Часть первая 54 страница

Он повесил трубку, тут же перезвонил на домашний номер Глэдис Кайзер и попросил ее отменить деловой обед с президентом колледжа Grinnell. Затем он сказал: «Позвоните Джорджу Гиллеспи в Мартас- Винъярд. Отмените мою поездку туда на выходные и сообщите пилоту о том, что мы должны максимально быстро вылететь в Нью-Йорк».

Менее чем через час он вбежал в офис, где еще не появился никто из сотрудников, и сразу же прочитал «некролог», пришедший ему по факсу. К этому моменту он уже принял решение.

Тем временем Гутфрейнд и Страусс сообщили Корригану о том, что Баффет собирается стать исполняющим обязанности председателя правления. «Что касается меня, то я к тому моменту полагал, что они ведут себя в разговорах со мной не самым честным образом», — говорит Корриган. «Я хочу поговорить лично с Уорреном Баффетом прямо сейчас,

— сказал он им⁵¹. — Я не знаком с ним лично, но наслышан о его репутации».

Баффет, со своей стороны, также хотел узнать, что подумает Джерри Корриган о его решении взять на себя эту работу. Ему потребовалось некоторое время на то, чтобы найти Корригана в Вашингтоне. Корриган сам позвонил Баффету в половине девятого утра после открытия рынков. Торги по акциям Salomon не начались, что послужило явным сигналом для инвесторов о том, что следует ждать значительных новостей.

В разговоре с Баффетом Корриган что-то сказал о том, что если Баффет возьмется за работу, ему нужно будет проявить большую мягкость в отношении «десятидневного графика». И хотя Баффет не вполне понял, что имел в виду Корриган, ему показалось, что ФРС хочет получить какую- то дополнительную информацию. Голос

Корригана звучал достаточно гневно. Он сказал, что не может ничего гарантировать даже в случае, если Баффет примется за работу, а также настоял на том, чтобы Баффет встретился с ним в Нью-Йорке лично тем же вечером и обсудил роль исполняющего обязанности председателя правления.

Все работники трейдиншвош зала в Salomon знали, что Баффет собирается прилететь в город и заняться спасением компании. Ни для кого не было секретом и то, что по акциям Salomon торги на бирже не проводились. Сотрудники обменивались предположениями о том, видит ли Баффет Мэриуэзера в качестве возможного преемника Гутфрейнда. Арбитражеры чуть ли не плакали со словами: «Мы не можем потерять Джона». Самого же J. М. нигде не было видно.

Трейдиншвый зал кипел, однако торги по акциям компании не открывались. Баффет приказал придержать до своего приезда пресс-релиз, в котором говорилось о готовности Гутфрейнда подать в отставку и о том, что Баффет временно принимает на себя обязанности председателя правления. Пока акции компании находились в подвешенном состоянии, по телевизору беспрестанно шли сюжеты о проблемах Salomon и высказывались догадки о том, что может наступить потом.

Баффет появился после полудня. Оказавшись в роскошном кабинете руководителя компании на 45-м этаже, он разрешил выпуск пресс-релиза,

а трейдеры открыли торги по акциям Salomon”. Яростная торговля акциями продолжалась до конца дня, а по итогам торгов их курс поднялся почти на доллар, до 28.

После закрытия рынка Баффет направился в зал, где его ждали управляющие директора. Сначала слово взяли Гутфрейнд и Страусс, и помимо прочего Гутфрейнд сказал, что готов к отставке⁵². Как и всегда, его лицо при этом оставалось бесстрастным. Страусс, как заметил Баффет, был потрясен происходившим. После собрания руководители компании переместились в конференц-зал огромных размеров, находившийся на этаже, где сидел менеджмент компании. Эрик Розенфельд и Ларри Хилибранд, два ключевых члена команды Мэриуэзера, чуть ли не силой обеспечили себе присутствие на собрании⁵³. Достаточно быстро обсуждение того, что делать дальше, приняло сумасшедший характер.

