Глава восьмая

Минул март, наступил первый апрельский день.

Распахнув окно, Клэренс легла грудью на оконный выступ, рискуя упасть. Но так хорошо ей было смотреть на зеленые разливы трав и листвы, на безоблачную синеву неба, что радость, которую она испытывала от вида за окном, стоила отступлений от внешней благопристойности. И она, нагонявшая трепет на всех служанок Фледстана своей чинностью, сейчас, чтобы не перевеситься, балансировала ножкой, открывшейся из-под подола платья. Она была совсем юной, ей хотелось радости, а Фледстан с того дня, когда его покинул ее любимый брат, словно постепенно, но неотвратимо погружался в пучину сумрака.

Вот и сейчас послышавшиеся за дверью голоса невольно отвлекли Клэренс от безмятежного любования весенним солнечным утром. Она узнала голос Невилла — очень недовольный, чрезмерно повышенный, и голос Марианны — тихий, твердый, ровный. Слов было не разобрать, но разговор барона с дочерью явно выходил за рамки обсуждения обычных дел. Сэр Гилберт пытался в чем-то убедить Марианну, а та, судя по всему, настаивала на своем. Внезапно голоса смолкли, Клэренс услышала легкие затихающие шаги Марианны, а Невилл распахнул дверь так, что та едва не слетела с петель.

— Леди Клэренс, поговорите с Марианной! — сказал он прямо с порога. — Постарайтесь образумить ее — я не сумел найти нужных слов!

— О чем вы просите поговорить с ней, милорд? — спросила Клэренс, удивляясь как просьбе Невилла, так и его виду — рассерженному и огорченному одновременно.

— Так она не делилась с вами своими намерениями? — догадался Невилл.

— Ничем таким, что могло бы привести вас в столь сильное волнение, — ответила Клэренс. — Она вообще в последнее время стала молчаливой. Мне даже не уговорить ее выехать на прогулку, а ведь как она раньше любила мчаться галопом по лугам в такие погожие дни, как сегодня!

Невилл тяжело опустился в кресло и, насупившись, долго молчал, недовольно постукивая пальцами по столу.

— Она намеревается принять обет послушания в обители, где вы обе воспитывались, а по истечении положенного срока обета — постричься в монахини.

Клэренс покачала головой, глядя на барона недоверчивым взглядом.

— Марианна хочет принять постриг? Не может быть, чтобы это было всерьез. Она действительно несколько дней назад обмолвилась о таком желании, но я не поверила ей, решила, что это минутное настроение. Я ведь знаю, как она относится к монашескому образу жизни. Поверьте, сэр Гилберт, вы напрасно волнуетесь. У нее нет призвания монахини, и она сама это знает.

— Я не волнуюсь, леди Клэренс, а опасаюсь, и очень сильно. Если Марианна поставит перед собой какую-либо цель, она сделает все, чтобы достичь ее. А свое желание затвориться в монастыре она высказала прямо и недвусмысленно.

— Но ведь Марианна не может так поступить без вашего разрешения!

— Вот она и пытается вынудить меня дать ей благословение уже вторую неделю — изо дня в день! Моя дочь в монастыре! — сэр Гилберт, вскочив, принялся в негодовании мерить шагами комнату из угла в угол. — Сейчас она объявила мне о том, что собирается написать письмо епископу Гесберту, чтобы он поддержал ее и помог уговорить меня отпустить ее в монастырь! Как только епископ пронюхает о ее блажи, то сразу объявится здесь, и будет невозможно выдворить его из Фледстана!

— Но как она объясняет причину такого решения? — спросила Клэренс.

— Она очень расстроена письмом, которое мы получили полмесяца назад, о тяжелой болезни Реджинальда, — с глубокой печалью ответил Невилл, который не меньше Марианны был расстроен нерадостными вестями о сыне.

— Письму больше года, — возразила Клэренс. — За время, которое понадобилось, чтобы оно достигло Фледстана, сэр Реджинальд давно мог поправиться...

— Или умереть, — закончил сэр Гилберт невеселую мысль, отразившуюся в глазах Клэренс. — Тогда Марианна тем более не вправе оставлять наш род без наследников, заперев себя в монастыре. Она обязана думать не о собственных печалях, а о наших владениях, как это делаю я.

— Неделю назад приезжал отец Тук, — робко обмолвилась Клэренс, вопросительно глядя на сэра Гилберта.

— Это я позвал его, чтобы он образумил Марианну. Они пробыли наедине половину дня, и, выйдя от нее, отец Тук только развел руками. Он сам был обескуражен сверх меры!

Остановившись напротив Клэренс, Невилл положил ей ладони на плечи и, посмотрев в ясные голубые глаза девушки, попросил ее с жаром:

— Леди Клэренс, отговорите ее! Вы рассудительная и благоразумная девушка! Внушите ей свое благоразумие. Она все равно не годится для монастырской жизни! В ней нет ни капли того, что необходимо доброй монахине! Я прошу вас!

— Конечно, сэр Гилберт, я поговорю с ней и приложу все силы, чтобы разубедить Марианну в ее намерениях! — горячо ответила Клэренс, заразившись волнением Невилла.

