Бедствий современности

...человек, в том числе и в глубинном смысле, существо более общественное, нежели принято считать. И особенно чисто психические заболевания в редчайших слу­чаях можно диагностировать, скажем, лишь исходя из биографии отдельного, изолиро­ванного индивида⁵⁴.

Рудольф Штайнер

Революционные события XIX — XX вв., кульми­нирующие сейчас, на рубеже нового тысячелетия, ознаменованы утратой тождества, обществен­но-экономическими кризисами, «переоценкой всех ценностей» (Ницше), «концом иллюзии» и конфронтацией со злом. «Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет; после же сего ему должно быть осво­божденным на малое время... Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли»⁵⁵.

Такие вещи переносятся совершенно иначе, если в них видят глубинную смысловую связь и учатся не просто диагностировать их, но развивать в себе со­ответствующие жизненные терапевтические задатки. С помощью традиционных идей решить животрепе­щущие проблемы

современности уже невозможно.

Люди все больше ощущают в себе разрыв ме­жду внутри и вовне, а порой и разверзающуюся пропасть, откуда вырываются силы бессмысленного разрушения, человеконенавистничества и насилия. Впервые в истории человек начинает страшиться себя самого.

Как и на рубеже второго тысячелетия, возникает настрой конца света, и люди отвечают на него боль­шей частью эскепизмом или маниями. Сама душа становится полем битвы, где у «я» оспаривается «право главенства».

В начале Первой мировой войны, когда старые порядки медленно, едва заметно распадались, Рудольф Штайнер в частной беседе так выска­зался о грядущих социальных и душевных по­следствиях этих событий: «Когда закончится то, что называют войной... окажется, что все обще­принятое, традиционное несостоятельно, что жиз­ненные условия утратили свой внешний лоск. Для человечества начался новый этап развития, когда ложь и зло непременно станут зримы. Все это злое, ужасное, лживое, гнилостное уже здесь, но пока в прикровенном виде. И ему должно сде­латься очевидным. А проявится это как в жизнен­ных обстоятельствах индивида — в браке, в се­мье, в дружбе и прежде всего во вражде, — так и в совокупной жизни народов, государств. Кое для чего уже не будет препятствий. И выдержат все это, не погибнув душевно, не получив душев­ных травм, только те люди, кто вовне, а главное, у себя внутри способен различать важное и не­существенное. Различать очень трудно. Очень... Для этого требуются непрерывные, утомительные упражнения. Ибо здесь заключен ужаснейший соблазн. Человечеству придется

вести борьбу против лжи...»

Современные исследования, проведенные, например, Обществом системной психологии в Ольденбурге, полностью подтвердили душевные последствия таких культурных кризисов и их психическое воздействие на последующие поколения⁵⁷.

Так, было установлено, что народы, участвующие в войнах, страдают особенно тяжелым «эмоцио­нальным истощением» и что вместо «надежды, доверия и любви» следующие поколения нередко получают в духовное наследство отчаяние, беспо­мощность, немоту, одиночество и т. д. Могучие общественные перевороты, за которыми душа с ее нормальными ощущениями уже не поспева­ет, привели к «колоссальному эмоциональному дефициту», поэтому ширится пустота, которую пытаются зашпаклевать все большим материаль­ным изобилием.

Возникшая отсюда внутренняя нищета совре­менности может, однако, разбудить в человеке новые индивидуальные и социальные способ­ности и освободить душевные силы, которые Рудольф Штайнер называл «сознающей душой». А она рождается только в прямом столкновении индивида с воздействиями чувственного мира и вызванными ими встрясками, затрагивающими нас вплоть до телесного, и, как всякое рожде­ние, это сопряжено с кризисами и испытаниями. Потому-то мы, люди XX в., и «обездолены телом и душой». Давние общности, кровные узы распа­даются, обычным явлением становятся конфликты и споры. Меж людей начинается великий «про­цесс притирки, шлифовки», который доведет до их сознания, имеют ли они

касательство друг к другу и каким образом. Поскольку «я»

теперь лишено покровов, оно, понятно, вновь и вновь ищет для себя давние традиционные групповые структуры, которые, однако, либо деиндивидуализируют его, либо опять отбрасывают к нему же самому. Исполинские внешние силы швыряют человека туда-сюда, постоянно отвлекая от него самого. «Порой массы людей словно поражает эпидемия — они объяты болезненной страстью одурманивать себя чем-нибудь подхваченным вовне, потому что не хотят остаться в своем „я“... Укрепления „я", внутренней сохранности и силы „я“ мы добьемся, если извлечем наверх то, что смущает наше „я“. А смущает его запрятан­ное глубоко в темных закоулках души сознание духовного мира; оставаясь внизу, в глубинах души, оно напоминает утлую лодку, но поднятое из глубины в другое место, в сознание, дарит опору в жизни».

