стал «… их товарищ, поп Наум. Да и псалмы ко мне принёс, составленные ими по иудейскому образцу, и те псалмы я послал к митрополиту же со следственными делами». Рассказывая об их поведении, митрополит свидетельствовал, что ложь еретиков исходила из иудейских наставлений: «Когда же мы тех еретиков велели перед собой поставить, все они стали запираться во всех обвинениях да начали бесстрашно клясться, называя себя православными христианами»[53].

По указанию Ивана III несколько еретиков были арестованы и наказаны кну­том за надругательство над иконами. Но покровители жидовствующих не до­пустили осуждения ереси как таковой. Более того, в 1490 г. им удалось поставить «своего» митрополита Зосиму (1490-1494).

Следует отметить, что конец XV века и всё XVI столетие стало временем необыкновенной духовной напряженности для всех христиан, вне зависимости от конфессиональной принадлежности. Связано это был с окончанием 7000 года от Сотворения мира. По летоисчислению от Рождества Христова «конец света» должен был состояться в ночь с 24 на 25 марта 1492 года. В мистических ожиданиях христианского Средневековья это была роковая дата. На это указывали авторитетнейшие для Православного человека византийско-болгарские источники: «Небеса» Иоанна Дамаскина (VIII век), «Житие Андрея Юродивого» (Х век) и т.д. От византийцев убеждение в скором конце света перекочевало к русским людям. Даже пасхальные таблицы были доведены только до марта 1492 года. В соловецкой пасхалии против этого года отмечалось: «Зде страх! Зде скорбь! Аки в распятии Христове и на коце явися, в нём же чаем и всемирное твоё пришествие»[54]. В 1467 г. новгородцы, в ожидании этой даты, воздвигли семь церквей в честь семи вселенских соборов и «семи веков».

Как внешний признак воцарения антихриста, предтечи Страшного суда, указывало падение Константинополя, а распространение ереси жидовствующих, как внутренний.

Вслед за воцарением антихриста должно было состояться Второе пришествие Христа, затем битва между Христовым воинством и силами дьявола, после чего и должен был состояться Страшный суд с окончанием земной истории человечества.

Заметных катаклизмов в 1492 г. не произошло, но в христианском мире утвердилось мнение, что антихрист может явиться в любой день, в любой час, а, следовательно, нужно быть в постоянной духовной готовности перед Страшным судом: «…по Григорию Богослову, нам нужно ждать скончания мира во всякий час». Геннадий Новгородской, как один из наиболее вдумчивых иерархов Русской Православной церкви, это писал в послании Иоасафу ещё в 1489 г., за три года до ожидаемой даты. Мыслитель категорически утверждал: «…в Евангелии не сказано, когда будет конец мира… ведь сделано это для прельщения христиан! Хотят сказать: " Года христианского летописца подходят к концу, а наши длятся! "». Владыка Геннадий утверждал, что математическое решение этой проблемы неверно, ибо Божий промысел неподвластен разуму человека. С тревогой он говорил и о возможном усилении идеологических позиций жидовствующих: «Но надобно будет выдержать великое борение, если окончатся годы пасхалии, а Бог еще продлит жизнь мира. Ведь это прибавит дерзости еретикам, мудрствующим по-иудейски, а для христиан будет великая тягость» [55].

Жидовствующие идею конца света воспринимали, мягко говоря, скептически, бессмертие души они отрицали в принципе, а после 25 марта 1492 г. их торжество было повсеместным. Ставленник жидовствующих митрополит Зосима глумился: «А что то царство небесное? А что то второе пришествие? А что то въскресение мёртвым? Ничего того несть!»[56].

В 1498 г. на голову Дмитрия, внука Ивана III, сына Елены Волошанки, жидовствующим удалось добиться возложения шапки Мономаха и объявления его наследником русского пре­стола.

Против жидовствующей мерзости встали лучшие люди Русской земли. В лице представителей Русской Православной церкви: Иосифа Волоцкого, Нила Сорского, архиепископа Геннадия Новгородского, еретикам был дан дос­тойный отпор. Решение о назначении Дмитрия наследником престола было аннулировано и его вместе с матерью 11 апреля 1502 г. заключили в тюрьму. Наследником престола был провозглашён Василий III, отец Ивана Грозного. В следующем году несколько еретиков, в т.ч. и брат Фёдора Курицына, сожгли на костре.

Деятельность жидовствующих имела предопределённую экономиче­скую подоплёку. Еретики требовали от Русской церкви оказаться от владения земельным имуществом. В условиях становления самодержавной формы правления это могло означать только одно: усиление экономических позиций боярской аристократии и умаление политической роли великого князя. К счастью Иван III сумел предугадать развитие этих событий и предпринять соответствующие превентивные меры.

Однако ересь жидовствующих до конца вырвать не удалось. Некоторым жидовствующим удалось скрыться под маской идеологии «нестяжателей», а затем и протащить своего представителя в лице попа Сильвестра к Ивану IV Васильевичу Грозному.

На церковном соборе 1503 г., состоялась дискуссия между вождями двух монашествующих партий – «иосифлянами» и «нестяжателями». По существу и по духу оба течения Православной мысли соответствовали духу христианского учения. Во главе духовно-политического течения «иосифлян» стоял Иосиф Волоцкий, выступавший за усиление роли Русской Православной церкви в государстве, бережному отношению к Православным традициям. За требование сохранения церковного и монастырского землевладения, их политические оппоненты «нестяжатели» придумали этой группе название «стяжатели», считая, что владение собственностью несовместимо с монашеским служением. Позиция «нестяжателей», которых возглавлял страстный борец с жидовствующими Нил Сорский, в этом вопросе, вне всякого сомнения, была ошибочной. Собирание в руках церкви земельной собственности было не стремлением к личному обогащению, а средством, которое, в конечном итоге, позволяло усилить Русское государство. В будущем, когда церковь Петром I и Екатериной II была лишена собственности, распространение русофобских и антихристианских учений во властной элите не получило должного отпора. В XVI в. на соборах 1503 и 1531 гг. «стяжатели» сумели доказать свою правоту, отодвинув от России почти на два века опасность секуляризации церковных земель.

В учении Нила Сорского о «нестяжании», жидовствующие смогли разглядеть удобную для себя нишу. Замаскировавшись под «нестяжателей» с этих, внешне благопристойных позиций, они повели новые атаки на союз Русского государства и Русской Православной церкви. Под «нестяжательским» флагом жидовствующим удалось внедрить своего человека в ближайшее окружение Василия III. Стараниями боярских еретических кругов к нему, из далекого Белоозера в Москву, в 1509 г. был переведён старец Вассиан, в миру князь Василий Патрикеев. Вскоре ему удалось стать ближайшим советником великого князя. Ещё в 90-х гг. род Патрикеевых был активным распространителем ереси жидовствующих. Но, как говорится, сколько верёвочки не виться, конец всё равно наступит. В 1499 г. Патрикеевы попали в опалу, а князь Василий был пострижен в монахи в Кирилло-Белозерском монастыре.

Став советником великого князя, Вассиан, прикрыв свою идеологию учением покойного Нила Сорского, стал более осторожен. Осуждая обогащение монастырей, настаивая на секуляризации монастырских земель, сам Патрикеев, палец о палец не ударил, чтобы осудить жестокую эксплуатацию крестьян светскими феодалами. Ученик Максима Грека, Зиновий Отенский, свидетельствовал о роскошной жизни Вассиана, обвиняя его в том, что он ел лучшие блюда, пил редкие вина («романею, бастр, мушкатель, рейнское белое»)[57].