Не имея привычки откладывать выполнение данных обещаний, Клэренс поспешила на поиски Марианны и нашла ее в библиотеке. Марианна сидела за столом и занималась отчетами по доходам и расходам за прошедший год. Только сейчас, после разговора с Невиллом, Клэренс обратила внимание на то, как изменилась Марианна за последние недели. Всегда любившая яркие наряды из шелка, тонкого льна и бархата, теперь она неизменно одевалась в глухие суконные платья приглушенного, если не тусклого цвета. Роскошные светлые волосы, которые она либо укладывала в косы вокруг головы, либо отпускала привольно струиться по спине и плечам, были убраны под головное покрывало так, что не выскальзывало ни одного завитка. Она как будто забыла и об украшениях, которые во множестве хранили ларцы и шкатулки. Вот и сейчас ее наряд был украшен единственной ниткой жемчуга. Не хватало лишь наперсного креста, чтобы Марианну и впрямь можно было принять за послушницу. И лицо Марианны осунулось и побледнело, сохраняя неизменно строгое выражение. А глаза, в которых прежде играли безудержные искры серебряного цвета, стали спокойными, ничего не выражающими, словно скрывали в длинных ресницах едва тлеющие угли отгоревшего костра.

Услышав шаги Клэренс, Марианна оторвалась от своего занятия и вопросительно посмотрела на подругу. Клэренс обняла Марианну за плечи и прижалась теплой щекой к ее щеке.

— Почему ты сидишь в полумраке в такой солнечный день? — весело спросила Клэренс, решив не замечать угнетенного настроения Марианны. — Оставь дела, давай оседлаем лошадей и поедем кататься! Сэр Гилберт ведь даже дал тебе позволение на прогулки без охраны, с тех пор как стало известно, что Лончем в Лондоне, где сватается к девушке из королевской родни. А тебя и свобода не прельщает!

— Тебя отец просил поговорить со мной? — после недолгого раздумья спросила Марианна, в упор глядя на Клэренс.

Та не стала отпираться и, вздохнув, согласно кивнула. Сев возле Марианны, она взяла ее руку в свои ладони, и ласково спросила:

— Мэриан, почему ты так вдруг решила уйти в монастырь?

— Не вдруг, — ответила Марианна. — Пришло время принимать решение. И поскольку сама мысль о замужестве мне претит, то иного выхода, кроме монастыря, у меня нет. Там я, по крайней мере, смогу приносить пользу в качестве травницы и врача и надеяться на то, что найду покой в молитвах.

— Но ты не можешь так распорядиться собой! Вспомни обо всех людях, которые сейчас зависят от твоего отца! Ты будешь им доброй госпожой, епископ Гесберт — едва ли! Если сэр Реджинальд вернется, на что я надеюсь всей душой, тогда бремя этого долга с тебя снимется, но пока...

— Я верю в то, что брат вернется. Хотя последнее письмо не обрадовало вестями о нем, но его писали год назад. Если бы он погиб, я бы почувствовала это!

— Но пока нет полной уверенности ни в том ни в другом...

— Именно поэтому я прошу отца позволить мне принять всего лишь обет послушания. Если брат вернется, то я со спокойной душой приму постриг после того, как Реджинальд женится и у него родится наследник. Если же нет... Тогда я вернусь во Фледстан и исполню свой долг.

— Тогда зачем тебе торопиться с отъездом в монастырь? Ты можешь ждать известий и во Фледстане! — воскликнула Клэренс, изнемогая от тяжести разговора с Марианной: подруга в своих доводах была холодна и неумолима.

— Затем, чтобы сохранить свободу, — ответила Марианна. — Отец, желая обеспечить наши владения наследниками, в любой момент может связать меня словом с тем, кого сочтет подходящим. Он уже говорил мне об этом.

Она снова углубилась в отчеты, а Клэренс тихонько вздыхала, пытаясь придумать новые доводы, чтобы поколебать решимость Марианны затвориться в обители.

— Помнишь, когда мы детьми жили в монастыре, ты говорила, что не понимаешь монахинь? Удивлялась тому, как можно всегда ходить со склоненной головой и видеть только четыре стены?

— Я изменила мнение, — кратко ответила Марианна, не отрывая глаз от пергаментных свитков, густо исписанных числами, датами и названиями селений.

— Но ты никогда не говорила прежде, что замужество тебе противно. Чем, Мэриан? Что плохого в том, чтобы выйти замуж и рожать детей?

— Может быть, ничего. Но я не породистая корова, от которой надо получить как можно больше телят! — раздраженно сказала Марианна и передернула плечами от отвращения.

Как часто в течение марта она думала о том, что лучше бы отец не оставлял за ней выбор супруга, а выдал бы ее замуж по собственному разумению, когда ей было пятнадцать или шестнадцать лет! Она сделала выбор, и он привел ее в тупик. Мало того что отец воспротивился бы этому выбору, так и сама она оказалась отвергнутой. Воспоминание о словах, которыми Робин корил себя в несдержанности, искал себе оправдание и просил у нее прощения, неизменно вызывало у Марианны чувство острого стыда. Это она была несдержанной, но он с исключительным тактом принял ее вину на себя.

