Глава шестая

В первые дни пребывания во Фледстане Робин был слаб. Хотя рана оказалась не слишком тяжелой, сказывалась большая потеря крови, и он был вынужден оставаться в постели. Клэренс и Марианна окружили его самой трогательной заботой. На скуку ему также не приходилось жаловаться: Марианна развлекала его чтением вслух, охотно играла для него на лютне и пела, когда он просил. От звуков ее нежного мелодичного голоса, сопровождаемого серебряным звоном струн, черты его лица смягчались, на губах появлялась мечтательная улыбка. А еще они разговаривали — подолгу, на самые разные темы.

Эти беседы доставляли огромное удовольствие и Робину, и Марианне — им обоим казалось, что они понимают друг друга с полуслова. Каждого жадно интересовало, что скажет или как ответит другой, и в том, что они говорили друг другу, не возникало конфликтов, которые неминуемо повлекли бы за собой сдержанность и осторожность суждений. Не признаваясь себе в том, с помощью бесконечных бесед каждый из них стремился как можно лучше познать собеседника, и это занятие было головокружительно увлекающим для обоих. Нечаянно оказавшись вместе, они пользовались щедростью случая, который их свел и подарил возможность проверить, совпадают ли представления друг о друге с тем, кем они были на самом деле.

Марианна, которая из рассказа Клэренс поняла, что брат и сестра происходят из благородной семьи, приняла как должное образованность Робина. И все же чем больше она узнавала его, тем большей загадкой он ей представлялся.

Он был хорошо осведомлен о событиях, которые происходили не только на острове, но и на континенте, разбирался в тонкостях хитросплетений политики. В том, что он владеет французским языком как родным, она убедилась еще на ноттингемском турнире. А вот то, что он может говорить на нем и как уроженец Нормандии, и как если бы был родом из Аквитании, удивило. Заметив это, он сказал, что в нем только половина саксонской крови.

— Но все как один считают тебя саксом! — еще больше удивилась Марианна.

— Мало ли кем меня считают! — лишь рассмеялся он в ответ.

При чтении книг обнаружилось, что он знает не только латынь, но и греческий язык, что уже не укладывалось в рамки ее представления о нем как о сыне не слишком знатного лорда — саксонского или даже норманнского. При этом он вовсе не стремился обнаружить перед Марианной все, что знал и чему был обучен. Просто вдруг открывалась еще одна глубина, и приходилось только догадываться, сколько глубин еще оставалось.

Но узнать в подробностях о происхождении лорда Шервуда Марианне не удавалось: он как будто не слышал ее вопросов о его жизни до того дня, когда он встал во главе вольных стрелков. Говорить с ним можно было на любую тему, только не о его прошлом.

— Помнишь, ты рассказывал, что тебя посвятил в рыцари король Генрих? — попыталась выведать Марианна и тут же смолкла, натолкнувшись на его абсолютно невозмутимый взгляд.

— Не помню, чтобы я говорил такое, — ответил он так, словно закрыл перед ней дверь.

— Когда мы бежали из монастыря, в лесу, — настаивала Марианна, но Робин только пожал плечами.

— Наверное, я бредил. Я вообще не помню, о чем я тогда говорил, — все плыло перед глазами. Только знал, что надо что-то говорить, чтобы тебя не трясло от волнения.

Посмотрев в его глаза, которые стали совершенно непроницаемыми, Марианна поняла, что продолжать его расспрашивать на эту тему бесполезно.

Но и у нее был предмет, который она не желала обсуждать с Робином. Когда он попытался заговорить с ней о Гисборне, Марианна поняла, что ничего хорошего не услышит, и положила ладонь ему на губы, заставив замолчать.

— Гай называет себя моим другом, вы с ним враги. Не надо говорить о нем плохо, — и, поймав насмешливый взгляд Робина, сказала строгим тоном: — Точно так же и его разговоры о тебе я пресекаю, если он пытается отозваться о тебе нелестным образом.

— Ты хотя бы поостереглась вступать с ним в разговор обо мне! — только и смог сказать Робин, прежде чем ладонь Марианны сильнее зажала ему рот.

— На турнире ты сказал сэру Рейнолду, что ты предан своему государю и не скрываешь этого. Кого ты имел в виду? — спросила она в другой раз.

— Короля Ричарда, разумеется, хотя шериф и остальные должны были понять мои слова в точности наоборот, — улыбнулся Робин.

— Они так и поняли, даже мой отец! — рассмеялась Марианна. — И ты действительно предан королю Ричарду так, как говорил?

— Он законный государь Англии, и ни я и никто другой не имеют права отказать ему в преданности, — твердо, даже жестко ответил Робин и внимательно посмотрел на Марианну. — В чем заключаются твои сомнения?

— В том, достоин ли преданности король, который покинул свое королевство, едва заняв трон? Да нуждается ли он вообще в этой преданности, забыв о своей стране! — с возмущением воскликнула Марианна. — Крестовый поход, святой Иерусалим, король-рыцарь... А его страну в это время лихорадит от бесчинств и произвола! Пока еще власть оставалась в руках епископа Илийского, в королевстве был хоть какой-то порядок, а после изгнания Уильяма Лончема страна оказалась в руках таких, как его брат сэр Роджер. И теперь последнее слово остается за силой, а не законом.