Участники с диаметрально противоположными точками зрения начали гонять Мэриуэзера, как футбольный мяч. Никто не спорил с тем, что он поступил совершенно правильно, сообщив о действиях Мозера. Споры шли вокруг того, стоило ли ему делать дальнейшие шаги. Кое-кто полагал (а Макинтош озвучил эту точку зрения), что он находился слишком близко к источнику пожара⁵⁴. У Мэриуэзера была репутация жесткого менеджера. Кто-то сказал, что в сфере его ответственности «и пушинка не могла упасть незамеченной». Сам Мэриуэзер не был вовлечен в процесс выставления фальшивых заявок, но каким образом Salomon могла бы ожидать помилования, пока он оставался в компании? Многим казалось очевидным, что в случае, если Мэриуэзер останется, правительство будет не столь благосклонным по отношению к ним. И хотя Страусс с Гутфрейнд ом не присутствовали на этом собрании, они сообщили Баффету, что, по их мнению, Мэриуэзер должен был бы подать в отставку вместе с ними⁵⁵.

Со сверхъестественной быстротой на собрание прибыл и сам Мэриуэзер. Он молча стоял у стены и наблюдал за тем, как коллеги собираются положить его голову

на плаху. Чуть раньше в тот же день Баффет сообщил Марти Липтону, что в отличие от Страусса и Гутфрейнда Мэриуэзер не должен обязательно уйти в отставку (если бы только не решил сделать это добровольно). Баффет хотел взять тайм-аут для обсуждения. Он не был согласен с теми, кто настаивал на уходе Мэриуэзера. Мэриуэзер не занимался «сосанием пальца». Он сообщил о действиях Мозера Гутфрейнду и Страуссу. По мнению Баффета, это было немало. Ему также казалось, что Мэриуэ-зеру приписываются слишком большие прегрешения. Скорее, его оппоненты просто запаниковали. Их жизнь стала бы куда легче уже на следующий день, если бы Мэриуэзер ушел в отставку. Последствия включения его имени в пресс-релиз лишь теперь стали ясны для Баффета.

После встречи он залез в ждавший его черный Towncar, в котором уже сидели Гутфрейнд и Страусс, и направился сквозь дорожные пробки в центр города, в офис Корригана.

В интересах секретности Корриган считал необходимым придерживаться своего обычного графика. Он приехал на встречу прямо с ежегодной игры в софтбол между командами руководителей и сотрудников ФРС, облаченный в джинсы, кроссовки и футболку⁵⁶. Однако, как вспоминал впоследствии Том Страусс, в воздухе висело такое напряжение, что «он мог бы быть одетым и в смокинг, но мое состояние не позволило бы мне заметить даже этого».

Баффет начал разговор с признания: «Знаете, единственная моя личная задолженность составляет 70 ООО долларов и связана с моим вторым домом в Калифорнии. Я взял кредит только потому, что мне были предложены низкие процентные ставки». После этого он пообещал полное сотрудничество с регулирующими органами. Однако Корриган не поддавался его чарам. По его словам, временное исполнение обязанностей председателя обычно не приводит к значимым результатам. Баффету не стоило рассчитывать в деле Salomon на помощь своих «вашингтонских друзей».

Корриган потребовал тщательного расследования и «широкомасштабной уборки в доме». Баффет согласился с предложениями по фундаментальной перестройке и улучшению политики, контрольных механизмов и документооборота в Salomon. «Его слова прозвучали для меня убедительно, — говорит Корриган, — и я поверил ему».

Несмотря на это, он не дал никаких обещаний. Глядя на Баффета холодным взглядом, он отчеканил: «Приготовьтесь к любому развитию событий». «Это была странная манера беседы. Разговор шел по душам, но в нем присутствовала какая-то странная недоговоренность. Наши долги были больше, чем у кого-либо еще в стране, а срок возврата по ним — крайне коротким. Пару раз я попытался сообщить, насколько сильно меня волнует проблема финансирования. Я надеялся, что он хотя бы фигурально протянет мне руку помощи, однако он этого не сделал. “Приготовьтесь к любому развитию событий” — эта фраза не позволяла мне понять, что именно следует делать. Помню, как в какой-то момент я подумал о стрихнине или о чем-то подобном».

Затем Корриган выпроводил Баффета из комнаты, чтобы поговорить с Гутфрейн-дом и Страуссом. «У вас есть проблема с одним из сотрудников компании, — сказал он, — и это его проблема. Но если у вас есть проблема с сотрудником компании и вы не можете ничего с этим сделать, то это становится вашей проблемой»⁵⁷. Затем у него на глазах выступили слезы, и он сказал, насколько сильно сожалеет о завершении их карьеры.