Выступление Вассиана в защиту монастырских крестьян было банальным проявлением лицемерия жидовствующего элемента. Его ненависть к иосифлянам диктовалась не защитой страждущих, а защитой интересов боярской аристократии – от роскоши в монастыре Патрикеев не отказался.

С помощью Патрикеева, проводившего кадровую политику в интере­сах еретиков, боярской аристократии удалось нанести существенный урон Русскому государству. Во-первых, существенно был замедлен процесс цер­ковно-государственного соединения, лежащего в основе строительства пра­вославного «самодержавства», или «Святорусского царства». Во-вторых, Патрикееву и его единомышленникам, выступавших против смертной казни жидовствующих, удалось спасти приверженцев еретических учений для будущей разрушительной работы.

Подрывную дея­тельность Вассиана удалось пресечь только в 1531 г., когда митрополит Да­ниил с фактами на руках смог доказать принадлежность Вассиана к секте жидовствующих.

В период правления Елены Глинской до 1538 г., можно наблюдать рост церковно-монастырского землевладения, что свидетельствовало о сближении интересов Русской Православной церкви и Русского государства.

Видные церковные деятели, главной целью которых было не только обоснование независимости церкви, но и укрепление государства, прилагали усилия по созданию полноценной идеологической концепции Святорусского царства. Одним из таких идеологов был Иосиф Волоцкий, чья активная борьба с жидовствующими принесла ему огромный авторитет в обществе. Иосиф Волоцкий сформулировал новый взгляд на предназначение царской власти в Русском государстве. Игумен провозгласил, что властью своей государь подобен «вышнему богу». Государя русского, доказывал Иосиф, сам «Господь Бог устроил вседержатель во свое место и посадил на царском престоле… и всего православного христианства, всея Руския земля власть и попечение вручил ему». Иосиф тем самым укреплял не только авторитет великого князя, но и роль церкви в государстве: если великий князь получает власть от Бога, то перед Богом он несёт и ответственность за неё, за надлежащую заботу о богатствах и процветании церкви. Иосиф Волоцкий являлся идеологом «воинствующей церкви», шедшей на союз с самодержавной властью, поддерживавшей её при условии сохранения и укрепления своих позиций в государстве.

Если говорить о позиции светских властей относящейся к проблеме церковного землевладения в конце XV в. и вплоть до середины XVI в., то можно выделить две тенденции. С одной стороны, великий князь стремился к ограничению роста церковного землевладения, но, с другой стороны, когда становилось заметно, что эти действия наносят ущерб Русскому государству, ограничения сменялись щедрыми пожалованиями монастырям. Центральная власть видела в Русской Православной церкви единственного мощного союзника в борьбе с боярской вольницей.

 

Формирование духовного образа «Святой Руси»

 

Ответственные государственные деятели в переломные моменты истории родной страны опираются на светлые идеалы своего прошлого, духовно-нравственные традиции своей истории и своего народа. В соответствии с ними постепенно вырабатывается новая идеологическая платформа, уходящая корнями в лучшие образцы и примеры доблести дедов и прадедов. Одновременно старое, отжившее подвергается критическому пересмотру, но оно никогда не подвергается осуждению, а, чаще всего, обрастает героическими мифами и сказаниями.

Не составляют, например, отдельного исключения и руководители современной РФ. Её руководители тоже в постоянном поиске. Не успел Д. Медведев в январе 2011 г. объявить о необходимости становления единой российской общности людей, как, он же, спустя три недели объявил о приемлемости мультикультурного сообщества. Если суммировать путаные высказывания последних руководителей РФ, относящиеся к историческому прошлому России, то они, вопреки общепризнанным фактам, полагают, что наша страна принципиально ничем не отличается от западной цивилизации. А в связи с тем, что в этой цивилизации главной ценностью является материальное богатство, то оно и вознесено этим дуэтом до уровня национальной идеи России[58].

К своеобразной методологической основе сложившейся идеологии Русского государства, самым ярким образам-идеалам «Святой Руси», можно отнести целый ряд историко-литературных документов, созданных самим Грозным или при его непосредственном участии.

Прежде всего, нужно отметить, появившееся в первой четверти XVI века, не позднее 1527 г., «Сказание о князьях Владимирских», т.е. созданное ещё до рождения Грозного. В «Сказании» говорилось о происхождении Рюриковичей от римского императора Августа. Здесь же утверждалось, что царские регалии – царский венец, бармы, золотая цепь, крест от древа распятия и сердоликовая шкатулка, принадлежавшая Августу, – достались московским великим князьям через Владимира Мономаха от его деда византийского императора Константина. «Сказание о князьях Владимирских» обосновывало династические права московских великих князей на царский титул. Главное здесь в том, что московские государи объявляются наследниками мистического «Первого Рима», а потому только они получают все права на хранение истинной веры. Тем самым перехватывалась инициатива у западноевропейских монархов и государств, издавна претендовавших на «римское» религиозно-мистическое наследие. Кроме того, удревление генеалогии московских государей на максимально возможный срок позволяло рассматривать историю самой России как часть общемировой истории, в которой Россия занимает самое достойное место. «Сказание о князьях Владимирских» использовалось в дипломатических и династических спорах, служило вступительной статьей к чину венчания Ивана IV на царство в 1547 году.

Далее, можно назвать «Лицев о й летоп и сный св о д», состоящий из 10 томов, содержащий около 9 тыс. листов, украшенных 16 тыс. миниатюр. Первые три тома были посвящены изложению истории человечества от сотворения мира до византийской истории до X века. Следующие семь томов посвящались отечественной истории, начиная с 1114 г. до взятия Казани в 1552 году. Работа на «Сводом» длилась с перерывами более 30 лет. Текст готовился под руководством митрополита Макария, а художественные миниатюры исполнялись мастерами митрополичьей и «государевой» мастерских. Этот выдающийся памятник фиксировал, подводил итог многовековому строительству Русского государства.

Не менее значимы были и «Вел и кие Ч е тьи-Мин е и». В этом монументальном собрании всей церковно-повествовательной и духовно-учительской литературы древней Руси. Каждый из 12 томов«Четьи-Миней» соответствовал определенному месяцу (отсюда название «четьи-минеи» – ежемесячные чтения), разбит по дням. Этот величайший труд был создан под руководством митрополита Макария и содержал более 27 тыс. художественно разукрашенных и переписанных от руки страниц большого формата. Составляя «Великие Четьи-Минеи». Макарий централизовал культ русских святых. Включение в текст выдающиеся памятники древнерусской литературы светского характера укрепил идеологию скрепляющую союз Русского государства и Русской Православной церкви.

Другим замечательным сводом, составленным на основании летописей и хронографов, представляющим собою первую попытку внесения системы в массу летописных известий стала «Степенная книга» («Книга Степенная царского родословия, иже в Рустей земли в благочестии просиявших Богоутвержденных скипетродержателей…»). Название «Степенная» объясняется тем, что изложение событий в ней расположено по родословным степеням великих князей. Произведение было составлено в 1560-1563 гг. в том же кружке митрополита Макария. «Степенная книга» прежде всего, официально-публицистический памятник, прославляющий царствующую династию. Важнейшие события истории Русского государства в «Степенной книге» были разбиты на 17 степеней (граней). Вся история страны складывалась из «степеней», которые в соответствии с церковными традициями изображались как ступени лестницы, ведущей к Богу. При этом в разворачивающемся во времени действии, каждая ступень превосходит по святости предыдущую, а каждый самодержец, концентрируя святость своего предка, добавляет свою долю святости.