— Для того чтобы торжествовала законность, ее надо поддерживать преданностью суверену, который занимает престол по праву, — спокойно возразил Робин. — Даже когда суверен не оправдывает всех надежд. Только в одном случае допустимо нарушить присягу — если король развязывает войну против своих же поданных.

Марианна неопределенно покачала головой в знак того, что слышит слова Робина, но не очень-то разделяет их в отношении короля Ричарда.

— У меня такое чувство, словно тебе лично есть в чем упрекнуть короля, — заметил Робин.

— Как я могу? Ведь он король! — передернула плечами Марианна. — Вместе с ним в поход ушел и мой брат. И вот поход окончен, сам Ричард исчез, как в воду канул, и о Реджинальде нет никаких вестей! Из его писем я поняла, хоть брат и не вдавался в подробности, насколько тяжелым был этот поход и как мало смысла в нем видел сам Реджинальд, который не так романтичен, как наш король. Он последовал за королем, повинуясь присяге и долгу, понимая их точно так же, как ты. И что с ним сталось?

— Ты очень любишь брата? — тихо спросил Робин.

Марианна закивала и высоко подняла голову, чтобы удержать слезы, заблестевшие в ее ясных глазах.

— Когда умерла матушка, отец впал в такое отчаяние, что на несколько дней заперся в своих комнатах и потом еще долго не мог прийти в себя. Он очень любил ее. А я была еще мала, и мне было так одиноко от того, что ее больше нет, а отца... словно тоже нет. Именно Реджинальд был тогда все время рядом со мной. Следил, чтобы я была умыта, опрятно одета, накормлена. Он даже сам заплетал мне косы и убаюкивал меня по вечерам. А ему ведь вдобавок пришлось вместо отца заняться делами родовых владений! Я не хотела расставаться с ним ни на миг, цеплялась за него так, словно он был единственным, что оставалось в моей жизни родным. И когда отец смог справиться с горем и стать таким, каким мы его знали до смерти матушки, для меня все равно ничего не изменилось. Реджинальд оставался главным в моей жизни. Когда по воле отца меня отвезли в монастырь, настоятельнице пришлось через несколько дней послать за Реджинальдом. Я плакала не переставая, отказывалась от еды, не слушалась сестер. Он приехал, и меня охватило такое счастье, какого я никогда не испытывала! Я умоляла его забрать меня с собой, а он долго разговаривал со мной, объясняя, почему мне надо остаться в монастыре. Тогда я впервые и от него узнала о долге, который есть у каждого, и у меня тоже. Он был так убедителен, что я смогла подчиниться и отпустить его. И моя жизнь в обители стала делиться на периоды между встречами с ним, когда он приезжал навестить меня. Я гордилась тем, что его так отличает король! А мне надо было сокрушаться о королевской милости к Реджинальду!..

— Нет, Мэри, — сказал Робин, взяв тонкую руку Марианны в свои ладони, теплом которых передал ей свое сочувствие. — Мужчиной надо гордиться — отец ли он, брат или муж. Плакать о нем можно только украдкой, так, чтобы он не видел твоих слез.

— Так он и не видит их сейчас! — сквозь слезы рассмеялась Марианна и с грустью посмотрела на Робина. — Вы с ним чем-то схожи. Если бы вы с Реджинальдом узнали друг друга, то, наверное, стали бы друзьями.

Ничего не сказав в ответ, Робин улыбнулся и поцеловал Марианне руку.

Он действительно напоминал Марианне брата. Не внешностью — в этом они были схожи лишь статью воинов, привычных к ратному труду, а твердостью собственных принципов и неуклонному следованию им. Еще их роднило ее собственное ощущение полной защищенности, которое она всегда чувствовала в обществе брата, а теперь вновь возродившееся от присутствия рядом с ней Робина. Ни с кем больше, даже с отцом, она не была так спокойна, словно от нее могли отвести любую опасность. Но существовало и какое-то отличие, хотя бы в том, что Реджинальд был приближен к королю, а Робин объявлен вне закона, но при этом, как ей казалось, вовсе не был удручен своим положением. И Марианна попыталась выяснить, так ли это на самом деле.

— Скажи, ты действительно доволен своей жизнью — вне закона, в лесу, во главе вольных стрелков? Или ты просто смирился?

Выслушав ее, Робин усмехнулся.

— Если бы я смирился, то никогда не оказался бы ни вне закона, не подчинил бы себе Шервуд. Я давно был бы попросту мертв. Обстоятельства моей жизни складывались далеко не всегда в мою пользу, но свою жизнь все равно определял именно я, и сам решал, что мне делать, а что нет. Жизнь в Шервуде вполне отвечает моему нраву.

— Чем же? Ведь она опасна и вряд ли легка!

