И прощение

Порой мы получаем больше пользы от того, чем нам вредят, нежели от того, в чем нам способствуют. Человеку было бы весьма по­лезно почаще производить самоотверженную ретроспективу жизни, пропитывать жизнь проистекающей из такой ауторетроспективы убежденностью: как мало у меня, собст­-венно, поводов заниматься самим собою; как бесконечно богата станет моя жизнь, если я загляну в нее и посмотрю на тех людей, что вошли в мою жизнь. Производя такую ретроспективу, мы как бы отделимся от самих себя и преодолеем страшное зло нашего времени, какому подвержены столь многие люди, — самокопание. Ведь нам крайне необходимо уйти от размышлений о себе. А тот, кто хоть раз обратится к упо­мянутой ретроспективе, сочтет себя слишком неинтересным, чтобы чересчур копаться в собственной жизни⁴⁸.

Рудольф Штайнер

При лечении депрессивных болезней весьма часто встречается проблема душевных травм, нанесенных другими людьми, жизненными обстоятельствами

или самоукоризной по поводу собственных поступков («прегрешений»). Эти события, идущие большей частью из прошлого, нанесли душевные «раны», которые не хотят

заживать, т. е. их невозможно ни за­быть, не простить себе или другому. Душа как бы «оккупирована» упреками и чувствами вины перед собою или перед другими, а потому непрерывно всту­пает в противоречие с сиюминутными жизненными событиями и встречами. А это, как мы уже видели, приводит к глубинному параличу воли (меланхолии) и душевной аутоинтоксикации, возникающей от при­кованности «я» к былому. Как же в таком случае жить настоящим и с надеждой ждать будущего?

В моей врачебной практике я сам часто наблюдал то, что в клинической медицине называют «синдром солдатской вдовы». Такие пациенты, как правило, внезапно, в счастливой жизненной ситуации, пе­режили утрату любимого человека — из-за войны или иных событий — и не сумели с этим справиться. Обыкновенно они окружают себя вещами умершего, что порой принимает фетишистский характер, и так выстраивают себе «тюрьму воспоминаний». Если завести разговор об этой проблеме, нередко уже отстоящей на десятилетия, у них на глаза тотчас на­бегают слезы. Внешне эти люди живут в настоящем, но внутренне изолировали себя от Здесь и Сейчас, остались в том времени, когда были счастливы с ушедшим (порой лишь иллюзорно). Конечно, бы­вает и наоборот, когда человек не в силах отрешиться от давней беды.

Время внутри как бы замирает. В народе метко говорят, что «человек еще не переварил свою про­блему», — телесно-душевный факт, на котором мы ниже еще остановимся. Итак, можно сказать: таким людям пришлось в жизни душевно «проглотить» или «съесть» что-то, что они не смогли «забыть», т.е. внутренне «переварить», и оно по-

прежнему «лежит в желудке». В этой связи уместно говорить о душевном процессе минерализации. Не удивитель­но, что новое душевное «питание» внутрь проникнуть не может, отчего проистекают серьезнейшие пробле­мы развития.

С другой стороны, есть люди, у которых снова и снова возникают душевные проблемы, идущие из прошлого, но ими забытые, как бы «проскочившие» сквозь душу. Органическое и душевное подсозна­тельное постоянно их раздражает, но «я» не способно установить связь между былым и сиюминутным. Здесь, в частности, можно начать психоанализ с его «борьбой за воспоминание» — посредством работы сознания необходимо так осветить темное прошлое, чтобы оно примирилось с настоящим и вновь от­крылась возможность будущего. Такую ситуацию допустимо обозначить как слишком сильный «процесс разжижения» в душевной жизни.