После того письма ее первым порывом было желание немедленно выйти замуж. Он выразил уверенность в том, что она изберет достойного мужа, даже благословил ее на венчание с другим? Прекрасно! Так она и поступит. А он пусть убедится в том, что не значит для нее ровно ничего. Но едва она стала перебирать в памяти всех, кто делал ей предложение руки и сердца, как порыв угас, обернувшись горьким чувством полной безысходности. Роковая встреча с лордом Шервуда в конце прошлогоднего лета и так не позволила Марианне принять ни одно из тех предложений. Теперь же, после того как она провела рядом с ним почти половину месяца, больше узнала его, могла видеть каждую минуту, разговаривать с ним, даже просто молчать, мысль о замужестве казалась совершенно невыносимой, если ее супругом станет не он. А он им не станет, и тешить себя иллюзиями бессмысленно.

Марианна представила себе череду долгих лет в браке с другим, каким бы он ни был и какое бы имя ни носил — нет разницы. Клэренс могла сотню раз напоминать ей о долге перед всеми, кто жил на землях, принадлежащих отцу Марианны, но об одном она забывала: отец полностью доверял Марианне в управлении владениями, а что ей доверит супруг? Кухарок, прачек, швей? Взамен же потребует почтительности, держать рот на замке, а глаза потупленными и рожать из года в год? Два десятка лет унылой жизни, которая закончится такой же унылой кончиной? Ей хотелось даже не плакать, а выть, уподобившись волчице на привязи.

Он ведь сам говорил ей о том, что никто из мужчин не потерпит от нее то, что составляет саму ее жизнь, без чего она не сможет не то что жить, а просто дышать. И после своих же слов прислал такое письмо! Она вспоминала его объятия, едва ощутимое прикосновение губ, тепло дыхания, и мысль о том, что по ночам она будет вынуждена покорно сносить чужие — не его — руки, беспрекословно уступать и терпеть близость с другим мужчиной, повергала ее в беспросветную тоску.

До встречи с Робином мысли о браке, в который ей рано или поздно придется вступить, совершенно не волновали Марианну, так же как мысли о том, кто станет ее супругом. Конечно, у нее, как у всякой девушки, были романтические мечты о любви, но она здраво смотрела на вещи, с той самой житейской рассудительностью, к которой теперь безуспешно призывал ее отец Тук. Красивая мечта очень редко находила воплощение в жизни, Марианна же стремилась жить, а не пребывать в сонном томлении, какими бы волшебными ни казались сны.

Предоставленная отцом свобода в выборе супруга льстила ее самолюбию, и Марианна никоим образом не отказывалась от великодушия сэра Гилберта. Но она понимала, что в любой момент отец может сам назвать ей имя того, за кого сочтет правильным выдать ее замуж. Понимала и лишь пожимала плечами, размышляя на эту тему. Ее сердце оставалось безмятежным, и потому возможный выбор отца не смущал Марианну. Так было до того самого дня, когда в ее жизни появился лорд Шервуда. За несколько кратких часов он сделал то, что другим искателям благосклонности Марианны не удавалось в течение долгих месяцев: заслонил собой прочих, словно на всем свете, кроме него одного, не было других мужчин.

Вспоминая светские романы, которые она читала украдкой в монастыре и, ни от кого не таясь, во Фледстане, Марианна горестно усмехалась. Несчастья, происходившие с влюбленными в этих романах, вызывали искренние переживания, но всегда казались надуманными. Наверное, никому не был бы интересен сюжет, где герои, полюбив друг друга, без приключений обвенчались, без разлук жили в счастье, богатстве и радости и умерли в один день. Но как может разбиться сердце, если оно живое, а не из стекла, не из глины? Теперь она знала как, когда по ночам, не выдержав боли в груди, перечитывала письмо Робина, плакала и одновременно утешалась одним лишь созерцанием строк, написанных его рукой. Плакала и молилась, непрестанно молилась о нем, за него, прося уберечь его от стрел, от клинка. Ей ли не знать, как уязвимо человеческое тело, будь оно даже сильным и молодым! Ее ладонь хранила память о шраме на груди Робина. Та рана не убила его, но иногда довольно и случайной неглубокой раны, которая может свести в могилу не за дни — за считанные минуты.

Отец же тем временем принялся настаивать на скорейшем замужестве. День за днем сэр Гилберт напоминал Марианне о дочернем долге, требуя сделать выбор, пригрозив, что если она и дальше будет тянуть, он сам укажет ей, с кем идти под венец.

— Тебе минуло восемнадцать, — говорил он, — чего ты ждешь? В твоем возрасте надо быть уже не только замужем, но и дважды, а то и трижды родить, если, конечно, ты не вознамерилась постричься в монахини.

Этой неосторожной и очень опрометчивой обмолвкой сэр Гилберт сам подсказал Марианне, как ей надлежит поступить.

Теперь, когда надежды обрести счастье, разбились, Марианне хотелось только одного — уединения. Она прекрасно понимала, что отец не позволит ей жить за стенами Фледстана в каком-нибудь скромном доме, где она могла бы заниматься сбором и выращиванием трав, врачеванием любого, кто искал бы ее помощи. Именно такого удела она сейчас желала для себя всей душой, понимая разумом, что подобный образ жизни ей не позволят. Значит, уединение можно было найти, только ступив на монашескую стезю, и, придя к такому решению, Марианна твердо вознамерилась воплотить его в жизнь.