— Иной раз даже чересчур опасна, — согласился Робин. — Но поэтому те, кто оказался в Шервуде, начинают особенно ценить то, что предлагает жизнь. На первое место выходят не богатство или знатное происхождение, а ум, отвага, твердость духа. Совсем иначе относишься к другу, когда бьешься рядом с ним спиной к спине или плечом к плечу, зная, что он, рискуя собой, прикроет тебя. Но то же самое и ты сделаешь для него. Не думаю, что те, чья дружба проверена лишь беседами и застольями, окажутся такими же преданными друзьями, если жизнь начнет испытывать их опасностью и смертью так же часто, как нас. Если девушка скажет вольному стрелку о любви, значит, ее любовь — самый бесценный дар, о котором только может мечтать мужчина. В ее любви нет и не может быть корысти или тщеславия, но в ней сполна и душевного жара, и самоотверженности.

— Но за эти блага ты можешь расплатиться жизнью! — воскликнула Марианна.

Ее глубоко взволновали слова Робина, особенно те, которыми он говорил о любви. Она даже почувствовала укол ревности при мысли, что Робин рассказывал не абстрактно, а имел в виду какую-то определенную девушку, которая признавалась ему в любви.

— Всегда приходится чем-то расплачиваться, и чем дороже благо, тем выше цена, — пожал плечами Робин. — Но мы в Шервуде умеем постоять за себя, так что эту плату наши враги получат нескоро.

Теперь отличие между братом и Робином для Марианны немного прояснилось. Реджинальд следовал правилам, Робин сам устанавливал правила для себя и, подумалось Марианне, обладал такой волей, что мог заставить считаться с этими правилами тех, кто отвергал их. Она поняла, что именно это качество Робина приводило в такое бешенство Гисборна, который был вынужден терпеть существование вольного Шервуда, не будучи в силах взять верх.

Они разговаривали о почти сказочных историях, ходивших о лорде Шервуда, и Робин рассказывал Марианне, как все происходило на самом деле. Истории в его изложении были такими занимательными и веселыми, как будто другой — опасной — стороны жизни в Шервуде не существовало вовсе.

— Хорошо быть свободным! — вдоволь насмеявшись над очередным рассказом, мечтательно вздохнула Марианна, в чьем воображении в самых ярких красках предстала жизнь, которую описал Робин.

— Хорошо, когда можешь позволить себе быть свободным, — неожиданно поправил ее Робин и внимательно посмотрел на Марианну. — Если свободолюбивый дух заперт в клетку, пусть даже роскошную и золотую, то он либо будет биться о прутья, пока не разобьется насмерть, либо сломается и потеряет себя.

Встретив вопросительный взгляд Марианны, Робин в знак подтверждения на миг сомкнул веки.

— Да, я сейчас имел в виду тебя. То представление о тебе, которое у меня сложилось, вызывает глубокое опасение за твое будущее. Ты пытаешься жить по собственным правилам, и пока еще общество, в котором ты живешь, снисходительно смотрит на твои поступки и считает их кто блажью богатой наследницы, кто опасной причудой. Но так не будет продолжаться вечно. Очень скоро, Марианна, от тебя потребуют подчинения тем правилам, по которым живут равные тебе по рождению, и вот тогда...

— Почему ты считаешь, что потребуют, и скоро? — быстро спросила Марианна.

— А ты всерьез думаешь, что твой муж придет в восторг от того, что его жена занимается врачеванием всех и каждого, кто обращается к ней за помощью? Или от твоих одиноких прогулок? От твоих знаний, любви к книгам? От того, что ты всегда будешь смотреть на мир не его глазами, а иметь на все собственное мнение?

— Но что если я не выйду замуж? — предположила Марианна.

— Тебе не позволят, — жестко ответил Робин, — но даже если представить невозможное, то в монастыре подчинения требуют строже, чем в миру. И очень бдительно следят за тем, что ты на самом деле таишь в душе. Это если ты питаешь иллюзии, что обойдешься внешней покорностью.

— А что надо сделать, чтобы обрести свободу? — спросила Марианна.

По ее напряженному взгляду Робин понял: Марианну интересует не общее рассуждение, а конкретные действия, и то, что он скажет, может подтолкнуть ее к каким-либо опасным для нее поступкам.

— У меня нет ответа на твой вопрос. Как правило, свобода дается тем, кто все потерял, но горечь утраты может оказаться так сильна, что обретенная взамен свобода покажется проклятьем.

У него был ответ на вопрос Марианны, но потому, что он не желал ей испить ту чашу, о которой сказал, и был уверен в том, что она станет сожалеть об утратах, решил воздержаться от откровенности. Его слова не устроили Марианну, но других она не услышала. Тогда она спросила:

— Почему тебя вообще волнует мое будущее?

— Потому что любоваться тобой — одна из самых больших радостей для меня, — просто ответил Робин. — Я имею в виду не твою наружность, хотя ты обворожительно красива. Но твоя красота так исключительна благодаря твоей светлой душе и независимому нраву. Если твой дух будет сломлен и ты станешь равнодушной, начнешь покорно следовать навязанной тебе воле, то и твоя красота угаснет.

Если бы Марианна услышала такое признание не от Робина, она сочла бы его объяснением в любовных чувствах. Но им это было сказано так, как с ней говорил, наверное, только отец Тук, и у Марианны мелькнула догадка.