Выходя из кабинета, «Том был в состоянии полного шока», однако Гутфрейнд казался вновь «собранным»⁵⁸. Казалось, он винит Корригана в том, что подал в отставку лишь под его давлением. «Будь я проклят, если когда-нибудь прошу его», — сказал Гутфрейнд⁵⁹. Они направились обратно в офис Salomon, но по дороге заехали пообедать в стейк-хаус Joe & Roses на 49-й стрит. Страусс и Гутфрейнд вновь принялись настаивать на уходе Мэриуэзера⁶⁰. Они принялись обсуждать кандидатуры на должность директора по операциям. Ближе к полуночи Баффет добрался до квартиры Кэтрин Грэхем в UN Plaza и попытался уснуть.

Впоследствии было написано очень много о причинах, по которым Баффет согласился на эту работу. Кое-кто утверждал, что все дело было в 700 миллионах, другие считали, что он исполнял свой долг перед другими акционерами. Сам же он сказал так: «Кто-то должен быть взять на себя эту работу. И моя кандидатура была вполне логичной». Он поставил на карту больше, чем кто-либо другой, связанный с компанией (если не считать подавших в отставку руководителей). Однако вопрос был связан не только с деньгами, но и с другой вещью, о которой он заботился ничуть не меньше, — с его репутацией. Инвестировав средства в Salomon и наделив Джона Гутфрейнда полномочиями, он все равно что приколотил свою репутацию к дверям Salomon, подобно рыцарскому щиту.

Баффет много раз говорил своим детям: «Создавать репутацию можно всю жизнь, а разрушить — за пять минут». Размышляя о риске, он обычно оценивал свои собственные действия. Теперь же получилось, что его репутацию подвергли риску люди, которых он наделил полномочиями. Если сам он и допустил ошибку, то она заключалась в том, что он вложил деньги в Уолл-стрит, а затем перепоручил контроль над ними другим людям. Он ошибся в своих суждениях относительно способности Гутфрейнда контролировать достаточно дикую культуру, царившую в Salomon.

К тому времени Баффет уже был вторым человеком в США по размеру

состояния. Балансовая стоимость акций Berkshire росла более чем на 23 процента в год на протяжении 26 лет. Его первая группа партнеров могла получить невероятную сумму в три миллиона долларов на каждую вложенную тысячу. Акции Berkshire Hathaway торговались по 8000 долларов. Размер состояния Баффета составлял 3, 8 миллиарда. Он был одним из самых уважаемых бизнесменов в мире.

В какой-то момент в этот ужасный пятничный день он понял, что инвестиция в Salomon, бизнес с проблемами, которые он не мог контролировать, изначально была крайне рискованной.

Он не хотел быть временно исполняющим обязанности председателя правления Salomon. Это ничуть не снизило бы степень риска. Если бы Salomon затонула окончательно, его имя было бы еще сильнее связано с позором и развалом компании. Однако если и был кто-то, способный вытянуть ситуацию из хаоса и помочь другим акционерам, это был именно

Для того чтобы защитить фирму, ему пришлось бы еще сильнее задействовать свою репутацию, которая и без того находилась под угрозой. И он должен был принять этот вызов. Этого не смогли бы сделать ни Дерик Мохан, ни Джон Мэриуэзер.

Он не мог поставить во главе компании никого из компании Munger, Tolies. Он не мог поручить этого ни Чарли Мангеру, ни Тому Мерфи, ни Биллу Руану. Проблема не могла быть решена с помощью Кэрол Лумис и ее статей в Fortune. Даже Большой Сьюзи эта проблема оказалась бы не по зубам. Впервые в жизни он не мог поручить работу никому другому. Спасти Salomon мог только он сам. И если бы он отказался, то шансы на окончательное крушение Salomon стали бы крайне велики.

В военном деле есть присказка: для того чтобы одержать победу, полководец должен обнажить свои фланги. Баффет мог выйти из этой ситуации победителем или потерпеть поражение. Но он не мог спрятаться или уклониться.

В восемь часов утра в субботу, 17 августа, он прибыл в офис Wachtell, Lipton, где его глазам предстала достаточно сюрреалистическая сцена. Гутфрейнда на встрече не было. Несмотря на неблагоприятные погодные условия, он решил улететь в свой дом в Нантакете, где его ждала жена Сьюзан. Все руководители подразделений — потенциальные кандидаты на позицию CEO —• уже собрались перед залом, в Котором должны были проводиться собеседования. Лишь немногие из них могли или хотели заняться этой работой, но Баффет должен был поговорить с каждым из них. Тем временем пара «крайне толковых» и жестких юристов из компании Munger, Tolies — Ларри Педовиц и Аллен Мартин проводили «великолепную презентацию о результатах своего расследования» для Баффета и Мангера, который специально прилетел в город для участия в собрании. Впервые, к своему немалому гневу, они узнали, что Министерство финансов уже занималось к тому моменту расследованием прежних сделок Мозера⁶¹.