Не удивительно, что эти события, происходящие в человеке и в мире покуда подпорогово, но объектив­но, отражаются в иных душах как депрессия. С другой стороны, стоит также спросить себя, не действуют ли в людях одновременно и светлые силы духа, которые сперва распознаются по внутренней активности, а от­нюдь не «естественно» и лишь затем могут вывести на духовно адекватный социальный уровень.

Но предпосылкой здесь является в первую оче­редь искренний человеческий интерес, изучение жизни и воля к «жизневедению»⁵⁹.

Больной депрессией и его окружение

Известно, что человек в депрессии, с одной сто­роны, весьма

обременяет окружающих, с дру­гой же — постоянно вызывает у них обоснованные или необоснованные чувства вины. «Что мы делали неправильно?» — часто слышишь от непосредствен­ного окружения больного. Но бывает и так, что все целиком сосредоточиваются только на больном, забывая при этом собственную роль в его жизни. Из исследований в области семейной терапии нам теперь известно, что некоторые больные «заместительно» отражают болезнь близкого или дальнего окружения, так что лечат зачастую не того, кого надо. Иными словами, в этом случае окружающие должны охотно и открыто участвовать в терапев­тических мерах, а не видеть корень болезни исклю­чительно в самом больном. Таким образом, больной выполнит и миссию «жертвы», выявит латентные или вытесненные болезни окружения и побудит его к возобновлению серьезных диалогов и к открытости миру. Все это, конечно, должно происходить при содействии опытного третьего лица и здесь может быть лишь эскизно намечено. Однако семейному окружению вовсе незачем испытывать парализующее чувство вины, напротив, нужно постоянно задаваться вопросом: как именно мы соучаствовали в возник­новении или обострении депрессии? Иногда в семье или в рабочем коллективе больного сознательно либо бессознательно обособляют, и тогда он становится «козлом отпущения» и «жертвой», «искупающей» проблемы окружающих. В нынешней социальной психологии группировки людей, пытающихся

раз­делаться со своей «жертвой», называют «моббинг» (от англ. mob = толпа, свора, сброд).

Если же непосредственное окружение не очень

виновно в возникших проблемах, ему необходимо спросить себя, какие оздоровительные элементы, помимо медикаментозной и психологической терапии, оно способно выработать.

Социальная «тепловая оболочка»

Чтобы помочь больному пройти сквозь внутреннюю ночь, очень важно обладать такими качествами, как терпение и нетщеславная самоотверженность, не жаждущая немедленных результатов. Итак, не ждите сей же час ответа на ваши усилия. На са­мом деле, как правило, до наступления нового «дня» должно пройти время. Теперь дело главным образом за окружением: оно должно извне заместительно отразить больному утрату надежды, доверия, веры и т. д., поскольку изнутри он этого сделать не в со­стоянии. Активизацию нужно осуществлять малень­кими шажками, осторожно, но последовательно. Ни на миг нельзя забывать, что больной депрессией не не хочет, а не способен. Все формы моральных призывов, поверхностного отвлечения, попыток пе­реубедить и т. д. наносят вред. Больного необходимо в буквальном смысле принять «всерьез». Внутреннее и внешнее постоянство — главное целительное сред­ство, по сути защищающее пациента от полной капи­туляции. «Самоубийство — это отсутствие других». Хотя в депрессии пациент отгораживается от всех контактов, именно контакт крайне ему необходим, но искренний, а не наигранно участливый.

«Необходимо еще раз подчеркнуть: депрессивный пациент сам способствует своему одиночеству. И его

враждебное сопротивление ни в коем случае нельзя принимать, всерьез. Он хотя и отвергает всякий контакт, но» все же страдает, если никто не пытается предложить ему общение. Даже на самой мрачной стадии психоза я всегда замечал, когда жена, дочь, друзья и медицинский персонал выказывали искрен­нее участие:, и на миг-другой у меня брезжила мысль: подлинного участия в аду (где я, как мне казалось, нахожусь) быть не может».

Если вправду прислушиваешься к погребенному внутри человека, сколь бы абсурдным и непонятным это ни казалось, то вносишь существенный вклад в ду­шевную дезинтоксикацию больного, который зачастую почти задыхается от внутреннего онемения. Отсюда видно, что нередко именно болезни пробуждают в ин­дивиде и в других рост способностей, прежде вконец иссохших. Стало быть, человек, совершающий все это без тщеславия и с горячим интересом, опять-таки сам становится лекарством, способным воздействовать на совокупное окружение.

Правильно слушать — значит погрузиться в существо ближнего и признать его страдания. «В конечном счете меланхолия — это тоска по любви. По любви во всех ее формах и на всех ее уровнях — от элементарнейшей чувственности до высочайшей ступени духа».

126
«Плодотворное смирение».