— Скажи, Робин, это ведь ты говорил обо мне с отцом Туком? — спросила она, тщательно скрывая волнение.

Глаза Робина сердито потемнели.

— Не знал, что для отца Тука тайна исповеди не указ! — сказал он с едва сдерживаемым гневом, и Марианна поторопилась уверить его в невиновности священника.

— Он просто говорил мне почти такие же слова и обмолвился о том, что эти мысли принадлежат не ему, — и Марианна посмотрела на Робина с тайным ожиданием, что он расскажет ей все остальное, о чем поведал отцу Туку.

Но Робин не был расположен ни к откровенности, ни к продолжению разговора.

— Извини, я устал, — холодно сказал он, закрывая глаза. — Почитай мне что-нибудь перед сном.

Только на третий день пребывания Робина во Фледстане Марианна решилась спросить о том, что ее интересовало все месяцы со дня их первой встречи.

— Скажи, почему ты не забрал тогда Воина?

Его рука ощутимо вздрогнула под ее ладонью, пальцы медленно сжались в кулак, темные длинные ресницы взметнулись, и Марианну наотмашь ударила гневная синь его глаз.

— У кого же я должен был его забирать? — спросил он делано ласковым голосом, не сводя с нее ставших недобрыми глаз.

Марианна попыталась убрать ладонь, но Робин не позволил, перехватив ее и крепко сжав. Не в силах выдержать его неотступный взгляд, она опустила глаза и сказала:

— Уверена в том, что ты недолго заблуждался относительно того, кто я на самом деле.

— Верно! — усмехнулся Робин. — Когда я описал тебя Клэренс, она сказала, что и обликом, и повадками это могла быть только ты — благородная леди Марианна! Зачем ты обманула меня?

— Я не обманывала тебя! — гневно воскликнула Марианна. — Всего лишь не полностью назвала свое имя. Как, впрочем, сделал и ты. Если бы мы не встретили твоих стрелков, то, полагаю, я бы так же осталась в неведении о том, что меня провожал не кто иной, как лорд вольного Шервуда. Да ты и сам мог бы догадаться о том, кто я!

— Да, мы с тобой оказались похожи, — согласился Робин, внезапно утратив весь гнев, который сменился грустью. Отпустив руку Марианны, он закрыл глаза и долго молчал. — Конечно, мог догадаться. Простая травница, считай, служанка — и такие ухоженные волосы, руки, не обожженное солнцем лицо, отменная верховая лошадь... Наверное, не захотел догадываться. Слишком хорошо мне было рядом с тобой в тот вечер, но с благородной леди Марианной Невилл я и вел бы себя, и говорил иначе.

— Я так и подумала и потому не решилась признаться, — тихо сказала Марианна. — Думала, что все равно моя недомолвка разрешится, когда ты пришлешь за Воином. Ладно, ты сердился на меня, но ведь Воин скучал по тебе! Почему же ты просто не прислал за ним, если меня больше не хотел видеть?

— Да, я сердился на тебя, и это слишком мягко сказано, — ответил Робин и, бросив на опечаленную Марианну быстрый взгляд из-под ресниц, едва заметно улыбнулся. — А Воина оставил тебе из мести — чтобы он напоминал тебе и обо мне, и о твоем обмане.

В свою очередь и Робин не удержался от вопроса, ответ на который ему давно хотелось получить.

— Клэренс как-то обмолвилась, что ты обещала спасти меня от казни, если бы тогда в Ноттингеме Гисборну удалось схватить меня. Но она не знала, как именно. Так каким же волшебством тебе удалось бы сохранить мне жизнь?

— Не только жизнь, но и свободу, — ответила Марианна и улыбнулась, довольная придуманным в тот день планом, который был настолько прост, что ни Клэренс, ни Робин не смогли разгадать его. — Существует древний обычай, о котором многие позабыли, но он все равно сохранил свою силу. Если девушка объявит о том, что она готова взять в мужья того, кому вынесли смертный приговор...

— О!.. — простонал Робин и прикрыл ладонью глаза. — Представляю себе, как епископ обвенчал бы нас прямо на эшафоте! Хорошо, что Гисборн оказался нерасторопен. Не хватало мне спасаться под девичьей вуалью, которую ты бы на меня накинула в соблюдение этого обычая! Вот был бы позор — мало того, что меня спасла слабая девица, так еще и обвенчали бы под угрозой казни!

— Не беспокойся, я дала бы тебе развод, как только ты оказался бы в безопасности! — воскликнула уязвленная Марианна.

— Развод? — пальцы Робина раздвинулись, и сквозь них сверкнули синью смеющиеся глаза. — Коль скоро вы так хорошо разбираетесь в обычаях и законах, леди, то должны знать, что о разводе может просить муж, а не жена.

— Так и поступил бы сообразно своему праву, — буркнула Марианна.

— Я бы сначала подумал, — протянул Робин, от души забавляясь обменом колкостями, — посмотрел, насколько хорошая из тебя получилась бы жена, и, может быть, не стал позорить тебя разводом.