Итак, мы видим, что наша душевная жизнь распадается на две категории: на сознательное, где мы связываем сумму своих переживаний с «я» или же отпускаем ее, а при необходимости достаем снова, и бессознательное, где сидит мно­жество забытых впечатлений, которые с точки зрения духовной науки выходят далеко за пре­делы теперешней земной жизни. Кое о чем мы можем и даже должны помнить, чтобы обладать непрерывностью собственной личности; во мно­гих же случаях забвение благотворно, иначе мы бы задохнулись от душевной перегрузки. Помнить и забывать — бальзам и одновременно яд, ибо то и другое, если происходит в недостаточной или избыточной степени, может сделать душу больной. Здоровое «я» как активный элемент душевной жизни само регулирует такие вещи, в

основном из здорового «инстинкта переварива­ния», и так создает каждодневную вязь памяти и забвения.

Теперь нам понятно и почему в ранние годы жизни, когда сознательное «я» еще не может «от­фильтровать» впечатления, они действуют на под­сознательное душевно-органическое иначе и много глубже, чем позднее. В раннем детстве «мы как бы впитываем впечатления в глубину органов» (Рудольф Штайнер), ибо сознательное «я» не способно оказать им сопротивления. И положительные, и негативные впечатления живут затем в глубинах души и могут обеспечить характеру как здоровую, так и больную основу. Многие из позднейших расстройств и ор­ганических недомоганий уходят корнями в раннее детство. Они-то и составляют подлинную причину так называемых психовегетативных, невротических, нервозных, угнетенных, истерических и проч. болез­ней, возникающих исключительно на почве нездоро­вых условий окружения и воспитания, т. е. на почве сугубо земной.

И тогда осознание становится как бы дезинток­сикацией или примирением с сознательным «я», которому необходимо задним числом переработать эти переживания, чтобы не вступать более в проти­воречие с прошлым и не искать виноватых вовне.

Естественно, здесь напрашивается вопрос, ка­ковы способы вмешательства в подсознательное и надлежит ли интерпретировать такую пробле­матику лишь согласно естественнонаучному при­чинно-следственному принципу — рациональному принципу каузальности.

Требуется сильная волевая, а значит, и будущностная интенция «я», чтобы после осознания минувшего

использовать поднятый «материал» для постройки нового жизненного корабля или же, теперь вполне осознанно, предать его забвению.

Люди, слышавшие и читавшие о перевоплощении и судьбе (реинкарнации и карме), слишком склонны отвечать себе и другим весьма односторонним опре­делением судьбы: «Ты сам во всем виноват, натворил в прошлом Бог знает чего, вот и справляйся теперь с этим один». В принципе правильно, человек должен справляться сам, но иные трагические вещи возникают безвинно, нечаянно, и идут не из прошлого, однако име­ют решающее значение для будущего. На земле, в сфере свободы, порой происходят «случайности», которые при другом воспитании, в другой социальной обстановке были бы предотвращены любовью, состраданием, про­щением и т. д. На вопрос «существует ли случайность?» Рудольф Штайнер однажды ответил так: «В физиче­ском мире говорить о „случайности“, конечно, вполне оправданно. И сколь непреложен тезис „случайности

не существует“, когда речь идет о совокупности всех миров, столь же несправедливо истреблять слово „слу­чайность“, когда речь идет лишь о связи вещей в мире физическом. Случайность в физическом мире обуслов­лена тем, что в этом мире все происходит в чувственном пространстве... Происходя в данном пространстве, события не могут не подчиняться его законам. Однако внешне в этом пространстве могут сталкиваться вещи, внутренне покуда никак друг с другом не связанные. Искаженно отражаясь в кривом зеркале, мое лицо по-настоящему не искажено, точно так же и причины, заставляющие черепичину упасть с крыши и поранить меня, отнюдь не обязательно связаны с

моей кармой, проистекающей из моего прошлого. В жизни каждого человека постоянно происходят события, не имеющие ни малейшего касательства к его прошлым заслугам или провинностям. Такие события находят свою кар­мическую компенсацию в будущем.

