Уровень депрессии

Многие люди говорят теперь о своем внут­реннем мире. Рассуждают о потребностях внутреннего мира. О том, что-де их душа не справляется с тем-то и тем-то. На са­мом же деле не справляются их желудок и кишечник. А все, что они говорят о ду­шевной жизни, по сути представляет собой лишь словесное выражение того, что про­исходит в обмене веществ. А вдобавок такие люди нипочем не признают правды, не скажут: у меня не в порядке желудок, кишечник, селезенка и печень или иные органы, — вместо этого они говорят: у меня в душе те или иные сложности. Для некото­рых это звучит куда лучше и изящнее, это они считают менее материалистическим¹¹.

Рудольф Штайнер

Органы и душевная жизнь

Будничный, бытовой язык изобилует выраже­ниями, наглядно показывающими тесную связь различных душевных проявлений с определен­ными органами. Под органом духовнонаучно ориентированная медицина разумеет не просто зримую тканевую совокупность, но скорее про­цесс, функции, которые некий орган телесно и душевно осуществляет в целостном организме. Подобно тому как, например, и Луна не только представляет собою физический объект в небес­ных далях, но распространяет

свои воздействия по всему Космосу. Вспомним, как она влияет на нашу фантазию, а помимо того, на рост, на отливы и приливы, на менструацию, рождение, бодрствование и сон и т. д. Аналогичным обра­зом влияние печени, нашего важнейшего органа гидрорегуляции, распространяется на весь орга­низм — на влажность кожи, на структурный обмен веществ, на мозг и на темперамент, расположение духа, особенно когда что-то неприятно «сидит в печенках». Скажем, в китайской медицине из­древле знают это двойственное место печени между чисто душевными порывами вроде агрессивности, ярости, подавленной злости и вытекающими от­сюда специфически телесными симптомами вроде головных болей, дурноты, вздутий, обусловленного ими стеснения груди и повышенного кровяного давления, а все это соотносится с эмоциональными застоями.

«Болезни должно рассматривать как телесное „безумие“, а именно отчасти как навязчивые идеи» (Новалис)¹². В определенные эпохи развития чело­вечества люди сосредоточивали свое сознание на оп­ределенных органах и тогда особо об этих органах заботились. Так, в Индии, в культуре йогов, на перед­нем плане находилось дыхание, а значит, и легкие, ор­ган, связанный с внешней средой; в Египте — сердце, орган осознания и совести. В современной культуре определяющий орган — это мозг, через посредство которого надеются объяснить все.

Порой воздействие органов выходит далеко за пределы нормальной деятельности обмена веществ и индивидуальной работы души. Однако уже мудрый разговорный язык рисует совершенно новую картину

органических функций. При душевном перенапряже­нии у нас «перехватывает дыхание»; от изумления «отнимается язык»; в гневе «разливается желчь»; у детей невыплаканные дневные слезы истекают ночью через почки и мочевой пузырь.

Позднее мы увидим, сколь важны для сово­купного тела, которое при депрессии выпадает из светового и теплового баланса, здоровое питание и всевозможные медикаменты. Для начала же рас­смотрим поближе органы, составляющие телесную основу жизненных, душевных и духовных функций. Далее это позволит нам сделать выводы касательно органотерапии при депрессии.

Легкие и сердце как органы раскола

Начнем с двух органов, посредством которых мы интенсивнее всего связаны с жизненными процессами окружающего мира и собственного тела, — с легких и сердца, оживителей и движителей нашей крови.