Прежде чем Марианна успела окончательно возмутиться и даже попыталась уйти, Робин спросил ее уже совершенно серьезно:

— Скажи, а ты представляла, что почувствовал бы твой отец? Какое унижение ему пришлось бы испытать, слыша насмешки знати? Первая красавица графства, самая желанная невеста у всех на глазах венчается с первым преступником того же графства! Он захотел бы просто увидеться с тобой после всего? Ты подумала об этом?

— Подумала, — так же серьезно ответила Марианна, и ее ресницы дрогнули. — Но я все равно поступила бы так, чтобы спасти тебя. Лишь надеялась бы, что отец сможет когда-нибудь меня простить.

— Милая!.. — еле слышно сказал Робин и прижал ее ладонь к своей щеке.

У нее перехватило дыхание: так нежно слетело с его губ это простое, но такое ласковое слово. Больше он ничего не стал говорить и уснул, так и не отпустив ее ладонь. Марианна осторожно высвободила руку, когда по ровному дыханию Робина поняла, что он спит, и почти невесомо дотронулась губами до его виска.

Когда Марианна в очередной раз сменила Клэренс у постели Робина, она спросила его о моральной стороне жизни вольного Шервуда.

— А что с ней не так? — осведомился Робин и, пока Марианна пыталась найти слова, которые бы не задели его, понял сам, что она имела в виду. — Хочешь узнать, сколько правды в том, что нас называют разбойниками и грабителями?

Марианна смущенно кивнула, и тогда он спросил ее:

— Как ты думаешь, почему нас не выдают властям жители городов и селений, хотя мы появляемся там довольно свободно?

— Потому что им вы не чините обид, а даже напротив — приходите на помощь, если больше помочь некому, — ответила Марианна. — Но ведь гнев шерифа на то, что часть собранных налогов вместо казны оказывается в Шервудском лесу, имеет основание?

— Более чем! — согласился Робин. — И епископ Гесберт имеет все права быть недовольным. Тебе ведь известно, с какой целью собираются налоги и подати?

— Да, — ответила Марианна. — Если не вдаваться в подробности, то чтобы в стране был порядок для блага всех поданных королевства.

— Но никакого порядка нет, и не стало значительно раньше, чем я оказался в Шервуде. Значит, налоги расходуются не по назначению. Так, может быть, стоит удержать излишнюю часть, чтобы все не пропало впустую?

— Как же ты распоряжаешься тем, что счел справедливым удержать?

— Излишние знания таят многие печали! — рассмеялся Робин, и Марианна даже вздрогнула: он дословно повторил любимую присказку леди Маред — матери властителя Уэльса Ллевелина, и Рианнон — матери самой Марианны.

— И все же! — не отступилась Марианна, желая получить как можно больше ответов на вопросы, которые ее давно интересовали. — О тебе ходят рассказы, будто бы деньги, отобранные у сборщиков шерифа, ты раздаешь беднякам. Но почему-то я не верю в это!

Она вопросительно посмотрела на Робина, и он улыбнулся в ответ.

— Не веришь, потому что ты умница, Марианна, — сказал он. — Люди рассказывают не о том, что происходит в действительности. Им хотелось бы, чтобы все было именно так, вот они и уверяют себя в собственных мечтах. Отец ведь привлекает тебя к управлению вашими владениями? Много ли денег ты раздаешь тем, кто обрабатывает ваши земли?

— Вообще не раздаю! — ответила Марианна, пожимая плечами. — Если убеждаюсь в том, что нужна помощь, то помогаю ровно тем, в чем случилась нужда. Падеж скота — покупаю коров и овец, недород хлеба — отправляю зерно, чтобы селения не страдали от голода до нового урожая.

— Правильно! — похвалил ее Робин. — И я делаю точно так же, как ты, если считаю, что кому-то нужна помощь. Скот, зерно, лес, но все это покупаю сам, а деньги даю в самом крайнем случае, когда убеждаюсь в том, что иного способа нет. И это бывает очень редко! Деньгами помочь легко, но развратить такой помощью еще легче. Достаточно только начать, и люди забросят пашни, уверовав в то, что всегда получат из Шервуда деньги.

Выслушав его ответ, Марианна невольно рассмеялась и, поймав вопросительный взгляд Робина, пояснила причину внезапного смеха:

— Ты поступаешь, как правитель Ноттингемшира, словно власть и управление этим графством находятся в твоих руках, а шерифа нет и в помине!

Робин тоже рассмеялся, но его глаза остались серьезными, и он так же серьезно сказал:

— Я поступаю так не только в Ноттингемшире, Мэриан, но и в других графствах Средних земель.

— Даже так? — удивилась Марианна. — А зачем тебе надо приглядывать за всеми Средними землями?

На этот вопрос он не стал отвечать. Успев привыкнуть к тому, что он не всегда склонен удовлетворять ее любопытство, она лишь тихо вздохнула и вернулась к прежней теме беседы.

— Какой же помощи просят у тебя, Робин, когда говорят, что ее больше не у кого найти?

Робин усмехнулся, и его взгляд стал жестким.