После этого Баффету предстояло произвести самое важное назначение в своей жизни — он должен был решить, кто возглавит компанию. Допустив ошибку, он уже не смог бы исправить ее в будущем. Перед началом серии 15-минутных интервью он сказал собравшимся: «}. М. не вернется в компанию»⁶².

После этого он приступил к индивидуальным собеседованиям с кандидатами. Он задавал им один и тот же вопрос: кто должен быть следующим CEO в Salomon?

«Мне предстоит пройти с этим человеком огонь и воду, поэтому я должен принять правильное решение. Вопрос ставился так: кто обладает всеми качествами настоящего лидера компании и при этом не заставит меня ни на секунду беспокоиться о том, что происходит в компании, и не приведут ли очередные шаги к росту напряжения или даже вышвыривания нас из бизнеса? И пока я разговаривал со всеми этими людьми, у меня в голове постоянно крутился один и тот же вопрос. Такие вопросы задаешь себе, когда думаешь о том, кто станет твоим душеприказчиком по завещанию или достоин ли человек того, чтобы жениться на твоей дочери, и тому подобное. Я хотел найти человека, способного принимать решения о том, что должно дойти до меня, а что может быть решено без моего участия. Мне нужен был человек, способный сообщать мне плохие вести

— ведь хорошие вести в бизнесе становятся известны сами собой. Я хотел слушать плохие новости сразу же, потому что это давало нам возможность что-то предпринять. Я хотел назначить на должность человека с этическими принципами, который не сможет шантажировать меня с пистолетом у виска, зная, что я не смогу его уволить»⁶³.

Почти все кандидаты называли имя Дерика Мохана, который тремя неделями ранее вернулся из Азии, где управлял деятельностью Salomon в

регионе. Сорокатрехлетний

Мохан в тот момент возглавлял группу, занимавшуюся вопросами инвестиционного банковского обслуживания. Он не был трейдером и не был американцем — Мохан имел британское подданство. Он ничуть не был похож на Мозера или других трейдеров из Salomon. Казалось, что он обладает достаточными этическими принципами и при этом — здравым смыслом. Благодаря книге «Покер лжецов» у общественности сложилось мнение о Salomon как о компании людей, питающихся на завтрак чизбургерами с луком и постоянно глазеющих на стиптизерш на экранах своих компьютеров⁶⁴. Salomon была фирмой, в которой, по словам Льюиса, вице-председатель напоминал предводителя гороховых шутов⁶⁵. В противовес этому образу Мохан казался исполненным достоинства безукоризненным английским джентльменом. Так как он провел последние несколько лет в Токио, шансы на то, что он мог быть хоть как- то связан со скандалом, были минимальны.

Пожалуй, самым ценным из всех достоинств Мохана была нетерпимость к преступлениям. Внутри Salomon, страны «длинных ножей», практически у всех остальных кандидатов имелись враги. Мохан же выглядел на этом фоне огромным знаком вопроса. Чем-то он напоминал чернокожего парня в фильме Putney Swope, которого избирают на пост CEO рекламного агентства после того, как прежний CEO умер во время заседания правления. Все остальные руководители агентства пытались лишить друг друга шансов на получение этой должности, поэтому голосовали за Патни Своупа, который в итоге получил

подавляющее большинство голосов”. Мохана уважали, но никто не мог бы сказать, что знает его достаточно хорошо. Как сказал один из руководителей подразделений, все проголосовали за Мохана, потому что считали, что «лучше выбрать кого-то, кого вы не знаете, чем кого-то, кто точно не подходит на эту роль».

В фильме Патни Своуп благоразумно проголосовал сам за себя. В реальности, когда Баффет спросил Мохана, кто должен управлять деятельностью Salomon, тот ответил: «Боюсь, что в итоге вы услышите мое имя», а затем добавил, что будет верно служить любому человеку, которого выберет Баффет⁶⁶.