Голос Клэренс заставил ее очнуться.

— А если твой супруг придется тебе по душе и ты полюбишь его всем сердцем? — спросила Клэренс, внимательно глядя на Марианну.

Подруга никак не могла уняться! Марианна вздохнула, отложила перо и, взяв Клэренс за руку, ответила ей таким же внимательным взглядом.

— Раз уж у нас доверительный разговор, скажи мне, Клэр, только искренно! Ты любишь кого-нибудь?

Клэренс зарделась, смущенно потупила глаза и кивнула головой так, словно отвечала утвердительно, но не совсем, как если бы сама сомневалась в своем сердце.

— Еще нет, Мэриан. Наверное, я только влюблена. Но мне очень нравится один человек! Когда он рядом и я могу видеть его и говорить с ним, все вокруг для меня преображается. Даже сумрачный день кажется исполненным солнечного света!

Марианна впервые за долгие дни улыбнулась, увидев, каким нежным волнением дышит весь облик Клэренс, обычно воплощавший благонравное дружелюбие. Сейчас же она была так взволнована и бесконечно хороша в своем волнении!

— А ты ему нравишься? — спросила Марианна так осторожно, словно боялась спугнуть дыханием мотылька.

Клэренс вскинула повлажневшие, сияющие радостью и надеждой глаза и, глядя куда-то вдаль мимо Марианны, прошептала:

— Иногда мне кажется, что нравлюсь. Иногда я начинаю сомневаться — он очень сдержан со мной, и тогда мне становится грустно. Вдруг его внимание — дань обычной вежливости, а я просто уношусь в мечты, придумывая то, чего нет и в помине? Но всегда, когда он смотрит на меня так, чтобы я не заметила его взгляда, — а я все равно замечаю! — все сомнения разом оставляют меня! И я понимаю: да, я нравлюсь ему!

Марианна глубоко вздохнула, закрыла глаза и, запрокинув голову, улыбнулась мечтательно и нежно. Заметив эту улыбку, Клэренс порадовалась собственной откровенности: сейчас перед ней была прежняя Марианна. Но перемена длилась недолго. Марианна вновь стала печальной, улыбка покинула ее губы, глаза помрачнели.

— Я рада за тебя, Клэр, — вздохнула Марианна, погладив Клэренс по руке, и теперь уже сама погрузилась в какие-то видения. — И я прежде мечтала любить и быть любимой, но со мной такого счастья не случилось. Видно, не судьба. Не о чем и грустить.

После этого признания девушки долго молчали. Марианна вернулась к делам, а Клэренс сидела, стиснув руки, лежавшие на коленях, и поглядывала на подругу так, словно хотела что-то сказать, но никак не решалась. И наконец решилась.

— Не могу поверить в то, что ты так слепа! — воскликнула она с тихим упреком. — Жалуешься на то, что любовь обошла тебя стороной, в то время как самое благородное сердце, какое я только знаю, любит тебя давно, преданно и безмолвно, благословляя каждый твой вздох! — и когда Марианна посмотрела на нее недоверчивым удивленным взглядом, решительно сказала: — Я говорю о моем брате. Робин любит тебя, Марианна.

— Нет... — Марианна медленно покачала головой. — Как ты можешь знать о чувствах своего брата?

— Могу и знаю. Правда, я смогла все понять только после тех дней, которые он провел во Фледстане. Я и прежде знала, что ему многое известно о тебе, но только в те дни поняла, почему ему надо было знать о тебе как можно больше!

— И он сам сказал тебе об этом? — усмехнулась Марианна.

— Нет, конечно! — усмехнулась в ответ Клэренс. — Робин не слишком расположен открывать свою душу. И он никогда, кроме единственного раза, не расспрашивал о тебе. Но каждый раз, когда я рассказываю о тебе, он едва уловимо меняется. Внешне спокойный, он весь обращается в слух. Помнишь, как вы с ним встретились первый раз в прошлом году? Так вот с того самого дня он не мог забыть тебя! Меня всегда удивляло то, что он знает, где ты бываешь, с кем и о чем говоришь, даже то, во что и когда ты была одета. А теперь я понимаю, почему он хотел знать о тебе как можно больше: он любит тебя.

— Замолчи, Клэр! — не выдержав, воскликнула Марианна. — Это все твои выдумки! Вот, возьми письмо Робина, прочти и перестань измышлять то, чего на самом деле нет!

Достав из шкатулки письмо лорда Шервуда, Марианна отдала его Клэренс. Та развернула тонкий свиток пергамента, пробежала глазами по строчкам и понимающе улыбнулась.

— А чего ты ожидала от него? — спросила она, возвращая письмо Марианне. — Что он попросит твоей руки у сэра Гилберта? Робин горд, он не терпит непреодолимых препятствий. А брак с тобой для него невозможен. Романтичные вздохи безответно влюбленного — это не для него. Сожаление о несбыточном отнюдь не относится к числу его свойств. Вот Робин и пытался справиться с собой, отрезав таким письмом все пути к тебе. Перечитай, Марианна! Неужели ты не увидела, что в нем каждое слово исполнено такого горячего чувства к тебе, что я даже боюсь обжечь пальцы об этот пергамент!

