Практика демографической политики в области рождаемости и семьи.

Анализ мер, применявшихся в различных странах для помощи семьям с детьми, позволяет разделить их на четыре группы: 1) законодательные или административно-правовые меры; 2) экономические меры, направленные на уменьшение материальных трудностей семьи с детьми или на предоставление шкалированных вознаграждений в обмен на требуемое репродуктивное поведение; 3) правовые и экономические меры, направленные на преодоление противоречий, мешающих сочетанию женской занятости и материнства; 4) меры морально-психологического воздействия, ориентированные на формирование необходимого общественного мнения по поводу проводимой политики и ее целей.

ЗАКОНОДАТЕЛЬНЫЕ МЕРЫ

К сфере правового регулирования рождаемости относятся следующие вопросы:

1. Брачно-семейное право в части установления минимального возраста вступления в брак, права на развод, ответственности родителей за содержание детей, рожденных в браке, в том числе и после его прекращения.

2. Законодательное регулирование права на производство аборта, на контрацепцию и стерилизацию.

Межстрановые сопоставления законодательств крайне сложны, поскольку принятие и отмена определенных правовых актов, брачно-семейных кодексов и т.п. в значительной мере определяются исторической традицией, особенностями догматов доминирующих в отдельных странах религий, национальным менталитетом, а также представляют собой результат переосмысления предыдущего опыта демографической политики. С точки зрения практической полезности таких сопоставлений для разработки мер демографической политики в России, они возможны лишь по второй позиции. В вопросе регулирования брачно-семейного законодательства и типа брачного поведения Россия не имеет почти ничего общего с абсолютным большинством из перечисленных выше стран. Дело в том, что во всех этих странах доминирует так называемый европейский тип брачности, главной чертой которого является позднее вступление в брак (в основном – после 25 лет, а у мужчин зачастую после 27-28 лет), сравнительно высокий уровень безбрачия и высокая распространенность добрачных неофициальных сожительств, в которых в некоторых странах рождается до 50 % детей. При этом официальный возраст вступления в первый брак по крайней мере в современных условиях крайне мало влияет на реальный.

В России дело обстоит иначе. При низком (по европейским меркам) среднем возрасте вступления в первый брак (от 20 до 22 лет для мужчин и женщин) и высокой доле браков, заключаемых сразу же по достижении совершеннолетия, изменение нижнего предела брачного возраста может оказать влияние на судьбу части репродуктивных исходов.

В связи с тем, что межстрановые различия в уровнях брачности и в самом представлении об официальном браке очень велики, более приемлемым будет продемонстрировать, как различные модели матримониального поведения отражаются на уровне рождаемости и, главное, на распределении рождений по возрасту матери (табл. 4.2).

Обращает на себя внимание несколько особенностей приведенных распределений. Во-первых, уровень рождаемости у женщин моложе 20 лет в России в 2-4 раза выше, чем в других странах. Во-вторых, в России самый высокий уровень рождаемости в возрасте 20-24 года, то есть в возрасте максимальной брачности, тогда как в других странах пик рождаемости приходится на более старшие группы женщин. В-третьих, после 30 лет в России рождаемость начинает довольно резко снижаться; напротив, в Испании и в Италии в этих возрастах она достигает максимума. Наконец, в-четвертых, распределение рождений в России, как уже отмечалось, предельно сконцентрировано на узком возрастном интервале, а в большинстве развитых стран близкие к российским уровни суммарной рождаемости достигаются за счет довольно растянутого репродуктивного цикла. Именно в этом и проявляется основное воздействие модели брачности на репродуктивное поведение и рождаемость.

Таблица 4.2.

Повозрастные коэффициенты рождаемости в России в сравнении с другими странами.