Баффета привлекли в Мохане еще две вещи. Он не попросил у него защиты на случай, если против него как руководителя компании будут поданы иски. Кроме того, Баффет (не любивший платить людям, но ненавидевший это признавать) был впечатлен тем, что Мохан не спросил у него, сколько будет получать человек на должности CEO.

Мохан и два других кандидата должны были прийти в офис компании на следующий день и принять участие в заседании правления. В тот же день Баффет вернулся на такси в квартиру Грэхем в UN Plaza, где встретился с арбитражерами, готовыми «страстно и логично» обсудить с ним последствия ухода Мэриуэзера. Баффет знал, что с уходом J. М. возникал немалый риск, что арбитражеры рано или поздно последуют за ним⁶⁷. Без Мэриуэзера иссяк бы основной источник прибыли Salomon. Соответственно инвестиция Баффета в Salomon стала бы стоить значительно меньше. Затем прибыл и сам Мэриуэзер, трясущийся от напряжения. Он не хотел подавать в отставку и затеял длинный разговор с Баффетом. Баффет начал колебаться. Он обратил внимание на то, как прямо и решительно Мэриуэзер сообщил о возникшей проблеме.

«Слушая его, я пришел к мысли, что не хочу настаивать на его увольнении. На тот момент я знал, что, услышав о неблаговидном поведении своего подчиненного, он направился прямо к своим начальникам и сообщил об этом. Мне казалось, что дальнейшие действия в такой ситуации были обязанностью его руководителей и советников компании. Однако в тот момент никто не выступил с предложением о том, что правление компании также должно уйти в отставку».

Затем ему позвонил Гутфрейнд. Его полету в Нантакет помешал ураган «Боб», и он возвращался обратно в Нью-Йорк. «У меня нет будущего», — возбужденно сказал он⁶⁸. Они с Баффетом договорились вместе поужинать. Гутфрейнд настоял на том, чтобы перед ужином они пообщались с только что нанятым им адвокатом Филиппом Говардом и обсудили с ним вопрос компенсационной выплаты.

Баффет и Мангер позвонили Говарду, причем основную часть беседы вел Мангер. По мнению Гутфрейнда, компания была должна ему 35 миллионов долларов.

«Пока он излагал мне свои доводы, я слушал его и кивал. Но моя реакция была похожа на реакцию японцев — я как бы говорил ему: “Да, я понимаю вашу позицию”, а не “Да, я согласен с вами”. Мы совершенно не были заинтересованы в том, чтобы подписывать компенсационное соглашение с человеком, находившимся в самом центре масштабного скандала, да еще не зная всей картины произошедшего».

Затем Баффет сказал, что они не могут согласиться с конкретной цифрой, потому что вне зависимости от ее размера подобное урегулирование не будет считаться знаком разрыва с прежним руководством, а, напротив, приведет к дальнейшей шумихе и появлению газетных заголовков типа «Salomon выплачивает X долларов компенсации Гутфрейнду»⁶⁹. Тем не менее они отдали должное доводам Гутфрейнда. Они сообщили Говарду, что планируют обойтись с Гутфрейндом честно, что они никогда не нарушали своих обязательств и не сделают этого и сейчас, если это будет в их силах. Баффет сказал даже: «Единственная причина, по которой мы с Чарли можем не выполнить своих обязательств,

— это наша смерть». Позднее он объяснил, что хотел таким образом избежать конфронтации. Иными словами, они не хотели, чтобы господин Говард решил, что они не хотят платить, потому что «им еще не известны все факты».

Баффет и Мангер ужинали с Гутфрейндом в ресторане Christ Celia. Гутфрейнд предложил им свои услуги в качестве бесплатного консультанта на ближайшее время. «Мне понадобится любая помощь, которая только будет возможна», — сказал Баффет с готовностью. Они поговорили о проблемах фирмы, и Гутфрейнд сказал, что, по его мнению, Дерик Мохан является отличной кандидатурой на пост руководителя Salomon.

В какой-то момент Гутфрейнд (знавший целый ряд фактов, не известных на тот момент Баффету) произнес несколько слов, которые противоречили общей теплой и уютной обстановке их беседы: «Вы, парни, куда умнее меня. Мне кажется, что вы хотите меня поиметь»⁷⁰.