То, что сейчас безвинно стряслось со мною, будет мне возмещено в будущем. Верно только одно: ничто не остается без кармического возмещения...» ⁴⁹

Чтобы лучше разобраться в подлинной сущности сознания и подсознания, способности вспоминать и забывать, т.е. чтобы «освободить» все это, нам нужно пристально всмотреться в свою душевную жизнь. Внешний мир мы обычно воспринимаем своими органами чувств, то бишь душевно его «вкушаем», а затем перерабатываем в индиви­дуальные представления, интегрируем в себя, т.е. «перевариваем», кое-что усваиваем, а непри­годное «отторгаем», т.е. забываем. Как внешний земной мир принимает наши физические выделе­ния, так и наш бессознательный внутренний мир собирает забытое, каковое затем не просто лежит мертвым грузом, а «превращается в компост», иначе говоря, развивает собственные жизнен­ные процессы. Когда мы говорим о «забвении», распахивается поистине целый космос — вещи, вспоминающиеся с легкостью, и вечно живущие в памяти, и вспоминаемые лишь смутно, с трудом, и оживающие спонтанно, и т. д.

Внутрь каждого из нас действительно вливается поток извне, из ясного чувственного мира, а изнутри через представление приходит отклик. Это образую­щееся, отображающее мир представление бледнее и абстрактнее всякого чувственного восприятия, зато может быть

обобщено и передано другим.

Уже здесь зарождается чрезвычайно взрыво­опасная психопатологическая проблема, которая при вспоминании способна проявиться еще интенсивнее: соответствует ли мое представление внешним фак­там? Не существуют ли представления, которые только воображаешь себе, которые очень мало соот­ветствуют реальности? Отсюда видно, какая работа «я» необходима, чтобы сделать свои представления конгруэнтными с восприятием. Из разрыва, который мы обыкновенно называем «иллюзией», проистекают весьма многие душевные и социальные проблемы.

Еще глубже внутрь мы погружаемся воспоминания­ми (любопытно, что в очень многих языках они увязаны с сердцем; например, в англ.: to learn by heart = заучи­вать на память или во франц.: apprendre par coeur), которые остаются внутри, даже когда внешний предмет давно исчез. Часто они живут собственной жизнью, имеют собственную реальность и в ходе жизни могут меняться. Нередко жизненные силы бессознательного, к счастью, отнимают у воспомина­ния душевные одежды, особенно если переживания были мучительны. Тогда остается лишь фактический каркас. Как мы уже видели, воспоминание и сильное эмоциональное переживание вовсе не обязательно застревают в душе как стрела. Во французском языке чисто фактическая память обозначается словом «memoire», более аффектированная память — словом «souvenir». Таким образом, способность вспоминать соотносится не только с чисто временным аспектом, но и с тем, насколько глубоко нечто поразило нас душевно. Сила «я», его «переваривающая потенция» позволяют передать

бессознательному даже самое дурное — для дальнейшей переработки и последую­щей «нейтрализации».

Теперь встает вопрос: как задним числом укре­пить «я», чтобы стимулировать душевные процессы переваривания, а в итоге отторгнуть негативное и отягощающее?

В психотерапии можно поступить так же, как стремятся поступить на органическом уровне, когда что-то нельзя толком переварить или пища вызывает отвращение. В таком случае необходимо:

1) попытаться установить связь, тождество с вос­приятием, чтобы

2) это воспринятое удалось переварить, т. е. проанализиро-вать;

3) постараться классифицировать подлежащее переварива-нию на пригодное, важное, и на оттор­гаемое, т.е. незначи-тельное, а также обработать травмирующее, ядовитое и тем самым произвести дезинтоксикацию;

4) стимулировать душевный аппетит, а равно и жажду
новизны, чтобы человек вновь «вгрызся» в жизнь.