Легкие суть орган, сильнейшим образом свя­занный непосредственно с окружающим миром и, как ни удивительно, в особенности со строением почвы, с геологией. Здесь имеется в виду значение перемены места при таких заболеваниях, как астма, бронхит, туберкулез и т.д. Легкие «любят» почву галечную и гранитную, а вот с известняком частенько не уживаются; из всех внутренних органов они самый большой по размеру, самый холодный и самый же­сткий. С первым же вздохом человек обособляется и противопоставляет себя внешнему миру, как бы отделяется от материнского. Взаимосвязь душевной сферы

и легких отчетливо проступает, когда легкие заболевают и впадают в односторонность, становятся слишком уж «землей», — и выражается это в за­трудненном дыхании, в негативизме, эгоцентризме, обмане чувств, маниакальном сомнении и крити­цизме, в оппозиции к миру. Можно истолковать это и как вдох, ставший односторонним, как жест антипатии. Психосоматические исследования ука­зывают, что во время приступа астматик отдаляется от всех проблем и тем самым говорит миру «нет». Легкие обретают таким образом головную тен­денцию, с которой мы уже познакомились, говоря о голове-антипатизанте.

Высказывания двух легочных больных — Франца Кафки и Хорста Эберхарда Рихтера — проясняют этот тезис. «Мой мозг тогда просто не мог больше переносить возложенные на него заботы и мучения. Он сказал: „Я сдаюсь; а если кому-то все-таки важно по возможности сохранить целое, пусть облегчит мне ношу, и тогда мы еще какое-то время продержимся“. Тут-то и подали голос легкие — им, видно, нечего было терять. Эти переговоры между мозгом и легки­ми — без моего ведома — были, наверное, ужасны... Я болен духом, а заболевание легких лишь следствие того, что духовная болезнь вышла из берегов»¹³.

Нежелание понять, нежелание признать внешние события тоже способно настолько повредить этот орган связи с окружающим миром или же подчинить его, что мы, оцепенев телом и душою, отходим от мира.

«Когда спустя две-три недели я вошел в полу­разрушенный многоквартирный берлинский дом, я застал в двух комнатах нашей старой квартиры на четвертом этаже, которые более-менее пощади­ла ужасная бомба, чету

венгров. Разве я не знал, спросили они, что мои родители погибли еще в июне 1945-го? Как? Это случилось в деревне, куда они перебрались из-за бомбежек. Русские... Через день после этого страшного известия у меня началась лихо­радка — воспаление легких. Больница. Там я провел не одну неделю. Температура давно спала, легкие вновь были в порядке. Но я не мог, не хотел вы­здоравливать. Ноги меня не держали. Опять ноги. Помню, как под критическими взглядами терапевта и двух медсестер я выполнял что-то вроде теста на хождение. Шел очень неуклюже и потому сты­дился. И, конечно, чувствовал, что вообще-то дело не в ногах»¹⁴.

Отсюда отчетливо видно, что органические болез­ни становятся «спасителями» души и что по их бо­лезненной порой реакции можно распознать высокую мудрость, которая стремится сообщить нам отнюдь не депрессивный настрой.

Сердце, в противоположность легким, орган чисто внутренний, теснейшим образом связанный с самым важ­ным в человеке, с кровью. Оно и есть центр души. Таким образом, человек уже физиологически расколот на внешнее (легкие и мыслительная деятельность) и внутреннее (серд­це и чувства). Образ первозданного раздвоения, которое в жизни никогда полностью не гармонизируется. Рудольф Штайнер однажды разъяснил, что между мышлением и чувствованием, легкими и сердцем, зияет поистине «рана Анфортаса», «zwifel» — «сомнение», расколотость человеческого существа. Египтяне называли сердце также органом судьбы и органом внутреннего знания, «совес­ти», который может разбиться от потрясений и тяжелых

судьбоносных событий (инфаркт сердца). Сердцем мы, собственно говоря, способны преодолеть дуализм, сомне­ние и раздвоенность, если нам удастся отыскать новый сердечный язык или сердечное понимание, объединяющее человека и мир, мышление и чувствование, как мы видели это в характере, в темпераменте. Рудольф Штайнер, например, рассматривал антропософию как новый язык сердца. Но так или иначе наша система «сердце—легкие» есть основа дуализма «открытость миру—замкнутость на себе». Если такой разлом меж собственной душой и окружающим миром слишком велик, человеком ов­ладевают сомнение и отчаяние. При депрессии наряду с нарушениями дыхания, порой начинающимися как не­винные позывы к откашливанию, имеет место прежде всего неприятное ощущение в сердце — собственно органе судьбы. Если из-за этого возникают и страхи, то страх перед окружающим миром можно лечить через легкие, страх смерти — через сердце.