Баффет и Мангер с облегчением расстались с ним и отправились в квартиру Кей Грэхем. Огромная квартира, заставленная произведениями азиатского искусства, хранила в себе множество приятных для Баффета мелочей. Грэхем всегда следила за тем, чтобы на кухне имелся запас его любимых блюд. Часто они с Кэрол Лумис и Джорджем Гиллеспи собирались здесь поиграть в бридж и поесть вкусных сэндвичей с разными деликатесами. Однако в тот вечер его ждало и несколько неприятных сюрпризов.

Как только они приехали, на пороге появился Филип Говард с пачкой бумаг относительно компенсационных выплат Гутфрейнда. Он попросил Мангера подписать их⁷¹. Он беседовал с ними обоими до тех пор, пока Баффет не вышел в другую комнату сделать несколько телефонных звонков. Мангер начал испытывать раздражение. Они обсуждали этот вопрос не меньше часа.

Мангер уже принял решение ответить на предлагавшуюся сделку отказом. Впоследствии он вспоминал: «Я сознательно перестал слушать. Я старался вести себя вежливо, но не обращал внимания на то, что говорит мой собеседник... Можно сказать, что я отключил свой мозг... Я просто вежливо сидел перед ним, а мой мозг отдыхал».

Когда Говард добрался до конца своего длинного списка требований, Мангер отказался подписывать бумаги, однако подчеркнул, что с Гутфрейндом поступят по справедливости⁷². Уже на пороге Говард вновь запротестовал. Его беспокоило, что он уходит без единой подписи. «Никто платит отступных после развода», — сказал он. Мангер успокоил его: «Фил, тебе нужно заниматься юридической практикой так, как это делал мой отец, — доверяй слову других людей»⁷³.

Пока Говард с Мангером беседовали, в квартиру прибыли Мэриуэзер со своим адвокатом Тедом Левином. Мэриуэзер изменил свою точку зрения. Он сказал, что в сложившейся ситуации единственный выход дня него — это отставка из Salomon.

Он «пусть и отчасти, но понимал серьезность проблемы в компании. Он ходил взад-вперед, прикуривая одну сигарету от другой. В итоге он сказал, что лучшим выходом для него будет отставка».

Позднее Мангер говорил, что испытывает вину за то, что согласился включить имя Мэриуэзера в пресс-релиз. Он считал это ошибкой, сделанной под давлением⁷⁴. Они с Баффетом полагали, что Мэриуэзер мог бы остаться и продолжить борьбу, но приняли его заявление об отставке.

«Мы говорили с ними долго — они с адвокатом пробыли в квартире до полуночи».

Наконец в квартире остались лишь Баффет и Мангер. Баффет пошел спать с ощущением, что дела, оказавшиеся полностью под его контролем, начали выправляться.

Следующий день, воскресенье, 18 августа, также оказался полностью посвященным делам. С утра Баффет, Гутфрейнд и Страусс встретились в одном из кабинетов на 45-м этаже офиса Salomon в центре города перед заседанием правления, которое должно было утвердить Баффета в роли временно исполняющего обязанности председателя.

В другом зале уже собралось правление, и один из его членов, Гедаль Горовиц, отвел в сторонку Марти Липтона и сообщил ему, что некоторые члены правления обсуждали сложившуюся ситуацию на протяжении двух дней. Он сказал, что Мэриуэзер не смог удержать Мозера под контролем и поэтому члены правления подадут в отставку если Мэриуэзер не будет уволен для блага фирмы. Баффету он сообщил более мягкую версию своих слов — что они не будут посещать заседания правления, если Мэриуэзер останется в компании. Баффет ответил, что ситуация разрешилась сама собой, так как Мэриуэзер принял самостоятельное решение уйти в отставку⁷⁵.

Внезапно в конференц-зале, где Баффет встречался с Гутфрейндом и Страуссом, появился юрист, размахивавший сообщением от Министерства финансов. Через несколько минут должно было прозвучать заявление, что компании Salomon запрещается участвовать в аукционах по размещению казначейских бумаг как от имени клиентов, так и от своего собственного имени. Это означало, что через несколько минут Salomon получит пулю в голову. «Мы сразу же поняли, что это вышибет нас из бизнеса — не из-за экономических потерь, а из-за того, что весь мир утром в понедельник прочитает в газетах заголовки типа “Министерство финансов обращается к Salomon: “Ты покойник! ” Подобный ответ на появление нового руководства и увольнение старого казался слишком жесткой мерой, принятой в необычное время и в точности совпавшей с первыми действиями новых руководителей».