Особо следует отметить, что в большинстве зарубежных стран (за исключением тех, которые несколько десятилетий входили в группу стран народной демократии) регулирование брачно-семейных отношений никогда не выходило полностью из-под влияния церкви. В России, напротив, сразу после революции семейное право было секуляризовано декретами ВЦИК и СНК от 29 декабря 1917 г. «О расторжении брака» и от 31 декабря 1917 г. «О гражданском браке, о детях и о ведении книг актов гражданского состояния». Последний из декретов фактически признал недействительными все браки, заключенные по церковному обычаю. Вслед за этим брачно-семейное право не раз менялось как в сторону крайней либерализации (юридическое признание фактического брака наравне с официально зарегистрированным по Кодексу 1918 г.), так и в сторону предельного ограничения права на развод. Так, по Постановлению ВС СССР от 8 июня 1944 г. все «последствия» фактического брака (т.е. дети) были признаны незаконными, а процедура развода усложнена до крайности.[i] Представляется очевидным, что первые шаги Советской власти в данном вопросе вряд ли диктовались какими-либо соображениями, кроме политико-идеологических, и не имеют даже отдаленного отношения к регулированию демографических процессов. Напротив, законодательство 1940-х –1950-х годов скорее всего было направлено на ограничение свободы отношений вне официального брака и должно было способствовать укреплению семьи в условиях, когда острый дефицит мужского населения мог привести к распространению своеобразной формы многоженства. Изменения, внесенные в законодательство в конце 1960-х годов, в свою очередь лишь разрешили объективно назревший конфликт между нормой права и сложившимися к тому времени обычаями, т.е. нормами матримониального поведения. Иными словами, эта либерализация развода не была управленческим актом государства, а лишь признанием сложившегося порядка вещей.

Пристального изучения заслуживают законодательные решения об уменьшении нижнего предела брачного возраста, принятые в последние годы примерно в 1/3 регионов России. Последствия омоложения брачности должны быть проанализированы с двух позиций: (1) здоровья матерей и рожденных ими детей и (2) возможного прироста рождаемости.

Всемирная конференция по народонаселению 1984 г. (Мехико) признала, что наибольший риск для здоровья матери и ребенка представляют следующие четыре ситуации:

(1) рождение ребенка матерью, не достигшей 18 лет;

(2) рождение ребенка матерью старше 35 лет;

(3) рождение более 4-х детей;

(4) рождение детей с интервалом менее, чем в 2 года.

Ожидать реального прироста числа рождений и уровня рождаемости за счет изменения возраста вступления в брак скорее всего не стоит. Данная мера может лишь снизить довольно высокую на сегодняшний день долю внебрачных рождений в группе самых молодых женщин. Однако и этот эффект может оказаться не столь уж велик, поскольку существующее федеральное законодательство позволяет заключать брак лицам, не достигшим официального брачного возраста, при наличии беременности и с согласия родителей несовершеннолетней невесты (жениха).

Таким образом, целесообразность практики принятия такого рода законодательных новшеств весьма сомнительна как в обще социальном, так и, тем более, в демографическом плане.

Законодательство в отношении абортов, контрацепции и стерилизации по странам отличается большим своеобразием. Исторически оно эволюционировало от полного игнорирования права личности и семьи на принятие самостоятельного решения в этом вопросе к достаточно всеобъемлющей толерантности. На сегодняшний день насчитывается всего лишь несколько стран, занимающих жестко непримиримую позицию по поводу легализации абортов (Ирландия, Португалия, Мальта). В свою очередь, любые попытки ужесточить законодательство наталкиваются на резкое сопротивление общественного мнения. Так, выступление Р.Рейгана в 1984 г. с памфлетом «Аборт и совесть нации» было встречено с негодованием и заставило его признать, что такая политика будет блокирована большинством, т.е. сторонниками «свободы выбора».[ii]

История законодательства об абортах восходит к 1810 г., когда во Франции был принят «Кодекс Наполеона». Очевидно, что практика абортивного поведения существовала задолго до этого, но впервые она стала предметом государственной политики. Аборт был приравнен к убийству, соучастники подвергались жестоким санкциям. Эти правовые нормы просуществовали во Франции до 1975 г. и все это время предусматривали не только огромные штрафы, но и тюремное заключение. При этом все специалисты были единодушны во мнении, что данная мера не достигает поставленной цели – повышения уровня рождаемости и лишь провоцирует рост числа криминальных абортов.[iii]

Массовая либерализация законодательства в отношении абортов началась в 1960-е годы. К середине 1970-х годов почти не осталось стран, где аборт был бы полностью запрещен.