И никакого оплёвывания своего прошлого.

Другим официальным художественно-историческим памятником стала «Казанская история». Речь здесь шла главным образом о завоевании Казани в 1552 г., но вместе с тем «Казанская история» не была и отдельной исторической повестью. Её автор ставил своей целью рассказать не только о взятии Казани при Иване IV, но и обо всей истории Казанского царства. В произведении соединились самые различные литературные влияния. Вопреки прежним канонам воинской повести, враги в «Казанской истории» изображались в героических красках: «един бо казанец бияшеся со сто русинов, и два же со двема сты». С 1552 г. Русь, со времени включения в её состав Казанского ханства, перестала быть мононациональным государством, а данное произведение не унижало прежних врагов, помогало адаптироваться татарской знати в русской служилой среде.

Уникальным духовно-политическим памятником стали «Послания Ивана Грозного Курбскому», где в законченном виде, впервые в русской истории, были сформулированы основные принципы самодержавной власти русских монархов. Достаточно указать на то, что Первому посланию Ивана Грозного был придан характер важнейшего государственно-идеологического мероприятия, и оно зачитывалось во всех Русских Православных храмах. Послания подводят черту под Божественной и юридической легитимацией самодержавной власти.

С. Перевезенцев вычленил несколько принципов духовно-политиче­ского обоснования самодержавной власти русских монархов, которые обос­новал Иван Грозный лично[59].

Первый принцип – божественное происхождение самодержавной власти, богоизбранность самого государя.

Второй принцип – русский государь имеет законные династические права на владение царским титулом. Иван IV в своих произведениях постоянно использовал аргументы «Сказания о князьях Владимирских». Позднее государь в собственных посланиях напоминал адресатам о своём родословии от римского императора Августа и его брата Пруса, потомок которого князь Рюрик «пришел и начал царствовать» на Руси. «Сказания о князьях Владимирских» стали официальной генеалогией не только Рюриковичей, но и царей из династии Романовых. Верительные грамоты русских послов содержали родословную московских государей. «…Государство наше Русское от начала особо содержится нами, вечными государи русскими, начиная от Августа, императора римского, и до Рюрика», – говорилось в наказе Ивана IV в мае 1556 г. для посла И. Воронцова к польскому королю и литовскому великому князю Сигизмунду II Августу. Грозный считал себя продолжателем древней династии, настаивая на превосходстве наследственного монарха над монархом выборным. Поэтому русский государь призван «владеть людьми«, а польский – всего лишь «устраивать их»[60].

Третий принцип – полнота самодержавной власти. В первом послании Курбскому государь привёл немало исторических доказательств того, что полная самодержавная власть более эффективна в достижении стоящей перед Россией великой мистической цели: утверждение православной истины во всем мире. Анализируя события давнего и недавнего прошлого, государь стремился показать, что «многоначалие» или подчинённость правителя церковной власти ведут к кризису и распаду великих держав. Основываясь на этом историческом опыте, Иван Грозный утверждал необходимость и возможность только неограниченно самодержавного, единовластного правления в России.

Четвёртый принцип – главный смысл власти русского самодержавного государя состоит в том, чтобы нести свет истины по всему миру, устроить и свою страну, а то и весь мир по Божественным заповедям.

Именно в вышеназванных сочинениях, подготовленных лично государём Иваном IV Васильевичем Грозным впервые полностью, в законченном виде, были сформулированы и теоретически обоснованы основные принципы самодержавной власти русских монархов.

Состоявшийся в 1551 г., по инициативе царя и митрополита Макария, Стоглавый собор, принял важнейшие решения по закреплению «церковной старины». На соборе были зафиксированы своеобразные черты Русской Православной церкви в области церковной обрядности и догматики, сложившиеся на протяжении XI – первой половины XVI вв.

Здесь представляется необходимым обратить внимание на политические реалии Русского государства освободившегося от золотоордынской зависимости с теми библейскими практически-рекомендательными установками, изложенными в 1-й книге Царств Священного писания. Именно здесь содержится рассказ о том, как появились в земной истории человечества цари. Библейские установления были для наших предков прямым руководством к действию. Известно, что именно великого князя Ивана III некоторые его современники уже титуловали царем, а подданные начинали именовать себя «рабами» государя.

В Библии говорится, что древние иудеи в «один прекрасный момент» стали потребовали у судьи Самуила, связующего звена между Богом и народом, чтобы тот испросил у Бога царя над ними. В ответ на молитву Самуила Господь ответил Самуилу: «Ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними; … представь им и объяви им права царя, который будет царствовать над ними» (1 кн. Цар. 8: 7–9). Бог установил права царя и его обязанности. Однако идеальным общественным устройством, по Библии, может считаться только теократия. Отказ людей от Боговластия означал, что люди впали в грех и отказались от непосредственной власти Бога. Древние иудеи сами признают этот грех, говоря Самуилу: «Ибо ко всем грехам нашим мы прибавили еще грех, когда просили себе царя» (1 кн. Цар. 12: 19). Так возникла монархия. Однако главным источником власти царя является Божия воля, а царём стать только тот человек, на которого укажет Господь. Сама же власть монарха должна рассматриваться подданными как богоданная, а подданные – это рабы царя. Попытка ограничения власти самодержца при таких условиях могла рассматриваться только как вероотступничество.

Время Ивана IV Васильевича Грозного было также переломным временем. Государь, совместно с Русской Православной церковью, находился в постоянном духовном поиске. Требовались новые идеи, которые могли обосновать легитимность Русского государства. Однако эта новизна должна опираться на традиции. «Как может цвести дерево, если у него высохли корни?», – спрашивал он Курбского в первом послании[61].

Ярко проявился талант Ивана Грозного в эпистолярном жанре. Его письма настоящее литературное чудо. Царь умело применял все приёмы публицистики: обличение, ссылки на религиозные авторитеты, он саркастически

издевался над своими идеологическими врагами, пародирует, цитировал притчи, апостолов, активно применял риторику. Сквозь толщу веков и уже не наш язык пробивается настоящий литературный талант.

С. Шмидт отметил в лексике Ивана Грозного московское просторечие в сочетании с фольклорными эпитетами и метафорами, непосредственность языка, полнокровность и его многообразие [62]. Воздействие лучших образцов древней русской литературы

В. Андриянова-Перетц выявила лексические образы Ивана Грозного сближающие его с языком «Моления Даниила Заточника»[63]. Следует подчеркнуть, что «Моление» было написано неизвестным автором в форме обращения к переяславско-суздальскому князю Ярославу Всеволодовичу в первой трети XIII века. Своеобразному стилю этого древнерусского литературного памятника присущи сочетание цитат из Библии, летописи с живой речью и сатирой, направленной против бояр. Итальянец М. Фоскарино отмечал, что Грозный читал «много историю Римского и других государств... и взял себе в образец великих римлян». «За исключительные качества своей души, – писал М. Фоскарино – за любовь к нему подданных и великие дела, совершённые им со славою в короткое время, достоин он встать наряду со всеми другими государями нашего времени, если только не превосходит их»[64].