Почки как орган душевной слепоты

Спустимся теперь в телесной сфере ниже и рассмот­рим почки — парный орган, расположенный сзади, за брюшиной. Подобно тому как душа осознанно смотрит в мир через глаза, неосознанно она воспри­нимает мир через почки, «слепые глаза», — органы обмена веществ, управляемые вегетативными нервами. Почки и надпочечники, в частности, регулируют эмоции, которые затем выражают себя высоким кровяным давлением, спазмами желудка, диареей, одышкой и т. д. Известна в психосоматической ме­дицине и взаимосвязь глаз и почек,

например взаимо­связь подавленного плача и проистекающего от этого мочеотделения (например, при ночном недержании мочи). Таким образом, почки суть бессознательные органы души, «слепые глаза» всей брюшной полости, вдобавок выводящие наружу вещество, которое все­гда несколько отупляет человека, — азот, в большом количестве содержащийся в белке мяса и бобовых. При заболеваниях почек и мочевого пузыря кожа и глаза плохо пропускают свет, тускнеют. Вспомним туповатые, отечные лица почечных больных, когда они просыпаются утром. Нередко они весьма апатичны и к чувственным впечатлениям. Многим страдающим депрессией нужно начинать лечение с почек, тогда они вновь обретут ясное дневное сознание. Уже чисто анатомически почка и надпочечник демонстрируют тесную связь с вегетативными нервами. Бессозна­тельный аспект души, эмоциональное, связанное с темпераментом, сугубо индивидуально-душевное равновесие подведомственны функции почек. Эти ор­ганы даже называли «партнерами», раскрывающими душевно-эмоциональное соотношение.

Если описывать человечество в прошлом и ныне, то придется сказать, что в культуре йоги благодаря заботе о дыхании и легких еще существовало ес­тественное духовное осознание мира и внутренней жизни, тогда как ныне оно все больше ограничивается собственной утробой и сугубо личными эмоциями, и что человек поэтому противостоит духовным силам в себе и в мире слепо и неосознанно, как «слепой безумец» Парцифаль. Материализм и сопряженные с ним эгоизм, душевная слепота становятся таким образом «духовной почечной болезнью» (Рудольф Штайнер)

современного человечества.

Тем самым очевидна задача людей, живущих осоз­нанно: то, чего мы более не получаем извне пассивно, чисто органическим способом, нужно теперь произво­дить внутренне, силами собственного «я» и по-новому осознанно возвращать миру. Для этого необходимо выработать внутреннюю способность душевного ра­зогрева, т. е. темперамент и увлеченность, что созда­ется не эгоизмом и интересом к собственной персоне, а только интересом к миру. В этой связи важную роль играют собственно органы обмена веществ (селезен­ка, печень, желчный пузырь), которые, в частности, приготавливают кровь к «встрече» с вещественным внешним миром, с питанием.

Печень и желчный пузырь

как органы внутренней радости

Печень — орган водный, жизненный, созидатель­ный и ночной, играющий важную роль прежде всего в сахарном обмене. Сахар укрепляет «я», делает его бодрствующим и активным. Печень регенерирует израсходованные за день жизненные силы (в немец­ком языке «печень», «Leber», сродни слову «жизнь», «Leben»; русское же слово «печень» происходит от «печь, выпекать»). При депрессии больной обычно просыпается утром усталый, холодный и апатичный, приносит в день болезненные силы ночи. «Влага жизни» «загустевает», становится инертной, и у человека целый день уходит на преодоление телесного сопротивления. К вечеру он, как правило, этого достигает и чувствует себя относительно деятельным и бодрым. Многие