Если обобщить весь опыт по введению запретов на аборты, то можно сделать два вывода. Во-первых, к этому методу контроля над уровнем рождаемости прибегали тогда, когда она переставала соответствовать представлениям о желательных темпах роста населения. Наиболее яркие примеры дают СССР и Германия накануне Второй мировой войны, а также страны, понесшие наибольшие потери в этой войне.

Вторая волна запретов на аборты возникла в 1950-е –1960-е годы в бывших социалистических странах, с некоторым запозданием переживших завершение демографического перехода и значительное падение рождаемости. Так, в Болгарии до 1951 г. аборт был полностью запрещен, с 1951 г. по 1956 г. разрешен только по медицинским показаниям. В 1956-1968 гг. наблюдалась относительная либерализация законодательства в этой области, а с 1968 г. вплоть до середины 1970-х годов, напротив, в отношении абортов политика была предельно жесткой. При этом уровень рождаемости во все эти годы неуклонно снижался, несмотря на параллельное введение и расширение системы пособий семьям с детьми. До второй половины 1950-х годов аборт был запрещен в Венгрии, до 1972 г. – в ГДР. Позже других – в 1966 г. – ввела запреты на аборт (а также и на разводы) Румыния.

Во-вторых, эффект от введения запрета всегда оказывался крайне незначительным. Рождаемость повышалась примерно на 2 года, а затем, вслед за адаптацией населения к новым условиям жизнедеятельности, возвращалась к исходному уровню. Следствием официального запрета становился рост криминальных абортов и женской смертности, а также – вторичного бесплодия.

В качестве иллюстрации неэффективности запретительной практики рассмотрим пример СССР. Постановлением ЦИК и СНК СССР от 27 июня 1936 г. производство абортов по желанию матери было запрещено. Исключение составляли ситуации, когда продолжение беременности несло угрозу жизни матери. Был разработан перечень таких медицинских показаний, а решение о разрешении аборта принималось комиссией в составе трех врачей. Накануне принятия постановления в 1935 г. общий коэффициент рождаемости (число рождений на 1000 человек населения) составлял 31, 6 %о, в 1937 г. – 38, 7 %о, в 1938 г. – 37, 5 %о. Однако уже к 1940 г. рождаемость вновь понизилась до уровня в 31, 2 %о, то есть оказалась даже ниже уровня 1935 г.

Аналогичной оказалась и ситуация второй половины 1950-х г. после отмены в ноябре 1955 г. запрета на производство абортов. Снижение общего коэффициента рождаемости было крайне незначительным и объяснялось скорее половозрастными диспропорциями в населении и пониженной в связи с этим брачностью. Так, в 1955 г. коэффициент рождаемости составлял 25, 7 %о, а в 1956 г. – 25, 2 %о. Плавное снижение продолжалось вплоть до начала 1960-х годов, при этом числа родившихся постоянно росли: с 5047, 4 тысяч человек в 1955 г. до 5341 тысячи в 1960 г.

В связи со сказанным еще раз обратимся к примеру Франции, где длительный запрет на производство абортов внешне реально способствовал поддержанию уровня рождаемости. Подчеркнем, что такая практика сочеталась с активной пронаталистской политикой, дополнялась колоссальными инвестициями в демографическую сферу и осуществлялась в беспрецедентно благоприятной атмосфере «недифференцированного пронатализма».[iv]

У проблемы запрета и легализации аборта есть и еще один аспект, который зачастую не принимается во внимание, хотя он не менее важен при принятии политических решений, нежели демографический, правовой или медицинский. Речь идет об идеологических и морально-нравственных причинах, побуждающих к агитации «за» или «против».

В качестве примера чисто идеологической мотивации к изменению законодательства об абортах следует отнести декреты первых лет существования Советской власти. К числу таковых относятся уже упоминавшиеся Декрет о гражданском браке, детях и ведении книг актов состояния и Декрет о расторжении брака, а также – Постановление Наркомздрава и Наркомюста РСФСР от 28 ноября 1920 г. «О легализации аборта». Политическая подоплека этих правовых документов не имеет ничего общего собственно с регулированием рождаемости, речь идет о женской эмансипации. Другое дело, что именно женская эмансипация в широком смысле этого слова и лежит в основе редуцирования норм репродуктивного поведения, но в данном случае мы имеем дело с ситуацией, когда принимаемое решение не преследовало той цели, к которой в конечном итоге привело.