Сочинения Грозного содержат множество ссылок на произведения древней русской литературы, русские летописи, библейские тексты, истории древней Иудеи, истории Византии, жития святых, труды византийских богословов и т.д. Он наизусть, близко к тексту, мог приводить пространные выдержки из Священного писания. Такого искрометного, такого сочного языка нет в выступлениях, в посланиях других великих князей, царей, императоров, Генеральных и Первых секретарей ЦК КПСС и президентов, одним словом, всех руководителей государства Российского за всю историю его существования.

Богатейший внутренний духовный мир Ивана Васильевича базировался на традициях Русской Православной культуры. Немногие знают, что Грозный был выдающимся композитором своего времени. Царь любил хоровое пение и покровительствовал ему. Известны его собственные музыкальные произведения, сохранившиеся в рукописи «Книга глаголемая Стихирарь месячный, иже есть Око дьячье». Стихирарь содержит два произведения: «Творение царя Иоанна владыки российского» и «Творение царево». Первое сочинение посвящено московскому митрополиту Петру, который, став в 1299 г. общерусским митрополитом, со всей решительностью встал на сторону начавшей свой путь к возвышению Москвы. Глубокими идеями исторической памяти проникнуто и второе его музыкальное творение – «Стихира в честь встречи иконы Владимирской Богоматери». Событие, связанное с этим торжеством, было одним из самых драматических в истории Русского государства. В июне 1395 г. к границам государства со своим несметным войском подошёл Тамерлан. Положение Москвы казалось безнадежным. Но 23 июня (старого стиля) в день, когда в Москву из Владимира была принесена почитавшаяся на Руси икона Богоматери Владимирской, Тамерлан внезапно повернул своих коней обратно на восток.

Иван Грозный был и сочинителем духовных текстов. Среди его произ­ведений можно назвать «Послание к Князю Михаилу Черниговскому и боя­рину его Феодору», а также «Духовное завещание». Русский историк Вукол Михайлович Ундольский (1815-1864) выявил другие неизвестные писания Ивана, в их числе несколько тропарей канона Даниилу, Переяславскому чу­дотворцу – крёстному отцу Грозного. К Ивану были близки лучшие духовные певцы-«распевщики» того времени – Иван Нос, Фёдор Христианин и создатель «усольского распева» Степан Гладыш. Первые двое были композиторами. Иван понимал значение музыкального творчества для страны. И «творцы», и «распевщики» возвеличивали новых русских чудотворцев, освящали государственное единство.

Называть Ивана Грозного «суперэгоистом»[65], оценивать его поступки одним лишь стремлением к «неограниченной личной власти»[66], по меньшей мере, некорректно. Иван IV совершенно иначе понимал власть, нежели рядовой современный обыватель. Она для него была не только бременем, но и выполнением Божественных предначертаний, своего рода разновидностью монашеского подвига. Все изменения, которые произошли в России, проистекали не из личного «хотения» Ивана ІV. Концепция построения нового государства исходила из анализа сочетания смысловых структур средневекового сознания и личных идеологических установок самого Ивана Грозного. Если и можно говорить об его личной власти, то опиралась она на традиции, общественные структуры и, наконец, формирование его взглядов опиралось не на больные фантазии, а твёрдые идеологические, духовно-политические традиции.

Всю свою жизнь он, при опоре на твёрдые моральные установки Православного учения, посвятил единству Русского государства. Только ради этого строились великолепные храмы. Собор Василия Блаженного был воздвигнут в 1556-1560 гг. русскими зодчими, псковским мастером Посником Яковлевым и Бармой во время его правления. Не случайно его называют «восьмым чудом света». Ни до, ни после Ивана Грозного сравнимого по значимости, восхитительной красоте, архитектурного произведения в России не появилось. Собор непосредственно ассоциировался с Небесным Градом, в который превратился в земной Иерусалим после входа в него Христа. В Вербное воскресенье царь шёл пешком в этот храм, ведя под уздцы лошадь, на которой восседал митрополит.

Всего в России за время его правления было возведено более 100 монастырей и храмов. В каменном строительстве, деревянном зодчестве доминировала шатровая архитектура. Шатровое строительство должно было служить возвеличению победоносного самодержавия.

Те же мотивы звучат и в иконописи. Пожалуй, самым значительным иконописным образом Святой Руси стала икона «Церковь воинствующая», известная ещё и под названием «Благословенно воинство Небесного Царя». С одной стороны, она символизировала взятие Казани, но, с другой стороны, она подводила итог мучительным поискам духовного бытия Русского государства в земной жизни: Православные воины во главе с Православным государем, вслед за Архангелом Михаилом движутся от горящей крепости к Небесному Иерусалиму. Русь, говорила эта икона, познала духовный смысл и цель своего исторического развития – подготовка к Страшному суду, к участие русских воинов в Последней битве с мировым злом под водительством Архангела Михаила, спасение и вечная жизнь в Небесном Иерусалиме.

Даже искусство резьбы по дереву использовалось для пропаганды новых политических идей. Так, например, на царском месте Ивана Грозного появились фрагменты истории великого Владимира Мономаха.

При Иване IV Васильевиче сформировались первые черты духовного лика нашего государства. Были проведены важные административные реформы: судебная, местного самоуправления, армии, государственных ведомств. При нём был введён запрет на употребление спиртных напитков, кроме праздничных дней. Основано книгопечатание.

Глубокая религиозность Иоанна IV, как основа его мировоззрения, опиралась не на бездумную веру, а на прекрасное знание Священного Писания, книг богослужебного круга, произведений русской и византийской духовной литературы, монастырских уставов и правил.

За время правления Ивана Грозного территория страны увеличилась с 2, 8 до 5, 4 млн. кв. км, основано 155 городов и крепостей, численность населения возросла на 30-50%[67].

Конечно, были в Русском государстве свои предатели. Бежали от него, может быть, всего несколько десятков представителей княжеско-боярской аристократии, однако из Европы в Россию эмигрировали более 30 тыс. семей.

О высочайшем патриотизме, мужестве, стойкости русского народа, его преданности Ивану IV, свидетельствовали прямые враги Русского государ­ства. А. Гваньини свидетельствовал: «Замки и все крепости защищают муже­ственно и весьма упорно. Все – и вельможи и чиновники, и светские и духов­ные сердечно уверены и торжественно признают, что воля Государева есть воля Божья; и чтобы Государь ни делал, все делает по воле Божьей»[68]. Секретарь С. Батория Гейденштейн писал о русских пленных: «По установлениям своей религии они считают верность Государю в такой степени обязательной, как и верность Богу, они превозносят похвалами твёрдость тех, которые до последнего вздоха сохранили присягу своему князю, и говорят, что души их, расставшись с телом, тотчас переселяются на небо»[69].

Всё вместе взятое – литература, музыка, архитектура, живопись – утверждало идеологию Русского государства, одновременно с которым развивалась мощная и своеобразная национальная культура населявших его народов.

Жизнь каждого человека, от царя и до последнего холопа, подчинялась только одной цели «…быть достойным великой миссии, выпавшей на долю России, – завершить ход мировой истории, быть постоянно готовым к тому, чтобы в любой момент предстать перед Господом и отчитаться за себя и своих близких»[70].

Миф об «Избранной Раде»

Поколения историков бьются над разгадкой термина «Избранная Рада», её составом, условиями функционирования этого органа. Период её деятельности историки охватывают с момента сближения Ивана Грозного и попа Сильвестра в 1547 г. до её роспуска спустя 13 лет. Словосочетание «Избранная Рада» вошло в историческую литературу, но юридически современники и участники политических событий этот орган не закрепили. Его функционирование один из наиболее живых исторических мифов.