Тогда вспоминание и забвение становятся актив­ной деятельностью нашего «я». Если же ядовитое, а значит, негативное перевешивает или его преподно­сят человеку нарочито, активность души необходимо еще усилить. «Нормальное» забвение превращается тогда в способность, связанную с мощными нравст­венными силами, — в прощение, извинение, тожде­ственное отречению.

Наше «я» обладает чрезвычайно важной способ­ностью подниматься над минувшим и формировать из давней судьбы нечто новое. Человек из просто творения становится творцом и соформирователем своей жизни.

Итак, можно констатировать следующее: вос­поминание — это не вечная, забальзамированная душевная мумия, которая лежит в некой мозговой камере и при необходимости является по зову души или же автоматически, нет, это активная работа на­шего существа, иногда более удачная, иногда менее. Тело при этом служит как бы зеркалом, в котором запечатлеваются следы воспоминаний, а душа затем выстраивает из них целые картины.

Самое позднее с тех пор, как французский пи­сатель Марсель Пруст опубликовал роман «В по­исках утраченного времени», нам известно, сколь сильно воспоминания связаны с обонянием, вкусом и движениями, иными словами с чисто телесной деятельностью. Пруст описывает, как благодаря вкусу и запаху чашки чая и пирожного всплывают в его душе фрагменты воспоминаний юности: «И, как в японской игре, когда в фарфоровую чашку с водою опускают похожие один на другой клочки бумаги и эти клочки расправляются в воде, при­нимают определенные очертания, окрашиваются, обнаруживают каждый свою особенность, стано­вятся цветами, зданиями, осязаемыми и опознавае­мыми существами, все цветы в нашем саду и парке Свана, кувшинки Вивоны, почтенные жители города, их домики, церковь — весь Комбре и его окрестности, — все, что имеет форму и обладает плотностью — город и сады, — выплыло из чашки чаю...»

Душа терпит большой ущерб, если при всем на­пряжении не может вспомнить, но не менее болезне­творна для нее и невозможность забыть. Ощущение такое же, как если бы много лет назад что-то съел и оно по сей день

непереваренное лежит в желудке. Не удивительно, что новое не может проникнуть внутрь и душевная жизнь загнивает. Как мы видели выше, это затрудняет все душевное развитие, если не блокирует его вообще. Людей, которые не могут либо не хотят забыть или простить, мы часто назы­ваем злопамятными.

«Злопамятность подтачивает здоровье человека. Если некто нанес нам ущерб и мы, приняв в себя впечатление от им содеянного, постоянно к оному возвращаемся, стоит нам увидеть обидчика, то мы соотносим представление об ущербе с этим челове­ком, иррадиируем его вовне. Но предположим, нам удастся пересилить себя и при встрече пожать руку этому человеку, этому обидчику так, будто ничего не случилось, — вот тогда наше представление вправду целительно. И целительность — вовсе не метафора, но факт. Когда человек что-то нам сделал, представление, оборачивающееся вовне отсутствием резкости и бездействием, сей же час изливается внутрь как благотворный бальзам для многого, что есть в человеке. Все это — факты, и здесь можно в еще более широком смысле усмот­реть благо забвения. Забвение для человека не изъян, оно принадлежит к числу самых благодетельных вещей в человеческой жизни. Своей способностью развиваться человек обязан забвению».

Выше мы видели, что в человеческой душе есть более мощная волевая сила, нежели забвение, — прощение, отказ от мести и исправление. Мы сразу чувствуем, что способность прощать — это добро­детель, связанная с высочайшими нравственными силами самоотверженности. Стало быть, речь здесь идет уже не о ветхозаветном «око за

око, зуб за зуб», а о христианском «отпущении греха». В нашем существе всегда одновременно живут низкие и вы­сокие силы. Через такие чувства, как мстительность и упрямство, будничное «я» несколько усиливается, а через прощение — слабеет. Однако можно испы­тать и другое: если посредством нравственного усилия негативные чувства осознаются и преобразуются в позитивные, то к человеку притекают подкрепляю­щие силы из его высокого существа. Тогда, преодолев в себе низкое (душевный яд), он превращает его в нечто целительное. Начиная прощать, мы даем другому возможность стать лучше, укрепляем его дотоле парализованное «я» и тем отпускаем его вину. Гёте знал об этом, недаром он писал: «От власти, все живущее стеснившей, освобожден — себя лишь победивший».