Раздался легкий треск — лопнуло ожерелье, которое Марианна, сама того не замечая, крутила пальцами, и жемчужные брызги разлетелись с ее груди по всему столу.

— Клэр, пожалуйста, оставь меня, — попросила она внезапно онемевшими губами. — Я хочу немного побыть одна.

Клэренс, сама испуганная тем, что открыла Марианне, кивнула и тихо ушла. Марианна подошла к окну и настежь распахнула обе створки. Свежий весенний ветер ударил ей в лицо, остудил горевшие огнем скулы, совлек с головы покрывало. Закрыв глаза, Марианна глубоко вдохнула в себя воздух, напоенный свежими запахами молодых трав и первых цветов.

Потом она подошла к зеркалу и посмотрела на себя с таким удивлением, словно увидела незнакомку: в глухом платье с рукавами до запястий и воротом до самого подбородка, с беспощадно гладко затянутыми в косу волосами. Ей не понравилось то, что она увидела в зеркале, и Марианна позвала служанку и приказала приготовить ванну.

К обеду она вышла в трапезную в пунцовом платье из легкого шелка, надетого поверх туники, белоснежное полотно которой проглядывало сквозь разрезы в рукавах и подоле. Россыпь светлых волос, привольно завивавшихся в кольца, струилась по ее спине тяжелой волной, украшенная заколками с яркими рубинами. Все, кто был в трапезной, разразились рукоплесканиями и восторженными возгласами. Сам Невилл смотрел на нее так, словно не мог поверить своим глазам, и только когда Марианна подставила отцу лоб для поцелуя, осознал, что эта невозможно красивая девушка с оживленно сияющими глазами, пленительной, всех заражающей радостью улыбкой действительно его дочь.

— Ты вернулась, дитя мое! — вздохнул он с огромным облегчением и, усадив Марианну за стол, шепнул на ухо Клэренс: — Благослови вас Бог, леди Клэренс! Вы сотворили настоящее чудо!

Клэренс смущенно опустила глаза. Она была твердо убеждена: если бы сэр Гилберт знал, в чем заключалось это чудо, то не испытывал бы к ней такой горячей благодарности.

После обеда Марианна попросила у отца разрешения съездить верхом в лес за травами, и оно ей было дано. Радостный Невилл даже не настаивал на охране, помня о заверении лорда Шервуда в том, что в границах его владений Марианна будет всецело под защитой вольных стрелков. То, что свои границы вольные стрелки охраняют надежно, было известно всему графству.

Приказав оседлать коня, Марианна переоделась в простое льняное платье до колен и такой же длины легкий плащ из белого сукна. Сняв украшения, она заплела волосы в косу и спустилась во двор, где ее уже ждал оседланный конь. Конечно, Туман сильно уступал Воину, но его галоп был широким и стремительным, и Марианна всей душой отдалась быстрой скачке, устав от многодневного затворничества в замке, на которое сама себя и обрекла. Оказавшись на лесной дороге, она хотела свернуть в сторону полян, где в изобилии росли лекарственные травы, но передумала и решила навестить отца Тука.

Марианна прекрасно отдавала себе отчет в том, ради чего едет к отцу Туку, — просить священника помочь ей увидеться с лордом Шервуда. Конечно, она могла попросить о том же и Клэренс, но у отца Тука явно было больше возможностей быстро послать Робину весточку. Вот только захочет ли отец Тук ей помочь? В этом Марианна была далеко не уверена, но надеялась, что найдет нужные слова.

Добравшись до церкви, она оставила лошадь у коновязи и поспешила к дверям. С каждым ее шагом волнение росло, а уверенность таяла. Даже если ей удастся уговорить отца Тука и лорд Шервуда придет на его зов, что она скажет Робину? Клэренс так горячо заверяла ее в чувствах брата, что заразила Марианну своей убежденностью. Но сейчас в памяти Марианны снова всплыли строки его письма, вежливые слова, слагавшиеся в твердый отказ, и она потянула на себя тяжелую дверь, уже не имея никакой уверенности ни в правильности своих намерений, ни в том, что она вообще упомянет имя Робина в разговоре с отцом Туком.

Она вошла в церковь. На передней скамье плечом к плечу сидели отец Тук с вольным стрелком, судя по зеленой куртке, в которую тот был одет, и вполголоса о чем-то разговаривали. Не прерывая разговора, они одновременно обернулись на звук открывшейся двери, и у Марианны на миг замерло сердце под взглядом темно-синих глаз лорда Шервуда.

— Знак, данный свыше, святой отец, сокрушает все твои доводы, — сказал Робин, словно поставил точку в разговоре, который они вели с отцом Туком до появления Марианны, и поднялся навстречу девушке. — Леди Марианна, я рад видеть вас.

— Я тоже рада нашей встрече, милорд, — сдержанно ответила Марианна, спрятав за опущенными ресницами сияющие глаза, и протянула Робину руку, к которой он прикоснулся почтительным поцелуем.

— Я не верю ни в какие знаки, и ты ни в чем меня не убедил! — горячо возразил священник и недовольно посмотрел на Марианну, словно был рассержен ее внезапным приездом. — А меня ты не рада видеть, дочь моя?

