Глава третья

(извлечение)

После окончания рыцарского турнира, торжественного объявления королевы любви и красоты и увенчания победителя венцом доблести поле разровняли. Начались приготовления к состязанию лучников.

Пунцовая от счастья леди Беатрис поправляла на голове золотую корону, вновь и вновь переживая в душе тот момент, когда Гай Гисборн почтительно преклонил перед ней колено и она дрожащими от волнения руками возложила на его голову венец победителя. Марианна то и дело ловила на себе ее искренно сочувственные взгляды. Убежденная всеми событиями в том, что Гисборн вовсе не питает к Марианне той приязни, о которой так уверенно говорила леди Клод, леди Беатрис больше не испытывала ревности. Теперь она считала, что Марианна глубоко переживает неудачу Лончема, из-за которой не стала королевой турнира. Счастливая сама, леди Беатрис всем сердцем желала, чтобы были счастливы все вокруг, и от души сочувствовала Марианне.

Тем временем на поле расставили мишени — большие деревянные круги на треножниках, и на ристалище стали сходиться лучники. Их было много: к состязанию допускались все желающие независимо от сословной принадлежности. Каждый из них перед началом стрельбы называл свое имя, стражники, наблюдавшие за мишенями, объявляли о точности выстрелов, а герольд решал, кто из участников допускается к следующему туру, и громко выкрикивал имена.

В этом состязании не было и следа той торжественности, которой отличался турнир рыцарей. До галереи с поля долетали громких смех, одобрительные крики и язвительные шутки, которыми зрители провожали незадачливых стрелков.

Клэренс, стоя за спиной Марианны, тихонько дотронулась до ее руки, отвлекая от состязания.

— Взгляни! — почти беззвучно шепнула она, указывая глазами на столик возле кресла шерифа. — Ты видишь, что приготовили в качестве приза для победителя?

Марианна увидела на покрытом алым шелком столике выкованную из серебра стрелу с наконечником и оперением из чистого золота и узнала в ней святыню времен, когда Англия была еще свободна от норманнского владычества. Века приглушили блеск благородного серебра, но будь стрела только что выкована, она не стала бы значить больше в глазах и простых саксов, и саксонской знати.

— Стрела Веланда! Легенда гласит, что он сам ее выковал, и тот, кто владеет этой стрелой, вовек не будет знать поражения! И теперь из-за сакрального атрибута идет спор, словно из-за пригоршни монет! — нахмурившись, тихо воскликнула Марианна, но оказалось, недостаточно тихо.

— Вот как — сакральный атрибут! — раздался резкий голос епископа. — Я вообще считаю, что этот противный истинной вере символ надо было и впрямь переплавить на монеты, а не делать из него награду, — тут я с вами согласен!

— Переплавить стрелу легко, — спокойно ответила Марианна, — для памяти народа вам понадобится не одно столетие!

Унизанная перстнями холеная рука епископа легла поверх руки Марианны, обдав ледяным холодом. Марианна повернула голову и встретилась взглядом с его желтыми, как у рыси, и такими же ледяными глазами.

— Леди Марианна, вы же умница и понимаете, что подобная дерзость в разговорах со мной не доведет вас однажды до добра. Вы считаете себя неуязвимой даже для церкви? А если я припомню вам, например, руны? Те самые, за раскладом которых вас застали в монастыре и нещадно высекли? Если я узнаю, что вы по-прежнему обращаетесь к ним, то вы уже не отделаетесь так легко!

— Это ведь просто древние письменные знаки! Ничем не отличающиеся от... — и Марианна замолчала, заметив, с каким нескрываемым злорадством епископ ждет продолжения.

— Милорд, заверяю вас, что леди Марианна — добрая христианка и верная дочь нашей святой матери церкви! — взволнованно воскликнула Клэренс. — Она регулярно посещает мессу, ходит на исповедь и...

— И все же нуждается в моем отеческом внушении! — улыбнулся епископ, когда Клэренс припала губами к его руке, и положил ладонь ей на голову. — Хотя бы затем, чтобы ее прочие добродетели украсились такой же кротостью, как твоя, дитя мое! Благослови вас Господь, дочери мои!

Епископ благосклонно кивнул головой обеим девушкам, но в его глазах сохранилось многозначительное предупреждение, адресованное Марианне.