Этот термин был введён в оборот предателем Курбским, утверждавшим, что до изгнания Сильвестра и Адашева, входивших в «Избранную Раду», в России успешно проводились реформы, а Иван Грозный был хорошим и добрым царём. Письменные источники этого времени, в т.ч. и относящиеся к самому Ивану Грозному, об «Избранной Раде» не говорят ни полслова, но упоминают действительно существовавший орган «Ближнюю думу». О «Ближней думе» несколько раз говорил ми­трополит Макарий. Некоторые исследователи в «Ближней думе» рассмотрели «Избранную Раду», и, далее, по­ставив знак тождества в терминах, рассматривали это объединение, которое и проводило реформаторские мероприятия. При Иване Грозном, помимо Боярской думы, функционировала «Ближняя дума» – реальное учреждение, действовавшее на протяжении многих лет.

Так, например, к моменту болезни Ивана Грозного в начале марта 1553 г. в Боярской думе числился 31 боярин. Из этого числа выделялась «Ближняя дума» – 10 человек в 1553 году и 9 человек в 1554 году. «Ближнюю думу», а также немногих «ближних людей», имевших прямое отношение к повестке дня, собирали для решения текущих вопросов.

В своих ранних работах разделял эту мысль и Р. Скрынников. Позже Р. Скрынников, помимо «Избранной Рады», обнаружил кружки (группировки) Адашева и Сильвестра, входивших полностью или частично в правительство. Вначале, по мнению историка, доминировал «кружок Сильвестра». Затем Скрынников более высоко оценил реформаторскую роль «кружка Адашева», называя его «ядром правительства»[71].

Далее, Скрынников пришёл к выводу, что «Избранная Рада» вроде бы существовала, но её состав почему-то не совпадал с составом «Ближней думы». В конце концов, позиция Скрынникова приблизилась к позиции отрицания «Избранной Рады».

Скрынников увидел, что в марте 1553 г. вне списка «ближних людей» остались значимые представители боярской знати. Однако вознегодовали они, прежде всего из-за появления в окружении царя худородной родни Анастасии Романовой, её братьев[72]. Однако возникает вопрос: почему боярская аристократия спокойно терпела присутствие рядом с царём Алексея Адашева и попа Сильвестра, ещё более далёких от корня Рюриковичей?

Ответ может оказаться совершенно неожиданным: Адашев и Сильвестр исполняли контроль над Иваном ІV, который им поручила боярская знать. «Любимцы» царя, хотя и были талантливыми людьми, с хорошими организаторскими качествами, но на первых порах, они не играли самостоятельной роли и были послушными марионетками в руках аристократии. Выполняя её волю, Сильвестр был лоббистом её интересов. Таким образом, «Ближняя дума» и «Избранная Рада» это далеко не одно и то же.

Когда же исследователи начинают рассуждать об «Избранной Раде», то обычно упоминают только Сильвестра, А. Адашева, Д. Курлятева, ну и, крайне редко, митрополита Макария и А. Курбского.

Легенда о попе, обратившемуся к Грозному, во время пожара, нужна была Курбскому для обоснования значимости, выскочившей как чёрт из та­бакерки, «Избранной Рады». Этот мифический орган власти отодвигает в тень царя-ре­форматора, делает его фигуру на политическом поле малозначительной, не­приметной. Однако термин «Избранная Рада», благодаря Н. М. Карамзину, всё же прижился в исторической литературе и его использование вполне допустимо.

Если Соловьёв, Ключевский или Платонов писали об «Избран­ной Раде» как о детище княжески-боярских кругов, то советские исследова­тели писали о ней как о «правительстве компромисса», преобразования кото­рого отвечали «пожеланиям дворянства и дальновидных кругов боярства»[73].

Между прочим, у Ивана Грозного употребление Курбским термина «Избранная Рада» возражений не вызвало. Возражение у него вызвала роль советников, которую они исполняли в этом неформальном органе. Грозный не один раз говорит о «злобесовских» советниках, стоящих за Сильвестром и Адашевым. В свою очередь Курбский изображает их как «мужей разумных и совершенных». Принадлежность к этому неформальному кружку неродовитых Сильвестра и Адашева, характеризует её как внесословную организацию, но имевшую власти гораздо больше, чем Ближняя и Боярская Думы. «Избранная Рада» не закрепила свой юридический статус, действуя за политической ширмой, без огласки. «Это был, – писал С. Ф. Платонов, – частный кружок, созданный временщиками для своих целей и поставленный ими около царя не в виде учреждения, а как собрание " доброхотающих" друзей»[74]. По его мнению, «Избранная Рада» существовала не в виде государственного учреждения, а в виде частного кружка-собрания, поставленного Сильвестром и Адашевым рядом с царем Иваном.

Конечно же, «" доброхотающие" друзья» искренними друзьями Ивана IV не были. Их цель состояла в одном: ограничить его власть в пользу боярской аристократии. Вот этим «друзьям» Курбский и воздаёт блестящие эпитеты и похвалу. Отсюда можно сделать элементарный логический вывод»: «Избранная Рада» являла собой едва видимую часть вершины айсберга разветвлённой и многочисленной организации «ереси жидовствующих», которая дожила до середины XVI века, приспосабливаясь к меняющимся политическим условиям. В самом слове «Рада» Курбский зашифровал свои конечные политические цели. Перед его глазами был высший совет – «паны-рада», ограничивающий власть польского короля. Курбский самым названием подтверждает претензии Ивана Грозного, который с горечью говорил об устранении его от дел советниками, самовольно раздававшими чины и земли.

Поэтому вовсе не выглядит странным то, что Грозный и Курбский в переписке завели разговор о советниках царя уже после того как с ними было покончено.

Для того, чтобы приглядеться к реальной исторической обстановке того времени необходимо реально осмыслить цепь исторических фактов, которые должны помочь с определением политической роли и веса политических институтов России.

К 1547 г. боярская олигархия присвоила себе не просто царскую казну, золотую утварь и дорогие шубы, о чём так сладострастно повест­вует Радзинский, стремясь показать Ивана Грозного мелким обидчивым кро­хобором, а на деле нещадно разворовывала и разоряла страну. Эта боль его юных лет много позже прорвётся на страницы редактируемых царём ле­тописей, где он, вспоминая своё детство, бесчинства и преступления бояр, напишет: «Потом напали (бояре) на города и села, мучили различными спо­собами жителей, без милости грабили их имения. А как перечесть обиды, ко­торые они причинили своим соседям? Всех подданных считали своими ра­бами, своих же рабов сделали вельможами». Словом, «делали вид, что правят и распоряжаются, а сами устраивали неправды и беспорядки, от всех брали безмерную мзду и за мзду все только и делали». В подлиннике окончание этой фразы звучит впечатляюще, нежели в академическом переводе: всё «по мзде творяще и глаголюще»[75].