— Помощи, за которую мне редко бывают по-настоящему благодарны те, кто о ней просит, после того как я ее оказываю, и тем более не благодарят, если я отказываюсь исполнить просьбу, — сказал он. — Помощь в том, чтобы вызволить кого-либо из рук властей или укрыть от преследования.

— Отказываешься помочь — значит, ты выручаешь не всех? — немедленно уточнила Марианна, чутко внимавшая каждому его слову.

— Не всех, — подтвердил Робин, — только тех, чья провинность перед законом несоразмерна грозящему наказанию, или тех, кто в действительности ни в чем не повинен. Если я убеждаюсь в том, что меня просят спасти от наказания того, кто на самом деле совершил преступление, которому я не нахожу оправдания, я отказываю в помощи.

— То есть ты еще и следишь за правосудием и вмешиваешься в него?!

Заглянув в широко раскрывшиеся глаза Марианны и увидев в них искреннее изумление, Робин улыбнулся и уже иным, мягким тоном сказал:

— Я много за чем слежу, Мэриан, и много во что вмешиваюсь.

Тон был мягкий, но слова произнесены так, что она поняла: в то многое, о чем он только что упомянул, она не будет посвящена, даже если проявит упорство. И она вновь послушно отступила.

— Мне понятно, что те, кому ты отказал в помощи, не будут питать к тебе добрых чувств. Но почему ты обмолвился о том, что тебя редко благодарят и тогда, когда ты помог?

Робин вздохнул и улыбнулся неожиданно грустной улыбкой.

— Потому что для людей, которых я выручил, дорога только одна — в Шервуд.

— И что же? — не поняла Марианна. — Главное, что они остались живы! Почему же их близкие, которые сами пришли к тебе и просили вступиться, не испытывают к тебе благодарности?!

Взгляд Робина скользнул по лицу Марианны, с нетерпением ждавшей ответа. В синих глазах заиграли веселые золотые искорки. Так и не ответив на ее вопрос, он рассмеялся — легко и беззаботно.

— Мэриан, если ты не вознамерилась уморить меня голодом, то вспомни, что настал час обеда, и покорми меня чему-нибудь еще, кроме своего неуемного любопытства!

Когда силы вернулись к Робину настолько, что он смог покинуть постель, а рана затянулась, он первым делом избавился от щетины и спросил Марианну, может ли он принять ванну. Марианна приказала слугам приготовить все для купания, словно собиралась мыться сама, и, когда ей доложили о том, что ванна наполнена, помогла Робину добраться до банной комнаты. Выждав за дверью время, за которое, по ее подсчетам, Робин должен был успеть раздеться и забраться в ванну, Марианна вошла, преследуя самые благие цели. Но Робин, увидев ее, окунулся в воду до самого подбородка и непререкаемым тоном потребовал, чтобы она оставила его одного.

— Я хотела помочь тебе вымыться, — ответила Марианна, удивившись его возмущению. — Если ты стесняешься наготы, то напрасно: я столько раз перевязывала тебя, что знаю все твое тело!

— Думаю, что не все. Благодарю за предложение, но я не нуждаюсь в твоей помощи, — отрезал Робин так, что она была вынуждена подчиниться.

После купания он сидел в кресле с книгой в руке и читал с таким недобрым выражением лица, что Марианна решила объясниться.

— У тебя нет оснований сердиться, — сказала она примирительным тоном. — Ты ранен, тебе нужна была моя помощь. К тому же это давний саксонский обычай, когда жена или дочь хозяина дома помогает гостю в купании.

— Как часто тебе приходилось следовать этому обычаю? — невзначай осведомился Робин, не отрывая взгляда от страницы.

— Первый раз, — ответила Марианна, тщательно скрывая улыбку: в его ровном голосе послышалась нотка ревности. — К счастью, отец не настаивал на том, чтобы во Фледстане неукоснительно придерживались всех традиций гостеприимства.

— Благодарю за честь, — сказал Робин и посмотрел на Марианну долгим внимательным взглядом, — но вынужден попенять тебе за беспечность, с которой ты обращаешься с мужчинами. Подобное легкомыслие если и не доведет тебя до беды, то не оставит ровно ничего от твоего доброго имени.

— За какой из моих поступков ты можешь упрекнуть меня в легкомыслии?! — искренно удивилась Марианна.

— Почему ты пошла в шатер Гисборна без охраны и приличествующего тебе сопровождения? — ответил вопросом на вопрос Робин.

— Мне надо было поговорить с ним наедине так, чтобы никто не заметил.

— Я заметил, — вновь не слишком по-доброму усмехнулся Робин. — Не поручусь в том, что я один.

— И только из-за того случая ты счел меня легкомысленной? — в свою очередь начала сердиться Марианна.

— Не только, — Робин отложил книгу, легко поднялся с кресла и подошел к Марианне. — Ответь мне, чем ты руководствовалась, когда решила устроить меня в своих покоях — почти в собственной спальне? Тебя ничего не смутило? Ты ни в чем не заподозрила опасность для себя?

— Что же, по-твоему, должно было внушить мне опасения, и в чем? — спросила Марианна.

Вместо ответа Робин медленно обвел взглядом всю ее — с головы до ног. Этот пристальный, откровенно мужской взгляд заставил Марианну невольно сделать шаг назад. Робин усмехнулся и, не спуская с нее потемневших глаз, приблизился к ней, снова вынудив Марианну отойти, и уже с большей поспешностью. Почувствовав спиной стену, она поняла, что отступать больше некуда.

Уперев руку в стену над головой Марианны, Робин немного подался вперед и оказался так близко, что ее грудь коснулась его груди. Это легчайшее прикосновение отозвалось жаром, который разлился по всему ее телу. Марианна сделала глубокий вдох, но вместе с воздухом вдохнула и запах лаванды, исходивший от тела Робина после купания. Голова Марианны закружилась. В глаза бросился распахнувшийся ворот рубашки Робина, белый шрам от старой раны на коже, вызолоченной лесным солнцем. Марианна с трудом подавила желание прикоснуться губами к его груди — там, где начинался этот шрам. Незаметно сжав за спиной руки, она поспешила поднять глаза, и ее взгляд сначала остановился на шее, где пульсировала едва заметная под кожей голубая жилка, потом на твердом подбородке, на губах, которые тут же сложились в ленивую, чувственную улыбку. Робин склонился к ней ниже — на долю дюйма, чем еще больше усугубил смятение Марианны. Призвав на помощь остатки воли, неумолимо таявшей от его близости и молчания, Марианна прикусила припухшие губы, которые настойчиво желали повторить поцелуями путь, проделанный ее взглядом, и встретилась глазами с Робином.

Лучше бы она этого не делала! В его потемневших глазах полыхнуло глубинное пламя желания. Он не шевельнулся, только смотрел ей в глаза, и его взгляд завораживал и притягивал. Марианна вдруг поняла, что сейчас сделает шаг и окажется в его объятиях. Весь ее гордый и свободолюбивый нрав возмутился перед покорностью этой непонятной магии, и, сделав невероятное усилие над собой, Марианна воскликнула:

— Единственное, чем я руководствовалась, это твоей же безопасностью!

Робин от души расхохотался, и чары тут же развеялись. Марианна немедленно выскользнула из-под его руки и оказалась у противоположной стены — на безопасном расстоянии от Робина.

— В моих покоях есть тайный ход, которым ты мог бы уйти, если бы тебе понадобилось внезапно покинуть Фледстан и остаться незамеченным! — объяснила она, рассерженная его смехом.

— Поздравляю, леди! — он отвесил ей шутливый поклон. — Вы только что выдали стратегическую тайну своего замка! И не считаете себя притом легкомысленной!

Его сарказм окончательно вывел Марианну из себя. Не найдя достойных слов, она схватила подсвечник с горевшими свечами и изо всей силы запустила им в стену. Подсвечник попал бы прямо в оконную раму, если бы Робин молниеносным рывком не поймал его на лету.

— Вот это нрав! — сказал он с искренним восхищением, ставя подсвечник на стол. — Поджечь собственный замок, лишь бы доказать свое благоразумие!

Насупившись, Марианна намеренно перестала обращать на Робина малейшее внимание. Пройдя в комнату, служившую ей рабочим кабинетом и библиотекой, она углубилась в книгу, автором которой был врач-араб, известный на Востоке повсеместно, чья слава добралась и до Запада. Она давно изучала эту книгу о причинах, признаках и способах лечения самых разных болезней, содержащую подробное описание составов и приготовления лекарств. Текст сам по себе был сложным, а встречавшиеся в нем витиеватые словесные украшения не облегчали Марианне перевод. Вот и сейчас она в третий раз перечитывала страницу, на которой описывалось, как предотвратить заражение болезнью, не менее гибельной, чем сама чума. От напряжения арабская вязь стала сливаться перед глазами, и Марианна устало потерла виски. На ее плечо легла ладонь Робина, тепло которой неожиданно в один миг сняло усталость и даже прибавило сил. Удивившись такому чудодейственному влиянию, Марианна, запрокинув голову, вопросительно посмотрела на Робина. Но он, не убирая ладони с ее плеча, не заметил этот взгляд, быстро пробегая глазами по открытой странице.

— Черная оспа? Смотри, — его палец уверенно заскользил по строкам, увлекая за собой взгляд Марианны. — Надо острым, тонким и чистым ножом сделать царапину на теле здорового человека — там, где она будет незаметна глазу и не оскорбит взгляд безобразностью рубца, который останется впоследствии. Эту царапину следует намазать гноем, добытым из язв больного, пораженного оспой. И тогда оспа проявит благосклонность к тому, кто не успел заболеть, обойдется с ним с величайшим милосердием и впредь станет обходить его стороной, даже если выкосит всех, кто отказался принять ее милость из рук врача.

— Ты знаешь арабский язык?! — недоверчиво спросила Марианна, глядя на Робина с огромным удивлением, заметив которое, он рассмеялся.

— Ты ведь его тоже знаешь! — ответил он, как будто не услышал ее вопросов, где он мог обрести знания, которыми не обладали саксонские и даже норманнские лорды, стоявшие на высоких ступенях иерархии знатного общества.

Уступив настойчивым просьбам Марианны, Робин согласился потренировать ее в стрельбе из лука. Они спустились в тренировочную залу, но настоящего занятия не получилось. Обычно хорошо стрелявшая, Марианна веселилась и дурачилась, и все ее стрелы пролетали мимо цели. Робин прекрасно понимал, что она забавляется, как подросток, и подыгрывал строгими наставлениями, упрекал, призывал к порядку. Не выдержав ее очередного промаха, он решительно подошел к Марианне и встал у нее за спиной. Положив руки поверх ее рук, он вместе с ней поднял лук и натянул тетиву. Она же, оказавшись таким образом в его объятиях, закрыла глаза и, откинув голову, украдкой прислонилась затылком к его плечу. Выпущенная стрела попала точно в цель, а они так и продолжали стоять: она — прижавшись спиной к его груди и головой к плечу, он — скрестив на ее тонком стане руки, в которых еще дрожал тетивой забытый ими лук, и тоже украдкой касаясь губами ее волос. Именно такими их и обнаружил сэр Гилберт.

Внимательно осмотрев стрелу в центре мишени, Невилл похвалил дочь за меткость, гостя — за успехи ученицы, потом напомнил Марианне, что она еще не распорядилась об обеде, до которого осталось не так много времени. Марианна поспешила приняться за дела, но, оглянувшись на пороге, увидела, как барон Невилл и лорд Шервуда о чем-то разговаривают, и весьма горячо. Слов она не слышала, но по выражению лиц ей показалось, что каждый пытается в чем-то убедить другого, но одинаково безуспешно. Наконец Робин согласно склонил голову, Невилл отечески похлопал его по плечу, и они разошлись в разные стороны: Робин — следом за Марианной, Невилл — к двери в противоположной стене.

— О чем вы говорили с отцом? — спросила Марианна, когда Робин нагнал ее и они вместе стали подниматься по лестнице в ее покои.

— Мужские дела, — небрежно ответил Робин. — Он спрашивал, какую помощь может оказать вольному Шервуду, я ему отвечал.

Но Марианне показалось, что для подобной темы разговор получился излишне оживленным, а Робин, поговорив с ее отцом, выглядел расстроенным и возмущенным одновременно.

Отобедав со всеми в трапезной замка, Марианна поспешила к Робину и нашла его стоящим возле открытого окна. Сложив руки на груди, он безмолвно смотрел на лес, стеной окружавший холм, на котором высился замок, и не обернулся на звук легких шагов Марианны.

Бросив взгляд на стол, накрытый для гостя, Марианна недовольно поморщилась.

— Ты не прикоснулся ни к одному блюду! Только вино выпил. Поешь хоть что-нибудь — до ужина долго ждать!

Робин глубоко вздохнул, закрыл окно и, наконец, повернулся лицом к Марианне.

— Я не голоден. А ужинать я буду сегодня в Шервуде.

Марианна побледнела и невольно прижала ладони к груди.

— В Шервуде? — перепросила она так, словно ослышалась. — Ты сегодня возвращаешься в Шервуд?

— Да, — просто ответил он и улыбнулся. — Пора, Марианна.

— Нет! — с жаром возразила она и протестующее так тряхнула головой, что заколки вылетели из кос и светлые волосы вольными потоками хлынули на плечи. — Ты не можешь сегодня уйти!

— Почему? — спросил Робин негромко, подошел к ней и, взяв за руки, внимательно посмотрел Марианне в лицо.

Она тут же опустила полные смятения глаза и сказала первое, что пришло в голову:

— Твоя рана едва затянулась, и если не продолжить лечение, она может снова открыться.

Робин грустно усмехнулся: оба они прекрасно понимали надуманность приведенного ею довода. Он и так провел во Фледстане больше времени, чем требовалось.

— Марианна, я воин, — сказал он, — и знаю цену ранам. Я здоров, мне пора возвращаться.

Она подняла глаза и внимательно посмотрела на него.

— Но еще утром ты ничего не говорил о том, что решил сегодня покинуть Фледстан! Скажи правду: что-то изменилось после твоего разговора с отцом? Он был недоволен тем, что ты помогал мне тренироваться в стрельбе?

— Скорее тем, как мы закончили тренировку, — рассмеялся Робин. — Сэра Гилберта можно понять: ты его единственная и любимая дочь, он очень дорожит тобой.

— И он решил отказать тебе в гостеприимстве? — возмущенно воскликнула Марианна. — Потребовал, чтобы ты...

— Никто и ничего не может от меня требовать, — оборвал ее Робин. — Только мой долг и я сам. А долг призывает меня обратно в Шервуд, где меня ждут мои люди, нуждаясь в моем присутствии и руководстве. Я принял решение еще вчера, но не стал говорить тебе и Клэренс, чтобы последний день провести рядом с вами без печали перед расставанием.

Он смотрел на нее с прежней ласковой улыбкой, но в его синих глазах появилось выражение такой неумолимой непреклонности, что Марианна поняла: отговаривать бесполезно.

— Когда же? — только и спросила она.

— На закате. Ночь — лучшее время для дороги в лес, — ответил Робин. — А пока до ночи далеко, доставь мне удовольствие: сыграем в шахматы напоследок.