— Я приехала не вовремя и чем-то помешала вам? — спросила Марианна.

— Совсем не вовремя и очень помешала, — буркнул в ответ священник. — Робин, если ты считаешь, что мы о чем-то не договорили, то договорим позже, а сейчас уходи, и немедленно!

Робин рассмеялся в ответ на явное раздражение отца Тука.

— Напротив, мы все выяснили, и спорить дальше бесполезно.

— Это мы еще посмотрим! — многообещающе сказал отец Тук, глядя на лорда Шервуда из-под насупленных бровей.

Но на Робина суровое лицо и угрожающий тон священника не произвели ровно никакого впечатления, и он снова с улыбкой посмотрел на Марианну.

— Зачем вы здесь, леди?

— Затем, что я ее духовный отец, и она приехала исповедаться мне и получить отпущение грехов, — ответил отец Тук вместо Марианны, — а ты своим присутствием мешаешь нам приступить к таинству исповеди!

— О чем вы спорили? — спросила Марианна, переводя взгляд с Робина на отца Тука.

— Неважно! — отрезал священник. — Твое любопытство неуместно, дочь моя.

— Святой отец прав, — усмехнулся Робин. — Все это действительно неважно, и ваше появление, моя леди, к счастью, прекратило разговор, который грозил затянуться до глубокой ночи.

— И теперь ты можешь наконец вспомнить о собственных делах и поспешить заняться ими, — в тон ему сказал отец Тук и выразительно повел глазами в сторону дверей.

— Я бы и рад оставить вас ради такого благого дела, как исповедь, но у меня нет желания встречаться с ратниками леди Марианны, — насмешливо ответил Робин.

— Можешь идти смело! — сказал отец Тук, окинув Марианну быстрым взглядом. — Судя по вольному наряду и беспечному виду, леди Марианна вновь пренебрегла охраной.

Бросив взгляд на Марианну, Робин пришел к таким же выводам, что и священник, взял со скамьи колчан с луком и стрелами и набросил его ремень себе на плечо.

— Тогда прощайте, святой отец, до нашей новой встречи! Леди Марианна!

Она снова подала ему руку для поцелуя. Когда его губы прикоснулись к тыльной стороне ее ладони, пальцы Марианны едва ощутимо дрогнули в руке Робина, и его сильные пальцы слегка сжали их в ответ.

Провожаемый взглядами отца Тука и Марианны, Робин быстрым шагом пошел к дверям и, не оглянувшись, вышел из церкви. Отец Тук недовольно хмыкнул и перевел взгляд на Марианну. Заметив, что она все еще смотрит на дверь, за которой скрылся лорд Шервуда, улыбаясь при этом нежной и радостной улыбкой, священник нахмурился еще больше. Опустившись на скамью, он потянул Марианну за руку, вынуждая ее сесть рядом.

— Что ты хотела поведать мне, дочь моя? — спросил он, заставляя Марианну вернуться из своих мыслей и приступить к исповеди.

Она повернула голову на его голос и посмотрела на отца Тука так, словно не узнала священника. Потом ее глаза прояснились, и Марианна от души рассмеялась — радостно и беззаботно.

— Простите меня, святой отец! Я совсем забыла про исповедь! — воскликнула она без малейшей нотки вины.

Ее сияющие серебристые глаза вновь украдкой бросили взгляд на двери церкви, и отец Тук, покачав головой, откинулся на спинку скамьи и задумчиво посмотрел вверх, где смыкались стрельчатые своды.

— Тогда послушай меня, — услышала Марианна суровый голос и, посмотрев на всегда добродушное лицо священника, увидела на нем такое же суровое, почти обвиняющее выражение. — Представь себе пропасть — широкую и бездонную. Над пропастью перекинут мост — без ограждений, узкий, совершенно ненадежный. И представь двух человек, которые с разных краев этой пропасти ступили на мост и пошли навстречу друг другу. Где, по-твоему, они встретятся?

— На середине, если ступили на мост одновременно и идут одинаково быстрым шагом, — ответила Марианна, прекрасно угадав смысл загадки отца Тука, и посмотрела ему прямо в глаза. — Они встретятся на середине моста.

— Или на дне пропасти, разбившись насмерть. Неверное движение одного, но упадут оба, — возразил отец Тук, пристально глядя на Марианну. — Ты понимаешь, о чем я?

— Понимаю, — ответила Марианна, — но согласитесь, что не должно одному из них оставаться в безопасности, наблюдая за тем, получится ли у другого одолеть опасную преграду, а не идти навстречу.

Услышав такой ответ, отец Тук даже задохнулся от возмущения.

— К дьяволу затейливые притчи — мы в них только запутаем друг друга! Я же хочу, чтобы ты знала правду. А правда такова: тот день, когда твое имя упомянут вместе с именем лорда Шервуда, станет днем твоей гибели. Запомни это и будь благоразумна!

— Не хочу, — вдруг ответила Марианна и, повернувшись к священнику, опалила его жарким взглядом огромных глаз. — Я люблю его. Люблю больше жизни, больше самой благостной молитвы!