Московские события июня 1547 г., под влиянием кото­рых свершился важный нравственный перелом в Иване, в исторической ли­тературе так же, в основном, основаны на свидетельствах Курбского. Весна и лето в тот год выдались на редкость знойными, отчего в Москве начались страшные, небывалые дотоле пожары. Именно им и суждено было ускорить развязку событий. В июне выгорел весь посад. Едва не погиб сам митрополит – его на веревках спустили из горящего Успенского собора. Тысячи людей лишились крова и имущества. В неслыханном бедствии молва сразу же обвинила тех, кто был более ненавистен этом народу – Глинских. В присутствии митрополита, на глазах самого Ивана, Юрия Глинского, дядю царя, забили камнями. После этого были совершенно разграблены все дворы Глинских и перебиты все их слуги. Ивану посоветовали уехать из мятежной столицы в подмосковное село Воробьево. Спустя три дня москвичи явились и туда. Эти люди пришли по решению веча, созванного московским палачом. Факт при­хода москвичей «в Воробьёво в полном боевом снаряжении свидетельствует, что чёрные люди считались с возможностью» применения против них ору­жия и были готовы отстаивать свои требования[76]. Но вопреки мнению, вне­дрённому Курбским, а затем и Карамзиным, сила против мятежных москви­чей применена не была. Напротив, Никольский летописец свидетельствовал, что опала была возложена только «на повелев­ших кликати», остальные же беспрепятственно вернулись в Москву[77].

Состояние Ивана Грозного, его нравственное перерождение, произошло под влиянием страшного бедствия и возмущения народа, лучше всего описал митрополит Иоанн (Снычёв): «В бедствиях, обрушившихся на Россию, он увидел мановение десницы Божией, карающей страну и народ за его, царя, грехи и неисправности. Пожар почти совпал по времени с венчанием Иоанна на царство. Церковное Таинство Миропомазания открыло юному монарху глубину мистической связи царя с народом и связанную с этим величину его религиозной ответственности. Иоанн осознал себя " игуменом всея Руси". И это осознание с того момента руководило всеми его личными поступками и государственными начинаниями до самой кончины» [78].

Вместе с тем внутренние изменения, произошедшие в душе царя, сопровождались и с удалением от власти Глинских, родных его матери, куда они больше никогда не вернулись. Отнюдь не случайно Грозный много позже напишет о тех днях: «И вниде страх в душу моя, и трепет в кости, и смирился дух мой» – ведь смирение для христианина как раз и означает глубокое осознание им своих грехов и долга перед Богом и людьми.

А где же в это время был Сильвестр? Историки на протяжении двух столетий идут по проторенной Курбским дорожке. Р. Скрынников, в своей талантливой работе, полностью доверился его точке зрения[79]. Однако ни один из современных тем событиям исторических источников не упоминает имени Сильвестра около Ивана Грозного в те трагические дни.

Легенда о бесстрашном наставнике, пришедшем к Ивану во время пожара, всецело принадлежит Курбскому, который, исказив факты, писал об этом почти 20 лет спустя. На деле карьера автора последней главы «Домостроя» и «Жития княгини Ольги» только-только брала свой старт. Говорить о каком-то его «благотворном» влиянии на Ивана в момент пожара, по меньшей мере, безосновательно. Сближение Ивана Грозного с Сильвестром произойдёт только в 1548-1549 гг.

Роль этого временщика как реформатора откровенно преувеличена. Официальным духовником царя он никогда не был. До конца 1547 г. эту функцию исполнял Фёдор Бармин, в 1548-1549 гг., его сменил Яков Дмитриевич, а в 1550-1562 годах этот пост занимал Андрей, будущий митрополит Афанасий. Сильвестру, без согласия митрополита Макария, удалось узурпировать эту роль на рубеже 1549-1550 гг. А. Курбский вспоминал об этом периоде отношений Сильвестра и Грозного с умилением: «…от прокаженных ран исцелил и очистил был и развращенный ум исправил, тем и овым наставляюще на стезю правую»[80]. Но Сильвестр так и не получил официальное право на статус царского духовника.

Сильвестр был близок к власти, но официально никогда ею не обладал. Он был склонен к чтению нотаций молодому царю или нудной регламентации личной жизни. При благоприятных обстоятельствах священник придворной церкви мог попытаться и «повоспитывать» царя. Иван Грозный со своим самолюбием мог усмотреть здесь и бестактность, и несоблюдение субординации. После доказанного обвинения в ереси государственно-церковным собором 1560 г., он был сослан в отдалённый монастырь, где и умер между 1568 и 1573 годами. В переписке Грозного и Курбского, поп стал мелкой разменной монетой – своеобразным аргументом в дискуссии[81].

Сильвестр стремился направить деятельность Ивана Грозного в выгодном боярским олигархам русле. Молодой царь не мог не страдать серьёзными комплексами неполноценности и это бояре попытались использовать на полную катушку.

Во-первых, Иван Грозный был сыном невенчанного государя[82].

Во-вторых, его рождение произошло от второго брака Василия III, после неканонического расторжения первого брака с Соломонией Сабуровой.

В-третьих, в детстве над ним бояре открыто издевались, заставляя «петь у крестов», оскорбляя в присутствии митрополита. Они могли изречь свой «приговор», несмотря на мольбу Ивана, когда арестовали его любимца Ф. Воронцова и отправили того в Кострому.

В 1547 г., будучи царём, Иван Грозный наглядно продемонстриро­вал своё бессилие, когда не смог защитить родственников своей матери – князей Глинских.

В большинстве учебников истории сообщается, что вслед за Сильвестром около царя появился «незнатный» А.Ф. Адашев. На самом деле этот мелкий костромской дворянин, в 1538-1539 гг., находился в составе русского посольства в Константинополе. Сказавшись больным, задержался в Турции на целый год. По прибытии в Москву сразу же был представлен 10-летнему Ивану Грозному. Кто его без лишних проволочек провёл к носителю высшей власти в стране, а также чем он занимался в течение года в Турции, остаётся неизвестным. Остаётся только предполагать, что именно в том визите на Босфор кроется загадка его принадлежности к еретикам, что будет раскрыто на церковном соборе в 1560 году.

А какой долей власти в конце 40-х - начале 50-х гг. пользовались Сильвестр и Адашев? Совершенно независимый от влияния Грозного и Курбского Пискаревский летописец (первая половина XVII в.) говорит о них как соправителях Русской земли, осуществлявших реальную власть в стране от имени царя. В 1585 г., спустя 25 лет после смерти Адашева, русский посол сообщал из Польши, что гнезненский архиепископ Станислав Карнковский сравнивал А. Адашева, с набравшим тогда политический вес, царским шурином Борисом Годуновым.

Пользуясь своим служебным положением, он добился внесе­ния незнатного рода Адашевых в «Государев Родословец», что позже отме­тил и Грозный: «…сами государилися, как хотели»[83]. Более того, Адашев непо­средственно участвовал в распределении по службе служилых людей «государева двора», что было отраженном в Дворовой тетради 50-х годов XVI века. Это давало возможность Адашеву и Сильвестру продвинуть «своих» людей во власть, установить личный контроль над ключевыми должностями[84].

В эти же годы Сильвестр своё участие в политической жизни не афишировал: вторжение в мирскую жизнь священниками не приветствовалось, кроме этого нельзя было дать обнаружить подлинные замыслы по изменению государственного строя России.

На плечах Сильвестра еретики в очередной раз приобрели определяющее влияние на государя. Произошло это в результате событий в июне 1547 года, которые можно охарактеризовать как государственный переворот. В определённом смысле повторилась ситуация, которая сложилась в окружении Ивана III, где сторонники «ереси жидовствующих» захватили ключевые позиции.

Митрополит Макарий, за плечами которого, в отличие от Ивана Грозного, был богатый жизненный опыт, сумел в два счёта вычислить этой пройдоху и придержал его карьеру на уровне священника московского Благовещенского собора. Однако Сильвестру с Адашевым, на первых порах, удалось добиться значительного большего: предположительно до 1550 г. они лишили Макария прямого доступа, с глазу на глаз, к Ивану IV.