Перед заключительным туром состязаний на поле остались только четыре лучника: один из ратников шерифа, лесничий, молодой йомен и старик — тот самый седой лучник, который помог Марианне выбраться из толпы, отчитав при этом за посещение шатра Гисборна без сопровождающих.

Зрители разделились в симпатиях: одни были уверены в том, что победа достанется йомену, чьи стрелы в предыдущих турах поразили мишени точно в центр, другие болели за королевского лесничего, известного в графстве меткостью. Ноттингемские ратники громкими криками подбадривали своего товарища.

По жребию первый выстрел достался лесничему. Его стрела поразила мишень в самый центр. Стрела йомена вонзилась рядом со стрелой лесничего, так что между двумя стрелами не осталось ни малейшего зазора. По решению герольда и лесничий, и йомен оставались в числе тех, кто претендовал на серебряную стрелу. Ратник целился долго и тщательно. Когда он наконец отпустил тетиву, стрела вильнула вбок и упала в шаге от мишени.

— В ноттингемской страже никогда не было хороших лучников, — усмехнулся в усы старик, стрелявший по жребию последним, и поднял тяжелый длинный лук.

— Смотри, не выбей себе глаз тетивой! — огрызнулся уязвленный ратник. — У тебя руки дрожат от дряхлости!

— Не мешай почтенному человеку хотя бы подержаться за лук и вспомнить молодость! — отозвались смехом зрители.

— Эй, старик, точнее выстрела, чем два первых, все равно никому не сделать! Напрасно ты себя утруждаешь!

— Благодарю за заботу о моих глазах, сынок, — ответил старик ратнику, не обратив ни малейшего внимания на доносившиеся из толпы насмешки.

Резко натянув тетиву, он, казалось, едва прицелился и выстрелил. Его стрела вонзилась в мишень между стрелами лесничего и йомена, разбив их древки. На поле наступила мгновенная тишина, которая тут же взорвалась восторженными криками. Оставшись таким же равнодушным к похвалам зрителей, как ранее к иронии, старый лучник, сильно прихрамывая, прошел вдоль черты, за которую участникам состязания возбранялось заступать. Измерив на глаз расстояние до мишеней, старик недовольно хмыкнул и презрительно передернул плечами.

— Баловство! — сказал он так, словно вынес приговор, и подозвал одного из ратников: — Ну-ка, сынок, отнеси мишени на самый край поля!

Услышавший его приказ лесничий брезгливо поморщился:

— Не слишком ли далеко, почтенный? Ты возгордился собой из-за одного удачного выстрела. Что если он был случайным?

— Бери лук и проверь, — усмехнулся в ответ старик.

Упрямо закусив губу, лесничий вскинул лук, прицелился с особенной тщательностью и отпустил тетиву. Стрела ушла далеко в сторону от мишени. Разочарованные зрители встретили поражение лесничего оглушительным свистом.

— Ветер! Ты чересчур сосредоточился на расстоянии и позабыл принять в расчет направление и силу ветра! — посмеиваясь, сказал старик, меняя тем временем тетиву.

Наладив лук, он повернулся к йомену и махнул рукой в сторону мишеней, предлагая ему стрелять первым. Тот, не сказав ни слова, поднял лук и шагнул к черте. Один за другим йомен сделал четыре выстрела, и все четыре стрелы поразили каждая свою мишень точно в центр. Оглушительные крики выразили единодушный восторг зрителей. Опустив лук, йомен обернулся к старому лучнику и посмотрел на него с выжидательной улыбкой. Старик одобрительно хлопнул йомена по плечу и занял место у черты.

— Эй! — окликнули его из толпы зрителей, напиравших на ограду поля. — Тебе все равно не сделать выстрелов лучше! Все яблочки заняты — твоим стрелам там нет места!

— Посмотрим, — коротко ответил старый лучник.

Теперь он целился дольше, чем при предыдущих выстрелах, и когда отпустил тетиву, по полю прокатился единодушный вздох удивления. Его стрела расщепила пополам стрелу йомена и пробила мишень в самое яблочко. Когда старик снова прицелился, зрители, ратники и герольд затаили дыхание.

Куда подевалась дрожь в его старых руках? Сгорбленная спина выпрямилась, и никто, наблюдая в эту минуту за старым лучником, не смог бы подумать, что он хром, если бы раньше зрители не убедились в его хромоте собственными глазами. Руки в перчатках для стрельбы уверенно держали лук, глаза под нависшими седыми бровями прищурились хладнокровно и неумолимо.