из страдающих депрессией просыпаются спозаранку, между часом и тремя, когда печень возобновляет свою работу. Именно с этим сопряжен, в частности, успех ле­чения таких больных лишением сна. Желчный пузырь, напротив, орган чисто дневной, расщепляющий, он сти­мулирует обмен веществ, а тем самым и бодрствование. Если желчь течет неправильно, все пищеварение оста­навливается, человек делается вялым, так сказать недос­таточно «желчным». Если же нарушаются печеночный и желчный процессы, то внутренняя и внешняя воля цепенеют, а взгляд на мир мутнеет. Ведь желчь как один из самых агрессивных соков организма сталкивается в пище с субстанциями внешнего мира и разрушает их, готовя для перехода в кровь. Столкновение с миром, стало быть, означает приобретение здоровой желчности. В древней медицине поэтому желчь называли Марсом, воином и разрушителем. При депрессии необходимо лечить и печень как орган жизни, и желчный пузырь как орган мужества — тогда вновь появятся жизнера­достность и бодрость.

Следовательно, печень и особенно желчь суть ор­ганические прообразы активности и живости. Чисто органическая деятельность и переработка веществ струят в душу радость, силу и внутреннее наслажде­ние, активное «да» земле и, наконец, доверие к себе, коль скоро мы собственной активностью одолели приходящее извне.

Отсюда понятно, что в раннем детстве вспыль­чивый родитель или педагог способен подавить волю ребенка, а тем самым и здоровое мировосприятие, в результате чего позднее в органах воли — печени и желчном пузыре — проявятся органические нару­шения, могущие привести к

«гнетущим», т. е. депрес­сивным или же агрессивным симптомам.

Именно при «эндогенных депрессиях» нужно ис­ходить из того, что еще до вспышки болезни, большей частью в юности, разного рода душевные нагрузки окольным путем добираются и до органа темпера­мента, до печени, которая хотя и принимает их в себя, но до поры до времени без физических последствий. Можно сказать, печень копит душевную нагрузку и однажды, после достаточно долгого «беспорядочного воздействия души» (Рудольф Штайнер), нередко спус­тя десятилетия, выбрасывает этот груз назад в душу. И тогда он всплывает в сознании — так затонувшая деревяшка многие годы гниет под водой, а потом вдруг шторм взбудораживает глубины, и она всплывает на по­верхность. Впрочем, душевные проблемы не обязатель­но отражаются через этот орган на психике, они могут и укрепиться в нем как чисто органическая болезнь, оставив душу сравнительно здоровой.

У австрийского писателя Адальберта Штифтера, который не умел изжить свои сильные агрессии, «заместительно» развилась злокачественная болезнь печени, вновь и вновь приводившая к душевным «пе­ченочным расстройствам» — мучительному страху, тяжелой меланхолии и ипохондрическому самона­блюдению, — но, удивительное дело, подарившая его творчеству безупречно уравновешенную ясность, гармонию и мир. Такова была органическо-душевная цена продолжавшейся всю жизнь изнурительной борьбы за то, чтобы обуздать «тигриные задатки» и бешеные страсти, не преображая их. Сочинительство стало у Штифтера не здоровым средством

выражения, а средством защиты. Ведь стихии глубин необходи­мо преобразовывать и тем высвобождать, но никак не подавлять; яркий пример тому — Гёте. Творчеству Штифтера болезнь ущерба не нанесла, только ему самому. Дело в том, что болезнетворны именно те страдания, которых не облегчают преодолением пере­живаний. «Впечатления, оставшиеся невыраженными, возбуждают болезнь». Этот практический вывод заложен в основу многих методов психо- и искусство-терапии, применяемых при душевных болезнях.

Находясь в депрессии, человек, однако же, слишком слаб, чтобы своей душой оздоровлять органы. Здесь
нужны и определенные лекарства, которые поддержат
его в этой борьбе. А когда душевное состояние улуч­-
шается, исчезают и вторичные телесные симптомы,
о чем и пойдет речь в следующей главе.