Истинное прощение, однако, предполагает интенсивную работу с проблемой и с человеком. Ведь оно может произрасти лишь из стремления к глубокому пониманию, например, внутренней связи жертвы и обидчика. Рудольф Штайнер как-то раз так ответил на вопрос анкеты «Какие ошибки ты бы простил в первую очередь?»: «Все, если бы понял их».

Нередко в терапевтических беседах с супругами замечаешь, что обиженный партнер, если сообща с ним «просветить» биографию «преступника», мало-помалу начинает переходить на другую пози­цию — в результате обиженный даже испытывает сострадание и может простить.

Из углубленного понимания личности другого человека, например его юношеских переживаний, могут произрасти ощущения, что тот, кого ты счи­таешь

виноватым, на самом деле тоже всего-навсего жертва. Конечно, говорить о таких вещах легче, чем делать их. Но если ты вправду понял ошибки, в раскаянии и жалости к себе проку мало, необходи­ма воля, желание в будущем поступать лучше. Тогда на приеме нередко завязываются перспективные беседы, в которых речь идет о сущности греха, вины, отпущения грехов и милосердия. Мы можем, конечно, простить человеку лично и внешне частью искупить вину, но ведь дурной поступок кое-что из­менил и в мировой совокупности, стал, так сказать, «объективным». Кто простит нам эту вину?

Одна из русских сказок повествует о том, как крестьянский сын уходит в широкий мир и со­вершает там множество дурных поступков, а отец отмечает каждый такой поступок, вбивая в дверь по гвоздю. Воротившись домой, сын с ужасом видит, что натворил, и снова уходит прочь, чтобы исправить содеянное. Это ему удается, и отец один за другим вытаскивает гвозди из двери. Гвозди-то он вытаски­вает, но... дырки остаются.

Христианство не сомневается, что должна существовать и существовала целительная сила, которая берет на себя объективные грехи мира. Такие помыслы позволяют людям освободиться от душевного паралича, который нередко несет с собою вина, и при этом не уйти от личной ответ­ственности. В широком и глубоко спиритуальном смысле эти проблемы, затрагивающие также и гре­хи нашего столетия, осветил Сергей Прокофьев в своей книге «Оккультные основы прощения».

Насколько сильно работа над внутренним челове­ком, т. е. над помыслами и чувствами, может негативно или

позитивно воздействовать на тупиковые внешне ситуации, проиллюстрируем в заключение двумя инцидентами, случившимися в окружении Рудольфа Штайнера.

«В Дорнахе находилась тогда молодая женщина, которая очень серьезно рассорилась с мужем и хотела с ним развестись. Рудольф Штайнер относился к ней с бесконечной добротой и терпением. Постепенно она внутренне просветлела и написала мужу, что хочет вернуться к нему. На сей раз, однако, он холодным, неприступным тоном отклонил ее предложение. В отчаянии она пришла с его письмом к Рудольфу Штайнеру. „Н-да, — сказал тот, — вот видите, таков ответ на все обвинительные, злые, недобрые письма, которые вы ему писали“. — „Но, господин доктор, — воскликнула она, — я же ни одно из них не отослала! Я их всегда уничтожала. В этих письмах я просто хотела дать себе выход“.

„Верно, — ответил Рудольф Штайнер, — но его душа восприняла все ваши послания...“

В другом случае, где одна из сторон выказывала
упрямство и своенравие, он посоветовал вечерами
мысленно увещевать этого человека, пытаться выпра-­
вить его искаженные представления, успокоить. Это
поможет. И через несколько месяцев действительно
помогло».