Он сделал подряд три выстрела, и три остальные стрелы йомена оказались так же разбиты пополам, как и первая. Опустив после последнего выстрела лук под уже не крики, а восторженный рев и зрителей, и ноттингемских ратников, которые к тому же грохотали мечами о щиты, старик лукаво улыбнулся:

— А верно говорят: возьмешь в руки лук и помолодеешь!

— Браво, отец! — сказал ему с улыбкой йомен, убирая свой лук в колчан. — Ты любого заткнешь за пояс!

Когда ратники во главе с герольдом понесли пораженные стрелами мишени на суд шерифа, йомен, не дожидаясь решения сэра Рейнолда, крепко обнял старого лучника и скрылся в толпе. Зрители почтительно расступались перед ним, не скупясь на похвалы как его меткости, так и веселому достоинству, с которым он принял свое поражение.

— Только дьявол мог попасть в цель с такого расстояния! — запальчиво крикнул проигравший лесничий, с досады бросив лук на землю.

Его тут же обшикали и презрительно освистали, а старик недобро усмехнулся.

— В таком случае, любезный, тебе сегодня удалось встретить не одного, а сразу двух дьяволов: тот парень, что ушел, стрелок не чета тебе.

К старику подошел герольд и тронул его за плечо.

— Почтенный! Сэр Рейнолд, шериф Ноттингемшира, объявляет тебя победителем турнира лучников. Он хочет вручить тебе награду и побеседовать с тобой.

Старый лучник сделал было шаг следом за герольдом, но его подхватили на руки и понесли с восторженными возгласами, громко славя его мастерство. У подножия помоста он с ворчанием сумел высвободиться, поднялся по лестнице, сильно припадая на правую ногу, и с видимым трудом преклонил колено перед шерифом.

— Назови свое имя, почтенный стрелок! — с улыбкой воскликнул сэр Рейнолд, взяв с алого шелка серебряную стрелу.

— Алан Фиц-Осберн! — ответил старик неожиданно на безукоризненном французском языке.

Сэр Рейнолд удивленно поднял брови.

— Ты из славного рода Фиц-Осбернов? — шериф оставил диалект, на котором изъяснялись между собой норманны и саксы, и тоже перешел на французский. — А я по твоему наряду решил, что ты один из тех саксонских старейшин, которые раз в год выбираются из лесной глуши.

— Наряд у меня и впрямь не королевский, — усмехнулся старик, — что поделаешь! У моего отца было много сыновей, а я не родился старшим. Мне пришлось добывать себе хлеб луком и стрелами, а не правом первородства. Старость же не красит ни один наряд.

— Старость? — сэр Рейнолд покровительственно рассмеялся, и следом за ним рассмеялись гости, слушавшие их разговор. — Досточтимый Алан, у тебя более зоркий глаз и более верная рука, чем у молодых и самых прославленных лучников!

Седой лучник, довольно посмеиваясь в усы, склонил голову, поблагодарив шерифа за лестный отзыв.

— Не хочу хвалить себя сам, но я с юных лет уже был отменным стрелком. Король Генрих, отец нашего нынешнего государя принца Джона, даже пожаловал меня однажды золотым рогом на расшитой шелками перевязи: так он был доволен моей стрельбой!

Сказанные им слова о принце Джоне, которого он так легко назвал государем Англии, как будто не было и в помине законного короля Ричарда, были восприняты не всеми присутствующими одинаково. Сторонники принца, которых здесь было большинство и к которым принадлежал сам сэр Рейнолд, поощрительно заулыбались. Лица же тех, кто сохранял в душе верность королю, не одобряя новые порядки, приняли холодно-отчужденное выражение. К таким относился и Гилберт Невилл.

— Ты чересчур смел, Алан! — укоризненно покачал головой шериф, продолжая притом покровительственно улыбаться. — Следует быть осторожнее в речах, поскольку никогда не знаешь, кто может тебя услышать!

Старый лучник поклонился и, вновь распрямив спину, ответил сэру Рейнолду гордым прямым взглядом.

— Милорд, мой отец учил сыновей не таить мысли, если они отвечают убеждениям разума и сердца. Я предан своему государю и не скрываю этого от друзей и тем более от врагов.

— Отлично сказано! — очень тихо заметил Невилл и повернулся к дочери: — Если бы при этом и преданность была обращена на законного государя!..