Баффет вышел в другой конференц-зал, чтобы позвонить в Министерство финансов и понять, на каком этапе рассмотрения находится это распоряжение. Нужный ему телефон был занят. Он договорился с телефонной компанией, чтобы те прервали текущий звонок. Компания перезвонила ему и сообщила, что этот номер неисправен. После нескольких минут смятения Баффет наконец смог поговорить с кем-то в министерстве. Ему сказали, что уже слишком поздно и объявление уже доведено до всех инстанций. Теперь весь мир был готов узнать, что Salomon отныне запрещалось вести дела с правительством.

Многие члены правления понимали, что именно сейчас, прямо на их глазах, исчезают вложенные в компанию состояния. Вскоре у дверей Salomon должна была выстроиться целая очередь юристов. Баффет казался спокойным и сосредоточенным. Он начал кое-что понимать. Гутфрейнд был с позором изгнан за то, что создал кошмар. Теперь он, Уоррен Баффет, оказался на грани — ему предстояло не контролировать спасение компании, а вести зомби-Salomon сквозь ночь живых мертвецов. Баффет заколебался.

Он сказал правлению, что собирается сообщить министру финансов Брэди о том, что не станет занимать пост исполняющего обязанности председателя правления. Он пришел, чтобы спасти фирму, а не наблюдать за ее развалом. Он понимал, что его репутации в любом случае будет нанесен ущерб, однако проблемы, связанные с отказом от работы, будут куда меньше, чем его страдания на посту председателя. Правление поняло его позицию и согласилось с ней. Это была единственная карта, которую Баффет мог разыграть с Брэди. Тем временем правление решило одновременно двигаться в двух направлениях. Баффет повернулся к Марти Липтону: «Вы знаете какого-нибудь юриста, специализирующегося на вопросах банкротства?» — спросил он. Все вокруг на секунду замерли. Затем Файерстайн и Липтон покинули собрание и начали раскручивать колеса механизма объявления о банкротстве. Если крах был неминуем, компания должна была умереть достойно и с необходимыми церемониями.

На то, чтобы отменить решение Министерства финансов, оставалось четыре с половиной часа. Salomon уже назначила на половину третьего пресс-конференцию, на которой должно было быть объявлено об официальном назначении Баффета на пост временно исполняющего обязанности председателя правления. Оставалось меньше семи часов до открытия очередной недели торгов на японских биржах. А еще через семь часов после этого должны были открыться торги в Лондоне. С открытием

Токийской биржи начался бы настоящий обвал. Кредиторы начали бы требовать возврата своих денег. Просить о помиловании в таких условиях стало бы куда более сложным делом. Баффету было нужно, чтобы Министерство финансов не только изменило свою точку зрения, но и донесло ее до общественности.

Джон Макфарлейн, казначей Salomon, прибыл в офис в спортивном костюме прямо с соревнований по триатлону. Он объяснил правлению, что могут значить действия Министерства финансов для компании⁷⁶. Банки уже начали информировать Salomon об аннулировании ряда выданных ранее коммерческих кредитов. Ее банкротство могло стать самым крупным крахом финансовой компании в истории. В случае если бы правительство отозвало у Salomon полномочия дилера, а фирма потеряла доступ к источникам финансирования, ей пришлось бы распродавать свои активы по бросовым ценам. Это привело бы к печальным последствиям на всех мировых рынках, так как некоторые кредиторы и партнеры Salomon не смогли бы получить обратно свои деньги и, следовательно, рухнули бы вслед за компанией. Вся огромная финансовая машина могла в любой момент оказаться в сливной трубе. Баффет полагал, что регуляторам придется впоследствии пожалеть о своей бескомпромиссной позиции.

«Если бы у меня были развязаны руки и я хотел бы заработать максимальное количество денег на той неделе, то я бы открыл короткие позиции не только по всем бумагам Salomon в Токио и Лондоне, но и по многим другим связанным с ней компаниям».

«Нам предстояло найти какого-нибудь судью в Манхэттене, который мог, к примеру, сидеть на стадионе, наблюдать за матчем в бейсбол и есть попкорн, а затем сказать ему — вот, мы вручаем вам ключи от фирмы. Теперь вы управляете ею. Кстати, знаете ли вы что-нибудь о японском законодательстве, так как мы должны японским компаниям от 10 до 12 миллиардов долларов? Мы должны 10-12 миллиардов и в Европе. В два часа утра открываются торги в Лондоне. А вся ответственность за управление компанией теперь лежит на вас».