В тандеме Сильвестр-Адашев первое место, вне всякого сомнения, принадлежало попу. Лицевой летописный свод (Царственная книга), написанный предположительно в 70-80-х гг. XVI в. говорит, что Сильвестр «указываше» митрополиту, владыкам, игуменам, попам, боярам, дьякам, воеводам, детям боярским «и всяким людям»[85].

Сохранились источники, прописывающие постепенное, трёхступенчатое овладение властью Сильвестром и Адашевым. Так, например, Ивана Грозный в одном из писем Курбскому, напомнил беглому князю, как приблизил их к себе, «чая» от первого «прямые службы», а от второго — «совета духовного». Вначале они служили государю притворно: «не истинно, а лукавым советом». Затем, войдя в тайный сговор «и начаша советовати отаи нас». В конце концов, Адашев и Сильвестр низвели Грозного до роли председателя в Боярской Думе. Пискарёвский летописец, Царственная книга, личная переписка Сильвестра рисуют аналогичную картину.

Прежде чем достигнуть таких высот, откуда Сильвестр мог повелевать князьям, он и Адашев, воспользовавшись молодостью Ивана IV, его душевным смятением, естественно при поддержке самих князей, смогли провести своеобразную кадровую революцию в Боярской думе. В начале февраля 1549 г. Боярская дума насчитывала 18 человек, из них 14 человек вошли в неё после 1547 года. К концу 1549 г. насчитывалось 32 боярина, причем характерно, что десять бояр получили свои звания впервые. Сходная картина наблюдается и при изучении состава окольничих. Из девяти человек в 1549 г., только один служил окольничим до пожара 1547 года[86].

Эти изменения носили ярко выраженный политический характер. Однако усиливали они не Ивана IV, как политическую фигуру, а послужили укреплению власти Сильвестра и Адашева. Вероятно точка И. Я. Фроянова, более близка к истине: «…они сумели добиться желаемого, перехитрив молодого, а потому неопытного и доверчивого царя»[87].

А. Л. Хорошкевич считала, что обновлённая Дума делилась на две группы – сторонников царя и приверженцев прежнего, боярского правления[88]. Однако, скорее всего, в ней были группа сторонников Ивана IV и «советников» политического тандема Сильвестр-Адашев. На первых порах сторонники тандема были в большинстве.

Уже в начале февраля 1549 г. Боярская дума публично унизила Грозного, продемонстрировав его полное политическое ничтожество. Царь трижды просил Боярскую думу не умалять его царского достоинства в переговорах о заключении перемирия с Литвой, где бояре в итоговом документе напротив его имени поставили титул «великий князь». Власть всецело принадлежала «советникам» и на международной арене титул «царя» они защищать не собирались. Интересно, что свою руку к этому решению, заняв позицию Боярской думы, приложил Сильвестр. Иван вынужден был отступить[89].

Спустя несколько дней после этого отказа, на Соборе примирения, где присутствовали члены Боярской думы, Освящённого собора, воеводы и «большие» дворяне, Грозный наносит ответный удар. Он объявил, что отпускает боярам и дворовым чинам вину за «силы и продажи, и обиды великие в землях и в холопех». Амнистия по преступлениям охватывала период «до его царьского возраста». Конечно, здесь была и демонстрация его немощи как политика, но далее он пообещал «давать суд» обиженным дворянам и «христианам». Боярским наместникам Иван Грозный оставил право суда только по делам связанным убийством, воровством и разбоем. Объявив о своей защите служилого сословия, он бросал вызов боярской верхушке. Потерпев поражение на внешнеполитическом фронте, Грозный попытался усилить свои позиции во внутриполитических вопросах.

Таким образом, уже в 1549 г. между царём и боярами пролегла первая трещина. Одно только непризнание царского титула на международной арене, поддержанное боярской верхушкой, говорило о многом.

В 1550 г. соотношение сил изменилось не в пользу в Ивана Грозного. В принятом в этом году Судебнике, статья 98 закрепляла верховную власть Боярской думы. Отныне все законы и установления должны были приниматься, а дела «вершитца» «з государева докладу и со всех бояр приговору»[90]. Более того, Судебник отводил Ивану Грозному только совещательную роль, сохранив возможность «приговора» одних бояр, без его участия. Но и этого боярской верхушке показалось мало. Со времён малолетства Грозного они привыкли царский «приговор» произносить едва ли не автоматически и поэтому в боярском «приговоре» 11 мая 1551 г., «доклад» вообще заменили «ведомом».

Баланс во внутриполитической жизни был изменён в пользу «реформаторов» от Избранной Рады. Ничтожество Грозного бояре раз за разом подчёркивали и во внешнеполитической сфере. Например, такой важный акт как отправка войска в Астрахань в октябре 1553 г., А. Адашев и дьяк И. Висковатый принимали, со ссылкой на «государево веление», самостоятельно.

А как «советовати отаи нас» свидетельствует письмо Сильвестра казан­скому наместнику А. Б. Горбатому-Шуйскому, написанному зимой 1552-1553 гг. Из горсти самоуничижительной риторики, присутствующая в его по­слании – «благовещенский поп», «последняя нищета», «грешный», «неклю­чимый», «непотребный раб Сильвестришко» – ярко вырисовывается фигура попа-провокатора. Иван Грозный, ранее, строго наказывал Горбатому-Шуй­скому не крестить в Православную веру нехристианские народы Поволжья принудительно. Царь придерживался старой практики русских князей, остав­лявших внутренний уклад жизни подвластных племен нетронутым. Это было очень важно в крае, который не пришёл в себя после падения Казани. Однако Сильвестр поучал князя проводить христианизацию силой, что шло вразрез с политикой Грозного и носило явно провокационный характер. Но Сильвестр предстаёт не только провокатором. Он открыто узурпирует царские полно­мочия, посоветовав Горбатому-Шуйскому прочитать своё письмо «…прочим Государьским Воеводам, советным ти о Государеве деле, и священному чину, и Христоимянитому стаду»[91].

И всё же Грозный не остался одиноким в этом скрытом от посторонних глаз политическом противостоянии. Противником временщиков выступил митрополит Макарий. Лишённый возможности непосредственной встречи с царём, предположительно в 1550 г., он направляет «Послание царю Ивану Васильевичу»[92]. Осудив деятельность советников, обступивших государя после свержения Глинских, автор «Послания» постарался у царя вызвать тревогу за судьбу русского «самодержавства». Святитель напомнил о божественную природу происхождения власти Ивана IV. Макарий нарисовал картину последних грехопадений русских людей: «Возста убо в нас ненависть, и гордость, и вражда, и маловерие к Богу, и лихоимство, и грабление, и насилие, и лжа, и клевета, и лукавое умышление на всяко зло, паче же всего блуд и любодеяние, и прелюбодеяние, и Содомский грех, и всякая скверна и нечистота. Преступихом заповедь Божию, возненавидихом, по созданию Божию, свой образ, и строимся женскою подобою, на прелесть блудником, главу и браду и усе бреем, ни по чему не обрящемся крестьяне: ни по образу, ни по одеянию, ни по делом, кленемся именем Божиим во лжу, к церквам Божиим не на молитву сходимся…»[93]. В «Послании» говорится о распространении еретических учений, которые распространяются тайно создаваемыми кружками и объединениями.