— Как бы ни было в дни твоей юности, сегодня также не нашлось равных тебе стрелков! — торжественно провозгласил сэр Рейнолд. — И приз — серебряная стрела — по праву принадлежит тебе, досточтимый Алан Фиц-Осберн!

Сэр Рейнолд высоко поднял сверкнувшую на солнце стрелу, и имя победителя было восславлено пением труб.

— Какое унижение для саксонских стрелков! — усмехаясь, воскликнула леди Клод. — Одна из их святынь досталась норманну, чей возраст — еще больший упрек нерадивости саксонских лучников!

— Что поделать, любовь моя! — ответил ей в тон Брайан де Бэллон. — Возможно, среди саксов больше нет метких стрелков. Остались лишь похвальбы о прошлом в их песнях.

Невилла глубоко задела насмешка леди Клод, а ответная язвительность Бэллона просто оскорбила. Если бы оба насмешника не были невестой и женихом, ради которых устраивался сегодняшний турнир, барон нашел бы более резкие слова. Так же он ограничился только одним вопросом, задав его самым миролюбивым тоном:

— Что-то я забыл, сэр Брайан, имя первого лучника Англии, который, насколько мне известно, саксонской крови! Не подскажете ли?

Одно лишь упоминание о лорде Шервуда вызвало ропот гостей, среди которых только Невилл и принадлежал к саксонскому роду. С лица сэра Рейнолда исчезла улыбка, и он, укоризненно посмотрев на Невилла, искал достойный ответ, чтобы избежать ссоры, но при этом поддержать честь норманнских родов. Но в то же мгновение раздался насмешливый, скрипучий голос старого лучника:

— Не лорда ли вольного Шервуда вы вспомнили? Да он просто самонадеянный щенок. Что же он не явился сегодня показать нам всем свое хваленое мастерство? Сдается мне, в его славе больше вымысла, чем правды!

Довольный отповедью, которой старик ответил Невиллу, избавив тем самым шерифа от необходимости вступать в словесный поединок, сэр Рейнолд снова пришел в благодушное настроение.

— Я разделяю твое сожаление, мой славный Фиц-Осберн. Действительно, жаль, что он не осмелился показаться здесь. Нехорошо было бы завершать праздник по случаю помолвки казнью, но полагаю, что моя дочь и ее нареченный простили бы меня, если бы предводитель шервудских разбойников оказался в руках закона. А он бы, несомненно, был схвачен! Но не будем больше омрачать твое торжество именем этого преступника. Возьми же стрелу!

Шериф протянул старому лучнику награду, но тот неожиданно отклонил руку сэра Рейнолда, почтительно и вместе с тем твердо.

— Милорд, большая честь для меня получить этот драгоценный приз из ваших рук, но я смиренно прошу вас о милости...

— Какой милости ты хочешь? Говори! Тебе не будет ни в чем отказа, — потребовал сэр Рейнолд, уверенный в том, что сможет выполнить любое желание полюбившегося ему старого стрелка.

Старик низко поклонился шерифу и неожиданно обернулся в сторону Марианны, смерив ее насмешливым взглядом с головы до ног.

— Было бы только справедливо, если бы эту стрелу, свято чтимую саксами, мне вручила самая прекрасная из саксонских девушек — леди Марианна!

— О!.. — только и смогла произнести Марианна, встретившись глазами со старым лучником.

— Это вам в наказание! Оно еще недостаточно, поскольку он хоть и норманн, но все же доброго рода, а не простолюдин, — торжествующим тоном шепнул епископ Марианне и больно сжал ее руку. — Даже не думайте отказываться! Я вам приказываю подчиниться!

Между тем Невилл, взбешенный дерзостью норманнского лучника, посмотрел на шерифа взглядом, полным ярости.

— Мне казалось, Рейнолд, что времена битвы при Гастингсе давно миновали, — с нескрываемой угрозой отчеканил он, — и привычки норманнских стрелков, которые чинили бесчинства над саксонскими девушками, остались далеко в прошлом.

— Гастингс — возможно. Но восстание саксов под предводительством трех графов было позднее, — хмыкнул старик, немедленно найдясь с ответом.

— Право же, мы не можем приказывать благородной девице, — примирительно заговорил шериф. — И надо уважать чувства леди Марианны!