— И куда вас обоих приведет эта любовь?! — крикнул отец Тук с красным от гнева лицом. — К смерти?!

— Будь что будет, — тихо ответила Марианна, покорно склоняя голову перед будущим. — Моя жизнь без него все равно превратилась в медленное умирание — день за днем. Никто не может избежать смерти, так лучше умереть, будучи любимой им и любя его.

— Слова! — безжалостно отрезал отец Тук. — Она любит! Кого, Марианна? Вымышленный тобой образ, воплощенный в его облике? Ты же ничего не знаешь о нем! Ничего не знаешь о его жизни! Она и так нелегка, так не делай ее еще труднее, не подавай ему напрасных надежд.

Он посмотрел на Марианну неожиданно просительным взглядом, но она молчала, выпрямившись, как струна, и высоко подняв голову. Глядя на тонкий профиль ее прекрасного лица, которое было сейчас таким спокойным, словно его выточили из теплого камня, отец Тук почувствовал бессилие и отчаяние.

— Дочь моя! — тихо сказал он, взяв руки Марианны в свои, и когда она заглянула ему в глаза, вложил весь жар убеждения в свой голос: — Ведь я люблю тебя, как если бы ты и впрямь была моей дочерью! Послушайся меня, послушайся разума. Я знаю, он никуда не ушел, он ждет тебя. Пойми, вы обязаны отказаться друг от друга! Не позволяй ему ни одного слова, когда выйдешь отсюда, лишь свяжи клятвой, что он не станет впредь искать встреч с тобой. Отошли его! И возвращайся сама во Фледстан с миром, никогда больше не думая о нем!

Марианна молча выслушала горячую речь отца Тука, спокойно и грустно улыбнулась и высвободила руки из его ладоней.

— Мне пора, святой отец, — сказала она и поднялась со скамьи.

Отец Тук, у которого иссяк запас и физических, и душевных сил, лишь молча смотрел ей вслед так, словно она умерла, и он сейчас видел, как ее тело, обернутое саваном, запирают в склепе. У него мелькнула мысль о том, что надо сейчас же, немедленно отправиться во Фледстан, известить обо всем Гилберта Невилла, и пусть отец позаботится о дочери, даже посадит ее под замок. Но нет. Даже если он ради этого преступит церковные законы, нарушит тайну исповеди, все окажется бесполезным. Никто уже не сумеет предотвратить то, что неминуемо должно произойти. Все равно что встать на пути бури, которая сметет все и не заметит того, кто пытался ее остановить.

Марианна приоткрыла дверь и обернулась к священнику — вся в ореоле яркого солнечного света, хлынувшего в полумрак церкви. Отец Тук с трудом ответил благословляющим жестом на прощальный взмах ее руки.

Марианна издали увидела Робина — он стоял возле коновязи и кормил с ладони сухарями Тумана и Воина, которого до этого оставил в лесу за церковью. Она подошла к нему, и они молча посмотрели друг на друга — без улыбки, так, словно каждый из них испытывал другого одинаково внимательным и долгим взглядом.

— Ты позволишь мне проводить тебя? — спросил Робин.

— Да, — ответила Марианна.

Он помог ей сесть в седло, сам вскочил на вороного и, удерживая его, подождал, пока Марианна разберет поводья.

— Хочешь сразу вернуться во Фледстан или сначала немного погулять по лесу?

— Хочу в лес. День такой чудесный! Поедем к реке, — сказала она, и Робин, согласно склонив голову, направил Воина по тропинке, уводящей в глубь лесной чащи.

Серый Туман старался не отставать от легконогого Воина, который скользил впереди черной тенью. Лошади рысили по узким лесным тропам то бок о бок, то след в след, по солнечным опушкам и вновь ныряя под сень могучих деревьев, пока не вынесли всадников на широкий луг, который серебряной лентой рассекала река. Робин спрыгнул с коня и подал руку Марианне. На мгновение она оказалась в его объятиях, и он, помедлив, осторожно отпустил ее. Это нечаянное промедление заставило Марианну опустить глаза.

Ладони Робина обхватили ее лицо и подняли его. Марианна увидела его глаза, приблизившиеся к ее глазам, и ощутила его дыхание на своих губах. Обняв Марианну, Робин привлек ее к себе и целовал все, что попадалось под его сухие горячие губы, — ее глаза, виски, капризный локон, свернувшийся кольцом за маленьким ухом, алевшие румянцем скулы, уголки нежных губ, целовал, произнося одним только вздохом ее имя. Марианна замерла в объятиях, тесно прильнув к его груди, и, вскинув тонкие руки, сомкнула их на шее Робина. Губы Робина и Марианны встретились, и они забыли обо всем, растворившись в долгом поцелуе, в задыхающемся биении сердец, в сплетенных в объятиях руках.

Когда поцелуй наконец оборвался, Марианна спрятала пылающее лицо на груди Робина и закрыла глаза.

— Как ты мог?! — воскликнула она шепотом и с возмущением ударила ладонями по его груди. — Как ты мог написать мне такое письмо?!