Характерный пример морально-нравственной мотивации к запрету абортов дает ситуация, которая сложилась в Великобритании после принятия в 1967 г. закона, сделавшего аборт фактически общедоступным. Здесь, по мнению английского социолога А.Кларка, все движение проходило под знаменем «культурного фундаментализма», восстановления традиционных моральных ценностей. Кроме того, «антиабортная идеология тесно связана с ориентацией на защиту традиционной семьи». Будучи не в состоянии добиться изменения закона, сторонники данного движения все усилия сосредоточили на проблемах морали.[v]

ЭКОНОМИЧЕСКИЕ МЕРЫ

Данная группа мер демографической политики наиболее разнообразна. Помимо прямых пособий семьям с детьми (единовременных, выплачиваемых при рождении ребенка, и ежемесячных), они подразумевают широкий спектр льгот, предоставляемых семьям (матерям, отцам) при рождении или при наличии детей. При этом на прямые пособия, как было показано выше, расходуется меньшая часть средств, нежели на те меры, которые в большей степени относятся к сфере социальной политики, направленной на устранение финансовой дискриминации семей с детьми. Таким способом достигается максимум государственного контроля над использованием инвестиций.

Сопоставление экономических мер, применявшихся в разное время в отдельных странах, связано с необходимостью элиминировать различия в реальных уровнях доходов семей, с одной стороны, и в масштабах государственных расходов, с другой. В связи с этим целесообразно отказаться от анализа всех косвенных видов помощи, тем более что их расшифровки крайне приблизительны и терминологически не совпадают. Сравнению относительно легко поддаются лишь размеры единовременных и ежемесячных пособий при условии их приведения к среднему уровню заработной платы в данной стране.

Данные, приводимые ниже, относятся к концу 1980-х годов, когда пронаталистская активность в большинстве стран уже была близка к завершению. Отсутствие более современных данных позволяет предположить, что, во-первых, интерес к данной проблеме значительно снизился и, во-вторых, размеры выплат все же вряд ли сократились.

Практика предоставления как единовременных, так и ежемесячных пособий зависит от ряда причин, главной из которых является степень открытой декларированности целей демографической политики. Чем более явно в качестве цели предоставления такого рода пособий обозначается рост рождаемости, тем более дифференцированными по очередности рождения и числу детей и весомыми по размеру являются и сами пособия (табл. 4.3 и 4.4)

В таблице 4.3 приведены размеры единовременных пособий по странам Европы. Среди западных стран отобраны три, отличающиеся концептуальными подходами к определению цели политики, направленной на помощь семьям с детьми: с одной стороны, это Австрия и Финляндия, отдающие приоритет социальной политике, с другой, Франция как сторонница активного пронатализма. Других оснований для таких различий здесь нет, поскольку уровни рождаемости в трех странах примерно равны.

Данные по бывшим социалистическим странам, демографическая политика в которых внешне проводилась в рамках единых целевых ориентиров, позволяют судить о степени последовательности в их достижении. Наряду с этим сравнение величины пособий и принципов их предоставления с уровнями рождаемости в этих странах дает возможность оценить масштабы реальной обеспокоенности демографической ситуацией.

Таблица 4.3.

Единовременное пособие на рождение ребенка, 1980-е годы

Так, наиболее индифферентную позицию занимает Польша, для которой вплоть до конца 1980-х годов проблема низкой рождаемости не была актуальна (суммарный коэффициент рождаемости – СКР – не ниже 2, 15). Размер пособия, выплачиваемого в Румынии, свидетельствует как о цели политики, так и о низком уровне расходов на ее проведение, поскольку главный акцент традиционно делается на репрессивные меры, а не на поощрения. Примеры последовательного пронатализма демонстрируют ГДР, имевшая традиционно самый низкий уровень рождаемости, и Болгария. Различия между двумя странами состоят лишь в степени дифференциации пособий в зависимости от очередности рождения. Болгария четко обозначает количественный ориентир проводимой политики – третий ребенок, ГДР занимает осторожную позицию, диктуемую опытом прошлого.

По сути аналогичная картина наблюдается и в распределении стран по величине ежемесячных пособий. Отличие от отечественной практики здесь состоит в том, что пособия выплачиваются не на ребенка конкретной очередности, а аккумулируются по мере увеличения числа детей в семье (табл. 4.4).

Таблица 4.4.

Ежемесячные пособия на детей, 1980-е годы (в процентах к среднемесячной заработной плате)

Наиболее последовательные попытки компенсировать затраты семьи на содержание детей наблюдаются в Бельгии и Франции, подавляющее же большинство стран твердо стоит на позиции социальной адаптации и социального равенства.

Что касается бывших социалистических стран, то проследить связь между размерами ежемесячных пособий и порядком их предоставления, с одной стороны, и динамикой рождаемости и межстрановыми различиями в ее уровнях, с другой, не просто. Так, самыми низкими были пособия в Польше, а самыми высокими – в Венгрии и Чехословакии, однако в первом случае уровень рождаемости вплоть до конца 1980-х годов обеспечивал простое воспроизводство населения, тогда как в Венгрии суженное воспроизводство наблюдалось стабильно с начала 1980-х годов, а в Чехословакии – с конца десятилетия. В ГДР, где затраты на пособия также были выше, нежели в Польше, уже с первой половины 1970-х годов наблюдался коэффициент суммарной рождаемости ниже 2, 0; в отдельные годы он опускался и до уровня в 1, 5.

Таким образом, роль ежемесячных пособий вряд ли была велика с точки зрения стимулирования рождаемости. Скорее всего, им, как и в других странах, отводилась функция социальной подпорки, не дающей рождаемости снижаться еще быстрее. Совершенно очевиден и тот факт, что эта функция осуществляется лишь в рамках существующего режима рождаемости, определяемого сложившимися нормами детности.

Меры аналогичного характера применялись и в отечественной практике. Так, в рамках Постановления, направленного на запрет абортов, в 1936 г. были предусмотрены меры помощи беременным и роженицам, а также и многосемейным. В конце войны были приняты документы, направленные на стимулирование рождаемости и материальную помощь семьям с детьми. Это Указ Президиума Верховного Совета СССР от 8 июля 1944 г. «Об увеличении государственной помощи беременным женщинам, многодетным и одиноким матерям, усилении охраны материнства и детства, об установлении почетного звания «Мать-героиня» и учреждении ордена «Материнская слава» и медали «Медаль материнства» и связанное с ним Постановление СНК СССР от 18 августа 1944 г., утвердившее Положение о порядке назначения и выплаты государственных пособий и предоставления льгот беременным женщинам, многодетным и одиноким матерям (табл. 4.5). Размеры и порядок выплаты пособий частично пересматривались в 1970 г.

Особое место в отечественном опыте регулирования рождаемости занимают меры, введенные в начале 1980-х годов. В соответствии с Постановлением СМ СССР увеличивались единовременные и ежемесячные пособия на каждого ребенка, вводился частично оплачиваемый отпуск по уходу за ребенком: вначале – до достижения 1 года, а позднее – полутора и трех лет. Постановление предусматривало также и другие льготы, перечень которых постоянно расширялся.

Таблица 4.5.

Величина пособий по многодетности (в ценах 1981 г.) *

Оценивая эффект, от реализации данного Постановления следует обратить внимание не только на размеры самих пособий и степень охвата предоставленными льготами тех или иных слоев населения, но и на психологический аспект проблемы. Это Постановление было первым крупным практическим шагом государства в сфере регулирования демографических процессов с военных и первых послевоенных лет, когда была принята целая серия государственных актов, призванных смягчить демографические потери, понесенные во время войны.[vi]

Принципиальным отличием Постановления 1981 года было то, что в нем предусматривались выплаты для первенцев и вторых детей (соответственно, 50 и 100 рублей), что отражало изменившуюся демографическую ситуацию в стране, в части преобладания в большинстве регионов России одно-двухдетной. Единовременное пособие на третьего ребенка также было увеличено – до 100 рублей, при сохранении неизменными единовременных пособий на четвертого и более детей, что косвенно обозначило главный количественный ориентир или цель данного Постановления в области рождаемости – третий ребенок.

Наряду с этим, Постановление предусматривало дополнительные льготы для одиноких матерей и продлевало срок выплаты им пособий на детей до достижения ребенком 16 лет, что прямо указывало на стремление государства стимулировать рождение всех детей, вне зависимости от брачного статуса их матерей. В последующие годы роль этих мер стала нарастать по мере того, как увеличивался их размер и спектр.

Однако самыми значимыми из всех мер, которые были предусмотрены Постановлением, были, во-первых, изменение продолжительности послеродового отпуска по уходу за ребенком, во-вторых, включение его в непрерывный трудовой стаж и, в-третьих, его частичная оплата.

Увеличение отпуска до трех лет означало, что при рождении подряд двоих детей женщина имела возможность (при желании) находится дома с детьми более 6 лет без малейшего ущерба для трудового стажа и последующей пенсии. По оценкам экспертов, именно эти меры сыграли решающую роль в подъеме рождаемости в 1980-е годы, так как оказалась наиболее выгодными для семьи с экономической и психологической точек зрения.[vii]

Введение указанных мер дали соответствующие результаты (табл. 4.6). Уже к началу 1983 г., когда действие Постановления распространилось на всю территорию России, стал очевиден прирост числа родившихся (около 2, 5 млн. человек против 2, 2 в 1980 г.). За счет незначительного роста смертности в эти годы, удалось заметно поднять величину естественного прироста. Второй подъем рождаемости и естественного прироста пришелся на 1986-1987 годы. На этом российский “бэби бум” в целом завершился, и начиная с 1988 года началось нарастающее снижение чисел родившихся и уровней повозрастной и суммарной рождаемости.

Таблица 4.6.

Изменения показателей естественного движения населения России под влиянием мер по стимулированию рождаемости в 1980-е годы.

Характеризуя эффект, достигнутый при введении мер, направленных на стимулирования рождаемости, можно отметить три момента.

Во-первых, за счет подъема рождаемости за период 1981-1989 гг. было получено более 1, 6 млн. условно избыточных рождений (условность состоит в том, что при сохранении уровня рождаемости 1980 г. на всем протяжении 1980-х годов совокупное число родившихся за те же годы было бы на 1, 6 млн. человек меньше).

Во-вторых, прирост рождений обеспечил увеличение в населении численности и удельного веса детей и молодежи при соответствующем замедлении темпов постарения населения.

В-третьих, частично была погашена военная демографическая волна, поскольку рождаемость выросла у тех женщин, матери которых родились в годы войны.

Этим, на наш взгляд, в основном исчерпывается позитивный короткий эффект от реализации мер, направленных на стимулирования рождаемости. Отечественная практика применения такого рода мер еще раз подтвердила вывод, вытекающий из опыта других стран: меры такого рода неэффективны в условиях, когда демографический переход в области рождаемости уже завершен и установки на малодетную семью придерживается абсолютное большинство населения. Сугубо материальные меры воздействия способствуют лишь досрочной реализации уже сложившихся планов относительно числа детей в семье, но ни в коей мере не могут заставить семью эти планы пересмотреть. Для изменения норм детности нужно добиться фундаментальных сдвигов в существующей системе ценностей не только на уровне отдельной личности и семьи, но и на уровне общества. Современная семья снижением установок детности лишь отвечает на изменение структуры общественных ценностей и приоритетов, приспосабливаясь к меняющимся и постоянно возрастающим требованиям индустриальной цивилизации. При этом сами эти требования касаются, прежде всего, не структуры семьи и числа детей в ней, а образовательного и профессионально-квалификационного уровня конкретной личности. Общество, в свою очередь, испытывает потребность не в детях, а в населении, обладающем определенными численностью и возрастно-половой структурой, наиболее полно отвечающими реализации его целей.[viii]

Особого внимания заслуживает и то, что меры такого рода сами по себе порождают новые демографические волны за счет краткосрочного подъема и следующего за ним более или менее глубокого спада чисел родившихся. Именно такая ситуация наблюдается в России на протяжении 1980-х – 1990-х годов. В связи с этим меры прямого стимулирования рождаемости должны использоваться таким образом, чтобы не создавать значительных численных колебаний между последующими поколениями, то есть не порождать крупных перепадов в числах родившихся за смежные годы. Одной из возможных стратегий может стать введение большего в сравнении с использовавшимися ранее временного лага при введении пособий и льгот по территории страны: например, 5-7 лет вместо 2-3 лет.

Рассмотрим механизм влияния указанных мер на динамику рождаемости и ее структурные характеристики в России 1980-х годов с точки зрения взаимодействия различных факторов, влиявших на сроки и размеры подъема рождаемости, в том числе и в региональном разрезе.

К моменту введения мер помощи семьям с детьми у большей части населения страны была полностью сформирована ориентация на одно-двухдетную семью. Подъем рождаемости 1982-1983 гг., затронувший в первую очередь высоко урбанизированные и индустриальные районы России, привел к досрочной реализации планов в отношении рождения первых и вторых детей. Сдвиги в сроках рождения детей третьей и более высоких очередностей произошли позднее и в меньших масштабах, что объясняется их меньшей распространенностью.

Второй виток подъема рождаемости 1986-1987 гг. был обеспечен многими факторами. Среди них: преобладание в составе репродуктивных контингентов многочисленных поколений женщин, родившихся во второй половине 1950-х – первой половине 1960-х гг.; продолжение изменения календаря рождений у женщин, родивших в начале 1980-х годов первенца; распространение календарных сдвигов на рождения более высоких очередностей у тех групп населения, которые к середине 1980-х годов не в полной мере утратили традиции среднедетности и даже многодетности (сельское население в целом и, особенно национальных республик в составе РФ).

Решающую роль в начавшемся с 1988 г. снижении рождаемости сыграло прекращение действия второго из перечисленных факторов, связанное с полной реализацией репродуктивных планов у абсолютного большинства семей. Первый и третий факторы продолжали воздействовать на уровень рождаемости в сторону его повышения вплоть до начала 1990-х годов, снижая скорость его падения. Однако это воздействие не могло быть сильным по двум причинам. Во-первых, большинство представительниц молодых поколений также придерживалось норм малодетности; во-вторых, роль в формировании итогового уровня рождаемости тех групп населения, которые еще не утратили традиции более высокой рождаемости, невелика из-за их малочисленности.

Как уже говорилось выше, меры исключительно демографической направленности встречаются не так уж часто. Зато можно найти примеры, когда при помощи интеграции мер демографической политики в систему социальных программ делались попытки сформировать желательный тип семьи, социального поведения, занятости и т.п. Так, во Франции меры финансовой помощи семье, введенные в соответствии с Семейным кодексом 1945 г., были ориентированы на ту модель семьи, которая представлялась идеальной: глава семьи – мужчина – работает, а женщина ведет домашнее хозяйство и воспитывает детей. Выплаты зависели от числа детей, их возраста, а также уровня дохода и профессиональной активности главы семьи. Предусматривались также пособия по беременности, при рождении ребенка и некоторые другие. Однако главной особенностью этой системы мер была попытка максимально снизить женскую занятость.[ix]

Напротив, в Австрии, Бельгии, Германии, Швеции и в большинстве других европейских стран большую часть льгот и пособий могут получать лишь работающие женщины. В социалистической Венгрии право на пособия предоставлялось только застрахованным матерям. Своеобразную модификацию политики по охране здоровья женщин демонстрировала ГДР, Австрия и некоторые другие страны: здесь право на пособия по беременности и родам, на единовременные пособия при рождении ребенка имели право только те женщины, которые за время беременности прошли определенное законом число обследований.[x] Данная мера может играть также и психологическую роль при подготовке женщин к будущему материнству (помогать снятию различных страхов, стресса от нового физиологического состояния и т.д.).

Помимо пособий на детей определенный интерес представляют некоторые косвенные меры финансовой помощи семьям. Так, в ряде стран популярны различные налоговые льготы (на доходы, на недвижимость и т.п.), размер которых зависит от числа детей в семье, от их возраста, от общего или душевого дохода.

Однако, по мнению ряда специалистов, тесная увязка столь различных параметров, как число детей в семье, порядковый номер рождения, уровень доходов и, наконец, системы налоговых льгот (в первую очередь, подоходного налога) в рамках программы по стимулированию рождаемости может рано или поздно породить довольно сложную ситуацию. Примером ее может служить система, сложившаяся во Франции к началу 1980-х годов.

С одной стороны, система пособий и прогрессивного налогообложения создала новые экономические условия жизнедеятельности семьи, которые позволяли ей при рождении ребенка компенсировать падение уровня жизни. С другой стороны, это потребовало сложного перераспределения денежных средств, но не между государством и семьями, а между семьями с различным уровнем дохода и числом детей. Наконец, степень компенсации материальных потерь у семей с разными доходами и числом детей далеко не одинакова. За счет различий в ставках налогов и размеров пособий наибольшее падение уровня жизни в связи с рождением ребенка наблюдается у одно-двухдетных семей, тогда как трехдетные семьи его почти не ощущают. В целом больше других в материальном плане страдают семьи со средним достатком при рождении ребенка любой очередности.[xi]

Возможность эффективного применения такой практики в России в условиях, когда значительная часть доходов граждан не поддается учету, а система налогообложения находится в стадии постоянного реформирования, вызывает сомнение. Однако исключать целесообразность такого подхода также нельзя.

В силу того, что для молодой семьи одной из ключевых проблем является жилье, во многих странах в разные периоды времени принимались программы льготного кредитования жилья. При этом погашение кредита нередко ставилось в зависимость от числа и сроков рождения детей, а их предоставление – в зависимость от возраста супругов.

Достаточно широк спектр мер, затрагивающих здоровье матери и ребенка. Речь идет о получении отпуска по беременности и родам, оплачиваемых отпусков по уходу за ребенком и т.п. Дифференциация стран по объемам предоставляемых льгот подобного рода столь же велика, как и по пособиям для семей с детьми. В тех странах, которые декларируют приверженность пронаталистским ценностям (Франция, Россия), удельный вес мер такого рода относительно выше, чем в странах, которые рассматривают деторождение как проблему частного порядка (Великобритания).

В отечественных публикациях традиционно внимание акцентировалось на том обстоятельстве, что в большинстве стран отпуска по беременности и родам предоставляются только работающим женщинам. Стоит обратить внимание на то, что не работающим женщинам такой отпуск вряд ли необходим. Большего внимания заслуживает тот факт, что размер выплат на все время отпуска колеблется в пределах от 80 до 100 % заработной платы матери вне зависимости от страны.

Большим числом исследований как в нашей стране, так и за рубежом, доказано, что женская эмансипация в целом и занятость, в частности, являются одними из важнейших факторов изменения норм матримониального и репродуктивного поведения. Однако ни в одной другой стране не предпринимались столь интенсивные попытки соединить репродуктивную и производственную функцию в одном лице. В СССР лозунг о необходимости облегчить женщине совмещение ролей труженицы и матери проходит через огромное число государственных и партийных документов. На практике принимались разнообразные меры: укороченный рабочий день для беременных и кормящих матерей; развитие сети детских дошкольных учреждений; увеличение дородового и послеродового отпусков и т.д. Большинство бывших социалистических стран шло тем же путем.

Среди стран Западной Европы и других меры подобного характера мало популярны, за исключением Франции. Скептицизм в отношении их действенности объясняется, прежде всего, тем, что занятость вне дома характерна в этих странах для женщин двух категорий: 1) не состоящих в браке и не имеющих детей и 2) имеющих взрослых детей, вне зависимости от брачного статуса. Очевидно, что такая структура женской занятости является результатом осознанной социально-экономической политики, реального расчета выгод и потерь от участия молодой матери в любой производственной деятельности. По остроумному замечанию американского социолога А.С.Льюиса, если традиционная триада “kueche”, “kinder”, “kirche” является вполне приемлемой, то сочетание трех «К» и занятости (“fabrik”) невозможно.[xii]