Епископ выразительно посмотрел на Марианну, и она, покорно склонив перед ним голову, легко поднялась с кресла и, подойдя к шерифу, протянула руку за серебряной стрелой. Невилл смотрел на дочь с гневным удивлением, а ее лицо было совершенно безмятежным, и на губах играла самая любезная улыбка.

— Милорды, не надо споров! Просьба этого славного старика совершенно не оскорбляет моих чувств и не унижает моего достоинства! Напротив, я с удовольствием исполню ее в знак того, что между саксами и норманнами царит мир!

Взяв стрелу из рук сэра Рейнолда, Марианна спустилась по лестнице ниже на ступеньку и остановилась прямо перед лучником, который почтительно склонил перед ней голову.

— Вы были сегодня первым из лучших — оставайтесь таким же всегда, сколько бы лет ни отмерил вам Господь! — торжественно заговорила Марианна. — Я жалую вам эту стрелу потому, что вы единственный оказались достойным ее чистого серебра. И пусть она исполнит волю того, кто ее выковал: хранит вас от стрел и клинков и приносит победу. Если поможет ей в этом мое благословение, то знайте, что оно всегда будет с вами, доблестный воин!

Лучник так же торжественно принял стрелу из рук Марианны, прикоснулся губами к ее серебряному древку и убрал в колчан, после чего почтительно поцеловал Марианне руку.

— Немедленно уходи! — одними губами проговорила Марианна, стиснув ладонь стрелка. — Безумец, ты действительно хочешь, чтобы праздник закончился твоей казнью?!

Он выпрямился, оказавшись лицом напротив ее лица, и она увидела заискрившуюся солнечными брызгами улыбку в его темно-синих глазах.

— Уходи же! — повторила она.

— Вот теперь я действительно вознагражден! — шепнул он в ответ и, еще раз бережно прикоснувшись губами к ее ладони, выпустил руку Марианны из своей руки.

Поклонившись ей, он отвесил глубокий поклон шерифу и всем его гостям и, сильно прихрамывая, пошел прочь. Когда он уже спустился по лестнице, возле помоста появился Гисборн. Неосторожно задев стрелка плечом, Гисборн бросил на него небрежный, скользящий взгляд, нахмурился и попытался разглядеть внимательнее.

— Покорный слуга милорда! — поклонился ему стрелок, взмахнув перед лицом плащом и очертив рукой широкий полукруг.

Марианна поспешила спуститься к ним и подарила Гисборну самую очаровательную из своих улыбок. Не обращая на старика никакого внимания, она взяла Гисборна под локоть, заставив повернуться к нему спиной.

— Гай, ты даже не предложил мне руку, — с улыбкой попеняла Марианна, — так хотя бы проводи меня к моему креслу.

— Принцесса! — Гисборн мгновенно забыл о седом лучнике. — Прости мне мою невежливость, турнир сильно утомил меня. Я к твоим услугам!

Под руку с Марианной он поднялся к гостям и усадил Марианну в ее кресло между Невиллом и епископом. Наблюдавшая за ними леди Беатрис огорченно вздохнула, но Гисборн уже склонялся над ее рукой:

— Понравился ли вам турнир, прелестная леди?

— О да! — воскликнула леди Беатрис, мгновенно просияв лицом, и восхищенно посмотрела на Гисборна. — Разве он мог мне не понравиться, когда вы так щедро одарили меня своей победой!

Между тем епископ одобрительно кивнул Марианне и в знак прощения протянул ей для поцелуя руку с перстнем, отмечавшим его сан.

— Вот это было славно, дочь моя! — снизошел он до похвалы, когда Марианна прикоснулась губами к перстню, тщательно скрывая улыбку и лукавые искорки в глазах. — Мне отрадно видеть, что вы в силах смирить свой нрав и исполнить заданный вам урок послушания.

— Жаль, сэр Гай, что вы не успели посмотреть состязания лучников! — продолжала между тем занимать беседой Гисборна леди Беатрис.

Гисборн ответил ей скучающей гримасой.

— Я не люблю забавы для черни, дорогая леди! — сказал он и обернулся к ее брату. — Сожалею, мой юный друг, что вы не смогли сегодня принять участие в турнире, но я надеюсь в следующий раз непременно преломить с вами копье!

— Поединок с вами будет для меня большой честью! — заверил Бэллон, с искренним восхищением глядя на Гисборна.

Марианна, не слыша ни слова из их разговора, молча следила взглядом за седым лучником, мысленно торопя каждый его шаг. Но по непроницаемому выражению ее лица никто не догадывался, каким волнением охвачена вся ее душа.

— Где же сэр Роджер? — спросил шериф, указывая Гисборну на кресло и делая знак кравчему, чтобы тот принес вина.

— Он разделяет мое мнение относительно состязания лучников, так что мы увидим его только на ужине, — сказал Гисборн и, ближе склонившись к сэру Рейнолду, понизил голос: — Но мне показалось, что на самом деле он стыдится предстать перед леди Марианной после своего поражения на турнире.

Сэр Рейнолд рассмеялся и по-отечески потрепал Гисборна по руке.

— Надеюсь, он не остался на вас в обиде! Что же до состязания лучников, тут я с вами не могу согласиться: сегодня оно было весьма занимательным!

— Чем же? — осведомился Гисборн самым скептичным тоном.

— Победитель сегодняшнего состязания был выше всяческих похвал. Представьте себе, он поразил все мишени на немыслимом расстоянии и не допустил ни одного промаха!

— Обычное дело для того, кто выигрывает турнир лучников! — снисходительно ответил Гисборн и повертел головой по сторонам. — Кто же этот стрелок, вызвавший у вас столько восторга?

— Да вы его только что едва не сбили с ног! — рассмеялся Бэллон.

— Этот старик? — медленно переспросил Гисборн и нахмурился.

Обыскав недоверчивым взглядом турнирное поле, он наконец увидел седого стрелка и резким движением вскочил на ноги.

— Ах вот оно что! — воскликнул он и, оказавшись возле перил, властно махнул рукой, подзывая к себе ратников.

Указав им на лучника, который к тому времени успел уйти довольно далеко, Гисборн приказал:

— Догоните его и приведите сюда. Если попытается сопротивляться — немедленно применяйте оружие!

Ратники бегом бросились выполнять приказ, но Гисборну показалось мало принятых мер. Отыскав взглядом Джеффри, он жестом приказал ему следовать за ноттингемской стражей, и теперь два вооруженных отряда рассекали толпу с разных сторон, стремясь встретиться в одной точке — там, где должен был оказаться седой стрелок.

— Что все это значит? — спросил сэр Рейнолд, наблюдая за действиями Гисборна с откровенным удивлением. — Зачем столько стражников против одного хромого старика?

Но вдруг леди Клод вскрикнула и тоже указала рукой на лучника.

— Смотрите, отец, он... Он, кажется, не так стар, как мы думали!

Стрелок неожиданно перестал припадать на ногу и шел теперь стремительным легким шагом. Расходившиеся по своим делам горожане и йомены узнавали в нем победителя среди лучников и, приветствуя, почтительно расступались перед ним. Посланные в погоню ратники отставали, и расстояние между ними и стрелком все больше увеличивалось.

— Быстрее, болваны! — в нетерпении воскликнул Гисборн, словно ратники могли его слышать, и с бессильной яростью пристукнул кулаком по перилам.

Марианна, по-прежнему не сводившая глаз со стрелка, вдруг услышала слова молитвы, произносимые торопливым шепотом. Обернувшись к подруге, Марианна увидела, как побледнело лицо Клэренс и в каком сильном волнении она стиснула руки и прижала их к груди, не сводя расширенных от страха глаз с удалявшейся фигуры лучника. Помня об остром слухе епископа, Марианна стремительно поднялась с кресла и, непринужденно улыбнувшись Клэренс, взяла ее под руку и увлекла к столу, на котором стояли кувшины с вином, кубки и блюда со сладостями.

— Не волнуйся, он успеет! — тихо сказала она, кивком поблагодарив кравчего, который подал ей наполненный вином кубок.

— А если нет? — с ужасом прошептала Клэренс, норовя оглянуться и с трудом принимая от кравчего свой кубок, который едва не заплясал в ее дрожащих руках.

Поймав предупреждающий взгляд Марианны, Клэренс заставила себя улыбнуться и сделать глоток вина, но ее бледные губы продолжали дрожать.

— Если нет, то с ним все равно ничего плохого не случится. Я обещаю тебе! — твердо заверила Марианна, мельком оглянулась и крепко сжала локоть Клэренс. — Успокойся и медленно обернись — он уже вне опасности.

