Миф о жестокости Ивана Грозного

Нравы в Средневековье были суровые, но не только в России. Польский историк К. Ф. Валишевский обратил внимание на то, что происходило в За­падной Европе: «Ужасы Красной площади покажутся вам превзойдёнными. Повешенные и сожжённые люди, обрубки рук и ног. раздавленные между блоками... Все это делалось среди бела дня и никого это ни удивляло, ни по­ражало». Католический кардинал Ипполит д'Эсте приказал в своём присутст­вии вырвать глаза родному брату Джулио. Шведский король Эрик XIV каз­нил в 1520 г. в Стокгольме 94 сенатора и епископа. Герцог Альба уничтожил при взятии Антверпена и в Гарлеме 28 тысяч человек. В 1572 г. во время Варфоломеевской ночи во Франции перебито свыше 30 тыс. протестантов. В Англии за первую половину XVI века было повешено только за бродяжниче­ство 70 тыс. человек. В той же «цивилизованной» Англии, когда возраст ко­роля или время его правления были кратны числу «7», происходили ритуаль­ные человеческие жертвоприношения: невинные люди своей смертью должны были, якобы, искупить вину королевства. В Германии, при подавле­нии крестьянского восстания 1525 г. казнили более 100 тыс. человек. И таких примеров множество[99].

Однако символом деспотизма сделали Грозного. Причём остриё обвинений направлено не столько на личность царя, но прежде всего Россию и русских.

Полярные оценки деятельности первого русского царя возникли при его жизни. Так, князь А. М. Курбский, бывший соратник Грозного, но бе­жавший в 1564 г. из России в Польшу, стал первым его обличителем. «Два Ивана» Курбского, постепенно трансформировались в концепцию «двух пе­риодов правления». В первый период, относящийся к 1550-м гг., Иван Ва­сильевич – благочестивый царь, но в 1560-е гг. царь в его сочинениях пред­стаёт как предатель христианских истин, тиран и убийца.

В официальном летописании царь, наоборот, прославлялся как великий христианский государь. Об этом писал первый русский патриарх Иов, лично знавший Ивана IV, писал: «Той же убо благочестивый царь и великий князь Иванъ Васильевичъ всеа Русии бе разумомъ и мудростию украшен и в хра­борскихъ победахъ изряденъ славен, и к бранному ополчению зело искусенъ, и во всехъ царских исправлениих достохвален…»[100].

В целях объективного изложения, заимствуют как сведения апологети­ческого, так и уничижительного характера. Так, например, Р. Скрынников прямо пишет, что: «Недостающие сведения можно найти у Курбского»[101]. И автор их быстро находит. Идя след в след за Курбским в изложении детских и юношеских лет Ивана, Скрынников повторяет версию убийства Андрея Шуйского в 1543 г. Якобы, гибель этого князя произошла по приказу мало­летнего Ивана, отдавшего приказ псарям затравить Шуйского собаками.

Эта версия кочует из одного учебника в другой. Однако ещё в 1944 г. И. И. Смирнов убедительно показал, что приказ арестовать и казнить А. Шуйского, мог только митрополит Макарий – великий радетель русской го­сударственности, вставший рядом с Иваном с весны 1542 г. В лице митропо­лита вся Русская церковь поддержала Ивана, а в стране наметилось оконча­ние периода боярской смуты[102].

Особенно усердствовали в создании мифа о «врождённой тирании» представители стран, вовлечённых в противостояние с Московской Русью. Польский придворный писатель Гейденштейн, порицавший Московию во время ливонской войны за отсутствие «приятностей свободы», не замечал, что в современной ему Польше большая часть населения находится в тяжё­лой крепостной зависимости. Любой польский пан имел право убить своего крестьянина «как собаку», в то время как в Московии крестьянство было лично свободным и, более того, имело собственные выборные власти на ме­стном уровне (земские старосты и т.д.). Гейденштейн оправдывал любые зверства западных армий по отношению к русскому мирному населению, которое для него сплошь состояло из «рабов». Но и позднее, критики царствования Ивана Васильевича почему-то не видели, что автократия в его царствование, стала ответом на тяжелейшие условия, в которых находилась страна, а не результат его дурных наклонностей или воспитания [103]. Для того, чтобы показать Россию, личность Ивана IV в отрицательном виде, у некоторых иностранцев были свои веские причины, в том числе и личного порядка.

Но были и другие мнения о русском царе. В самом начале XVI века во Франции вышла монументальная «Всеобщая история» историка де Ту. В этой книге, приступая к рассказу о Ливонской войне, де Ту дает очерк истории возвышения Москвы. О Грозном он говорил следующее: «Государь столь же счастливый и храбрый, как его отцы… Этот царь знаменит великими делами, блеск которых иногда омрачала его жестокость». Затем историк передает об изумительной военной системе Московской державы, о необычайном послушании воинства и прибавляет: «Нет государя, которого бы более любили, которому бы служили более ревностно и верно. Добрые государи, которые обращаются со своими народами мягко и человечно, не встречают более чистой привязанности, чем он»[104]. Мнения о тиранстве Ивана Васильевича француз подверг критике: «Государь, ославленный своими ужасными жестокостями, если верить сообщениям Павла Одерборна и Александра Гваньини, у которых, может быть, больше догадок, чем истины»[105].