Мимоходом отметим, что в 1550 г. дьяк Иван Висковатый едва ли не благим матом прилюдно кричал, обвиняя Сильвестра в еретичестве. Но тому удалось выскользнуть сухим из воды, а к 1553 г. тандем сумел Висковатого сделать «своим».

Таким образом, между митрополитом и Сильвестром началась борьба «за душу» Ивана Грозного. Насколько опасной для Макария являлась политическая ситуация в то время, можно судить по концовке «Послания» митрополит говорит о тайном характере этих записей. Он выразил веру в государя, но попросил его сохранить в тайне содержание своего письма до лучших времен.

Мало-помалу Иван IV начал прозревать. Если выступая в декабре 1547 г. в Казанский поход, Иван IV для управления государственными делами оставил в Москве группу бояр во главе с Владимиром Старицким, то в 1552 г., в аналогичной ситуации уже митрополиту Макарию была определена роль наместника-правителя.

Укреплению позиций Макария способствовали так же и решения Сто­главого собора (январь-май 1551 г.). До его созыва, Адашева и Сильвестр в 1549–1551 гг., прилагали усилия по уничтожению монастырского землевла­дения. Ради этой цели они задействовали для идеологической обработки царя Максима Грека, старца Артемия, еретика и нестяжателя, бывшего ко­роткое время игуменом Троице-Сергиева монастыря. И Грек, и Артемий, письменно и устно, уговаривали Грозного пойти на секуляризацию мона­стырских земель.

Реформа церкви, задуманная тандемом Сильвестр-Адашев, должна была идти путем «опрощения» церковной организации по типу западной протестантской церкви, что означало слом апостольской церкви в России. Секуляризация церковно-монастырской земельной собственности вело к ликвидации единства церкви с государством, что резко меняло положение Православной церкви в экономической, социальной и политической жизни Руси.

Иван Грозный вскоре понял, чем Русской церкви угрожает предлагаемая ре­форма. Твёрдая позиция Макария, предавшего планы реформато­ров гласности и заявившего о намерении стоять за Русскую церковь до смерти, выну­дила их отступить. Иван IV вскоре принял сторону митрополита. Правда в конце работы собора Сильвестру удалось протащить решения о возможности секуляризации цер­ковных земель, добиться лишения финансовой самостоятельности монастырские оби­тели и поставить под государственный контроль назначение архимандритов и игуменов. Последнее решение дуэт Сильвестр-Адашев попытались использовать на пол­ную катушку едва ли не сразу. Не разбираясь в средствах, «реформаторы» при­ступили к чистке иерархов Православной церкви. Так, например, по их нау­щению был избит камнями сторонник иосифлян, епископ коломенский Фео­досий, которого они согнали с престола.

Однако свою главную задачу уничтожения традиционного монастырского уклада в России, Сильвестру и Адашеву выполнить не удалось.

Вопреки их усилиям Русская церковь и Русское государство образовали единство, а на этом фундаменте упокоилось государственное здание России. Для обеих сторон это был благодатный альянс. И государство, и Православная церковь взаимно умножали собственные силы. Россия, её будущее величие и особая роль в мировой истории в значительной мере определялись союзом самодержавия с Православной церковью.

Взятие Казани осенью 1552 г. означал не только крупный внешнеполитический успех Русского государства, но и укрепление внутриполитических позиций Ивана IV, который стал национальным героем для всех подданных. Празднуя победу, царь осыпал приближённых милостями и наградами. Одновременно было объявлено об отмене кормлений и переходе на новый порядок местного управления, более льготный и приятный для населения. В данном случае, как и в других, царская власть провозглашала новые принципы, выступая «пред народом с ярко выраженными чертами гуманности, с заботою об общем благоденствии»[94]. Конец 1552 г. один из моментов формирования в России народной монархии, отличающейся попечением государя обо всех людях православного царства независимо от их социального ранга: «Любовь же его по Бозе ко всем под рукою его, к велможам и к средним и ко младым ко всем равна: по достоянию всех любит, всех жалует и удоволяет урокы вправду, против их трудов, и мзды им въздает по их отечеству и службе; ни единаго же забвена видети от своего жалования хочет, такоже никого ни от кого обидима видети хощет»[95]. Вследствие победы царских войск над Казанью самодержавная власть Ивана IV резко усилилась.

Подобный поворот событий не мог не вызвать переполоха в стане сторонников Сильвестра и Адашева. В 1553 г. с Иваном IV и родившемся наследником престола царевичем Дмитрием они, по всей видимости, решают поступить радикально.

На первых порах пришла поддержка от «друзей» с Запада. В конце ноября 1552 г. в Москву пришло известие о предстоящем визите литовского посланника «королевой Рады» Я. Гайко в Москву к митрополиту и боярам. По сути это было издевательство над царём и Макарием: царь в грамоте посланника не упоминался, а митрополит был назван Иасафом, т.е. именем его предшественника. Грозный на эту издёвку ответил увесисто. В день, когда Гайко прибыл в Москву, царя на месте не оказалось, а Макарий на прощальной аудиенции сказал ему, что поскольку посол «привёз грамоту о государских делах, а не о церковных делах», то ему, митрополиту, «до тех дел дела нет…». Одним словом, попытка испортить отношения митрополита с Иваном IV завершилась конфузом[96].

1 марта 1553 г. внезапно заболевает Иван Грозный. В том, что характер заболевания носил рукотворный характер, сомнений нет никаких. Сам Грозный считал, что его хотели «истребить». Однако неожиданное выздоровление царя сорвало все планы заговорщиков. Об особых обстоятельствах этого мятежа будет рассказано ниже. Отметим только, что по велению Ивана IV все участники этого заговора, вдохновляемого и руководимого Адашевым и Сильвестром, были прощены.

В июне 1553 г., во время поездки Кирилло-Белозерскому монастырю произошла загадочная смерть царевича Дмитрия. Нужно полагать, что сторонники Сильвестра и Адашева приложили немалые усилия для того, чтобы Иван Грозный не попал в Кирилло-Белозер­ский монастырь – настоящий заповедник сосланных туда ранее еретиков.

На пути к Кирилло-Белозерскому монастырю, вскоре после взятия Казани, в июне 1553 г., царь вначале встретился с «нестяжателем» Максимом Греком, а затем с «иосифлянином» Вассианом Топорковым. В уста М. Грека Курбский вложил два моральных наставления Ивану IV. Во-первых, он, якобы, назвал поездку Грозного к монастырю «дурацкой». Во-вторых, будто бы, царь был предупреждён, что на пути к монастырю погибнет его сын, грудной младенец.

Курбский утверждал, что «пророчество» о гибели сына старец передал царю через него, царского духовника Андрея, И. Мстиславского и постельничего А. Адашева. Князь-предатель наставлял Грозного: смерть невинного младенца была справедливым наказанием отцу за его нежелание слушать советов святых мужей. Непонятно в какой форме было передано это «пророчество»: Максим Грек передавал его Ивану Грозному всем по очереди или собрал этот квартет у себя в келье? Если «пророчество» передавалось в индивидуальном порядке, то почему содержание бесед стало известно Курбскому? А если они собрались дружным коллективом, то не похоже ли это на заговор? И, наконец, почему Максим Грек не сказал о будущей гибели первенца Ивану Грозному при личной беседе? Сын действительно погиб, но царь не повернул обратно. Возможно,


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.033 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал