Глава седьмая

Они сели за стол с шахматными фигурами. Это была не первая игра, и оба уже поняли, что каждый из них — серьезный противник. Обнаружив, насколько Марианна искушена в стратегии шахмат, Робин от души позабавился, представив, какими обескураженными должны были почувствовать себя поклонники Марианны, когда за красотой девушки неожиданно проступал математический склад ума, достойный полководца. Вот и на этот раз Робину потребовалось довольно много времени, прежде чем он понял тактику ее игры. Марианна едва не одержала победу, когда он в последний момент неожиданным ходом отвел угрозу от своего короля.

— О! — услышал он удивленный возглас Марианны. — Ты сам изобрел эту защиту или перенял ее у кого-нибудь?

— Вовремя вспомнил один из уроков отца, — рассеянно ответил Робин, погруженный в изучение расстановки фигур и обдумывая дальнейшие ходы.

— Твой отец весьма искусный игрок! — заметила Марианна.

Робин, нащупав лежавшее на блюде яблоко, с хрустом надкусил его и поправил похвалу Марианны:

— Был, Мэриан.

— Он умер? — с сочувствием спросила Марианна, передвинув ладью.

Робин кивнул и ответил на ее ход своим.

— Давно?

Он вздохнул и снова кивнул, поедая яблоко и не сводя глаз с шахматного стола.

— Отчего же он умер?

Марианна знала от Клэренс, что их с Робином отец уже несколько лет как умер. Но сейчас она спрашивала сочувственно и одновременно так, словно всего лишь поддерживала разговор исключительно из вежливости. И Робин, чей ум был занят игрой, не заметил ловушки.

— Его убили. Он стал слишком мешать своим врагам.

— Но ведь его не могли убить безнаказанно! Должен был вмешаться король.

Теперь она не спрашивала — она говорила так, словно в точности знала, кто был отцом Робина. Прозвучи в ее голосе хотя бы самая слабая вопросительная интонация, и Робин бы насторожился.

— Король... — рука Робина зависла над ферзем, но потом легла обратно на стол, не дотронувшись до фигуры. — Король вмешался, но не так, как хотелось. Он хоть и выказывал моему отцу уважение и доверие, на самом деле стал опасаться его растущего влияния. Поэтому король ухватился за вовремя предоставленный ему надуманный предлог, чтобы безнаказанно расправиться с нашим родом.

Не замечая впившегося в него — такого настороженного и внимательного! — взгляда Марианны, Робин пытался разгадать какой-то слишком хитроумный план своей противницы. Ему казалось, что последние ходы Марианны нарушили все ранее выстроенные ею линии и защиты, и нападения. Но не могла же она передвигать фигуры так, словно ее перестал волновать исход игры!

— Значит, твой отец был близок к королю, — задумчиво промолвила Марианна и вдруг сказала то, от чего и Робин мгновенно забыл об игре. — В таком случае мой отец непременно должен был знать его.

Робин поднял голову и посмотрел на Марианну. Она не успела опустить глаза, в которых отражалось безмерное волнение: ей почти удалось проникнуть на закрытую до сих пор территорию — историю его жизни до Шервуда. Резким движением Робин смел фигуры на пол и, не сказав Марианне больше ни слова, встал из-за стола и ушел в отведенную ему комнату. Преодолевая охвативший его гнев, Робин прижался пылающим лбом к холодному окну. За спиной скрипнула дверь, но он не обернулся.

— Не сердись! — услышал он виноватый голос и почувствовал, как ладони Марианны, а следом щека робко прижались к его спине.

— Никогда не смей расставлять мне ловушки! — с тихой яростью потребовал Робин, оставаясь неподвижным, ничем не ответив на ласковое прикосновение.

— Прости, — прошептала Марианна. — Ты никогда не говоришь о том, что было с тобой до Шервудского леса...

— Что ты хочешь узнать? — холодно осведомился Робин.

— Кто ты на самом деле, — ответила Марианна.

Робин резко повернулся к ней лицом и, сложив руки на груди, смерил Марианну отчужденным взглядом с головы до ног. Вся его поза выражала сдерживаемый гнев и при этом была исполнена такого достоинства, словно перед Марианной стоял молодой король неведомой ей страны.

— Изволь. Я преступник, объявленный вне закона, заочно приговоренный властями к казни, — отчеканил он и, заметив, что она ждет еще каких-либо пояснений, с прежним холодом усмехнулся. — Это все, Марианна.

Больше он не сказал ни слова, и они, стоя лицом к лицу, молча смотрели друг другу в глаза. Марианна вдруг сделал шаг к нему, положила ладони Робину на плечи и улыбнулась. Она поняла.

— Да, это ты. И то, о чем ты сказал, не имеет для меня значения.

Его жесткий взгляд дрогнул, в глазах появилось смятение. Он бережно сжал ладонями ее лицо и заглянул в глаза так, словно хотел проникнуть в самую глубь ее души.

— Ты не понимаешь, Мэриан, насколько это опасно! — прошептал он. — Ты просто не задумывалась об этом.

— За кого ты опасаешься, Робин? — тихо спросила Марианна.

— За тебя. За себя самого мне уже поздно бояться, — грустно улыбнулся Робин и отнял ладони от ее лица.

Он подошел к столу, наполнил вином кубок и поднес его к губам, глядя в окно на темнеющую гряду леса, но не видя ее.

— Может быть, нам надо еще раз подумать об этом? — чуть слышно сказала Марианна, не сводя с него полных грусти глаз. — Не тебе одному, а вместе со мной? Сейчас или позже — как ты решишь.

— Нет, — ответил он с неумолимой твердостью. — Сейчас или позже, с тобой или без тебя — сколько бы мы ни думали, ничего изменить не получится.

Марианна залилась жгучим румянцем стыда, поняв, что этими словами он отверг ее и отказался от чувств, в которых она ему не признавалась. Словами — поправила Марианну собственная гордость — только словами, но он и без слов прекрасно догадывался о том, как много стал значить для нее. Но то, что не находит взаимности, должно умереть, чтобы не обернуться навязчивостью. Гордо вскинув голову, Марианна резко отвернулась и хотела уйти, оставив Робина одного.

О, как мгновенно он почувствовал произошедшую в ней перемену, понял всю бурю ее чувств! Не успела она сделать и шагу, как оказалась в его объятиях, прижатой к его груди.

— Отпусти меня! — потребовала Марианна, вскинув на Робина полные гнева глаза.

— Не отпущу. Сначала верни мне долг! — ответил Робин, не желая замечать слез оскорбленной гордости, закипающих в уголках ее глаз, и когда она удивленно выгнула бровь, уточнил с обезоруживающей улыбкой: — Забыла? Ты должна мне два поцелуя!

— Один! — воскликнула Марианна, пытаясь оттолкнуть его. — И я вернула тебе его в аббатстве!

— Два, — тихо повторил Робин, привлекая ее к себе еще ближе. — В аббатстве не ты поцеловала меня, а я тебя.

Помедлив, Марианна положила руки ему на плечи и, запрокинув голову, робко и неумело поцеловала Робина едва ощутимым касанием. Его губы дрогнули, отвечая на поцелуй, завладели губами Марианны, нежно подчинив и заставив приоткрыться. Прильнув к груди Робина, Марианна закрыла глаза, вдыхая его дыхание, и ей казалось, что сама душа Робина проникает в нее с опьяняющей лаской поцелуя.

Вкус ее рта был нежным и сладким, словно майский мед. Робин не мог оторваться от ее губ, а покорность, с которой ее легкое тело поддавалось его рукам и льнуло ко всему его телу, сводила с ума. Робин почувствовал, что теряет власть над собой, страстно желая Марианну. Сознание того, что он не имеет права воспользоваться ее доверием, помогало Робину сдерживать себе все дни, которые он провел рядом с ней во Фледстане. Но теперь рассудок стал безнадежно отступать перед сердцем, и неимоверным усилием воли Робин заставил себя прервать поцелуй.

Внезапно подхватив ее на руки, Робин опустился в кресло и усадил Марианну себе на колени, продолжая крепко сжимать в объятиях. Она положила голову ему на грудь и услышала стук его сердца — глухой и стремительный. Робин сделал глубокий вдох, чтобы успокоить дыхание, но против воли уткнулся лбом Марианне в макушку.

— Почему ты не оказалась действительно простой травницей! — прошептал он с невыразимой горечью и потерся щекой о локоны Марианны. — Насколько бы тогда все было легко!..

Она слегка высвободилась так, чтобы ее губы снова встретились с его губами, и осыпала их — приоткрывшиеся, но оставшиеся неподатливыми — крохотными поцелуями, невесомыми, как цветочная пыльца.

— Это тебе, — сказала она даже не шепотом, а дыханием, — чтобы теперь ты стал моим должником. И вернешь только тогда, когда сам поймешь наконец, на чем настаиваешь: имеет значение не кто мы, а только какие мы есть!

Глядя на нее с нежной печальной улыбкой, он хотел ответить: то, что годится для него, совершенно неприемлемо для нее. Но промолчал, не нашел в себе сил увидеть, как в ее в серебристых глазах, полных сейчас такого волшебного света, замерцает лед отчуждения. Она же, приняв молчание за согласие, снова легла щекой ему на плечо и провела ладонью по его груди, открытой в распахнувшемся вороте рубашки. Просто прикасаться к нему было отрадой. Тепло его кожи, ощущение мускулов под ее ладонью наполняли душу Марианны бесконечным умиротворением. Будь ее воля, она бы обеими руками нырнула под его рубашку, крепко обвила бы стан Робина и так бы сидела до конца времен. Но Робин, не делая попытки отстранить ее руку, в то же время ничем не поощрял Марианну к подобной несдержанности. Он продолжал обнимать ее, но молчал и сидел неподвижно. Пальцы Марианны дотронулись до шрама, который резкой косой линией проходил по груди Робина, начинаясь от ключицы и заканчиваясь под ребрами, и замерли.

— Что это было, Робин? — спросила она так, словно видела не шрам, а только что нанесенную рану.

— Клинок, — ответил Робин.

В Марианне проснулась целительница, и, точно представив всю тяжесть давнего ранения, она выдохнула с искренним изумлением:

— Как же ты выжил?!

— Наверное, очень хотел жить, вот и выжил, — усмехнулся Робин.

Она подняла на него глаза, в которых он увидел глубокое сострадание, и отступил от своего правила не рассказывать ей о том, что с ним было до Шервуда.

— Я получил эту рану, защищая Локсли. Многовато пришлось ратников на меня одного, и я сам допустил в бою оплошность от усталости. Когда я очнулся, то Эдрик, мой ратный наставник, выговорил мне за рану так, словно я сам себе ее нанес.

— Почему? — удивилась Марианна, вся превратившись в слух, когда поняла, что Робин наконец приоткрывает ей завесу над своим прошлым.

— Потому что, по его мнению, я должен был руководить обороной селения, а не бросаться в самую гущу сражения. Конечно, его упрек был справедлив. Когда меня ранили, остальные жители остались без командира и погибли бы все до одного, не подоспей из Шервуда Вилл Статли с подкреплением. Ратники отступили, уничтожив один из домов, но через несколько дней они вернулись. Жители Локсли укрылись в лесу, селение опустело, но ратники все равно подожгли его, и оно сгорело дотла.

— А почему вообще ратники пришли уничтожить селение?

— За отказ уплатить несуществующий долг, — ответил Робин. — Епископ Гесберт предъявил подложные документы, по которым земли Локсли якобы всегда принадлежали церкви, но долгое время были сданы в аренду. Срок аренды давно истек, после чего все годы селение не платило епископу установленных податей. Даже если бы и захотело уплатить, то не могло бы: сумма была чрезмерно велика.

— Епископ Гесберт знал о том, что документы на владение землями Локсли фальшивые? — недоверчиво спросила Марианна. — Или он кем-то был введен в заблуждение?

— Прекрасно знал! Шерифу просто нужен был повод поставить селение в безвыходное положение, а епископ вступил с ним в сговор.

— Но зачем? Что им в действительности было нужно?

— Я, Мэриан. Им нужен был я. Если бы жители Локсли выдали меня шерифу, то несуществующий долг был бы им прощен. Хотя я не уверен в том, что епископ из жадности не продолжал бы настаивать на подлинности своих документов, чтобы получать подати впредь. Но, так или иначе, все селение возмутилось, прогнало епископа и отказалось исполнить требование шерифа. И тогда пришли ратники.

— Почему шериф хотел взять тебя под стражу, если ты тогда еще не был объявлен вне закона?

— Не взять под стражу. Он хотел меня убить. Давно хотел! — недобро рассмеялся Робин.

— Но за что? Что ты ему сделал? — продолжала допытываться Марианна, но вновь наткнулась на непроницаемую синь в глазах Робина.

Она поняла, что посвящать ее в историю начала своей вражды с шерифом он не намерен, и послушно склонила голову, возвращаясь к судьбе Локсли.

— Вы не успели покинуть селение до прихода ратников или вообще не собирались покидать его, даже зная о том, что шериф послал их в Локсли?

Вопрос, который она задала, заставил Робина очень внимательно посмотреть на Марианну.

— А как ты сама думаешь? — спросил он.

— Я думаю, — протянула Марианна, прищурив глаза и вновь скользнув кончиками пальцев вдоль шрама на его груди, — что вы намеренно остались, несмотря на опасность. Во всяком случае, именно ты. Не могу даже представить, чтобы ты оставил свой дом без защиты, предпочитая спасаться бегством, а не встретить врага лицом к лицу.

Выслушав ее предположение, Робин улыбнулся так, словно Марианна только что выдержала испытание, неведомое ей самой.

— Твоя проницательность делает тебе честь! — сказал он. — Да, мы не покидали селение, только отправили в безопасное место женщин, детей и тех, кто в силу возраста или здоровья не мог держать оружие, и послали к Статли за помощью.

— Значит, вы решили отразить ратников шерифа сражением? — понимающе кивнула головой Марианна и посмотрела на Робина с нескрываемым восхищением. — Но ведь это не могло быть воспринято шерифом иначе, чем бунт, Робин. Даже если бы вам удалось, что было бы потом?

— Защищать свой дом от произвола — право и долг каждого свободного человека, — ответил Робин с непоколебимой уверенностью в своей правоте. — Против Локсли было учинено беззаконие. От беззакония нельзя убегать — его надлежит пресекать, иначе оно станет беспредельным. Потом мы обратились бы за защитой к королю. Но вышло иначе. Если бы только Вилл не оказался схвачен и избит до полусмерти, то он смог бы заменить меня и руководить обороной до конца!.. Локсли было предано огню, жители почти все уцелели, но те, кто не брал в руки оружие, были вынуждены искать пристанище в других селах. Мои друзья, сражавшиеся с ратниками, вместе со мной нашли убежище в Шервуде. Когда я оправился от раны и встал на ноги, то узнал, что король Генрих умер, Ричард, едва успев короноваться, отправился в крестовый поход, а мы все объявлены вне закона. Взывать о помощи стало не к кому, можно было уповать лишь на себя.

— Робин, я запуталась! — взмолилась Марианна. — Ты сказал, что послал за помощью в Шервуд к Виллу Статли. Но разве он ушел в Шервуд до тебя?

— Вилл был вынужден искать приют в Шервуде раньше тех событий, о которых я тебе рассказал, — заметив удивление Марианны, Робин рассмеялся: — Ах, Мэриан, в Шервуде ты сейчас найдешь меньше разбойников, чем где-либо. В замке шерифа их куда больше! И до того как Статли пришел в Шервуд, там уже скрывались те, кто оказался не в ладах с законом. Кто-то охотился на оленя, чтобы выжить в голодный год и прокормить семью, кто-то лишился земли за неуплату налогов, кто-то вступился за честь жены, дочери или сестры, а в результате все они встретились в Шервуде.

— Но если Вилл Статли спешил к вам на помощь из Шервуда, как он мог одновременно сражаться рядом с тобой и быть схваченным ратниками?!

— А! — угадав, в чем запуталась Марианна, Робин пояснил: — Со мной был Вилл Скарлет, а не Статли. Обычная история — их с непривычки всегда путают из-за одинаковых имен! Иногда даже принимают за одного и того же человека.

— Гордый Вилл Скарлет, не имеющий оснований для гордости... — задумчиво произнесла Марианна, не заметив, что повторила слова Клэренс.

Лицо Робина мгновенно изменилось: губы жестко сжались, глаза потемнели от гнева. Ухватив Марианну за подбородок, он заставил ее посмотреть ему в глаза, догадался, в чем дело, и невесело усмехнулся.

— Не говори, кто так отозвался о Вилле. Я знаю, — сказал он и погладил Марианну по щеке извиняющимся жестом, но его глаза все равно оставались в жестком прищуре. — Значит, до сих пор ничего не изменилось! Чтобы ты знала, Мэриан. Вилл и я — мы бесконечно преданы друг другу. Когда я упал, Вилл бросился в гущу ратников, чтобы отогнать их от меня и не позволить исполнить приказ Гисборна, который хотел привезти шерифу мою голову в доказательство моей смерти. И только поэтому Вилл сам едва не расстался с жизнью. Мы так и очнулись с ним в Шервуде рядом: он раньше, я позже.

Горячо защищая неизвестного Марианне Вилла Скарлета, Робин не заметил, как она напряглась в его объятиях, услышав другое имя, которое до сих пор ни разу не прозвучало в истории, рассказанной Робином.

— Гисборн хотел привезти твою голову шерифу? — повторила Марианна, внимательно глядя на Робина. — Он-то как оказался в тот день в Локсли?

Услышав ее вопрос, Робин замолчал и посмотрел на Марианну пристальным взглядом.

— Давай наконец поговорим о Гисборне, — решительно сказал он и, когда она захотела возразить, вскинул ладонь в знак того, чтобы она не перебивала. — Именно Гисборн привел ратников шерифа в Локсли. Не шериф и не епископ додумались до подлога и шантажа — эта идея целиком принадлежит Гисборну, как и много других, не менее бесчестных замыслов. Ты говорила, он считает себя твоим другом? Ты ошибаешься, Мэриан! Он не друг тебе.

— Только потому, что он твой враг? — не удержалась Марианна, хотя упоминание Робина об участии Гисборна в уничтожении Локсли произвело на нее сильное впечатление, и не в пользу ранее сложившегося у нее мнения о Гае Гисборне.

Робин лишь пренебрежительно махнул рукой, словно отгонял назойливую мошку.

— Нет, не поэтому. Просто я знаю его много лучше, чем ты. Он хочет от тебя отнюдь не дружбы. Он стремится завладеть тобой, получить в безраздельную собственность. Чтобы ты при этом подчинялась ему, но оставалась такой, как есть. А эти два желания несовместимы. Гай, с одной стороны, пленяется духом, свободным от условностей и страхов, а с другой — он сам с головы до ног опутан собственными условностями и правилами и требует беспрекословного их соблюдения. Ослушание карается им мгновенно и беспощадно. Самое печальное в том, что он и сам это все понимает, но не может себе отказать в стремлении к тому, что его влечет. А ты его сильно влечешь, Мэриан, и он, как паук, ткет вокруг тебя свои сети.

— Не преувеличиваешь ли ты, Робин? — тихо спросила Марианна, чувствуя себя совершенно растерянной от образа Гисборна, нарисованного Робином.

— Преуменьшаю, — жестко ответил Робин, — чтобы не пугать тебя, хотя ты храбрая девочка. Тебя же влекут редкие всполохи светлого начала в нем, и ты самонадеянно полагаешь, что сумеешь помочь им окрепнуть и взять верх над мраком, который тоже гнездится в его душе. Ты не справишься, Мэриан, а вот он легко возьмет над тобой верх, приманив тем самым светом, который ты надеешься усилить в Гисборне своей дружбой.

— Почему ты уверен в том, что я не справлюсь? — в лоб спросила его Марианна.

Робин грустно улыбнулся и, глядя в ее серьезные, напряженные глаза, сказал:

— Потому что с этой задачей может справиться только он сам, а у него нет такого желания. Долго и сложно объяснять, Мэриан, но времени нет. Поэтому просто пойми: ты считаешь другом человека, в котором живет чудовище, и когда оно пробуждается в нем... — Робин лишь покачал головой в знак того, что едва ли сможет подобрать точное сравнение.

Но Марианна поняла, что он имел в виду. Она вспомнила неожиданную метаморфозу, которая произошла в обычно сдержанном Гисборне, когда он прочитал письмо лорда Шервуда.

— Кажется, ты уже сама чему-то была свидетелем, — усмехнулся Робин, ничего не упустивший из мыслей Марианны, отразившихся на ее лице.

— Если можно, расскажи о себе еще немного, — попросила Марианна.

— О чем?

— Вот ты пришел в себя, очутившись в Шервуде, выздоровел и возглавил вольных стрелков. Так просто?

Робин улыбнулся и, поцеловав Марианну в макушку, усадил в кресло вместо себя, а сам прошелся по комнате, словно леопард, разминающий мускулы после отдыха.

— Совсем не просто! Во-первых, не было никаких вольных стрелков. Так, стайки изгнанников, которые выживали, не зная, чем себя занять, и, как могли, мстили тем, кто для них олицетворял их обидчиков. Во-вторых, они не были толком вооружены. Меч — редкость, луков мало, в основном — дубинки и ножи. Мне удалось их собрать всех вместе для разговора, и я объяснил, что надо объединяться, вооружаться, учиться ратному мастерству и дисциплине.

— Удалось?

— Как видишь. Пришлось быть весьма красноречивым, — Робин, о чем-то вспомнив, улыбнулся и невольно потер ладонью скулу. — В общем, мы поладили, и они признали меня своим командиром и лордом.

Обернувшись к Марианне, он поймал ее взгляд, полный восхищения, каким новобранец смотрел бы на полководца, и рассмеялся.

— Но ведь должны были быть и другие? Если тебя послушать, Робин, то в Шервуде ты не встретил ни воров, ни убийц.

— Конечно, были и другие, — согласился Робин, — но с ними я вел иной разговор.

По тому, как он замолчал, Марианна поняла, что рассказ о том, как Робин пришел в Шервуд и наводил там свои порядки, окончен. Он бросил взгляд в окно. Солнце низко склонилось над лесом, окутанным нежной зеленой дымкой едва распустившейся листвы.

— Пора, — тихим эхом слетело с губ Робина.

Марианна, услышав это слово, вздрогнула, не в силах поверить, что день пролетел так быстро и пришел час расставания. Посмотрев на нее и заметив печаль в ее глазах, Робин как мог ободряюще улыбнулся и попросил:

— Позови Клэр. Я ее почти и не видел сегодня.

Едва он назвал имя сестры, как та сама стремительным шагом вошла в комнату. Подбежав к брату, она быстро поцеловала его в щеку и, удерживая Робина в объятиях, оглянулась на Марианну.

— Мэриан, Робин, сюда идет сэр Гилберт!

Только она предупредила о приходе Невилла, как тот уже сам показался в дверях. Робин отстранил от себя сестру и склонил голову в знак уважения к хозяину замка. Сэр Гилберт подошел к Робину и протянул ему руку.

— Вы сказали, что на закате покинете Фледстан. Я пришел проститься с вами и еще раз поблагодарить за неоценимую услугу, которую вы, милорд, оказали мне и моей дочери.

— Пустое! — безмятежно улыбнулся Робин, ответно пожимая руку сэру Гилберту. — Так поступил бы любой мужчина, узнав, что слабая девица оказалась в опасности.

— Увы, милорд, но таких мужчин осталось немного! — с усмешкой возразил Невилл. — Если и все другие шервудские стрелки так же великодушны и благородны, как вы, значит, сэр Рейнолд решил избавить графство от честных людей! Я ваш должник, и еще раз повторю: если вам когда-нибудь понадобится оружие, лошади, деньги, укрытие, я всегда к вашим услугам.

— Благодарю, сэр Гилберт, — ответил Робин. — Леди Марианна как-то обмолвилась, что вы собирались повидать шерифа и поговорить с ним по поводу ее похищения. Позвольте узнать, чем закончилась ваша встреча?

— Ничем, — сразу помрачнев, сказал Невилл. — Сэр Рейнолд юлил, будто лис, твердя о том, что у него нет доказательств участия Роджера Лончема в похищении Марианны. Он принес мне самые глубочайшие извинения в том, что такой досадный случай, как он выразился, произошел во вверенном ему графстве. Присутствовавший же при нашем разговоре Гай Гисборн, провожая меня, дал совет не подавать жалобу принцу. Он сказал очень убедительным тоном, что даже будь у меня неоспоримые доказательства вины Лончема, принц все равно не стал бы строго его наказывать, а в лучшем для меня случае лишь попенял бы ему. И то больше за нерасторопность, чем за насилие над волей благородной девицы. А вот мне жалоба принцу на Лончема, по мнению сэра Гая, принесет только вред.

— И он прав, сэр Гилберт, — усмехнулся Робин, — хоть мы далеко не друзья с сэром Гаем, но лучше вам прислушаться к этому совету и сделать вид, что ничего не случилось.

— Посмотрим, — буркнул Невилл, всем видом выражая несогласие спустить Лончему с рук нанесенное оскорбление. Махнув рукой так, словно отгонял от себя само упоминание о Лончеме, сэр Гилберт потрепал Робина по плечу. — Очень надеюсь на то, что вы не забудете наш разговор.

Марианна подумала, что отец напоминает Робину о своем предложении о помощи. Но Невилл как-то особенно пристально посмотрел Робину в глаза, и она поняла, что речь идет о другом разговоре. Может быть, о том, который у них состоялся утром в тренировочной зале, и обсуждали они не возможную помощь Невилла вольному Шервуду. Она уверилась в своей догадке, когда заметила, как в глазах Робина, ответившего сэру Гилберту таким же пристальным взглядом, замерцал ледок отчуждения.

— Надеюсь, милорд, что и вы его не забудете, — довольно холодно ответил Робин и едва обозначил очень сдержанный поклон.

— Да, будем помнить мы оба. Прощайте! Желаю вам удачи, — сказал Невилл, сделав вид, что не заметил явной отчужденности лорда Шервуда, и вдруг, словно поддавшись неизвестно откуда взявшемуся чувству, тихо добавил: — Береги себя, сынок! Мне будет безмерно жаль, если с тобой случится беда.

Глаза Робина снова потеплели, и он улыбнулся почти беззаботно.

— Спасибо за добрые слова, сэр Гилберт. Когда мне доведется встретить смерть, я постараюсь, чтобы она пришла за мной не с петлей виселицы.

— Виселица тебя и не ждет, — печально усмехнулся сэр Гилберт. — Твоя казнь уже продумана, и так тщательно, что когда сэр Рейнолд посвятил меня в подробности, моя первая мысль была о том, что я никому не пожелал бы оказаться на твоем месте, если ты попадешь в руки властей!

— У сэра Гая всегда была богатая фантазия. Не сомневаюсь в том, что он ни в чем не отказал себе, придумывая, как со мной разделаться.

— Так и есть, — согласился Невилл, — потому и будь осторожен. Марианна, выбери лучшую лошадь для нашего гостя.

Марианна, угнетенная намеками отца на какую-то особенно мучительную казнь, которую для лорда Шервуда уготовил именно Гисборн, молча кивнула, и сэр Гилберт ушел. Проводив его странным взглядом, Робин посмотрел на Клэренс, и та, угадав безмолвный вопрос брата, принесла колчан, полный стрел, потом длинный лук и, наконец, тяжелый меч, который она с трудом удерживала обеими руками.

— Твой Элбион, брат!

Робин взял меч и почти нежно провел ладонью по рукояти и лезвию, где были выбиты рунические знаки, слагавшиеся в имя меча.

— А это просил передать тебе Вилл Статли, — и Клэренс подала Робину сверток из зеленого сукна.

Робин развернул его, сверток превратился в куртку с серебряным знаком Шервуда на рукаве, глядя на которую, Робин усмехнулся. Клэренс в ответ пожала плечами.

— Я ему тоже сказала, что для зеленых курток пора не пришла: лес был совсем голый. А Вилл ответил, что ты все поймешь.

— Я понял его намек! — рассмеялся Робин, но не стал ничего объяснять ни сестре, ни Марианне. — Джон передал только оружие или что-нибудь и на словах?

— Очень много слов! — рассмеялась Клэренс. — Повторить? Только не все из них годятся для женских уст!

— Не надо. Он не откажет себе в удовольствии лично сказать их мне сегодня, — ответил Робин, надевая куртку поверх белой рубашки.

Убрав меч в ножны, Робин опоясался двойным ремнем, прикрепил к нему меч и обернулся к Клэренс. Она порывисто обняла брата и спрятала лицо на его груди.

— Хочешь проверить, достаточно ли прочно окрашена ткань? — ласково шепнул Робин, обнимая сестру и целуя ее в лоб.

— Будь осторожен! — взмолилась Клэренс, поднимая на Робина заблестевшие от слез глаза. — Я умру, если услышу весть о твоей гибели!

Робин провел ладонью по туго заплетенным косам Клэренс и тихо сказал:

— Молись за меня, и со мной ничего не случится. И, пожалуйста, помни о том, что в Шервуде есть еще кое-кто, чье имя тебе следует упоминать в молитвах чаще, чем ты это делаешь, если делаешь вообще!

Робин посмотрел на Клэренс с настойчивой требовательностью, которая осталась непонятной Марианне, но Клэренс в отличие от подруги прекрасно поняла и слова Робина, и его взгляд. У нее вырвался виноватый вздох, и она покорно склонила голову в знак того, что исполнит требование брата. Удовольствовавшись ее безмолвным обещанием, Робин отстранил сестру и подхватил с пола колчан и лук. Марианна подала ему плащ и застегнула фибулу на его плече.

— Идем, подберем тебе лошадь.

На несколько мгновений Марианна исчезла в своей спальне и вернулась, убирая что-то за вырез платья. В полном молчании они вышли из покоев Марианны во внутреннюю галерею замка, миновали ее и спустились во двор. Оставив Робина одного, Марианна вошла в конюшню и вскоре вывела из нее оседланного Воина.

— Как и велел отец, — грустно сказала Марианна, подавая поводья Робину. — Лучшая лошадь для тебя.

Робин отрицательно покачал головой, но Марианна, настаивая на своем, вложила поводья в ладонь Робина и сжала ее своей ладонью.

— Это твой конь, Робин. Он так скучал по тебе!

— Но ведь ты тоже любишь его, Мэриан. Всему графству он известен как твой конь, и вдруг его увидят под моим седлом?

— Ну и что? Ты выручил меня из беды, я отблагодарила тебя, отдав самого резвого коня. Любую из лошадей в Ноттингемшире Воин легко опережает на два-три корпуса, а то и больше. Он нужен тебе, ведь недаром ты назвал его Воином.

Робин обнял коня за голову, и Воин довольно зафыркал, потершись скулой о плечо хозяина. Робин и Марианна взяли Воина под уздцы и пошли к воротам замка. По знаку Марианны привратник поднял решетку, открыл ворота и опустил мост. По следующему ее знаку он скрылся в караульном помещении.

Забросив поводья на шею Воина, Робин обернулся к Марианне, взял ее руки в свои и поочередно поднес их к губам.

— Вот и все, Мэриан, — прошептал он с нескрываемой грустью, — давай прощаться.

— Храни тебя Бог, Робин! — сказала Марианна, не сводя с Робина опечаленного взгляда. — Береги себя!

Тут же о чем-то вспомнив, она торопливо достала из выреза платья плоский предмет на черном витом шнуре и подала его Робину. Робин дотронулся до него ладонью — пластина неровной формы, хранившая тепло груди Марианны, была выточена из темного, почти черного янтаря. Она была изготовлена рукой мастера не менее двух столетий назад, отполированный прикосновениями многих рук янтарь светился изнутри, словно в нем было заключено таинственное пламя Времени.

— Это оберег. Видишь, на него нанесена руна защиты Альгиз, — ответила Марианна на безмолвный вопрос в глазах Робина. — Я ведь рассказывала тебе о том, что моя мать родом из Уэльса. Там до сих пор верят в такие вещи, и этот оберег она получила от своей матери и привезла с собой. Прощаясь со мной перед смертью, матушка отдала мне его и сказала, что он будет хранить от смерти того, кто получит его от меня. Хранить всей силой моей... веры.

Вспыхнув румянцем, она опустила глаза, чувствуя, как горят огнем ее скулы. Она слегка слукавила, но Робин и сам угадал, что она подменила последнее слово. Ее мать — вольная дочь лугов и морских ветров седого Уэльса, окутанного древней магией, — говорила дочери о любви, а не о вере. Щемящая печаль безысходности больно сдавила Робину горло. Он заставил себя улыбнуться и надел оберег.

— Спасибо тебе, милая, — тихо и ласково сказал Робин и, обхватив ладонями лицо Марианны, заставил ее поднять склоненную голову.

Он осторожно прикоснулся губами к ее губам. Ни страсти, ни любовного трепета не было в его прощальном поцелуе — лишь одна беспредельная нежность перед близкой разлукой.

Сэр Гилберт Невилл стоял возле окна и не сводил глаз с дочери и лорда Шервуда, которые замерли в объятиях, не в силах разомкнуть руки и наконец расстаться. Два черных силуэта, вырезанные из шелка закатного неба, под аркой ворот. Не различая лиц, Невилл прекрасно представлял себе чувства, которые сейчас владели Робином и Марианной. Но возмущение, охватившее Невилла, когда он увидел, как гость целует его дочь, быстро уступило место глубокой печали и острому сожалению.

— Какая досада! — горьким вздохом вырвалось из его груди, и, сокрушенно покачав головой, сэр Гилберт решительно захлопнул окно.

Робин легко вскочил в седло, и Воин грациозно затанцевал под ним, сдерживаемый властной рукой. Марианна взяла жеребца под уздцы и вывела за ворота на мост.

— Храни тебя Святая Дева, — сказал Робин, когда Марианна выпустила поводья и подняла взгляд на всадника.

И вдруг, перегнувшись в седле, Робин подхватил Марианну и посадил на коня перед собой. Она заглянула ему в глаза, потемневшие сейчас грозовой синью, и увидела в них, как в зеркале, отчаянную борьбу, которая происходила в душе Робина. Но его взгляд стал спокойным, глаза посветлели, как глубокие озера, покрывшиеся прозрачным льдом.

— Прощай, Светлая Дева! — опалило ее висок горячее дыхание Робина, его губы на миг прижались к ее лбу, и рука, обхватившая ее стан, отпустила Марианну.

Она соскользнула с коня, и Робин пришпорил жеребца. Вороной, гулко цокая копытами по деревянному настилу моста, прошел танцующей рысью, а потом стремительным галопом помчался к темнеющей гряде леса. Марианна провожала Робина взглядом, пока конь и всадник не скрылись в ночной темноте, и только потом вернулась во двор замка.

Оказавшись в своих покоях, она не раздеваясь легла на кровать. Не в силах уснуть, да и не пытаясь это сделать, она вновь и вновь перебирала каждый день, каждый час, проведенный лордом Шервуда во Фледстане. Такой быстрый бег времени показался Марианне несправедливым: целые две недели пролетели одним мгновением.

Сколько нежности, сколько тепла оказалось в его суровой душе воина! Никогда прежде ни в ком она не встречала такого магического сочетания несовместимых, казалось бы, свойств. И никому она не позволяла ничего большего, кроме обычного вежливого поцелуя руки. Лишь Гаю Гисборну изредка разрешалось поцеловать ее в лоб дружеским поцелуем. Но Робин!..

Ее постоянно переполняло желание прикоснуться к нему, почувствовать тепло его руки, как тогда, в августе, когда он положил ладонь на ее колено. Его поцелуи опьяняли ее, словно старое вино. До сих пор на губах росной свежестью таял аромат весны, переданный его дыханием. В его объятиях, слыша биение его сердца, она чувствовала себя так, словно наконец-то вернулась в давно ожидавший ее родной дом после долгой и трудной дороги.

До сих пор она старалась думать о том, что он не значит для нее так много, что настанет день, который опять разведет их по жизни. И вот этот день настал, но мысль о том, что у них разные дороги, казалась Марианне невыносимой. Она не была искренней сама с собой: она хотела, чтобы у них с Робином был один путь. И теперь, перестав лукавить, она ясно поняла, что влюблена в него с самой первой встречи, с самого первого взгляда. Если бы он не выпустил ее из объятий, пришпорил бы коня и увез с собой? Она бы уехала с ним! Неизвестное будущее не испугало бы ее, лишь бы только всегда быть с ним рядом. Отец, его гнев, общее осуждение, потеря привилегий знатного происхождения, роскоши и состояния — ничто из этого уже ничего не значило для нее, только бы он ее любил!

— Я с ума сошла! — простонала Марианна, сжимая пальцами виски.

Робин, оставив Фледстан за спиной, углубился в лес и ехал неспешной рысью к своему лагерю — в самое сердце Шервуда. Встречая по пути стрелков, которые приветствовали его, от всего сердца радуясь как возвращению своего лорда, так и тому, что возвращался он живой и невредимый, Робин, смеясь, отвечал на их приветствия и шутки. Никто, глядя на его лицо, осветившееся радостной улыбкой, не смог бы даже заподозрить, что все это время он находился в напряженных раздумьях о себе, о Марианне, о них обоих. Думал не вместе с ней, как она предложила, а один — и за себя, и за нее. Впрочем, о себе ему почти не пришлось размышлять: собственное сердце он давно уже понял, осознал то, что обнаружил в нем, и примирился после недолгих яростных, но совершенно безуспешных усилий что-либо изменить. Он лишь упрекал себя в том, что провел во Фледстане лишнюю неделю: ведь он был в силах покинуть его на пятый день, когда встал с постели и понял, что рана не беспокоит его, голова перестала кружиться от слабости, а сам он твердо стоит на ногах. Но нет! Потакая собственной прихоти, он вступил с Марианной в негласный сговор считать рану серьезнее, чем она была на самом деле. Зачем ему понадобилось делать вид, что лечение требует большего времени, он знал. Зачем так же поступила и Марианна, он был почти уверен, что тоже знает. Осталось понять одно: как распорядиться обретенным знанием и как поступить. Сердце настаивало на одном решении, разум убеждал в противоположном. И, пребывая в такой борьбе чувств и рассудка, Робин сам не заметил, как добрался до лагеря.

— Наконец-то! — встретил его возглас Вилла Статли, едва он спрыгнул с коня и привязал Воина к коновязи.

Статли крепко обнял Робина и не сразу выпустил из объятий.

— Пусти уже, Вилл! — рассмеялся Робин, отбиваясь от друга. — Ты прижал меня к сердцу, как возлюбленную девицу!

— Не угадал! — рассмеялся в ответ Статли. — Сильнее, чем возлюбленную! Ведь я остался жив только потому, что ты поторопился утром прислать через Клэренс весть о том, что ты жив и находишься во Фледстане. Когда я ночью вернулся без тебя, не зная, куда ты подевался, Джон и Вилл мне едва голову не оторвали. Особенно Вилл! Он бранил меня с такой яростью, что даже Джон примолк, посчитав свои попреки уже излишними. А Кэтрин зажала уши и бросилась опрометью вон из трапезной, лишь бы не слышать всех слов, которыми Вилл счел нужным меня обозвать. Ты почему не вернулся к нам, когда покинул монастырь?

Он внимательно посмотрел на Робина, и тот едва заметно пожал плечами.

— Не до того было, Вилли, чтобы разбирать, куда ехать. Да и конем правил не я, а леди Марианна. Я не успел объяснить ей дорогу, и она помчалась наугад, сломя голову, лишь бы оказаться подальше от монастыря, где собиралась погоня за нами.

Глядя в безмятежные глаза лорда Шервуда, Статли покачал головой.

— Не успел объяснить, значит? — повторил он и, рассмеявшись, несильно ударил Робина по плечу. — Ох, мой лорд! Кто еще, как ты, сумеет так ловко обустроить свидание с девушкой? Радуйся, что Джона сейчас нет. Он целыми днями упражнялся в красноречии, готовясь встретить тебя проповедью, рассчитанной на добрый час! Вилл-то, конечно, обойдется с тобой милосерднее!

Рассмеявшись в ответ, Робин пошел вместе с Виллом Статли к распахнутым настежь дверям, из которых на траву падал квадрат яркого света. Едва он переступил порог, как услышал насмешливый голос:

— Кого я вижу? Победитель драконов и спаситель прекрасных девиц явил нам свой светлый лик!

— И это ты назвал милосердием? — усмехнулся Робин, искоса бросив взгляд на Вилла Статли, и подал руку Виллу Скарлету.

Тот не ограничился рукопожатием, а порывисто обнял Робина, и не менее крепко, чем до него это сделал Статли. Отстранив лорда Шервуда, Скарлет окинул его цепким, внимательным взглядом и, удовлетворившись тем, что увидел, шутливо стукнул Робина кулаком в грудь.

— Заставил ты нас потревожиться! Вилл уже нажаловался тебе на нагоняй, который получил от Джона и меня?

— Конечно, — невозмутимо ответил Робин, улыбаясь одними глазами, в которых светилась приязнь к Скарлету. — Сказал, что ты собирался оторвать ему голову. Это ты назвал нагоняем?

— Не оторвать, а отрубить, — ответил Скарлет, пряча улыбку в глазах, устремленных на Робина, потом посмотрел на тезку: — А ты, Вилли, когда вновь соберешься жаловаться Робину на меня или Джона, запоминай все дословно, чтобы не возводить поклеп на друзей.

— Поклеп! — фыркнул Статли. — Оторвать, отрубить — есть разница, если ты все равно собирался оставить меня без головы?

Не ответив, Скарлет расхохотался и, взяв Робина за локоть, увлек его к столу. Расставив на столе три кубка, он доверху наполнил их вином и, взяв один, высоко поднял его.

— За твое возвращение, Робин!

Когда вино было выпито, Вилл Скарлет внимательно посмотрел на Робина.

— Рассказывай! — предложил он.

— О чем, Вилли? — спросил Робин, подняв на Скарлета невозмутимые глаза.

— Как тебя встретил Гилберт Невилл? Знал ли он, кто спас его дочь и кому он предоставил приют на время выздоровления? Какой ты нашел леди Марианну?

— Знал, конечно, — усмехнулся Робин, взглядом указав Скарлету, чтобы он вновь налил вина. — Был довольно ошеломлен, но быстро пришел в себя. Благодарность его была самой горячей, так что деньги, оружие, лошади из его конюшни, приют — все это было обещано мне с бесконечной щедростью.

— Да? — усмехнулся Скарлет. — Почему же в таком случае он водит дружбу с шерифом?

— Этот вопрос я не стал ему задавать. В конце концов, каждый сам вправе выбирать себе друзей, — ответил Робин, пригубив вино.

— Этот вопрос ты не задал, а на другой не ответил, — хмыкнул Скарлет и повторил: — Так какой же ты нашел леди Марианну?

— Что тебя интересует в ней? — равнодушным тоном спросил Робин, и это равнодушие вызвало у Скарлета легкое недоумение.

— Довольно странно ты говоришь о ней! Ну хорошо, изволь! Действительно ли она стоит защиты всего Шервуда и так ли мила собой, как о ней говорят?

— Ты что, никогда не видел ее, Вилл? — спросил Статли, молча сидевший за столом.

— Видел когда-то давно, но с тех пор прошло много лет, — ответил Скарлет. — А вот взрослой увидеть ее как-то не довелось.

— Она безусловно стоит того, чтобы Шервуд ее защищал, — ответил Робин тем же безразличным тоном. — Что же до внешности: да, она весьма миловидна.

— Миловидна, — повторил Скарлет, бросил на Робина острый мгновенный взгляд и с усмешкой заметил: — Видать, не настолько ослепительна, как твердит молва, если твое сердце она не задела даже в малости!

— Оно и к лучшему, Вилл, — спокойно ответил Робин. — Сложись по-иному, чтобы я стал делать? Кто она и кто сейчас я? Поэтому оставь ее в покое и расскажи о делах Шервуда. Как они складывались, пока меня не было?

— Наши дела в порядке, — заверил Скарлет. — Две недели твоего отсутствия прошли без каких-либо особенных происшествий, за одним лишь исключением. Ты, наверное, еще не знаешь, что Гарри погиб?

— Гарри погиб?! — враз потемнев и осунувшись, Робин впился глазами в еще мгновение назад веселое, а сейчас помрачневшее лицо Скарлета. — Когда и как?

Скарлет тяжело шевельнул плечами в знак того, что и сам не знает подробностей.

— Его тело привезли из замка Гисборна в Ноттингем и выставили посреди главной площади на всеобщее обозрение, объявив, что подобная участь ждет всех, кто оказывает нам помощь. Страшное зрелище! У бедняги содрана вся кожа с лица, нет кистей рук и разодран живот — так, что внутренности вывалились наружу. Передавать через Клэр подобные новости я не решился — она бы сошла с ума от беспокойства, представив в таком виде тебя, а не Гарри, который ей был незнаком.

Скарлет невольно поморщился от сочувствия к тому, о ком рассказывал. У Робина в глазах сгустилась грозовая чернота, из груди вырвался глубокий вздох.

— Бедный мальчик! Что же могло случиться? — не дождавшись ответа, он спросил: — Удалось хотя бы похоронить его?

— Нет, — таким же вздохом отозвался Скарлет. — Вся площадь утыкана копейщиками шерифа, и к телу не подступиться, не то что забрать. Придется ждать, пока шерифу и Гисборну надоест пугать горожан и останки Гарри отправят на корм воронью за стены, где стоят все виселицы. Оттуда и заберем.

Чтобы отвлечь Робина от мрачных размышлений, Скарлет с наигранной веселостью предложил:

— А что если мы завтра устроим пирушку в честь твоего возвращения? Отправимся на постоялый двор нашей гостеприимной красавицы Мод, я привезу отличных девчонок! Впрочем, к тебе Мод не подпустит ни одну из них. После того как ты провел с ней ночь, вернувшись с зимнего турнира, она даже собственных служанок от тебя отгоняет. Согласен, Робин?

Недолго подумав, Робин утвердительно кивнул, чем вызвал на этот раз откровенное удивление уже Вилла Статли.

— Вилл, ты как, поедешь с нами? — живо спросил Скарлет, повернувшись к Статли.

— Поедет, — ответил вместо него Робин. — Только давай не завтра, Вилл, а послезавтра. Завтра я отправлюсь в объезд постов. Если хочешь, составь мне компанию.

— С превеликой охотой! — откликнулся Скарлет. — Ты прав, так будет легче убедить Джона заменить нас обоих не в его черед.

— Ну-ну! — выразил сильное сомнение Статли в уверенности Скарлета в том, что Джон с радостью возьмет на себя обычные обязанности, но в нарушение заведенной очередности. — Когда Джон узнает, в чем причина, он выкажет тебе большое неудовольствие, что мы все решили провести веселую ночь в женском обществе. Ты ведь знаешь, как он не одобряет подобные увеселения.

— Не все же связаны узами брака, как он, — развел руками Скарлет. — К тому же Джон не хочет понять, что подружки — это не только радости плоти, но и верные глаза и уши, всегда готовые помочь, не требуя в награду ничего, кроме жаркого поцелуя! Я сам берусь уговорить его отпустить нас без обычных проповедей и упреков!

— Я помогу тебе, Вилли, — раздался еще один голос, — если обещаете взять меня с собой и не оставить скучать без ласковой и сговорчивой подружки. Здравствуй, Робин, и ты, Вилл.

— Ба, Мартин! — воскликнул Скарлет, обернувшись к дверям. — Вернулся, и так быстро? А тебе-то зачем? Ты же только что был у жены.

— Был, — бесстрастно согласился Мартин, садясь за стол, — но не ради нее, а чтобы повидать дочерей.

— Значит, все осталось по-прежнему? — усмехнулся Скарлет, внимательно глядя на Мартина.

Тот едва заметно пожал плечами и отвернул лицо, чтобы скрыть проступившую на нем горечь.

— А что могло измениться, Вилл? Да я и сам уже не хочу ничего менять. Если бы я не был слишком обрадован, когда она вдруг согласилась выйти за меня замуж, и не ослеп в тот миг от счастья, то крепко подумал бы, прежде чем вести ее под венец. Но ее красота заставила меня позабыть о ее упрямстве, а когда она мне о нем напомнила, было поздно.

— А ведь я тебя предупреждал! — протянул Скарлет, бросив на Мартина задумчивый взгляд, и махнул рукой, словно отгонял от друга печаль и запоздалые сожаления. — Ладно, не грусти! Благо девушки Средних земель любят вольных стрелков.

— Особенно тебя, Вилл! — рассмеялся Мартин.

Скарлет не поддержал его смех. Напротив, его лицо посуровело, а глаза сузились в жестком прищуре, устремившись куда-то вдаль, мимо друзей.

— Не завидуй, Мартин. Оно того не стоит, — негромко сказал он.

Теперь уже Робин, отвлекая Скарлета от мрачных мыслей, сжал его плечо. Скарлет резко тряхнул головой, и его лицо приняло обычное сдержанно-ироничное выражение.

— Что ж, раз ты вернулся раньше времени, проедемся по Шервуду, — предложил он Мартину. — Робин, ты с нами?

— Отправляйтесь без меня, — ответил Робин, поднимаясь из-за стола. — У меня осталось одно неотложное дело на эту ночь.

Простившись с друзьями, он пришел к себе. Остановившись на пороге, Робин окинул придирчивым взглядом свое жилище и слегка усмехнулся. Сложив с себя оружие, он прямо в одежде, как был, лег на кровать и, закинув руки за голову, невидящим взглядом посмотрел в потолок, вспоминая рассказ Скарлета. Фледстан, Марианна, сами мысли о ней — все отступало, отодвигалось далеко: лорд Шервуда вернулся в привычную суровую действительность жизни вольного леса. Перед его глазами предстало лицо юноши, о гибели которого он узнал, и Робин тихо сказал, думая вслух:

— Гарри, Гарри! Где же ты оступился? Чем выдал себя? Что он учинил над тобой?!

Тяжело вздохнув, Робин провел ладонью по глазам и услышал скрип открываемой двери.

— К тебе можно?

Робин рывком поднялся с кровати и махнул рукой, безмолвно предлагая Статли войти. Сев на скамью, Статли окинул Робина быстрым взглядом и улыбнулся.

— Я угадал насчет зеленой куртки, передав ее тебе через Клэренс?

— Угадал, — улыбнулся в ответ Робин и едва заметно вздохнул. — Я действительно слишком долго задержался во Фледстане. Дольше, чем требовалось.

Услышав в его голосе явное сожаление, Статли посмотрел на Робина с большим вниманием.

— Леди Марианна не оправдала твоих ожиданий? — осторожно спросил он.

При имени Марианны губы Робина сложились в нежную и печальную улыбку, и он отрицательно покачал головой.

— Нет, Вилли. Она превзошла их, и настолько, что я поверить не мог!

Статли вопросительно поднял бровь, но никаких других слов от Робина не дождался. Обхватив себя руками, лорд Шервуда стоял, погрузившись в глубокую задумчивость, забыв обо всем, и о Статли тоже. Тогда тот сам прервал молчание.

— Знаешь, а я ведь даже подумал, что ты вернешься в Шервуд не один! — тихо сказал он, пожимая плечами так, словно сам удивлялся подобному предположению.

Но Робин не удивился, сочтя слова друга совершенно естественными. Очнувшись от мыслей, он высоко поднял голову и ответил бесстрастным тоном:

— Как видишь, я вернулся один.

— Вижу, — согласно склонил голову Статли, — но не понимаю почему.

Робин повел в его сторону глазами, и Статли пожалел о последних словах, помня о том, как не любит лорд Шервуда обсуждения того, что не касалось никого в Шервуде, кроме него самого. Но Робин лишь тяжело усмехнулся и ответил:

— Тут и понимать нечего, Вилл, — он снова обвел взглядом свое скромное жилище и глубоко вздохнул. — Куда я могу ее привезти? Сюда? Видел бы ты, какая роскошь ее окружает во Фледстане!

— И она настолько дорожит роскошным убранством своих покоев?

— Нет, — с нежной улыбкой ответил Робин. — Она его попросту не замечает, поскольку привыкла к нему с малых лет. А вот если лишить ее привычной обстановки, то, наверное, заметит.

— Если она, как ты сам сказал, превзошла твои ожидания, то едва ли станет жалеть о подобной утрате, — возразил Статли. — И, судя по отзывам о ней твоей сестры, я уверен в том, что не роскошь важна для нее. А ты сомневаешься?

— Да, но не в ней.

— Не в ней — значит, в себе? — уточнил Статли и недоверчиво покривил губы.

— И не в себе. Я сомневаюсь в том, что поступил бы правильно, привези ее сегодня с собой в Шервуд. Все равно что снять с нее в морозный день теплый плащ, зная, что она не станет жалеть о нем. Но, не сожалея, все равно будет страдать от холода. Стойко, молча, но будет ли у меня на сердце спокойно, если я стану причиной ее невзгод? Нет, — тихо, но жестко ответил самому себе Робин. — К тому же вдали от меня она будет в большей безопасности, чем рядом со мной.

— Уверен в этом? — так же тихо спросил Статли. — А как же Гай Гисборн, который спит и видит, как бы заполучить ее в жены?

— Ее отец дал мне слово, что остережет Марианну от этого брака. Он и сам опасается за ее жизнь в замужестве с Гисборном.

— Как будто ты не знаешь сэра Гая! — с горечью усмехнулся Статли. — Если он решится, то сметет любое препятствие на своем пути, будь этим препятствием даже барон Невилл!

— Значит, пригляжу за ней сам, но издали, — сказал Робин.

— Ты все-таки не уверился в ее чувствах? — настойчиво спросил Статли.

Робин улыбнулся и едва заметно покачал головой.

— Почти уверился, Вилл. То, что нас с ней постигло, даже не любовь в житейском понимании, а полное родство душ. Вот только я не уверен в том, что Марианна всерьез осознает, с чем столкнулась.

Статли шумно вздохнул и передернул плечами.

— Прости, Робин, но я сейчас тебя совершенно не понимаю! Зачем ты громоздишь препоны на прямом и ясном пути? К чему твоя притча о холоде и плаще? Ведь это так просто! Если двое любят друг друга, они должны быть вместе, и все!

Робин выслушал пламенную речь друга с абсолютно непроницаемым лицом, после чего ровным голосом сказал:

— Вилл, я отдаю должное твоей проницательности, благодаря чему ты невольно оказался сведущим в моих делах, в которых я был откровенен единственный раз, на исповеди.

— Да лучше бы ты не ходил тогда к отцу Туку! — в сердцах воскликнул Статли. — Ты весь светился после зимнего турнира, а сходил в церковь и погас, как костер, который разворошили и засыпали землей! Что он сумел вбить тебе в голову, что ты даже говоришь его словами?!

— Толику здравого смысла, — ответил Робин. — И сейчас я прошу тебя воздержаться от советов, а лучше вообще прекратить этот разговор.

— Так ведь и не о чем говорить, — с грустью ответил Статли. — Ты уже принял решение, раз согласился провести вечер, который закончится для тебя ночью в объятиях Мод. Ты и в прошлый раз, вернувшись от отца Тука, отправился к ней. Ты всерьез полагаешь, что сможешь остудить сердце, поступая так?

— Ты ведь тоже не отказался поехать с нами, — с иронией заметил Робин, — и вряд ли будешь спать один.

— Я понимаю, на что ты намекаешь, — Статли едва заметно покраснел. — Я всего лишь мужчина, не монах и не священник.

— Ну так и я ни тот и ни другой, — ответил Робин, всем своим видом давая Статли понять, что не видит смысла в продолжении разговора.

Статли умолк, долгим взглядом посмотрел на Робина и вдруг сказал:

— Знаешь, а ты прав. Я не поеду с вами!

— Воля твоя, — пожал в ответ плечами Робин, — могу лишь добавить, что уважаю тебя за это решение.

Не сказав больше ни слова, Статли ушел, оставив Робина одного. Медленно, так, словно каждое движение стоило ему неимоверного труда, Робин достал чистый лист пергамента, перо и чернильницу. Сев за стол, он расстелил пергамент и, обдумывая каждое слово, начал письмо. Первые строки дались ему легко, но вскоре дело разладилось, перо надолго зависло над пергаментом, а потом вообще легло на стол...

Смятение чувств не оставляло Марианну всю долгую бессонную ночь. Не в силах лежать без движения, она распахнула окно и забралась с ногами в широкое кресло. Начался дождь, и ветер пригоршнями бросал в окно крупные прохладные капли.

Что ждет их дальше? Когда они встретятся вновь? Марианна не сомневалась в том, что Робин захочет ее увидеть, и эта уверенность наполняла ее сердце радостью. Он не сказал ни единого слова о любви, но разве нужны слова, если все его поступки говорили о том, что она дорога ему?

Она вспомнила, как он, прощаясь, назвал ее Светлой Девой, и в ее памяти ожили уроки матери и бабки. Если его слова были неслучайными, то они несли в себе роковое значение, и он должен об этом знать. А если так, то ни ему, ни ей некуда отступать. Впрочем, для себя Марианна уже все решила, осталось лишь узнать о решении Робина, но она почти не сомневалась в том, каким оно будет...

Робин склонил голову на сомкнутые руки, крепко сплетя пальцы в замок, и задумался. Его губы вновь почувствовали росную свежесть губ Марианны, руки вспомнили тепло гибкого стана, глаза заглянули в серебристую глубь ее глаз, в ушах зазвучал ласковый голос:

— Может быть, нам надо еще раз подумать об этом? Не тебе одному, а вместе со мной? Сейчас или позже — как ты решишь.

Робин крепко стиснул зубы и тряхнул головой, прогоняя нежное видение. Перед его мысленным взором ожила во всех подробностях картина того, о чем рассказал Вилл Скарлет: обезображенное тело добровольного помощника вольного Шервуда из самого близкого окружения Гисборна. Если до этого у Робина оставались сомнения, то они разрешились. Но вот опять жуткое созерцание истерзанного и выставленного напоказ тела застили глаза Марианны. Он как наяву ощутил ласкающее прикосновение ее губ, осыпавших его губы едва весомыми поцелуями.

— Это тебе! Чтобы теперь ты стал моим должником. И вернешь только тогда, когда сам поймешь наконец, на чем настаиваешь: имеет значение, не кто мы, а только какие мы есть!

— Милая моя, — как зачарованный прошептал Робин. — Лучше я не стану возвращать тебе этот долг. Поверь, так будет лучше!

Очнувшись, он глубоко вздохнул, обмакнул перо в чернила и быстро закончил письмо — так быстро, словно не давал себе ни единой возможности передумать и отступить от только что принятого решения.

Ему оставалось сделать последнее: позаботиться о том, чтобы Марианна получила письмо и то, что к письму прилагалось, что он давно собирался отдать ей. Робин вернулся к коновязи, где его ждал Воин, и через недолгое время приехал к одинокому дому в лесной глуши. Не заходя в дом, он вошел в постройку, которая была одновременно и амбаром, и сеновалом, и скотным двором, и вывел из нее серого жеребца — того самого, которого прошлым летом отдала ему Марианна. Привязав поводья серого коня к седлу, он снова вскочил на Воина и направил его широким галопом к Фледстану.

Когда он добрался до окраины леса, расступавшегося вокруг Фледстана, ночная темнота начала светлеть рассветными сумерками. Спрыгнув с коня, Робин накрепко прикрепил к ремню оголовья серого жеребца маленький, туго стянутый шнурком мешочек из оленьей кожи, так чтобы он был скрыт конской гривой. Отвязав поводья серого, он вывел его на равнину и хлопнул по крупу. Конь вскинул голову, раздул ноздри, втягивая воздух и, узнав запахи дома, зарысил в сторону замка.

— Не проклинай меня, моя Светлая Дева! О большем я не вправе просить тебя, — одними губами сказал Робин, провожая взглядом серого жеребца, и, когда тот был уже возле рва, окружавшего стены Фледстана, отвернулся и бесшумной тенью растворился в зеленых зарослях, словно его и не было...

Рассвело. Пора приниматься за обыденные хозяйственные дела: распределить слугам работу, выдать поварам запасы из кладовой и обсудить блюда на все трапезы наступившего дня. Умывшись, Марианна надела платье из синего сукна поверх льняной туники, заплела волосы, уложив их короной вокруг головы. Бросив взгляд в большое настенное зеркало — еще одно свидетельство окружавшей ее роскоши, она вышла из спальни и спустилась во двор замка.

Там царило оживление: в сумерках мелькали факелы, раздавались голоса. Посреди двора в окружении слуг и ратников, которые несли дежурство, переступал с ноги на ногу серый рослый конь. Марианна подошла ближе, и все почтительно расступились перед ней.

— Это же ваш Туман, леди Марианна! — услышала она за спиной возглас одного из конюхов.

Она и сама успела признать в сером жеребце прежнего любимца, которого в августе отдала Робину взамен Воина. Теперь лорд Шервуда возвращал его Марианне.

— Откуда он взялся?

— Конь бегал вдоль рва, когда мы его заметили, — ответил ратник. — Мы опустили мост и впустили его в замок.

Марианна взяла коня за поводья и повела в конюшню. Замкнутое выражение ее лица не вызвало ни у кого из челяди желания докучать своей госпоже вопросами. Поставив коня в денник, Марианна набросила ему на спину сухую попону и заметила под гривой кожаный мешочек — маленький, но довольно тяжелый. Не посмотрев, что в нем находится, Марианна уже не сомневалась: что бы там ни было, но среди прочего она обязательно найдет письмо Робина, в котором указано время и место новой встречи. Спрятав мешочек в рукаве, Марианна приказала конюху растереть коня и вернулась в замок. Сдерживая желание немедленно прочитать письмо Робина, она закончила утренние хлопоты и только перед завтраком вернулась к себе.

Марианна зажгла свечи — в комнате было сумрачно из-за дождливого утра — и торопливо развязала шнурок, тряхнув мешочек. Из него выпал тонкий пергаментный свиток и что-то еще, глухо звякнувшее о столешницу. Не обратив внимания на то, что упало на стол, Марианна, дрожа от нетерпения, развернула пергамент.

Письмо начиналось строками, написанными ровным, уже знакомым ей почерком:

«Леди Марианна, возвращаю Вам коня, которого Вы когда-то отдали мне взамен Воина. Надеюсь, что своей резвостью и добрым нравом он умерит грусть, которую Вы, наверное, испытываете от расставания с Вашим любимцем. Можете смело ездить на нем, не опасаясь, что кто-то признает в нем коня, ходившего под моим седлом. Все это время он провел в надежном укрытии, и даже в Шервуде никто не видел его. Я пишу об этом не потому, что сомневаюсь в Вашем бесстрашии — оно для меня очевидно! — но желаю, чтобы Вы знали: я никогда не посмел бы подвергнуть Вашу жизнь даже малейшей опасности».

Потом почерк изменился, как если бы первые строки, содержащие безукоризненную вежливость, и остальные были написаны с перерывом. Летящим, стремительным почерком Робин торопился поведать Марианне, к чему же он все-таки пришел в своих размышлениях:

«Поэтому, уповая на Ваше милосердие, я прошу прощения за несдержанность, которую проявил по отношению к Вам. Лишь одно может служить мне оправданием, и я надеюсь, что Вы его примете. Я смею оправдывать себя единственно тем, что вчера я прощался с Вами. Дни, которые я провел во Фледстане, останутся для меня навсегда самими дорогими и светлыми.

Прекрасная, несравненная леди, к моей глубокой печали ничего изменить невозможно! Я не вправе тревожить Ваш покой и потому не буду впредь искать встреч с Вами.

Всем сердцем я желаю Вам счастья — никто не заслуживает его так, как Вы. И когда Вы пойдете под венец с достойным Вас человеком — я не сомневаюсь в том, что Вы сумеете сделать правильный выбор! — знайте, что мое благословение в этот миг будет с Вами.

Прощайте, леди Марианна, и да хранит Вас Бог!»

Лист пергамента мелко задрожал вместе с пальцами Марианны. Она перечитала письмо еще раз, не в силах поверить глазам, но ничего не изменилось, все слова остались прежними. Она медленно перевела взгляд на стол и увидела два браслета — те самые, которые она осенью отдала в дар реке с просьбой позволить ей встретиться с Робином. Как они оказались у него? Марианна не знала, но то, что именно он вернул ее дар, причинило ей не менее сильную боль, чем письмо. Она просила о встрече с ним, встреча состоялась, и на этом все.

Выронив письмо, Марианна медленно подошла к окну и открыла его. Ее лицо стало мокрым от дождевой воды и слез. Страдая от невыносимой боли в сердце, Марианна тихо простонала и прижалась горячим лбом к холодным цветным стеклам оконной рамы.

— Любви напрасно сердце ждет, и грудь мою тоска щемит, — дрогнули ее губы. — Что более всего влечет, то менее всего сулит.

Вспомнив смятение, которое не давало ей ночью покоя, надежды, смутные планы о том, как примирить отца с ее выбором, Марианна слабо улыбнулась, и в ее улыбке была невыразимо горькая насмешка над собой. Яркий, сияющий светом, манящий мир с неумолимой безжалостностью закрыл врата перед ней, не позволив войти. Робин принял решение за себя и за нее, и уже нет смысла расспрашивать о нем отца, нет возможности объяснить самому Робину, что любовь выше атрибутов мирской суеты. Не только для него, но и для нее.

Отвернувшись от окна, Марианна прижалась затылком к стене, мало заботясь о том, что ее могут застать в слезах. А слезы все текли и текли неудержимым потоком, склеивая ресницы и обжигая скулы.

— Что более всего влечет, то менее всего сулит...