— Я пытался взывать к здравому смыслу, боялся увлечь тебя, Мэриан, увлечь и тем самым погубить, — тихо ответил Робин, невольно прижимая ее к себе так, словно она могла выскользнуть из его объятий. — Но благоразумие мне оказалось не по силам. Если бы я не встретил тебя сегодня у отца Тука, то прямо от него поехал бы к Фледстану и нашел бы способ проникнуть в замок, чтобы увидеть тебя.

— Я бы прогнала тебя, — улыбнулась Марианна, ласкаясь щекой о его плечо. — Это было бы только справедливо после того, как ты разбил мне сердце своим жестоким письмом!

— Не только тебе, но и себе, как оказалось, — улыбнулся Робин, дотрагиваясь губами до ее лба, и, когда она подняла на него ласковые сияющие глаза, сказал: — Мэриан, я люблю тебя. Люблю безумно, страстно!

Марианна почувствовала такое всепоглощающее счастье, что не нашла слов для ответа. Но Робин с нежной силой стиснул ладонями ее скулы, неотрывно глядя ей в глаза, и она поняла: он ждет ответного признания. Губы Марианны задрожали в нежной улыбке. Разве он только что не целовал ее, не держал в объятиях? Разве забыл слова, которые она ему говорила во Фледстане, о том, что не имеет значение, кто они? В отличие от нее у Робина не было оснований сомневаться в ответе Марианны, и все же он хотел услышать ответ.

— Да! — с бесконечной нежностью прошептала Марианна, ослепляя Робина сиянием серебристых глаз. — Конечно да! Я люблю тебя, одного, давно!

Робин безмолвно прижался лбом к ее лбу, и они потеряли счет времени в объятиях друг друга. Их сердца были настолько переполнены чувствами, что любое слово оказалось бы излишним. То, чему они пытались сопротивляться сами, от чего их пытался отговорить отец Тук, что подозревал и надеялся предотвратить лорд Невилл, свершилось. Одинаково глубокая и долго скрываемая приязнь объявленного вне закона лорда Шервуда и благородной наследницы рода Невиллов вырвалась на свободу, как прорвавший плотину бурный поток.

Внезапно он сжал ладонями ее стан и легко, без усилий оторвал Марианну от земли. Удерживая ее на весу, Робин запрокинул голову и, глядя ей в глаза, тихо, отчетливо сказал:

— Милая моя! Моя. Никому не отдам тебя. Не вздумай даже помыслить!

В его голосе прозвучало едва ли не предупреждение, почти угроза. Марианна беззвучно рассмеялась и, положив ладони ему на плечи, ответила:

— Только попробуй вновь от меня отступиться, и я... — она осеклась.

Вскинув бровь, он веселым взглядом поощрял ее продолжать, заранее зная, чем она хотела ему пригрозить. Она улыбнулась и с обреченной покорностью покачала головой, признаваясь:

— Нет! Проклясть я тебя не смогу. Никогда.

Налетал легкий ветерок, ворошил им волосы и прохладными ладонями остужал горячие виски. Они шли по лесу, теряясь в тропинках. Он держал ее за руку, помогая пробираться по обрывам, отводя от ее лица гибкие ветви высоких кустарников, и, подхватывая на руки, переносил через говорливые лесные ручьи. Солнечные лучи пробивались сквозь завесу длинных ресниц Марианны и безвозвратно тонули в колдовских глубинах ее огромных светло-серебристых глаз. Она смеялась, смыкая руки на шее Робина, и тогда он замирал, касался поцелуем ее смеющихся губ и еще крепче прижимал к груди легкую драгоценную ношу.

Как бы долго ни длился день, в просвете между деревьями показались зубцы башен Фледстана. Увидев их, Марианна невольно вздохнула, сильнее сжав руку Робина. Он обнял ее и заглянул в погрустневшие глаза.

— Когда мы увидимся? — требовательно спросил он, и она поняла, что они наконец-то сами разрушили все преграды — и разделявшие их, и отчасти возведенные ими же самими, и никогда больше Робин не откажется от нее.

— Мне не всегда удается покидать замок так надолго и незаметно, пока отец во Фледстане.

Робин на мгновение задумался и испытующе посмотрел на Марианну.

— Но по ночам сэр Гилберт спит. Ты говорила о том, что в твоих покоях есть тайный выход из замка. Если ты не боишься...

Нежная узкая ладонь Марианны легла на губы Робина.

— Я не боюсь! — уверила она. — Тайный ход ведет в пещеру, которую еще во времена римлян переделали под часовню.

Он даже на миг закрыл глаза, поняв, что ее доверие к нему было беспредельным, и подумал о том, что никто бы не смог ему так безоговорочно вверить себя, как Марианна. Это доверие лишь утвердило его в мысли о том, что ее чистая душа нуждается в защите попросту в силу чистоты.

— Я знаю, где это, — ответил Робин, — и буду ждать тебя там, как только во Фледстане погасят огни. Скажи лишь когда — этой ночью или следующей?

Марианна, угадав желаемый ответ в его глазах, рассмеялась. Вскинув голову, она посмотрела на солнце — до заката оставалось добрых три часа.

— Этой ночью, любимый, — прошептала она, пока он, подняв ее на руки, усаживал в седло. — Как только стемнеет! До ночи, Робин!

— До ночи, милая! — и его ладонь, дрогнув, накрыла ее пальцы. — Уезжай же!