Однако возникает вопрос: если в странах Западной Европы количество погибших от рук своих монархов соизмеримо с сотнями тысяч, то, сколько человек было казнено по повелению Ивана Грозного?

Русский историк Р. Г. Скрынников ещё в 70-х гг. ХХ века провёл большую работу по выявлению этого числа. Незадолго до смерти царь велел монахам молиться «во веки веков» за всех казнённых им людей. «Прощения» заслужили даже люди, замешанные в заговорах по захвату власти. По приказу Грозного был составлен подробный список «убиенных», копии которого были, затем разосланы по всем монастырям. Руководствуясь полученным приказным списком монастырские власти внесли имена опальных людей в свои «Синодики».

Реконструкция «Синодика» позволила установить, что 9/10 от общего числа убитых или казнённых падает на период с 1567 по 1570 гг. Это было время главного политического процесса периода террора – дела о заговоре Владимира Андреевича, а также похода на Новгород. По делу Старицкого опричники казнили примерно 3200 человек из общего числа (3300) записанных в «Синодике» лиц[106]. Из этого числа от 2000 до 3000 человек погибло в Новгороде[107].

Сюда входят и 1731 человек убитых по приказу Малюты Скуратова во время похода к Новгороду в декабре 1569 г., из которых полторы тысячи человек это пленные польско-литовского войска. За них Иван Грозный тоже молил у Бога прощения. О самом большом количестве погибших «Синодик» этих людей оставил без имени: «По Малютине скаске в ноугороцкой посылке Малюта отделал 1490 человек (ручным усечением), и с пищали отделано 15 человек». Во время расправы, пленные, оказав сопротивление, исполосовали ножами Малютин живот, так что «из него выпали внутренности»[108].

Всякие «достоверные» рассказы о казнях десятков тысяч безвинных людей являются вымыслом и не подтверждаются свидетельствами очевидцев и документами. Р. Скрынников вынужден был констатировать, что репрессии простой народ не затронули: «Опричный разгром не затронул толщи сельского населения Новгорода» и «…санкции опричнины против посада носили скоротечный характер»[109].

Если Иван Грозный каялся и молил у Господа прощения за 3300 казнённых человек, в основном новгородской знати, в т. ч. и полторы тысячи военнопленных, то его враги нравственными комплексами не страдали.

4 сентября 1580 г. войска под командованием короля Стефана Батория в в Великих Луках вырезали 10 тыс. мирных жителей – всё русское население. 4 ноября 1580 г. шведский полководец Понтус Делагарди в г. Корела уничтожил всех жителей – 2000 русских. 4 сентября 1581 г., в годовщину резни в Великих Луках, шведские мясники вырезали в Нарве от 7 тысяч до 10 тысяч русских[110]. Кроме городов, уничтожались все русские деревни вместе с их жителями. Политическая элита современной России, в рамках политкорректности, предпочитает замалчивать этот геноцид русских людей.

В Синодик не попали сведения о казни князя Андрея Шуйского (1543), Кубенского и Воронцовых (1546), Шишкина (1563), об умерщвлении Никиты Шереметева (1564), Шевырева (1565), князя Рыбина-Пронского (1566), князя Михаила Воротынского (1573)[111]. Так же нет сведений и о «казни» митрополита Филиппа. А перед Богом Иван Грозный лгать бы не стал.

Доверчивое отношение к источникам, которые «доказывают» кровожадность Грозного порождают казусные ошибки. Интересные разночтения в биографии М. Воротынского, одного из героев в битве при Молодях (1572 г.) обнаружил В. Г. Манягин у тех историков, которые следовали версиям событий, изложенным Курбским или немцами-опричниками. Всего было три брата Воротынских: Александр, Владимир и Михаил. Владимир и Александр умерли в первой половине 60-х гг., поэтому все шишки, свалились на самого знаменитого из братьев – Михаила, т.к. в учебниках постоянно твердилось, якобы, Иван Грозный лично замучил его на костре.

После прочтения учебников, Манягин в ироничной манере описал последние годы М. Воротынского. В 1565 г., Михаила, будто бы вызвали из Кирилло-Белозерского монастыря и подвергли пытке. Царь-душегубец, естественно, лично подгребал под него угли. Затем Воротынского вернули обратно, но по дороге в монастырь он скончался[112]. Вскоре, «замученный» до смерти М. Воротынский получает во владение город Стародуб-Ряполовский[113]. Одновременно он жалуется царю из монастыря, на то, что ему, его семье и слугам не присылают полагающихся рейнских и французских вин, свежей рыбы, изюма, чернослива и лимонов[114].

В 1571 г. князь внезапно из монастырской кельи появляется в кресле председателя комиссии по реорганизации обороны южных границ. Затем вместе с Хворостининым побеждает крымцев при Молодях[115], а в довершении всего, если верить уже Карамзину, царь вторично поджаривает его на углях в 1573 году. Однако появление собственноручной подписи М. Воротынского, поставленной им в феврале 1574 г году на уставе сторожевой службы, ни Карамзин, ни учебники истории объяснить не могут[116]. Имени Михаила Воротынского, как уже было сказано выше, в «Синодике» нет.