Стрелок остановился, перебросил через руку полу плаща и кому-то махнул рукой. В то же мгновение его окружили пять всадников. Один из них — тот самый йомен, который был на состязании вторым среди лучников, — держал в поводу оседланного коня. Стрелок взял поводья и одним ловким движением оказался в седле. Подозвав пробегавшего мимо пажа, он бросил мальчику монету, отдал какой-то предмет и указал в сторону галереи. Мальчик с готовностью прижал руку к груди в знак того, что исполнит поручение. Стрелок потрепал его по голове и, выпрямившись в седле, пришпорил коня. Он и ожидавшие его всадники погнали коней широким галопом прочь от стен Ноттингема и скрылись в лесу прежде, чем посланные Гисборном ратники успели добежать до дальнего края турнирного поля.

Лицо Гисборна стало очень спокойным, взгляд потух, лишь прикушенная нижняя губа мелко подрагивала — то ли от гнева, то ли от досады. Шериф, епископ, Невилл переглянулись и молча пожали плечами в знак того, что не смогли понять, что произошло.

— Сейчас все разъяснится, милорды, — глухо ответил Гисборн, заметивший этот молчаливый обмен взглядами. — Я мог ошибиться. Но, судя по его походке, когда он перестал хромать, вряд ли!

Паж, которому стрелок дал поручение, наконец добрался до галереи, шустро взбежал вверх по лестнице и с лихим поклоном протянул шерифу тонкий свиток пергамента.

— Милорд шериф, господин лучник просил передать вам это послание!

Сэр Рейнолд торопливо развернул пергамент, пробежал глазами по строчкам и побледнел так, словно прочел известие о собственной смерти.

— О нет, вы оказались правы! — только и смог он произнести и, не в силах больше сказать ни слова, протянул письмо Гисборну.

Тот прочитал письмо, и его черты внезапно исказились в такой чудовищной гримасе злобы и ненависти, что лицо стало совершенно неузнаваемым. По крайней мере, Марианне до сих пор не доводилось видеть Гисборна таким, и она даже замерла, не в силах отвести глаза от его изменившегося лица. А он сам уже искал ее взглядом, нашел и впился в нее глазами, в которых полыхало пламя лютой ярости.

— Что вы ему сказали, леди Марианна?! Что вы ему сказали?! Отвечайте!

Его приказ прозвучал резко, словно он ударил, а не спросил. Марианна онемела от подобной грубости и лишь молча широко распахнутыми глазами смотрела на Гисборна. У остальных гостей тон Гисборна вызвал волну возмущения.

— Объяснитесь, сэр Гай! Перед вами благородная леди!

— Да кто же это был, наконец?!

— Успокойтесь, господа, и проявите снисходительность к сэру Гаю, — поспешил вмешаться шериф. — Победитель среди лучников — сам лорд вольного Шервуда, и вы все только что имели удовольствие видеть его и беседовать с ним.

Если сэр Рейнолд желал спокойствия, то своим разъяснением он добился полностью противоположного результата. Кто-то из гостей не сдержал возгласов удивления или возмущения, а молодежь откровенно веселилась, не скрывая смеха. Только леди Клод, оскорбленная за отца, гневно поджала губы, хотя ее жених хохотал от души.

— Сам лорд Шервуда?! Вот это да! Я думал, этому лучнику лет семьдесят!

— А он и правда сакс? Он говорил на французском чище и правильнее любого из нас!

— Провел нас всех как желторотых птенцов!

— Не нахожу пристойного повода для веселья! — громовым раскатом прокатился голос Гисборна.

Он уже овладел собой и обвел всех холодным взглядом, не пропустив никого. Веселые голоса стихли сами собой.

— Стыдитесь, благородные лорды и леди! Волк в собачьей шкуре вдруг вызвал у вас такой восторг! — упрекнул он присутствующих, презрительно скривив губы, и в установившейся тишине вновь обернулся к Марианне: — Итак, что вы ему сказали? И почему именно вы вызвались вручить ему награду?

Марианна тоже успела справиться с собой. Сложив руки на груди, она гордо выпрямилась и высоко подняла голову. Не отвечая Гисборну, она смотрела на него спокойным холодным взглядом, как королева на недостойного вассала.

— Он сам попросил об этом, а я приказал леди Марианне исполнить его просьбу, — поспешил ответить епископ, желая быть справедливым. — Меня рассердили ее сетования на то, что саксонская святыня достанется норманну, и я решил преподать ей урок смирения. Но, кажется, сам получил такой же урок... — договорил он самым сокрушенным тоном.

— Я сказала ему несколько любезных слов, похвалив его меткость, — отчеканила Марианна голосом, в котором звенел лед. — Ровно столько, сколько мне продиктовала вежливость, милорд, которую вы растеряли по дороге от своего шатра.

Отвернувшись от Гисборна, она попросила у отца разрешения удалиться в замок и в сопровождении Клэренс и ратников Невилла покинула галерею.

Проводив ее замершим взглядом, Гисборн словно очнулся от забытья и бросился следом. Догнав Марианну, он поймал ее руку, вынудив остановиться.

— Принцесса!.. — воскликнул он с мольбой, но Марианна, не посмотрев в его сторону, молча высвободила руку.

Тогда он медленно опустился перед ней на колено и прижал к губам край ее плаща, глядя на нее снизу вверх и безмолвно моля о прощении. Клэренс, внешне выражая почтительность, стояла поодаль, опустив глаза, но ее губы подрагивали в презрительной улыбке.

— Поднимись, Гай, на нас смотрят, — сказала Марианна, так и не удостоив Гисборна взглядом.

Но уже то, что она назвала его по имени, подействовало как помилование для приговоренного к казни. Гисборн вскочил на ноги и, вновь завладев рукой Марианны, прижался губами к ее пальцам.

— Прости меня, мой ангел! — прошептал он с неподдельным отчаянием. — Я испугал тебя!

— Нет, — ответила Марианна и соизволила обернуться к Гисборну. Рассматривая его так, словно впервые увидела, долгим изучающим взглядом, она печально усмехнулась: — Ты заставил меня задуматься.

Он понял, что она имела в виду: задуматься о том, насколько правдива молва о нем, которая, несомненно, была ей известна, но которой она до сих пор не верила.

— Принцесса, послушай!.. — начал было Гисборн, горячо желая вернуть ее доброе мнение о нем и прежнее расположение, которым она его одаривала.

Но Марианна остановила его легким взмахом руки.

— Довольно надуманных титулов, Гай. Я простая саксонская девушка, чьими чувствами легко пренебречь. Один знатный норманнский рыцарь навязывается мне, не находя в том ничего зазорного. Другой учиняет грубый допрос в присутствии всех, кому я считала себя равной. Епископ, желая унизить, принуждает исполнить каприз совершенно незнакомого ему человека лишь потому, что посчитал того норманном. Так что я не принцесса, и все сегодня указали мне, где мое место.

Ее горькая отповедь не усугубила чувство вины, которое испытывал Гисборн, а, напротив, смягчила его. Раз не только он причинил ей сегодня обиду, то, может быть, его доля в доставленном ей огорчении не так велика, чтобы Марианна не смогла простить его.

— Еще и этот негодяй, забавляясь над всеми, потребовал, чтобы непременно ты вручила ему награду! — воскликнул он, всем видом разделяя ее разочарование произошедшим, и протянул Марианне злополучное письмо лорда Шервуда. — Прочитай, и ты поймешь, почему я не смог сдержать негодование!

Марианна развернула пергамент, пробежала глазами по строчкам и к огромному удивлению Гисборна от души расхохоталась, мгновенно вернувшись в прежнее веселое настроение.

— Какая восхитительная уверенность! Он же заранее написал это письмо, еще не зная, что победит в состязании и получит награду из моих рук!

— Не вижу ничего достойного, что могло бы тебя восхитить! — едва снова не вспылил Гисборн, но, заметив в глазах Марианны мгновенную настороженность, взял себя в руки. — Просто безмерная наглость, которой он всегда отличался!

Оставшись одна в покоях, предоставленных Невиллам шерифом, Марианна села за стол, достала припрятанное письмо, которое Гисборн забыл у нее забрать, и снова вчиталась в строки, написанные четким стремительным почерком: «Лорд Шервуда благодарит шерифа Ноттингемшира за оказанный ему почет и обещает навсегда сохранить в своем сердце добрые слова, сказанные прекрасной леди Марианной».

Она на миг прижала пергамент к щеке, словно письмо могло передать ей тепло руки, написавшей эти строчки, и, улыбнувшись, тихо повторила:

— Обещает навсегда сохранить в своем сердце добрые слова, сказанные прекрасной леди Марианной!